Мост Храбрецов

Гренадеры разбрелись по деревенским домам на ночлег. Крестьяне с недоверием и опаской принимали гвардейцев в своих домах, делились с ними хлебом и кровом. Больше всего повезло тем, кто заселился близко к тем позициям, которые занимали коммунары, поскольку на них остались заполненные на половину котлы с похлебкой. За время боя она уже успела остыть, потому гренадеры посреди ночи принялись разводить костры, чтобы хоть немного поесть. Минуты через три солдатские миски стали стремительно заполняться едой мятежников. Помимо этого, главным вопросом стало наличие воды. К местному колодцу выстроились очереди из гренадеров с ведрами. Дело едва не доходило до драк. Вода всем нужна была для питья, а раненным - для промывки. Лейтенант Сименс распорядился выставить караулы, а майор Вильн направил посыльных к отрядам на севере и западе, чтобы те тоже явились в деревню. Среди караульных первой волны оказался Франсуа, его постом стали двери, за которыми томились сдавшиеся мятежники Пленные были размещены в деревенском амбаре. Комфорта там было мало, как и соломы. В здании набилось порядка ста восьмидесяти человек, из которых около пятидесяти были ранены. Одни лежали, истекая кровью от ран. Кто-то мог стоять. А кто-то сидел, прижавшись к стене и глядя в деревянный потолок. Коммунары, не пострадавшие в бою, по мере сил старались помочь своим раненым товарищам. Разрывая свои рубашки на тряпки, они перевязывали раны тем, кто не мог помочь себе сам. Стоны мучения звучали на всю деревню. У коммунаров не было воды. Они не могли ни промыть раны своим товарищам, ни просто попить. Один из юных коммунаров, не выдержав, стал неистово барабанить в ворота, перед которыми вышагивал Франсуа. - Помогите нам, прошу! Нам нужна вода, большего не просим! Вода для раненых! Прошу, помогите!!! – истошно кричал четырнадцатилетний малец, пытавшийся достучаться до Франсуа. Но усач в ответ лишь ударил по воротам прикладом своей винтовки. - Заткни пасть, леворская свинья! – рявкнул он. - Да послушайте! У многих биты руки и ноги! Мы не можем промыть им раны! Помогите! Иначе им придется пилить… - - ЗАХЛОПНИСЬ! – Еще громче крикнул Франсуа, одновременно нанося новый удар прикладом по воротам. Возня не осталась незамеченной. Стоявший недалеко от амбара Жерне отчетливо услышал мощный голос гренадера. Полковник немедленно направился туда. Услышав шаги за спиной, Франсуа немедленно развернулся и принял стойку «смирно», выставив винтовку перед собой. - А, это ты, рядовой Бертольд. Буянят? – спросил Жерне, глядя прямо на деревянный засов ворот - Так точно, господин полковник! Все стучат по воротам да помощи просят. Наверняка сбежать желают! – ответил гренадер. Жерне прислушался. Среди стонов и стуков он мог расслышать лишь тихий голос, который просил: «воды…» - Для чего они просят воды? – вновь обратился полковник к часовому. Франсуа лишь покачал головой, не в силах дать ответ. Он не верил в искренность мятежников. Вряд ли им нужна только вода. - Где начальник караула? – - В избе напротив, господин полковник – Франсуа указал на небольшое одноэтажное деревянное строение, к которому Жерне был повёрнут спиной. - Это же ефрейтор Эванс, верно? – спросил полковник, уже намереваясь идти к избе. Утвердительный ответ от гренадера позволил Жерне начать движение. Стремительно добравшись до крестьянского дома, он оказался прямо у входа. На стук в дверь сперва никто не откликнулся. Жерне посмотрел в окно, находившееся правее двери, и увидел, что во внутренних комнатах едва заметно виднелось пламя свечи. Убедившись в том, что кто-то в доме не спит, полковник снова постучал, уже сильнее. С той стороны послышались очень тихие шаги. Жерне был изрядно удивлен, когда дверь открыла темноволосая девчушка лет шести. Она сильно прижималась к двери и неотрывно глядела на полковника. Ее маленькое тельце, одетое в заношенное до дыр крестьянское платьице, сильно тряслось. - Что стряслось, малышка? – ласково спросил он, наклонившись к девочке и протянув ей руку. Та сделала шаг назад, и в этот момент на секунду ему удалось разглядеть лицо юной крестьянки. Она плакала. - Что такое? Кто напугал тебя? – вновь спросил Жерне, но девочка молчала. Лишь странно поглядывала вправо. Бонар вошел в избу и направился туда, куда его направил детский взгляд – к приоткрытой деревянной двери. Девочка держалась за спиной Жерне, приблизившись к нему на расстояние шага. Как только Жерне стал открывать дверь, девочка еле слышно прошептала… - Сееестрёнкаааа… - Жерне вошел в комнату, которая являлась спальней главы семейства, о чем говорил висевший на стене топор. Свечи, стоявшие на небольшом деревянном столе, были потушены, за исключением одной, чей огонек слабо освещал пространство, едва доставая до широкой лавки, которая служила спальным местом. Свисавшая с одного из концов крестьянской кровати овчинная шуба подтверждало, что именно здесь спал отец девочки, спрятавшейся за ногами офицера. Вид указывал, что за шубу схватились и потянули вниз. Это было не единственное, что привлекло внимание полковника. Чуть дальше от лавки на полу лежало что-то. Тусклый свет не позволял рассмотреть точно, но Жерне точно видел, что это была ткань. Светлая ткань. Сделав еще шаг вперед, полковник услышал скрип деревянной доски слева от себя. Рука сама потянулась к револьверу. В другом конце комнаты виднелся крупный силуэт. - Эванс? – громко спросил полковник. Молчание было ему ответом. Не отводя от силуэта взгляда, Жерне подошел к столу и взял подсвечник с горевшей свечой. Получив источник света, юный полковник стал приближаться к силуэту. Девочка продолжала прятаться за ним, с опаской поглядывая на того, кто сидел по ту сторону комнаты. Вскоре свеча показала всю картину. Ткань, лежавшая на полу, оказалась разодранным крестьянским платьем. Вышивка в виде различных узоров указывала на то, что оно принадлежало молодой девушке. Эти узоры были схожи с теми, которые Жерне видел много раз в загородном поместье своего отца, а также в деревнях, которые он прошел на пути к Сормово. Продвинувшись еще на шаг, Жерне протянул руку со свечой вперед. Тем самым осветил тело юной крестьянки. На вид ей было девятнадцать лет. Полностью обнаженная, она лежала на левом боку, повернутая в сторону полковника. Ее правая нога была слегка вытянута вперед, на коже виднелись темные пятна. Такие же были на ее раскрытой груди. Ее руки были в положении, словно она хотела дотянуться до чего-либо. Скорее всего – до шеи. На лице крестьянки отразилась гримаса ужаса. Рот закрывала большая мужская ладонь. - Снасильничал, гад! – Жерне навел револьвер прямо на силуэт. Еще шаг – и из тьмы показалось гнусное лицо насильника, который со страхом глядел на офицерское оружие. Жерне целился прямо в толстого зверя, по недоразумению носившего гвардейскую форму. Помимо этого, он старался заслонить маленькую девчонку как от насильника, так и от тела поруганной сестры. - господин полковник, я могу все объяснить! – жалобно заскулил бугай с короткими усами, пытаясь свести на нет праведный гнев командира. - Нам не о чем говорить, дерьмо. А ну вставай! – Жерне не собирался его слушать. Лишь подгонял движениями револьвера. Встать гренадеру было непросто. Его руки находились на рту и шеи крестьянки, а ноги переплелись с ее ножками. Более того, полковник прервал насильника во время процесса. Прежде чем встать, пришлось освобождать лоно своей жертвы. Эванс уже потянулся за панталонами, как над ним прозвучал выстрел. - Без них пойдешь, мразь – стальной голос худощавого полковника звучал подобно грому. Насильник поднял свои руки и встал. Жерне жестами указал ему на выход из комнаты, после чего преступник медленно поплелся к выходу, с опаской озираясь на ствол револьвера. Жерне выводил его к остальным, позабыв о девочке, что укрывалась за его ногой. Как только насильник покинул комнату, та в слезах бросилась к телу своей сестры. Жерне уже этого не видел. Он едва ли не пинками выгнал насильника на улицу, где уже сбежались гренадеры. Вид товарища без штанов, который шел под прицелом полковника, весьма их озадачил. - Эту суку в амбар, немедленно. И бегите по домам, ищите местного знахаря! Как найдете – ко мне, срочно! – отдал приказы Жерне, передавая насильника солдатам. Те принялись исполнять, всё еще недоуменно хлопая глазами. Никто из бойцов не понимал, что только что произошло. Жерне вернулся в дом. На сей раз он зашел в просторную комнату, свет в которой он видел, стоя у двери. На большом дубовом столе как попало лежала бумага, которая обычно использовалась для отдачи распоряжений. Она имелась как у офицерского звена, так и у младшего командного состава. Как правило, те её использовали для создания доклада о текущем положении дел. Жерне взял один из листков, на котором стояла дата: «72д. лет. 1878». Судя по всему, ефрейтор перед своим злодеянием поставил в докладе цифры, но дальше ничего не успел написать. - А вот и для дела лист – сказал в пустоту Жерне, сел за стол и принялся составлять приказ по полку. Обычно при занятии бумажной работой полковник не замечал ничего вокруг. Когда в дом вошли два гренадера и деревенский знахарь, он даже головы не повернул. Железное перо скрипело по бумаге, выводя суровые слова приказа об обращении с населением. - Господин полковник… - Обращение застало Жерне в тот момент, когда под текстом ему оставалось лишь поставить свою подпись. Повернув голову, он посмотрел на немолодого человека с небольшой серой бородкой, стоявшего перед полковником в простом крестьянском кафтане с нашитым на нем черным крестом – отличительным знаком деревенских знахарей. - Мертва? – коротко спросил Жерне. Знахарь печально кивнул. - Что же с девочкой теперь делать? Она же совсем сироткой осталась! – мужчина тяжело вздохнул. Жерне уставился на знахаря с непониманием. - Разве община не поддерживает детей общинников? Деревенские всегда в год ненастий делились хлебом и кровом с теми, кто все потерял. Я это читал во многих книгах от самых известных историков вроде Сен-Симона и Мирена. – - Быть может, в прошлые лета так и было, господин полковник. Но сейчас среди крестьян много тех, кто не желает связываться с пособниками бесов. – серьезно говорил знахарь, глядя в пол. - А пособники бесов это … - - Вы правильно поняли, господин полковник. Это те, кто поддержал коммунаров. В деревне то немного народу, и большинство не приняли мятежников и их «Советы крестьянских представителей». – Жерне повернул голову к своему приказу. На мгновение он вспомнил парня с оторванной кистью и его сестру, что набросилась на него. Разве они не являются частью деревни? И что – после войны их на улицу выставят? Разве этого хотят гренадеры? Этого ли желают коммунары? - Но это же маленькая девочка. Даже если отец и мать ушли в Левор, зачем оставлять на произвол ребенка, особенно после… варварства со стороны ефрейтора? – Жерне сверлил своим взглядом знахаря, призывая скорее дать ответ. Бедняга не знал, куда спрятаться от его орлиного взора. - Господин… Мы люди набожные, вы сами это знаете! Нам лучше избавиться от отпрыска бесов, чем делиться с ними хлебом – ответил знахарь устало. - Выйди вон! – Жерне повернулся к бумагам, всем своим видом давая понять, что работа деревенского врача на этом была закончена. Знахарь не стал спорить. Поклонился, тряхнув своей неухоженной бородой, и вышел из избы. Вышедшим из комнаты гренадерам Жерне велел сокрыть тело от детского взора. Утром будут хоронить всех павших ночью. Затем он вернулся к бумажной работе. Приказа два было сделано точно, четыре распоряжения по полку, и все за какие-то три часа. На улице зеваки и солдаты давно разошлись по своим домам. Яро должно было скоро взойти на небосклоне. Прервавшись от написания письма, Жерне пошел в ту комнату, где было совершено злодеяние. Тело скрывали ткани, собранные по всей хате. Из-под стола доносились тихие всхлипы. Жерне вновь зажег свечу, что была погашена после осмотра тела. С ней он заглянул под стол. Девчонка сидела и плакала, уткнувшись лбом в деревянную стенку. Всего одним глазом она взглянула на Жерне. В ее взгляде читался искренний страх перед человеком в мундире. Жерне это прекрасно видел. - Не бойся меня. Никто больше не тронет ни тебя, ни твой дом, ни твою сестру. Вылезай скорее! – ласково проговорил он, протягивая руку девчушке. Но та лишь сильнее вжалась в стену. Стало понятно, что обычным словом ее не успокоить. Она продолжала испуганно глядеть на полковника, стоявшего перед ней на одном колене. И тут Жерне вспомнил одну старую песенку. «Ты не бойся, милая моя, Волк ушел в далекие края. Спи спокойно, юная краса, Во сне наступит время волшебства…» Знакомые слова заставили девочку вздрогнуть от удивления. Откуда злой солдат знает песню, которую напевали ее родители? С непониманием она уставилась на Жерне, не понимая, что скрыто за его тощим юным лицом, скромной улыбкой и длинными нечёсаными волосами, скрывавшими за собой уши. С неохотой она взяла протянутую ей руку, что помогла вылезти из-под стола. Жерне не поднялся. Осматривая черноволоску, он стер своей перчаткой застывшую на щечке слезу. Девчонка не сопротивлялась. Удивление не сходило с ее лица. - Иди поспи, малышка. Никто тебя не тронет, даю слово офицера. – с этими словами Жерне встал с колена и пошел в комнату, где лежало недописанное письмо. Под пятнадцатью строчками с безобразным почерком осталось лишь поставить свою подпись. Однако это всегда было самым трудным. Особенно если письмо не было частью воинской службы. Не знаешь, как правильно закончить. - А, к чертям. – произнес Жерне, создав размашистую закорючку в листке. И только после этого ему удалось забыться и немного поспать. *** К семи часам утра на позиции близ деревни Сорново подошли части второго батальона гвардейского гренадерского, а вместе с ними и штаб всего полка. Поднявшиеся на раннем рассвете, солдаты в течении трех часов преодолели расстояние до ушедших вперед частей, обогнав обоз с лекарями и припасами для первого батальона. О прибытии товарищей известил конный разъезд, который был остановлен патрулем на въезде в деревню. - Стой, кто скачет! – прикрикнул на вынырнувших из утреннего тумана кавалеристов Николя, скинув со своего загрязненного землею плеча винтовку и целясь прямо во всадников. Сверкавший золотыми пуговицами лейтенант и двое гренадеров-разведчиков, что сопровождали его в этой поездке, немедленно встали перед караульным. - Пароль? Помню его: Устрицы на столе – быстро ответил лейтенант, осматривая бойца с головы до ног. Николя сделал шаг в сторону, пропуская конников вглубь деревни. Одновременно с этим он отрыл вид на дырку, проделанную в его шапке леворской пулей. Лейтенант немедленно это заметил. - Меткие повстанцы попались, рядовой? – - Господин лейтенант, были бы они меткими – я бы здесь не стоял! - Невозмутимо ответил гренадер. Лейтенант подъехал к часовому и вытащил из нагрудного кармана своего мундира одну фиолетово-золотую купюру, увенчанную ликом Велисария II. - Держи, рядовой, серпон. Его с лихвой хватит на починку твоей шапки. – лейтенант протянул руку с купюрой гренадеру. Николя, малость удивленный выходкой офицера, не решался брать деньги. - Давай же, солдат! Всем известно, как полковник Бонар дерет за дыры на форме. – лейтенант настаивал, и вскоре Николя держал купюру, недоуменно поглядывая на проезжавших кавалеристов. - Что за офицеры нынче пошли – произнес он под свой нос, доставая из шапки мешочек с семечками. Конники въехали на деревенскую улицу. Гренадеры еще спали, а без них разобраться в том, где остановился командир полка, для лейтенанта было невозможно. Проехав еще вперед, кавалеристы вышли к огромным воротам амбара, около которых недвижимо стоял часовой. - Рядовой, где находится полковник Бонар? – спросил лейтенант, подъехав ближе к амбару. - Не могу знать, господин лейтенант! Спросите у Франсуа, он в том доме спит – ответил гренадер, указывая на ветхую избушку недалеко от амбара. Не теряя времени, лейтенант поехал к оной, стремясь поскорее найти полковника. Лошадь в мгновение ока преодолела расстояние до избы. Остановившись, офицер позвал гренадера Франсуа. Но молчание было ему ответом. - Чуткий сон гренадеров всегда был известен. – произнес он тихо и слез с коня. Поправив свою подогнанную форму, он зашагал к крестьянскому дому. Его сапоги блестели в свете утренних лучей, хотя и подвергались атаки со стороны безжалостной пыли. Но даже стук сильного офицерского кулака не привел к появлению гренадера Франсуа перед лейтенантом с докладом. - Выдающаяся наглость! – воскликнул офицер и принялся еще сильнее стучать в деревянную дверь. На сей раз стук успех возымел. Дверь открыла крестьянка, что была выше и упитанней юного лейтенанта. У нее были очень выдающиеся формы и приветливая улыбка, что так и располагали к себе, а крестьянское платье было уже поношенным, кое-где открывая кусочки нежной женской кожи. Юный офицер сильно смутился, глядя на хозяйку. - Чего изволите, господин? Своих солдатиков ищите? – спросила она, широко улыбаясь. Бедный офицер с трудом подбирал слова, вновь и вновь осматривая крестьянку с ног до головы. - Эм… да… даааа…. Верно, я ищу одного гренадера… Франсуа его звать – сильно засмущавшийся лейтенант глупо глядел на крестьянку. Та лишь добродушно посмеялась. - Они в той комнате, господин. Поднимайте скорее, а то скоро завтрак. – сказала женщина, задорно посмеиваясь. Как только она освободила проход в дом, юный офицер достал белейший платок и вытер проступивший на лбу пот. - Черт подери, вот это леворцам с женщинами повезло. – сказал он про себя и вошел в избу, направляясь в сторону, указанную хозяйкой. За темной дверью офицер увидел следующую картину: на постеленных на деревянном полу тряпках лежали гренадеры, сбросившие свои мундиры на ночь. Кто в нижней рубашке, кто с голым торсом, лежали и храпели, абсолютно не мешая друг другу. Стены от богатырского сна ходили ходуном, но старая изба еще не до конца испытала свой срок. Держалась под храпом десятка солдат. Молодой лейтенант все еще не находил нужных слов. Постояв в дверях минуту, он таки решился вызвать нужного рядового. - Рядовой Франсуа, ко мне – неуверенный голос офицера переполошил всех, кто сладко дремал после боя. Гренадеры вскочили со своих лежанок, кто в чем был - Здравия желаю, господин лейтенант! – Правые руки сонных гвардейцев полетели к носу в приветствии. Лейтенант был оглушен приветствием двадцати гренадеров. Но на сей раз ему удалось быстро вспомнить, ради чего он пришел в эту избу. - Гренадер Франсуа, ко мне! – на сей раз в голосе молодого офицера было слышно стальные нотки. К нему подошел полусонный усатый солдат с оголенным торсом. На мускулистом теле гвардейца, а именно на его плече, был виден шрам от попадания пули, а на правой руке, очень близко к локтю лейтенант заметил длинный рубец, словно от ножа или штыка. Усач подошел и отдал честь, взметнув руку перед своим носом. - Господин лейтенант, рядовой Франсуа Бертольд прибыл по вашему приказанию – Молодой лейтенант взглянул в серые глаза усача. - Рядовой Франсуа, вам известно, где остановился полковник Бонар? – - ясно дело, господин лейтенант. Он вон где – в той избушке, что напротив амбара. Оттуда еще вчера ефрейтора нашего без портков вытащили. Видать, сотворил чего поганого. - На лице лейтенанта отразилось искреннее удивление. - Что? Вытащили имперского ефрейтора без портков? – переспросил молодой офицер, непонимающе озираясь на солдат. Те молча кивали. Лейтенант разинул рот. - Это как? Вы же гвардия! Вы – гордость нашей страны и армии! Как вообще подобное может случиться у вас? – Гренадеры молчали. Не услышав вразумительного ответа, офицер развернулся и уже собирался выйти из избы, как у самой двери столкнулся с хозяйкой, державшей котелок с кашей. - Уже уходите, господин офицер? Разве не подкрепитесь перед дорогой дальней? – она ярко улыбнулась, обезоруживая имперского командира. Юнец вновь глупо уставился на крестьянку, одновременно вдыхая аромат крестьянской пищи. - Мне следует… - начал он тихо, чем вызвал громкий хохот гренадеров, которые быстро надевали свои мундиры. - Ну что вы, господин офицер, это не займет много времени! – крестьянка провела котлом из одной стороны в другую, соблазняя юного лейтенанта остаться еще немного в ее избе. Но имперский офицер, пусть и завороженный красотой местной крестьянки, остается в первую очередь солдатом Императора. Потому, преодолевая заикания и смущение, он очень вежливо отказался и вышел из избы. Хохот солдат сотрясал деревянные стены еще несколько минут, покуда хозяйка не заткнула гренадерские рты вкуснейшей леворской кашей. Выйдя из гостеприимной крестьянской избы, молодой офицер немедленно направился к дому, что был указан гренадером. Сопровождавшие его бойцы едва сдвинулись с места, но были остановлены жестом лейтенанта. Он хотел лично поговорить с полковником, без присутствия солдат. Из нагрудного кармана своего мундира офицер достал небольшой конверт, на котором стояла крупная алая печать. Дверь в избу оказалась приоткрыта. Юный лейтенант для вежливости постучал. Не получив никакого ответа, он вошел в избу. - Господин полковник? – громко позвал он Жерне, стоя в сенях и не решаясь идти дальше. - Кого занесло в наши края? Это же голос курсанта Вильери! – послышался голос из комнаты впереди. Офицер вошел в комнату. Полковник в расстёгнутом белом мундире склонился над столом, выводя пером текст очередного приказа. Лишь на секунду он поднял свое бледное лицо на лейтенанта. Тот отдал честь начальству. - Ваш второй батальон на подходе, Пьер? – - Да, господин полковник. Кроме того – полку поступило распоряжение от генерала Фока – с этими словами лейтенант передал конверт полковнику. Жерне немедленно разломал печать, на которой красовался имперский орел, после чего достал письмо. Бегло просматривая его, он с каждой новой строчкой становился все мрачнее и мрачнее. Бледное худое лицо становилось все багровее. - Немыслимо! – он произнес тихо, но в голосе явно прослеживалась злость. Дочитав до последней строчки приказа, Жерне бросил его на стол, а сам встал и подошел к небольшому окошку, через которое можно было видеть гренадеров, которые умывались в деревенских бочках и обливались водой. - Вы, лейтенант, читали, что в том приказе написано? – - Никак нет, господин полковник – лейтенант непонимающе взглянул на своего командира. - Полку приказано идти прямо на Левор. Наше начальство уверено, что быстрее и лучше будет его взять штурмом, чем отрезать от главных сил повстанцев и вынудить капитулировать. Глупцы! – Со злобой проговорил Жерне, повернувшись к офицеру. Тот молча глядел на полковника. - Дай им волю – всю армию положат! Впрочем, черт с ними. Когда штаб полка подъедет? – спросил он у юного офицера, несколько успокоившись. - Через час должен быть на месте, по моим прикидкам. Мы их обогнали в трех километрах от моста. – отрапортовал офицер. Жерне подошел к столу вновь, собрал кипу своих приказов, отобрал среди них те, что уже не соответствуют обстановке, и кинул их в огонь печи. После чего сел за написание новых. - Лейтенант, если вам приказали только передать это распоряжение – можете идти. По пути приказываю зайти в избу, что стоит у перекрестка. Там передадите следующие приказы майору. – Жерне протянул несколько листов Пьеру. Снова отдав честь, тот уже собирался уйти, но Жерне его задержал. - Подожди. Когда вернешься к своей части, передай командиру и солдатам, чтоб готовились к городским боям. Пусть готовят больше гранат. Они нам понадобятся. – Лейтенант еще раз отдал честь и пошел к выходу. Жерне вернулся к написанию приказов по полку. В основном они касались перемещения частей. Теперь он направлял бойцов на север. Прямо на мятежную столицу. - Подумать только – сто тысяч солдат направляются к Левору. Ни у кого опыта городских боев, да и боевого опыта у большинства нет. На что мы рассчитываем? Что красные поднимут лапки кверху? С чего вдруг? Они проиграли одно крупное сражение, но не войну! И их нужно бить нашим преимуществом! А мы его направляем на узкие улочки Левора! Гении!!! – кулак ударил по столу. Лицо Жерне выражало гнев и искреннее непонимание такого решения начальства. В этот момент послышался звук, словно упало что-то очень мягкое. Жерне обернулся в сторону звука. В дверном проеме видна была соломенная голова упавшей куклы. Игрушки черноволосой девочки. В мгновение ока гнев сменился на спокойное состояние. Жерне встал, подошел к проему и увидел девочку, что сидела на полу с закрытым руками лицом. - Малышка, все хорошо. Я не злюсь на тебя – он стал на колено перед девочкой. Но та, похоже, сильно испугалась. Она никак не отреагировала. Не зная, что делать, Жерне судорожно перебирал различные варианты. Машинально он прошелся руками по карманам своего мундира. В нагрудном он нащупал небольшой кубик и достал его. Это был маленький изумрудный кристалл, подаренный полковнику одной очень милой девушкой. В мыслях на секунду всплыли воспоминания о том вечере… Но в то же мгновение пропали. Зато переливавшийся в утреннем свете изумруд был неплохим способом отвлечь девочку. - Смотри! – ласково сказал Жерне, вращая изумруд в своих пальцах. Девчушка сперва настороженно, не отводя руки от лица, глядела на драгоценный камешек. Раньше она такого не видела. Постепенно ее руки опускались все ниже, а лицо становилось спокойным, даже завороженным. Она потянулась к кристаллу, но не решалась его взять. Жерне добродушно улыбнулся. - Держи! – с этим словом он вложил кристалл в ее ладонь. Девочка покрутила его и так, и сяк, удивляясь его способности переливаться всеми оттенками зеленого. Наконец, она подняла голову и взглянула Жерне прямо в глаза. И вновь в них было удивление. Удивление, а не страх. - Пойдем, покушаем! – предложил полковник, поднимая девочку с грязного пола и ведя ее к столу, на который вскоре он поставил горшок с вкусной деревенской кашей. Девочка уплетала за обе щеки, да косилась на странного солдата: откуда ему знать, как работать с печкой? *** К часу дня весь полк собрался в окрестностях деревни Сорново. Три батальона со штабом, частями снабженцев, одним дивизионом гвардейской полевой артиллерии, лазаретом. Тысячи солдат стояли в самой деревне и на полях вокруг, что вызывало небывалый интерес со стороны местных жителей. Девушки, юнцы и старики глазели с улицы, из окон домов, с чердаков и своих огородов на маршировавшие роты. Готовился к общему построению и первый батальон. По крайней мере, гренадеры, за исключением раненных и тех, кто погиб, стояли на центральной, самой широкой улице деревни. Они вели оживленные беседы, выкуривали заботливо спрятанные папироски, шутили и заливались хохотом, поражая зевак, ходивших вокруг да около. -Я, значит, тащу Фриана к ближайшей избе, а тот за ногу свою хватается. Думаю, дело совсем дрянь. Пуля могла кость раздробить. А этот хохмач как ляпнет… «Надо было сегодня притвориться больным!». И залился смехом. Я, пока тащу, думаю: А ты то чего хохочешь? Ногу, поди, отрезать будут, а ты все шутки шутишь! – Николя, вышедший из караула и направленный на построение, продолжал в тайне от командования лузгать семечки и делиться своими наблюдениями с товарищами. - А у нас, Николя, по-другому и нельзя! Сам понимаешь, солдатская жизнь трудна и опасна. Без юмора никуда. А Фриан и над своей смертью сможет пошутить, уж поверь – с улыбкой ответил Франсуа, забирая себе небольшую горсть семечек. – кстати, а сколько ты этих семок с собой взял? Уже неделю не можешь все доесть! – Стоявшие в кучке семь гренадеров пристально посмотрели на Николя и его мешочек с семечками. Тот понял, что отпираться бессмысленно. - А сколько в рюкзаке места было свободного, столько и взял! – - И даже для жезла генеральского места не оставил? – усмехаясь, спросил Франсуа. - А накой он мне сдался, этот жезл? Я академий то не проходил, в отличие от Тростинки! Да и дамочек этим жезлом особо не погоняешь! – Николя всеми силами пытался изобразить серьезное лицо. - Зато знаешь, как они на этот жезл клюют! Наш гвардюк не даст соврать! Сколько в прессе писали о его романах со всеми столичными львицами?! – произнес старый гренадер, покуривавший красивую деревянную трубку. - Верно говоришь, Арман. Да только генерал Фош был простым гренадером в битве при Сольденре, в 1830 году. Последней крупной битве на нашем континенте! – с умным видом сказал Франсуа. - Ого. А Тростинка через академию к нам прошла! – заявил молодой гренадер, чьи усы едва преодолели форму кисточки. И по этим усам едва не получил от старшего товарища. - Сдурел, парень? Бонар два года на войне с западными сепаратистами провел, был ранен, а ты такое несешь! – Франсуа было замахнулся на товарища, но сумел сдержаться. Язвитель же заткнулся. - А ведь девы, что клюют на генеральские жезлы, всегда имеют на стороне лейтенанта-ухажера! – повторил Арман, закуривая снова и снова. Гренадеры дружно захохотали, удивив крестьянок, что наблюдали за ними, стоя за деревянным забором. - Братцы, гляди! – один из гренадеров указывал рукой на небо, широко разинув рот от удивления. Товарищи повернулись в сторону, куда он указывал. Над горизонтом поднималась огромная серая туча странной правильной формы. Словно огромная сигара, она постепенно приближалась к деревне. Летела по метру медленно, но уверенно. Всё больше людей обращало внимание на странный летающий объект. - Дождь что ли будет? – спросил старый гренадер. - Да какой там. Это же не тучка! – ответил Франсуа, прищуриваясь. Странный воздушный объект увеличивался в размерах, постепенно стал слышаться гул. Франсуа огляделся вокруг. Крестьяне с ужасом смотрели на нечто, что приближалось к их деревне по кристально чистому небу. Девицы прижимали руки к груди, кто-то прикрывал открытый от удивления рот. Мальчишки же глядели с удивлением и восхищением. Чем ближе подлетал этот странный силуэт, тем большему числу бойцов становилось понятно: это творение человеческих рук. И пусть оно и походило на летающего кита, звук, похожий на рокот моторов, не давал усомниться – этого монстра поднял в воздух инженерный гений. Вскоре на сером теле летающего чудовища стали отчетливо проступать большое фиолетовое пятно. Очень схожее с цветом имперского знамени. - Наши? – недоуменно спросил Николя, случайно выронив кулёк. - Похоже на то, друг. Только вот что это и для чего предназначено? – Франсуа продолжал сверлить взглядом летевший объект. В этой ситуации никто не заметил ни подошедших к солдатам офицеров, ни вышедшего из избы полковника. Последний имел представление о том, что это был за зверь. - Скажите всем, что это дирижабль! Новейшая разработка наших конструкторов. – передал он одному из солдат, а сам направился к строю. В мгновение ока над строем разнеслось новое, доселе неизвестное солдатам слово. «Дирижабль, Дирижабль!» - солдаты то тут, то там повторяли его в исступлении, смотря на небесного кита. А вслед за ними диковинное название повторяли и крестьяне. Постепенно на фиолетовом пятне на его обшивке стал проступать силуэт птицы, расшитый золотом. Силуэт имперского орла. Но вскоре над строем разнесся приказ полковника, который заставил солдат отвернуться от грозного аппарата. Поступила команда строиться. Жерне наблюдал картину построения батальонов. Гвардейцы, несмотря на интерес к дирижаблю, спокойно и без суеты формировали двенадцати шереножное построение. Правее всех стоял командир батальона и его адъютант, лейтенанты были рядом со своими ротами, сержанты возглавляли взводы. В какой-то момент наступила гробовая тишина. В безмолвии перед строем гренадеров было вынесено полковое знамя. Огромное фиолетовое полотнище, расшитое по углам золотым узором в виде лавровых листков, в центре которого в зеленом круге, обрамленном великолепным красным орнаментом, красовался черный орел, державший в своих когтях винтовку и гранату. Сверху и снизу орла красовалась вручную вышитая цифра «1», обозначавшее номер гренадерского полка. И в этом безмолвии знамя прошло перед всеми тремя ротами. Офицеры отдавали ему честь, солдаты молча сопровождали его взглядом. В конце знамя вновь направилось к центру строя, где стоял лично полковник. Знаменосец торжественным шагом, под бой барабанов, дошел до Жерне и преклонил знамя перед командиром. Тот взял его за угол полотна. - Солдаты! Мы вступаем в крупнейший конфликт со времени воцарения нашей империи над континентом! Мятежники, ведомые преступниками, желающими разорвать нашу отчизну на куски, будут драться подобно чертям преисподней! Посему я призываю вас быть сильными! Лишь штыки нашей армии смогут выбить врага из наших городов и селений, спасти наших граждан, женщин, стариков и детей! – Солдаты слушали монолог недвижимо. Крестьяне же отвечали на него. Кто-то вскидывал вверх кулаки, кто-то кричал «браво!» имперскому командиру. А Бонар продолжал свою речь: - Клянусь оставаться верным императору до самого конца! Клянусь драться, не щадя живота своего! Клянусь отдать жизнь ради страны, которая подарила мне ее! – Ответом на это стал крик сотен гренадерских голосов: - КЛЯНУСЬ! КЛЯНУСЬ! КЛЯНУСЬ! - В этот миг Жерне прижал к своим губам тот участок знамени, что держал в руке. И в этот же момент громадная тень накрыло его и десятки солдат в строю. Над деревней Сорново проплывал огромный дирижабль имперского воздушного флота. Две гондолы с двигателями, висевшие под громадной оболочкой воздушного судна, на которой красовался золотой имперский орел и название: «Сокол» Шумя своими двигателями и пугая крестьян до потери сознания у самых впечатлительных, он летел прямо на север. В гондолах некоторые летчики махали из окон стоявшим недвижимо гвардейцам. Всего три минуты потребовались ему, чтобы пролететь деревню, но эти три минуты Сорново запомнила навеки. Молчание прервал полковник. - Солдаты! Я вынужден провести с вами разъяснительную работу. Того требует военная необходимость. – Гренадеры молчали. - Вчера мною был взят под стражу ефрейтор Эванс. Эта мразь, опозорившая честь гвардейского мундира, изнасиловала и убила молодую крестьянку, у которой осталась совсем маленькая сестренка. Родители девушки поддержали мятежников, потому ныне из-за Эванса малышка осталась без семьи. Я хочу, чтобы вы запомнили одну вещь. Но ее я скажу чуть позже. Вывести перед строем ефрейтора Эванса! – в голосе полковника слышалась злость, какую раньше никто из солдат не слышал. Немедленно два гренадера побежали к воротам амбара. Они выволокли оттуда ефрейтора, все еще бывшего без своих штанов и сапог. Его выволокли из амбара и под прицелом винтовки погнали к месту, где шло построение. Потрясая своим естеством, ефрейтор плелся по деревенской дороге, опустив голову вниз. Конвоиры подвели его к расположению первой роты и поставили прямо перед ней. Весь строй смотрел на насильника с омерзением. Жерне гневно спросил: - Есть ли у тебя, мразь, оправдание своего деяния? – Ефрейтор молча уставился в землю. - ОТВЕЧАЙ! – полковник уже крикнул. - Я… просто хотел отомстить ей… и ее безбожной семье, за гибель Грема. Он был убит во время восста… - - И ты, тварь дрожащая, вместо коммунаров, решил оторваться на девушке, так? - вновь злобно крикнул Бонар. - Я… - начал было ефрейтор, но Жерне его прервал. - Не умеешь воевать достойно, так умри, скотина, правильно! – Ефрейтор еще не успел осознать смысл этих слов, как последовал следующий приказ: - Две шеренги первой роты, заряжай! – Гренадеры спешно достали патроны и затолкали их в свои винтовки, взяв оружие на изготовку. - Целься! – Ефрейтор начал пятится назад под прицелом десятков гренадеров, среди которых целился в него и Франсуа. Пальцы легли на спусковые крючки. - Прошу… - Эванс взмолился, но это не помогло. - ОГОНЬ! – над строем пронесся приказ Жерне Бонара. Залп двух шеренг пробил грудь, живот, голову и руку ефрейтора. Одна пуля прошлась и по ногам, задев левое бедро. Ефрейтор рухнул на землю, не издав ни крика, ни стона. Пробившее сердце пуля не дала ему долго мучатся. Жерне подошел ближе к расстрелянному. Он указал на него правой рукой. - Запомните смерть этой паршивой собаки! Так будет с каждым, кто посчитает, что он имеет право порочить честь гвардейского мундира насилием, грабежом, убийством или другим преступлением! – Солдаты глядели на разодранное тело своего бывшего товарища, переступившего человеческую сторону себя. Они запоминали то, как бесславно он закончил. Они запомнили, что последует за преступление. - Вместо этого подонка я назначаю командиром второго отделения первой роты первого батальона гренадера Бертольда. В сегодняшнем марше на север он поведет это отделение. Свое звание он получит завтра. И еще – Генерал Фош требует, чтобы мы шли прямо на Левор. Так что готовьтесь к тяжелым городским боям. Выступаем через три часа. Равняйсь! Смирно! – прозвучали команды. Гренадеры выполнили их практически синхронно. - Разойтись! И уберите это дерьмо с улиц освобожденной деревни! - приказал полковник и направился в сторону госпиталя, но один из гренадеров, что был в карауле около пленных к нему быстро подбежал. - Господин полковник! – - Что такое, рядовой? – холодно ответил он. - Господин полковник! Пленные всю ночь просили воды и медицинской помощи! Сейчас, когда доставали ефрейтора, там треть пленных лежала, то ли в бреду, толи уже при смерти! – - А почему молчали всю ночь??? – полковник спросил вспыльчиво, гнев в нем пробуждался вновь. - Так мы… боялись, что сбегут! – гренадер смахнул со лба холодный пот. - Ясно. Третья рота стой! – приказал полковник и направил роту на обеспечение доставки раненных коммунаров в лазарет. Покуда солдаты шли к амбару, Жерне пошел прямо в лазарет, чей большой белый купол с красным крестом был развернут во дворе церкви. В лазарете было немного раненных. Десять имперских солдат получили ранения, из них лишь шесть бойцов лежали на носилках и раскладных кушетках. Внутри лазарета был лишь один врач и три его ассистента, две молодые девушки и юноша. Последний держал одного из солдат, которому врач пилил левую руку. Гренадер стиснул зубами деревянный кляп и издал приглушенный стон, который был еле слышен на фоне работы врача. Медсестры же ходили от одного раненного к другому. Кому воды, кому перевязку сделать, кому еще что. И вот, последнее движение пилой – и начавшая уже гнить рука полетела на пол. - Ну вот. Милена – перевяжи бойца. – сказал хирург, отойдя от стола и снимая белые перчатки, запачканные кровью гренадеров. Молодая медсестра лет восемнадцати с длинными русыми волосами немедленно подошла к операционному столу. - На вашем месте, господин военврач, я бы не снимал перчатки. – Жерне сказал это тихо. Шестидесятилетний хирург взглянул через свои круглые очки на прибывшего полковника. - Неужели вы успели еще раненных получить на построении? – - Дело не в этом, господин Роентар. У нас в хлеву много раненных пленных. Их необходимо осмотреть. – спокойно ответил Бонар. Врач спокойно сел за небольшой письменный стол и неторопливо стал писать список необходимого для лазарета. - Тогда мне стоит порвать все тряпки на лоскуты ткани, ибо бинты, заказанные еще три месяца назад, так и не пришли к нам. Хотя город Корте, куда мы обращались, от нас всего в пяти днях пути. Это только о бинтах. С лекарствами тоже все скверно. – Пробурчал он, не глядя на офицера. - Хотите, сказать, что не будете их лечить? – насупился Жерне. - Я хочу сказать, господин полковник, что с нашим обеспечением мы не сможем создать приемлемое медицинское обслуживание всей армии. А вы просите лечить мятежников. – хирург продолжал черкать список. - И все же я настаиваю. Сдавшийся враг заслуживает помощи также, как и гражданский. – спокойно отвечал полковник. Врач повернул голову в его сторону. - Хорошо. Но потом тряпки вы сами будете нам заносить, господин полковник. – с этими словами военврач вернулся к своим бумагам. Жерне утвердительно кивнул, еще раз оглядев лазарет, который покинет деревню через пару дней. В каждом батальоне были санитары, которые в случае необходимости помогали врачам в доставке и лечении раненных, поскольку по штату полкам придавали не более десятка медработников. Условия войны с западными сепаратистами исключали сражения масштабом более батальонного. Но в новых реалиях медиков явно недоставало. Полковник покинул лазарет, к которому постепенно стали подносить раненных из числа пленных коммунаров. Многие из них поглядывали на Жерне, гренадеров и сам лазарет. Взгляды их выражали злость, гнев, и лишь единицы смотрели со страхом. Жерне шел, стараясь не глядеть на раненных. Он направлялся к своему белоснежному коню, которого привязали неподалеку от амбара. Штабные офицеры полка ждали его, о чем-то споря между собой. Жерне не обратил на них внимания. Подойдя к своему скакуну, он погладил его по загривку и мордочке, а также угостил прихваченным еще ночью яблоком. - Стройте полк. Скоро выступаем – отдал он распоряжение офицерам, которые немедленно стали разносить приказ по частям. *** По прошествии тридцати минут гренадерские батальоны ровно выстроились на главной дороге, что вела на север. Крестьяне снова вышли на улицу, чтобы посмотреть на ровные ряды пехотинцев, кавалеристов штаба и офицеров, а многие мальчишки бежали дальше, к тому месту, где в одном ряду стояли тяжелые гвардейские орудия. Артиллерийская прислуга отгоняла сорванцов пинками и затрещинами, чтобы детские ручки не лезли в нарезные стволы, но самые мелкие и юркие таки пробивались к чугунным изделиям военных заводов. Франсуа, внезапно для самого себя возглавивший второе отделение, гордо смотрел на своих подопечных, храбрых и нагруженных припасами гренадеров. Он уже представлял, как завтра из рук командира получит петлицы ефрейтора. От этих мыслей лишь крепче сжимал он винтовку и лямку солдатского ранца. Повернув голову, он только и увидел, как полковник дал отмашку, и над строем разнеслись команды. Первый батальон практически одновременно двинулся вперед, чеканя шаг, словно гренадеры шагают по столичной брусчатке, а не деревенской дороге. Крестьяне следили за каждым движением солдат. Жерне также глядел на своих подчиненных, уходивших в дальний путь. Его огонь в сердце полыхнул с гораздо большей силой. Он вел свой полк туда, где полыхали пожары его родного города. Он верил, что поступает правильно. Но сердце не унималось. Он шел войной по тем местам, где вырос, где впервые влюбился в красавицу, где впервые встретил верных друзей. Теперь же, в составе армии Велисария, он топтал родные поля… Размышления о своей роли в развязавшейся истории ненадолго выдернули его сознание из реальности. Тяжелый бой барабанов и топот солдатских сапог сливались с сердечными ударами, потому Жерне их не слышал. Вот прошел первый батальон, за ним маршировал второй. Штабные офицеры полка обсуждали, через сколько часов сделают привал. Но командир их не слушал. Он смотрел вперед, вперед по дороге, словно что-то искал. Что-то, что скрылось за пылью, которую подняли маршировавшие колонны. Не найдя ничего, Жерне вернулся в реальность. Видя, что уже третий батальон пришел в движение, Бонар двинул своего белоснежного скакуна вперед. Медленным шагом конь нес своего всадника параллельно маршировавшим гренадерам. У самого выхода из деревни он обернулся. Крестьяне провожали взглядами гренадеров. За исключением одной пары глаз. Темноволосая крестьянка в заляпанном кровью платье смотрела прямо на него. Несмотря на то, что крестьянские платья были белыми, дева была чернее ночи. Они встретились взглядами. Жерне еще никогда не видел столько ненависти в чьих-то глазах. Крестьянка, потерявшая своих братьев и отца, испепеляла полковника взглядом, которого она сочла символом всех ее несчастий. - Прощайте. И простите – успел он сказать себе под нос и пришпорил коня. Девушка молча смотрела вслед уезжавшему имперцу. Проклятия пробегали в ее мыслях одно за другим. Но ни одно не слетело с ее губ. За третьим батальоном двинулся обоз и пушки. Солдаты слишком сильно были заняты отгоном деревенских мальчишек, потому не заметили что-то, что проникло в фургон, где перевозилась еда.