Забота

      — Мой Король, вы перепугаете мне всех учеников! — крикнул Шан Цинхуа в окно, заметив облачённую в чёрное фигуру, от которой резво убегали в разные стороны нагруженные вещами ученики.       Месяц назад, во избежание и без того скопившегося за годы недопонимания, Шан Цинхуа на очередном собрании горных Лордов, не без подначивания Шэнь Цинцю, поведал братьям и сестре по совершенствованию о том, как сильно изменились их отношения с Мобэй-цзюнем. Из пресловутого «слуга-король», они перешли в статус «партнеры». Факт того, что ты встречаешься с самолично написанным идеалом, знатно кружил Шан Цинхуа голову. Поэтому он старался лишний раз не думать об этом, не приклеивать к Мобэй-цзюню ярлыков. Все-таки они практически год прожили в немного запутанных, скомканных, но отношениях, не обсуждая это толком, без формальностей, просто с надеждой на понимание. Каждый из них, как оказалось, боялся неправильно понять намерения другого, а в итоге они оказались одинаковыми.       В целом, и теперь они не спешили громогласно заявлять о принадлежности друг другу. Вернее, Шан Цинхуа не спешил, мялся, просил дать время осознать происходящее до конца, а Мобэй-цзюнь закрывал глаза на людские причуды и ждал. Реакция горных Лордов была не такой, как ожидал Шан Цинхуа — все отнеслись в разы спокойнее и как-то уставши. Выслушать, однако, пришлось много. Промолчал только Му Цинфан, чем привлёк к себе намного больше внимания Шан Цинхуа, нежели не унимающийся поток издёвок Лю Цинге. На немой вопрос, посылаемый взглядами и сводящимися к переносице бровями, Му Цинфан кивнул в сторону выхода, таким образом давая обещание после наедине объяснить всё.       — Шисюн Шан не посещал меня последние месяцев восемь, — начал объяснять Му Цинфан, сразу как Шан Цинхуа с ним поравнялся. — При этом, в последнее время на своем пике тебя едва ли можно застать. — он недолго помолчал и чуть тише добавил — Так намного лучше. — рассудил он, вспоминая в голове не самый приятный вид гематом и обморожений — Удачи вам.       — Спасибо, — ошарашенно пробормотал Шан Цинхуа. Получив негласное разрешение, Мобэй-цзюнь, вероятно, решил обзавестись дурной привычкой прогуливаться по пику Аньдин, вместо того, чтобы оказываться прямиком в захламленном доме Шан Цинхуа. Появление третьих лиц с опасной аурой замученных до полусмерти учеников не волновало, они без задней мысли бежали дальше по делам, просто немного быстрее. К слову об учениках, в первый раз они несколько не оправдали ожиданий Шан Цинхуа. Почти их всех он когда-то самостоятельно принял на пик Аньдин, приписывая детям весьма нелегкую судьбу. Пусть, из-за загруженности буквально каждого из них, поговорить им удавалось не так часто, но он любил этих детей. Без ярких эмоций и беспрекословного доверия, но с уверенностью, что каждый из них способный, ответственный и, в конце концов, готовый выручить и без того провинившегося учителя, просто за то, что умудряется иногда устраивать детям заслуженный выходной. Дальше врать и утаивать было невозможно. Однако, обошедшие его со всех сторон ученики, вместо хоть какой-то человеческой реакции, принялись в большинстве своем высчитывать выгоду, возможные варианты торговли. Шан Цинхуа был готов взвыть от осознания, насколько сильно забиты их головы, но при этом что-то удивительно похожее на гордость взыграло в нем.       — Большая часть вами сказанного либо невозможна, либо уже встроена в оборот. — перебил поток предложений он.       — Как?! — резко вскрикнул нестройный ряд голосов.       — Я ведь не все документы вам доверяю. В отчет, в теории, можно вписать несуществующих купцов, глав деревень — пожал плечами Шан Цинхуа, словно правда предполагал и предлагал, а не рассказывал о проверенных годами схемах, — Но вы молодцы, додумались быстрее чем я. Вы бы спать шли, завтра много работы.       — Как и всегда, — тихо прошептал чей-то голос, после чего все разошлись. Ежемесячный отчет он сделал еще дня два назад, последние документы подписал утром, бюджет на ближайшие два месяца подсчитан и остается надеяться, что никакие непредвиденные катастрофы не вынудят его пересчитывать. Собрание, выматывающее Шан Цинхуа каждый раз, прошло, поставок на горизонте не планировалось, у каждого ученика была таблица задач на ближайшие месяцы. С чистой совестью, он завалился на кровать, не удосужившись снять даже сапог. Старая привычка засыпать где попало и в чем попало периодически брала над ним верх. Вот и сейчас, чувствуя странную легкость на душе от, в той или иной степени очевидного, признания, он, приобняв кусок одеяла, сразу же уснул. Мысль о том, что Мобэй-цзюнь мог спокойно находиться рядом, не вызывая лишних вопросов, все равно казалась сюрреальной, еще с того момента месяц назад, когда они лежали в прогретой солнцем комнате.       Сейчас ничего не изменилось. Шан Цинхуа заворожённо смотрел как в его сторону идет Мобэй-цзюнь, как его темно-синяя, практически черная, сравнимая с млечным путем, накидка выбивается на фоне пейзажа его пика. И никто не скажет ни слова, никто не станет прямо здесь и сейчас клеймить его предателем, его не ударят, не назовут жалким, на его пике стало значительно меньше работы и отдыхать получалось не только ученикам, но и ему. Оставшееся расстояние Мобэй-цзюнь решает пешком не преодолевать, в мановение оказываясь за спиной все еще выглядывающего в распахнутое окно Шан Цинхуа.       — Что-то случилось? — делает небольшую паузу, улыбается, чуть тише, произнося — Соскучились? —Мобэй-цзюнь не отвечает, разворачивается и шагает в сторону пустой, узкой кровати. — Мой король, извините, я ... — схватив уходящего за рукав, мямлит Шан Цинхуа. Смотрит уже не хитро, а стыдливо, будто не имеет право даже думать о том, что по нему могут скучать.       — Прекрати извиняться. — останавливает дальнейший поток ненужных слов Мобэй-цзюнь. Эта привычка слишком глубоко сидела в голове Шан Цинхуа, один неправильно понятый жест и он, как музыкальная шкатулка, начинал тянуть привычную и уже надоевшую песню. — У тебя остались дела на пике?       — Пара отчетов, — он задумывается на пару секунд, пытаясь прикинуть объём работы, — Но я могу доделать их во дворце, просто возьму с собой.       — Хорошо. Собирайся. — садиться на кровать, перед этим сдвинув какие-то листы в сторону.       — Мой король, можем сейчас сразу отправиться в библиотеку? — ища нужные бумаги, спросил Шан Цинхуа, — Хочу кое-что проверить и по дворцу пройтись. На пике слишком душно летом. Еще и вечная кабинетная пыль, задохнуться можно, — он огляделся, проверяя всё ли взял, — Я готов.       Мобэй-цзюнь кивнул, накинул на Шан Цинхуа плащ, потому что свой на пик он никогда не брал, обнял за плечи, они шагнули вперед нога в ногу, сразу оказываясь меж высоких, темно-бордовых, кажущихся практически черными из-за малого количества света, стеллажей. За годы, проведенные в замке, Шан Цинхуа практически ничего не удалось прочесть из обширной библиотеки, к которой он имел безграничный допуск. Раньше времени едва ли хватало на сон, говорить о книгах и не приходилось. Временами забегал в огромный зал, когда того требовала работа или Мобэй-цзюнь непосредственно, по периметру без зазоров уставленный стеллажами, сливающихся в одну большую книжную стенку. Большая часть искомой литературы находилась в них, из-за чего Шан Цинхуа был вынужден ползать вверх и вниз по длинной неустойчивой лестнице в поисках нужной. Хуже всего было, когда необходимая литература оказывалась в одном из комодов, находившихся рядом со столами в центре обширного помещения. Вся беготня оказывалась зазря. Правда лестницей Шан Цинхуа пользовался лишь если за ним наблюдали, зачастую он разглядывал корешки стоя на мече, упрощая себе задачу в разы.       Вот и сейчас, он передал небольшое количество взятых с собой бумаг Мобэй-цзюню, поправил плащ, норовивший свалиться с плеч, и шагнул на уже выскользнувший из ножен меч. Он медленно проплыл между трех секций, подлетая к отделу с книгами чем-то напоминающими энциклопедии, но здесь называемыми описями. Взяв необходимую, отведенную флоре и фауне Западных земель, покрутил в руках небольшую книгу, только потом заметил еще около шести томов в похожем переплете с аналогичным названием. Чтож, видимо ему правда не суждено читать что-либо отсюда в свое удовольствие. Он взял с полки еще один том, чтобы потом не пришлось опять приходить в библиотеку. Несмотря на научное содержание текстов, они пестрили легендами и сказаниями, Шан Цинхуа не был сильно против проводить за ними часы, а то и дни, даже если читал их под эгидой «для работы».       Спустившись вниз, он забрал бумаги у Мобэй-цзюня и направился к выходу. Привычка таскать все самостоятельно, как и привычка вечно извиняться, вероятно, будут преследовать его до конца жизни и с лихвой догонят в следующей. Если в его руках ничего не оказывалось, он первые минуты радовался отсутствию груза, а затем принимался занимать их чем угодно. Дергал рукава, переставлял любую рядом лежащую вещь с места на место, на улице срывал листок или цветок, крутя его. В долгих поездках часто занимал свои руки волосами, заправлял пряди за ухо, по новой перевязывал ленту. С недавних пор, он терзал не только свои, но и волосы Мобэй-цзюня, заплетая во всевозможные косы. Прически получались весьма аккуратными, идя в разрез с его привычным, зачастую еле держащимся, пучком.       — Идем? — спросил Шан Цинхуа. Мобэй-цзюнь кивнул, попытался вновь забрать книги, но их прижали рукой к груди, пресекая дальнейшие попытки. Помогать в таких мелочах Мобэй-цзюню удавалось в двух случаях: Шан Цинхуа слишком устал или слишком взволнован. Однако, ничего решительно не получалось, стоило этим двум состояниям столкнуться.       Дворец - муравейник. Сотни коридоров, пересекающиеся друг с другом самым невообразимым образом. Запутанная схема, в которой хорошо ориентировался только Мобэй-цзюнь, Линьгуан-цзюнь и, вероятно, Шан Цинхуа, привыкший хвостиком долгие годы бегать по этим катакомбам за первым. Он знал историю каждой вещи, что стоит в коридорах дворца, ведь он старался уцепиться за каждый кусочек спрятанной здесь истории. Сян Тянь Да Фэйцзи наградил своего любимца и характером, и предысторией, и даже каким-никаким развитием, но он никогда сильно не задумывался что было в северных землях до него. Оказывается, мир разрастался сам по себе в таких масштабах, что Шан Цинхуа не оставалось ничего, кроме как удивляться, узнавая об очередной странной вещице так выбивающейся из общей пустоты коридоров. Он запоминал каждую, в какой-то степени они помогали ориентироваться в кружеве коридоров.       Несмотря на все эти знания, выбитые на подкорке мозга столь хорошо, что будь у Шан Цинхуа возможность, он без труда построил бы все это великолепие в какой-нибудь игре, по типу Minecraft, с соблюдением пропорций, не забыв даже про ниши метр на метр. Располагая столь большим объёмом информации, Шан Цинхуа, болтливый и не внимательный, черезчур активный и рассеянный, абсолютно забыл обо всем, рассказывая Мобэй-цзюню о произошедшем за проведенное в разлуке время. Сейчас он даже при большом желании не вспомнил бы о расставленных в центральном южном коридоре ледяных стеллах. Шаг в сторону, свободную руку взмахом резко заводит назад, ударяясь запястьем об острую грань льда. Книги падают на пол, он, тихо охнув, дёргается вперед. Боясь, что мог повредить реликвию, а не себя, пытается резко развернуться, увериться в сохранности. Спотыкается об уроненную ранее опись, поскальзываясь на выпавших листах, летит чуть ли не плашмя на холодный пол. Быстро среагировав, Мобэй-цзюнь успевает схватить его за ворот, останавливая лицо в паре сантиметров от пола. Коленям повезло меньше, они уже успели встретиться с грубым покрытием и неприятно начинали ныть от ушиба, как и рука. Рывком подняв Шан Цинха на ноги, Мобэй-цзюнь перехватил его под бедра, усаживая к себе на сгиб локтя, вынуждая откинуть на плечо чтобы не упасть.       — Все в порядке, мой король. Всего пара ушибов, я привык. — небрежно бросил Шан Цинуха, потирая ушибленное место. Синяк наверняка уже наливался цветом под многочисленными одеждами. — Ну правда, книги еще собрать надо, поставьте. Мы же не оставим их на полу. — Мобэй-цзюнь чуть сильнее, стиснул бедро. — Вы же не собираетесь меня и дальше так нести?       Шан Цинхуа резко вздрогнул, пошатнулся и чудом сдержал тихий напуганный взвизг, когда его резко опустили на ноги. Добившись своего, он нагнулся, поднимая ближайшую к себе книгу. Пока он мешкал, Мобэй-цзюнь собрал все остальное, отдал все еще слегка растерянному Шан Цинхуа.       — Идёмте? — Мобэй-цзюнь кивнул и стоило Шан Цинхуа развернуться, как он так же неожиданно подхватил его на руки, придерживая одной рукой под ушибленные колени, а второй спину. — Я же говорил, что могу сам пойти! — не унимался Шан Цинхуа.       — Помолчи. — С каких пор короли на руках слуг носят? Поставьте!       — С каких пор слуги ослушиваются короля? — парировал Мобэй-цзюнь.       Дорога до общих покоев заняла достаточно времени, чтобы Шан Цинхуа успел несколько раз расслабиться и несколько раз запаниковать от мельком брошенных завистливо-осуждающих взглядов некоторой прислуги. Мобэй-цзюнь словно назло решил исполнить недавно высказанную прихоть о прогулке, а Шан Цинхуа все не мог заставить себя попросить побыстрее скрыться с чужих глаз. Что-то было не так. В том, какие взгляды бросал на него Мобэй-цзюнь, выражение лица странное, сожалеющее. Неосознанно, Шан Цинхуа и правда «помолчал», не открывал рот всю дорогу, прижимаясь к чужому холодному плечу щекой. В груди неприятно кололо, словно осколок от чашки впился в кожу и достать его самому невозможно, слишком маленький, чтобы заметить и подцепить. Приходиться терпеть и ждать, когда организм сам избавиться от инородного тела или кто-то поможет, облегчит разом страдания. Сейчас Шан Цинхуа оставалось только ждать, томиться, лежа на чужом плече, зная, что Мобэй-цзюнь ничего не скажет. В голове не было ни единой мысли о том, что так могло расстроить его короля. А он был именно что расстроенным и еще слегка раздраженным.       Посадив Шан Цинхуа и сказав тому снять ботинки, Мобэй-цзюнь дошел до комода где хранились лекарства, в том числе и мазь, предназначенная для синяков и ушибов. Шан Цинхуа послушно сделал сказанное, отложил в сторону книги с бумагами, скрестил ноги в позе лотоса, вцепившись ладонями в икры. Он еще не привык, что Мобэй-цзюнь может быть заботливым. Настойчиво заботливым. От такого Мобэй-цзюня спуску еще меньше, чем от злого или рассерженного.       — Отпусти, — он взял недавно ушибленную руку в свою, на ней даже синяка не было, но он все равно аккуратно распределил мазь по кисти, приятно охлаждая кожу своими прикосновениями. Усевшись на полу рядом с Шан Цинхуа, Мобэй-цзюнь выпрямил одну его ногу, как мог закатал тому штанину, вызывая у первого неуместный страдальческий стон. На коленке уже образовался светло-фиолетовый синяк, а кожа местами была чуть стерта о ткань штанов, неприятно пощипывая, но обычно подобные мелкие недоразумения Шан Цинхуа игнорировал. Само заживет, он заклинатель и трястись над каждым синяком перестал еще в будни учеником пика Аньдин.       — Все в порядке? — улыбаясь поинтересовался Шан Цинхуа, глядя сверху вниз на Мобэй-цзюня, в ответ последний только плотнее сжал губы. — Вы не цените ни себя, ни свои старания. — продолжил он, делая длинные паузы после каждого слова.       Молчание, послужившее Шан Цинхуа ответом, лучше слов подтвердило догадку. Его невзначай брошенное «я привык» больно резануло по Мобэй-цзюню, приложившему руку к этому привыканию.       — Мы ведь через это уже проходили. Все обсуждали. Ведь так?       Мобэй-цзюнь устало выдохнул, провел холодными пальцами, покрытыми мазью по сбитой коленке, несильно надавливая, чтобы лекарство попало в мелкие, слегка кровоточащие ссадины. Нога Шан Цихуа едва дрогнула, но пальцы тут же, как от удара, были резко убраны переставая приятно холодить кожу. Он поднял голову, вглядываясь в лицо Шан Цинхуа своими суровыми, холодными, заставляющими сердце пропустить удар, глазами. Утонуть в этой светло-голубой бездне было невозможно, а вот примерзнуть, окаменеть и не суметь двинуться с места, как пойманная змеей мышь, запросто.       — Мой Король, вы не ответили.       — Так. — спустя время говорит Мобэй-цзюнь, возвращаясь к прежнему занятию.       Шан Цинхуа улыбнулся и кивнул, невесомо провел по волосам Мобэй-цзюня. Повторять их прежний разговор не хотелось, он был долгим, сложным, давящим. Вытягивать из себя слова сначала было невыносимо тяжело, а вытягивать слова из Мобэй-цзюня и подавно. За пару часов обсудить накопившиеся за года претензии и обиды – невозможно. Все сказанное сперва казалось Шан Цинхуа таким очевидным, но Мобэй-цзюнь продолжал непонимающе смотреть, рассказывал о том, как он видел ту или иную ситуацию, а порой и вовсе не вспоминал произошедшее, ведь тогда для него это было не важно.       Видимо тот день стал роковым и Мобэй-цзюнь решил превзойти все в душе лелеянные надежды Шан Цинхуа. Он отнесся ко всему сказанному столь серьезно, что невольно возникала мысль об новом собрате-переселенце и слишком сильном OOC. Кусая губы в попытках смягчить свои слова так, чтобы не прозвучать жалко, ведь Мобэй-цзюнь не раз и не два говорил о том, как ему противна эта черта в людях. Шан Цинхуа в тот день высказал, пожалуй, все, что долгие годы в себе копил. Выслушал тоже не мало и про «жалкий вид» в прошлом вновь упомянули, подтверждая ранние опасения. Шан Цинхуа казалось, что он сделал все хорошо, правильно. А оказалось, не разглядел в голубых глазах странной смеси эмоций.       Теперь же шутки Шэнь Цинцю про «Красавицу и Чудовище» не звучали забавно. Они били под дых, заставляя Шан Цинхуа чудовищем чувствовать себя. Наградил Мобэй-цзюня отвратительным детством, вечным предательством, а сверху докинул дров в костер самокопания осознание того, что на протяжении многих лет причинял ныне любимому человеку нескончаемый поток боли. Уверения о том, что сейчас все в порядке и никаких «тогда» уже нет, работали плохо, если вообще работали. Вперемешку с приятным чувством заботы на Шан Цинхуа свалилось понимание того, насколько сильно Мобэй-цзюнь разбит. И что это его рук дело. Загладить вину без того выходило скверно, а теперь о нем неоправданно сильно пеклись, думая, что главная жертва обстоятельств тут он.       — С каких пор король, стоя на коленях, залечивает слугам ссадины? — со смехом, склоняя голову на бок, спросил Шан Цинхуа, нарушая повисшую тишину.       — Перестань. — сквозь зубы грубо бросил Мобэй-цзюнь, продолжая растирать мазь.       — Только после вас, — с вызовом говорит Шан Цинхуа, бровь Мобэй-цзюня изогнулась, прося таким образом разъяснений — Это синяк. Он сам пройдет. Эта мелочь того не стоит. Вы сами говорили, что мои навыки недооценивают. Мой король, все в порядке, я в порядке. — последние слова произнесены ласково, тихо, они должны успокоить и уверить.       В комнате тепло, слышно спокойное и размеренное дыхание с обоих сторон, но каждый из них нервничает по собственным надуманным причинам. Мобэй-цзюнь встает, всем видом демонстрируя недовольство, садится на кровать, по-собственнически притягивая к себе все еще не привыкшего к такому Мобэй-цзюню Шан Цинхуа. К тактильному, ласковому до пресловутой дрожи в ушибленных коленках. В котором не видно сурового короля северных земель царства демонов из детских страшилок, только недолюбленый ребенок, слишком человечный для своего холодного образа. Решение говорить было лучшим, что произошло с их отношениями и это стоило всех тяжелых последствий.       Теплые руки обвили шею, подбородок лег на плечо Мобэй-цзюня. Ладонь зарылась в густые волосы, легко нажимая подушечками пальцев на затылок, массируя. Он чувствует, как руки Мобэй-цзюня сильнее прижимают к себе. Незамысловатое действие, повторяющееся практически каждый день, каждый раз задевало внутри Шан Цинхуа что-то вызывающее прилив счастья, радостный вдох и желание никогда больше не отходить друг от друга. Спокойствие. Тягучее, не прекращаемое, обволакиваемое все вокруг спокойствие. Уверенность в том, что все будет хорошо.       Спустя пару минут, прошедших практически неподвижно, Шан Цинхуа зашевелился. Стараясь не разорвать объятий, полностью перебрался на колени к Мобэй-цзюню, скрестив лодыжки за его спиной, вновь усаживаясь. Сидели тихо, сопя друг другу на ухо, едва перебирая руками по телам друг друга. Шан Цинхуа водил ладонью по шее Мобэй-цзюня, тот аккуратно пальцами оглаживал бока Шан Цинхуа. Глаза слипались, изнеженное тело тянуло в сон, пусть солнце взошло лишь пару часов назад.       — Если мы продолжим так сидеть, то я усну, — прошептал Шан Цинхуа и словно в подтверждение своим словам зевнул. — Я еще хотел с бумагами разобраться, чтобы завтра ничего делать не пришлось, раз все равно утром работал. – он поцеловал Мобэй-цзюня в челюсть, извиняясь за нарушение приятной тишины, — Но, если вы хотите, мой король, мы можем продолжить так сидеть хоть весь оставшийся день или год, или даже жизнь. — продолжал бормотать он.       — Лес?       — Можно. — сказал Шан Цинхуа, не двигаясь с места еще около десяти минут. — Надо вставать. Не сидеть же так весь день.       — Ты против? — нехотя отстраняясь, спрашивает Мобэй-цзюнь.       И голос странный, ровный, как и всегда, но с нечитаемой ноткой, от которой Шан Цинхуа сначала теряется. Та сквозит словно улыбка меж двух коротких слов, звучит не с вызовом, а с иронией. Вопрос, что должен был остаться без ответа.       — Да! — отойдя от удивления с пылом сказал Шан Цинхуа, отодвигаясь назад — Мне не видно ваше лицо. Огромное упущение, вместо него смотреть на подушки. — продолжает он, смотря как на лице Мобэй-цзюня появляется нечто напоминающее смущение.       Он, тихо посмеиваясь, накинул на Мобэй-цзюня недавно одолженный у него же плащ. Застегнул замысловатую застежку, держащуюся на двух тонких цепочках, поправил отороченный мехом воротник. Холодные пальцы легли на щеки, сжимая и притягивая наверх, ноготь аккуратно прошелся по губе Шан Цинхуа. Из них двоих только Мобэй-цзюнь мог похвастаться остатками самоконтроля в их отношениях. Шан Цинхуа резко подался вперед, целуя губы напротив. «Дорвался» - часто шептал он, обнимая самое любимое и дорогое за обе жизни. Мобэй-цзюнь не понимал о чем он, но не расспрашивал, молчал, позволяя чужим рукам и губам шарить по собственному телу.       Поцелуи – их общая слабость. Они увязали в них, словно в топи, медленно погружаясь на глубину, с каждой секундой дышать все труднее. Сердце бьется отчаянно, желая освободиться от рамок ровно так же, как и разум сейчас. Отстраняются всегда неохотно, медленно, рот непременно открытый, дыхание сбитое. Сверлят томным взглядом, пытаясь предугадать желания другого. Вот и сейчас они неотрывно, долго смотрят друг другу в глаза, Шан Цинхуа слегка кивает, быстро целует любимые губы еще раз и встает на пол, не обуваясь идет к своему столику, принесённому Мобэй-цзюнем в покои, чтобы Шан Цинхуа не сидел вечерами один в кабинете. За небольшим столиком лежал плащ Шан Цинхуа, первый подаренный Мобэй-цзюнем и любимый от этого в разы сильнее любого другого, он отодвигает его в сторону и садиться за стол.       — Вам так и не ответили по поводу переговоров? — Мобэй-цзюнь качает головой. — Отлично, Фэн Мин идиот, раз не согласен на такое выгодное предложение. — Мобэй-цзюнь тихо смеется, подходит к Шан Цинхуа, садясь сзади и обнимая того руками поперек живота. — В жизни бы не подумал, что мой король так охотлив до тепла. — зубы, не сильно надавливая, сомкнулись на шее Шан Цинхуа. — Я понял, понял, мой король. Молчу!       Руки лежали на талии неподвижно, поднимались в такт вздохам, стараясь не мешать старающемуся быстро и четко выводить иероглифы Шан Цинхуа. Вопреки рукам, Мобэй-цзюнь словно специально прижался лицом к шее, выдыхая прохладный воздух вдоль позвоночника. Шан Цинхуа крепче сжимал кисть в своих руках, ерзал, пытался то податься, то отстраниться от этой нескончаемой пытки и проверки его отсутствующей выдержки. Мобэй-цзюнь, казалось, вовсе не понимал, как сильно своими ненавязчивыми действиями влияет на него. Когда Шан Цинхуа со стуком отложил кисть на стол, пачкая брызгами чернил и без того заляпанный рукав, он отстранился и без тени издевки или лукавства в голосе спросил:       — Закончил?       — Нет, но работать я больше не могу. Пойдемте, Мой Король.       Шан Цинхуа встает вслед за Мобэй-цзюнем, на ходу хватая рядом лежащий плащ и натягивая его на плечо. Вовремя вспоминает, что так и не обулся. Быстрыми шажками преодолевает расстояние отделяющее его от шкафа, где стояли обшитые изнутри мехом сапоги. Одет он не шибко тепло, но в ближайшее время точно не замерзнет. Поэтому он подходит к Мобэй-цзюню, кивает, обнимая за талию, чувствует, как его чуть сильнее прижали к себе лёгшей на плечо рукой, ведя в перед.       На улице, как и всегда, морозно, прохладно. Густые хлопья снега падают на землю, как лепестки яблони весной, окутывают все вокруг мягким, тающим от прикосновений, холодом. Вокруг деревья, высокие, чем-то напоминающие ели, но имеющие странный фиолетовый оттенок и сладковатый запах, будто жженый сахар. Они то здесь, то там возвышаются на холодных неизрезанных тропинками просторах. Снег хрустит под ногами, как сильно накрахмаленный платок, звук приятный, тихий, возникающий при каждом шаге двух пар ног. Шан Цинхуа в этом снегу путается, ноги проваливаются по середину голени, но упрямо шагает вперед, зная, что приобнимающая его рука, не даст упасть в колкий холод. Вокруг ворота Мобэй-цзюня собралось ожерелье из снежинок, даже падая на оголенную грудь они не таяли, будучи окутанными привычным для себя холодом. А вот на Шан Цинхуа снежинки не задерживались. Не желая вновь валяться с простудой, одетый легче обычного, он грел себя изнутри с помощью золотого ядра, источая в разы больше тепла своим телом, чем обычно.       Уют, тишина, спокойствие. Из них двоих никто и не надеялся на такой благоприятный исход событий. Доверять кому-то, быть уверенным что тебе помогут и что ты поможешь, ни на что, не смотря. Шан Цинхуа был готов признать, что ему нравится ловить завистливые взгляды других демонов, не понимающих чем он заслужил такой чести. Окружающие просто не могли понять и принять, что ради какого-то заклинателя Мобэй-цзюнь отказался от банального соблюдения традиций, рамок приличия, в конце концов. Становиться консортом Шан Цинхуа не спешил, Мобэй-цзюнь не настаивал. Их обоих устраивало то, как сейчас обстоят дела.       Шан Цинхуа выкинул из головы ненужные сейчас мысли, выбрался из полу-объятий Мобэй-цзюня. В пару широких прыжков, во время которых он едва не упал, оказался рядом с одним из деревьев, метрах в десяти от своего изначального положения. Он натянул на лицо коварную, насколько позволял рвущийся из груди смех, улыбку, загреб руками влажного липкого снега, формируя снежок.       — Этот слуга объявляет вам войну. — как можно более серьезно произнес Шан Цинхуа, кидая снежок в Мобэй-цзюня.       Тот легко уклонился от снаряда, непонимание на лице заменила довольная, смеющаяся улыбка, почти неуловимая. Шан Цинхуа, заметив ее, весь прибрался, довольный проделанной работой. Быстро слепил еще один снежок, обернулся к Мобэй-цзюню, что набрал в руки снег, но не спешил что-либо с ним делать. Шан Цинхуа наотмашь кинул второй снежок, особо не целясь, прекрасно зная, что Мобэй-цзюнь легко уклонится. Какого же было его удивление, когда снежок пролетел в несчастных сантиметрах от ноги Мобэй-цзюня, попадая в плащ. Возгордившись своим успехом, он собрался сделать новый снежок, выпуская противника из поля зрения.       По шее волной идет холод, растекаясь по всему телу. Капли прохладной воды стекают по лопаткам, а ханьфу, спрятанное под теплым плащом, очень быстро намокает. Шан Цинхуа громко взвизгивает, резко выпрямляется, практически выгибается назад, из рук падает снег. Он резко разворачивается, утыкаясь лицом в оголенную шею и грудь виновника его переполоха.       — Я победил. — абсолютно спокойно говорит Мобэй-цзюнь, взгляд довольный, игривый.       — Кинуть мне снег за шиворот, Мой Король, — подлый приём! — пытаясь отряхнуться, говорит Шан Цинхуа.       — Помочь?       — Будьте так добры, Мой Король. — быстро соглашается он, не видя подвоха, но как только ледяные руки касаются уже чуть отогревшейся кожи, Шан Цинхуа тут же кричит — Я передумал! Стойте!