Семь раз когда Юра говорил с Костей на башкирском и один раз, когда Костя решил узнать перевод

Юра стоит на балконе с сигаретой в руках и молча смотрит на ночное полотно. На улице середина ноября, то сказочное время, когда звезды будто пристывают к небосводу, превращаясь в маленькие ледышки, которые иногда пересмеиваются друг с другом в легком звоне. Идет снег. И сейчас бы плюнуть на все приличия и запреты и забрать замерзшего Юру с этого прокуренного балкона, завернуть в плед, обнять, и никогда, никогда не отпускать. Но нельзя, не оценит Татищев такой ласки. Этим он его лишь разозлит, или, ещё хуже, спугнет. Юрочка — он же такой, на вид холодный и грубый стереотипный мужлан, а на деле — мягкий и ранимый. Его легко обидеть или спугнуть, и хоть он этого не покажет — но что-то в его поведении неуловимо изменится. Костя не хочет больше терять его доверие. Он и так слишком часто оступался. Так что даже удивительно, почему Юра до сих пор с ним. Перед Татищевым хочется извиниться за всё. Костя подходит к нему. Юра даже не поворачивается, им не нужно смотреть в глаза, чтобы чувствовать друг друга. Костя набирает в легкие воздух, чтобы сказать заветное «прости», но почему-то в легких не хватает на это воздуха, и, вместо признания, он лишь просит закурить. Татищев протягивает ему пачку, Костя достает сигарету, засовывая её в зубы, после чего Юра поджигает. Уралов затягивается ядовитым дымом, и ему хорошо. Не от сигарет, конечно, а от Юры, такого близкого и родного, такого, который всегда был здесь, рядом, и который никуда не собирается уходить. На нем легкая черная футболка, смотрящаяся слишком большой на худом теле, и такие же черные широкие штаны, которые удерживаются на талии только за счет шнуровки. Почему он ещё не замерз? Его глаза сияют во тьме костром, пожаром, который никогда не утихнет; в этом пожаре горели степи, где жили когда-то вольные башкиры. Юра не говорит на родном языке, носит православный крест (хоть вряд ли и верит в Бога), даже имя его не башкирское. Но где-то там, в глубине, в нем жив дух степного кочевника.

Снова я выгляжу плохо,

Как будто я сдохла ещё вчера,

Кладешь свои руки к моей зажигалке

И хочешь, чтоб я подожгла

Юра кашляет, сжимаясь пополам, и с губ стекает кровь. В этом нет ничего удивительного, скорее наоборот, кашель давно стал «отличительной» чертой Татищева. Но Костино сердце всё равно каждый раз ускоряет темп во время таких приступов. А ведь они участились. — Юр… — тихо зовёт Костя, когда другу наконец удается снова выпрямиться. — Ты знаешь, что курение убивает?

Курение убивает,

Ты поджигаешь вторую,

Я помогла тебе выжить,

Но ты влюбился в другую

Костя накидывает халат на плечи Татищева и уходит, не дождавшись ответа- знает, что не получит. — Мин ауырыйым. Һине һөйөүем мине тәмәкегә ҡарағанда ла нығыраҡ ярата. Был дөрөҫ түгел. Үҙемә үҙем нәфрәтләнәм. — тихо шепчет Юра, то ли себе, то ли Косте, то ли холодным звёздам. — Что? — спрашивает на всякий случай Костя. — Неважно, Җаным, — отвечает Юра, смотря ему в глаза. — Ты даже не представляешь, как это неважно.

Я помню дождливое лето

Гараж, посиделки, закроем дверь

Друг друга хватало без всех сигарет

Что же с нами случилось теперь?