Мост Храбрецов

— Ублюдки получили по сусалам! — прошипел Вогел, приподнимая голову над баррикадой. Вид с нее открывался удручающий: к тем, кто погиб на мосту до атаки, прибавились десятки новых тел людей и лошадей. Гусары и крестьяне лежали вместе, словно застывшие в бою, лошади валялись в различных позах, пораженные пулями и холодным оружием. На фоне догорал пригород, из которого еще доносились выстрелы. Бои там еще шли. Саламар, выругавшись, подсчитывал потери. Из тридцати крестьян, составлявших два отделения, переданных отряду по приказу Леви, двадцать лежали бездыханно на передовой баррикаде. Еще трое стонали, раненные. Из отряда Саламара же погибло всего четверо, еще два бойца получили ранения от пистолетов гусар. Потери врага, как насчитал сержант по кирасам, составили тридцать одного кавалериста. Первый бой закончен. — Пауль, беги сейчас к командиру Леви, доложи о ходе боя и о потерях среди крестьян. — приказал Саламар, спускаясь со второй баррикады. В это время Вогел, перезаряжая винтовку, повернул голову вправо. Его взгляд прошелся от лежавшей на бревнах мертвой кобыле, затем по бревнам глаза шли до правой ограды, а потом опустился на лежавшее тело солдата коммуны. — Нет.... Он не мог так просто погибнуть! — с этими словами Вогел перепрыгнул через баррикаду и подбежал к погибшему. Улыбка, неотразимая при жизни, осталась такой и после смерти доброго друга. Пробитое пулей горло и палашом добитое сердце не избавило Флая от желания умереть улыбаясь. Видя погибшего товарища, Вогел опустился перед ним на колени. Из глаз его брызнули слезы. — Прости меня! За все прости! Что не уберег. Я же... обещал твоей матери, что сберегу тебя! — с этими словами он прильнул к руке товарища. Прижавшись к ней лбом, он не мог сдержать слезу. Вскоре он поднял глаза на ночное небо — УБЛЮДКИ! ТВАРИ! Я ВСЕХ ВАС ПЕРЕРЕЖУ!!! — Кричал он в сторону имперских позиций, и уже было попытался выбежать в их сторону, но два подскочивших к нему бойца схватили Вогела за плечи. — Твоя смерть его не вернет! СТОЙ! — Пауль всеми силами удерживал своего товарища за руку — ДА ПЛЕВАТЬ! ХОТЯ БЫ ДЕСЯТОК ГАДОВ ПЕРЕБЬЮ! УЖЕ ВТОРОГО ДРУГА ТЕРЯЮ НА ЭТОЙ ГРЕБАННОЙ ВОЙНЕ! — Вогел пытался вырваться, но товарищи держали его очень крепко. Издав несколько яростных рыков, солдат постепенно остыл. Но боль в его душе, еще недавно чуть заглаженная общением с веселым Флаем, теперь запылала с новой силой. — Товарищ сержант! У нас тут пленный! — крикнул боец маленького роста с густой рыжей шевелюрой, державший на прицеле раненного в бедро гусара. Видя бессмысленность сопротивления, тот откинул свой палаш в сторону и поднял согнутые в локтях руки. На крик немедленно подошел сержант и еще несколько бойцов. В их числе и Вогел. Саламар смотрел в карие глаза имперца, преисполненные яростью и ненавистью к мятежникам. Майеровец неотрывно глядел на сержанта, кончики его длинных усов колебались под слабыми дуновениями ветра у уголков губ, а широкий нос жадно захватывал воздух. Черный шлем его был сбит на бок падением, испачканы грязью и кровью белоснежные крылья. — Откуда ты? — задал свой первый вопрос Саламар. — С кем имею честь разговаривать? Вы командир этой черни? — ответил пленный, зажимая левой рукой бедро, из которого вытекала кровь. Саламар изменился в лице. Спокойное выражение в мгновение сменилось гневным взглядом. — Ты, мразь, не в том положении, чтобы задавать вопросы. — Но пленный не испугался. Трудно было напугать имперских гусаров. — Меня зовут Сельвирий Феррон, я из города Занбар, Веренского герцогства. Городок на самом юге империи, вам, скорее всего, и неизвестен. А знать хочу лишь то, что меня допрашивает командир, а не какой-нибудь рядовой мятежник. — — Я командир отряда защитников моста, сержант Ховиц. Остальное тебе знать не обязательно. Сколько бойцов было в вашем эскадроне — В ответ на это гусар лишь улыбался. — Может тебе еще всех назвать и сказать адреса их семей? А еще сколько в их поместьях слуг? Иди ты ко всем чертям! — Саламар сильно сжал руку в кулак, хотя на лице его ни одна мышца не дрогнула — Отсюда пойдешь только ты, ублюдок, причем в царство Мертава, если не скажешь ничего ценного — Сержант начинал терять терпения. — Я тебе ничего не скажу, мятежник. Дворянская честь не позволит мне помогать врагу императора. Но вам же этого не понять, ведь так? — Сельвирий снова сделал серьезное лицо, глядя прямо на сержанта. Но Саламар к этому моменту смог остудить свой пыл. — Хорошо. Что вообще Черные Гусары делают под стенами Левора? — Смех гусара слышали даже в траншее. Правда там понять не могли, почему он с сильным акцентом. Ведь жителей юга среди отрядов не было. — Разве вы не знаете, что первый гусарский полк, названый в честь Глориана Майера, является одним из самых преданных нашему императору. И когда страна находится в беде, наш полк марширует в огонь как авангард. Вот и к вам, ублюдки, мы подошли раньше пехоты. — Я спрашивал о задаче полка. Вам велели захватить пригород? — Мы преследовали отступавших крестьян, сокрушая один отряд заграждения за другим, на протяжении двух суток. Когда вышли на холмы, увидели в досягаемости броска огромную колонну лаптевых. Решили сперва дождаться артиллерии, а затем атаковать их. Но к моменту, когда пушки пришли, они уже спрятались в пригороде. Потому нам дали приказ войти в пригород. — — Но имперцы же начали штурм сразу... — Саламару не дали договорить — Командир сказал, что общий штурм будет позже. Артиллерия била по городу вслед за нашей, отдельные отряды вроде нашего атаковали пригороды. Не более. — — Когда начнется штурм? — спросил сержант. — Когда подойдет пехота и гвардия. А когда они будут у города — пес их знает. — — То есть тебе неизвестно точное время. Еще вопрос — зачем вы обстреливаете мирных людей, твари? —задал вопрос рыжий повстанец, стоявший по левую сторону от Сельвирия. Тот снова исказился в лице. — Мы по гражданским не бьем. Не бывает мирных улиц там, где ходит вражеский солдат. Не бывает мирных домов, из которых по войскам императора ведут огонь. Лишь вы, бунтари, повинны в смерти того народа, за который вы «боретесь», подставляя его под удар. Лишь вы повинны во всем этом бардаке. — говорил гусар на полном серьезе, чем вызвал негодование защитников моста. — Мы виноваты? Ах ты сучёныш! ЭТО МЫ ТО ВИНОВАТЫ?! — прокричал Вогел, бросившись от тела погибшего друга к пленному — Это мы завышали налоги до потолка и урезали поставки хлеба всему востоку страны? Это мы проводили задержания и вешания на протяжении шести лет? Это МЫ все довели до края?! — Лично сержант пытался успокоить товарища, удерживая его от убийства пленного. Вогел был готов вонзить свой штык в горло имперского ублюдка. Сельвирий улыбался. Он чувствовал себя выше окружавших его нищебродов, возомнивших, что они способны что-то изменить в мире. Это был настоящий аристократ-южанин — Вы виноваты в том, что своим восстанием бросили всю Империю в горнило войны. Если ваше недогосударство устоит — многие миллионы людей по всей Империи будет брошены в нищету. И все из-за вас, доброхотов! — гусар прямо смотрел в глаза Саламару, сплюнув на мост, чем вывел его из себя. Мощный удар сержантского кулака обрушился на голову имперца. Несмотря на то, что удар пришелся в шлем, Сельвирий потерял сознание. — Унесите в расположение первого батальона. Пока наш товарищ его не убил окончательно — приказал потиравший кулак Саламар, кивнув на яростно рвавшегося к пленному Вогела. Двое крестьян подняли тело гусара, предварительно лишив его пистолета и пороха. Наконец можно было прислушаться к ночи. Обычно тихая и спокойная, сегодня она была наполнена стонами раненных, треском горящего дерева и сотнями шагов. То и дело в разных районах звучали выстрелы. Десятки птиц взлетали и садились каждую минуту, им не давал поспать гром, разверзнувшийся над Левором. Саламар стоял посреди моста, вглядываясь в пожарище пригорода. Тут и там перебегали люди и лошади. Но к мосту никто не приближался. Саламар снова погрузился в свои размышления. Зачем погибли его люди? Зачем гибли имперские воины? Сколько еще падет в бою за этот мост, за Левор, всего за время войны? Много вопросов, на которые он не мог дать ответа. Вглядываясь во всполохи пожара, он видел лица. Лица страдающей от войны страны. Но разве возможно повернуть назад? Империя не простит ни коммунаров, ни население, принявшее установление коммун в своих городах, а то и поддержавшее их. Но и они не простят Империю за пылающие дома, разбитые улицы и погибших людей. Круг замкнулся с первой пулей, убившей человека в этой воне. И какая разница, кто пал: солдат или рабочий. Теперь война разворачивается во всю. Что будет дальше... — Ночью они не полезут. А утром ударят из всего, чего могут. Приказ — разобрать вторую баррикаду и построить новую у входа на мост. Чует мое сердце, они ударят по нам — Не тратя времени, уцелевшие бойцы принялись разбирать баррикаду, унося картечницу, боеприпасы и воду на новую позицию. Саламар вместе с Вогелом и Паулем перетаскивал картечницу. Взвалив на свою спину тяжелый станок с двумя колесами диаметром в четверть метра, Саламар брел к спуску с моста. Остальные тащили шестиствольную установку, еще теплую от выстрелов. Сержант шел, зная, что ночью враг не полезет. Имперская армия по уставу не могла вести ночные бои. Но был один полк, который менял уставы под себя. И сержанту он был известен. Всего в шестидесяти километрах южнее города этот полк выполнял свою задачу. *** — Знаете, фрау Штефания, я не был на приеме у графа Сегюра, и понятия не имею, кто там хотел вызвать моего дорогого друга на дуэль — высокий гвардейский офицер с длинными светлыми волосами стоял на обочине высушенной дороги, по которой шли войска, и беседовал с миловидной журналисткой о самых важных вопросах, которые волновали читателей. Бесконечные склоки аристократии вызывали горячие споры среди высших и средних слоев Крадостской империи. Рядом сидевший писарь старательно выводил каждое слово. Его деревянная раскладушка скрипела под работником Вечерней Леворской Газеты — последнего про-имперского издания в губернии. — Это все очень интересно, но можем ли мы вернуться к вопросу, когда будет отбит Левор? Вам известно что-нибудь об этом? — Журналистка поправила подол своего длинного фиолетово-серого платья, после чего легонько дотронулась до шляпки. Молодой офицер в белом мундире с полковничьими эполетами повернулся в сторону деревенских домов, вокруг которых суетились местные крестьянки. Деревенька стояла в ста метрах от дороги. В основном крестьянки высушивали белье, самые сильные из них кололи дрова. Они с недоверием, а то и страхом поглядывали в сторону марширующих солдат. — Вы знаете, я всего лишь командир гвардейского гренадерского полка. Я не командую армией, не имею всех планов наших великих полководцев. Думаю, что мятежники будут драться за Левор так стойко, как только смогут — — Месье Бонар думает лишь о том, как разбить врага в его логове? — задала вопрос журналистка, многозначительно посмотрев на писаря. Но тот был полностью поглощен пером и бумагой. Офицер перевел свой взгляд на фрау, после чего снова посмотрел на крестьянские дома. Его голубые глаза снова и снова глядели то на женщин, то на солдат, шедших в походном строю мимо журналистов и фотокамер. — Это не так, фрау. Меня тяготит сама мысль того, что я в составе армии марширую по родной земле, ведя бой с выродками, возомнившими себя народной властью. С другой стороны, сама Империя стремительно несется к усобице, даже не пытаясь спастись. Триста семь народностей готовы впиться друг-другу в глотки, одновременно подрывая основание нашего государства. И я чувствую, что имперская гвардия может остаться единственной силой, которая будет верна императору. — Бывшее еще минуту назад улыбающимся лицо Жерне с каждым мгновением становилось все мрачнее и мрачнее. — Вы же не в первый раз участвуете в военной кампании против мятежников? — журналистка не отводила глаз с его прически. «Собачьи уши» закрывали щеки и шею юного полковника. — Четвертая. Но эта — первая в качестве командира полка. Повышение после подавления либерального переворота тремя месяцами ранее. — — Вы про восстание Януша Кермеруна? — — Да, я о нем. Кажется, ваш знакомый, месье Стребниц, пишет книгу об этом событии? — — Да. И он очень хотел бы встретится с вами. Но из-за болезни не смог приехать в расположение армии. — — Я знаю, что он, как истинный дреганец, высокогорник, обладает силой победить свою хворь. Жерне усмехнулся. Ему было что рассказать по истории неудачного восстания в столице. Но теперь было не до воспоминаний. Мимо шагали солдаты в прекрасных синих гвардейских мундирах, на которых блестели серебряные пуговицы. Две тысячи меховых шапок с эмблемами метателей гранат маршировали вдаль. Они шли на восток, стремясь обойти мятежную столицу с юга. — Это было замечательное интервью, месье Бонар, но нам уже пора. — Как всегда, сазиранцы педантичны по времени — ровно два часа на разговор. У меня к вам просьба — как будете в городе, навестите графа фон Бюлова и передайте ему эти письма. С этими словами он передал два конверта. — С радостью, месье — улыбнулась фрау. С этими словами Жерне откланялся журналистке и направился к своему белоснежному коню, мирно жевавшему сочную травку на расстояние тридцати метров от дороги. Особенно красиво жеребец смотрелся на фоне невероятно красивого заката, прославившего Леворскую землю задолго до рождения нынешнего поколения. Жерне вглядывался в алый горизонт, стремясь увидеть то, чего никто более не мог разглядеть. — Яро указывает дорогу, а моя звезда зовет идти по ней. Не свернуть бы... Ты же не свернешь, Беляш? — спросил он у своего скакуна, гладя его за пышную гриву и улыбаясь. Конь повернул свою голову, подставляя ее под ласковые руки хозяина. — Господин полковник! — послышалось со стороны деревни. Жерне обернулся и увидел бегущего к нему молодого лейтенанта Сильвера, недавно поступившего на службу после долгого курса столичной академии. Это был ревностный офицер, стремившийся контролировать все аспекты жизни своего гренадерского батальона, при этом не пытавшийся делать карьеру, что отличало его подавляющего большинства молодых лейтенантов. — Что случилось, месье Гренган? Запыхавшийся лейтенант подбежал на расстояние двух шагов, после чего отдал приветствие, приложив большой палец правой руки к кончику носа, распрямляя всю ладонь параллельно голове. — Господин полковник, обещанные вами патроны прибыли в расположение батальона. Однако воду до сих пор не подвезли, пропала где-то в тылу. Солдаты набирают из колодца, но мы даже прокипятить ее не можем из-за постоянного марша. Скоро будут небоевые потери, господин полковник. Жерне прислонился повернулся к своему жеребцу, думая над словами лейтенанта. — Они будут, даже если нам дадут столько воды и еды, сколько нужно. Это единственная проблема, месье Гренган? — — Нет, сир. Разведчики доложили, что в деревне Сорново, в шести километрах на востоке, имеется крупный отряд противника. — — Насколько крупный? — спросил Жерне, открывая офицерскую карту. — Примерно в четыреста штыков, господин полковник — Жерне внимательно посмотрел на карту. Деревня стояла на небольшом возвышении дороги, по которой в данный момент шли имперские части. С юга она была прикрыта хвойным лесом, севернее располагались две небольшие высотки, восточнее же простирались поля, лишь около дороги были посажены два ряда деревьев, что отметили на карте. С запада, примерно в километре от деревни, виднелась небольшая речушка, подписанная на желтоватой карте как Ступа. — Шестидесяти наших хватит... — задумчиво произнес он. — Шестидесяти? — недоуменно спросил лейтенант. Жерне даже не взглянул на парня. Вставив левую ногу в стремя, он быстро влез в седло. — Месье Гренган, ваш батальон будет следовать во втором эшелоне. В бой за деревню вы не пойдете, а будете искать нормальную воду для своего подразделения. Я выдвигаюсь к первому батальону, и буду командовать с передового пункта. Искать меня в пылу боя для доклада не стоит. Надеюсь, все ясно? — Сказал он и пришпорил коня. Тот послушно поехал к дороге. Юный лейтенант толком ничего не понял. Сложно угадать, какой план придет в голову полковнику в следующую минуту. Потому молодой офицер остался стоять посреди высокой травы, недоуменно смотря вслед уходившему жеребцу. Обгоняя марширующие колонны, белый конь нес своего всадника на восток. Вокруг него расстилались бесконечные дикие луга и возвышались прелестные зеленые холмы, постепенно темневшие по мере приближения темноты. Солдаты радостно приветствовали молодого полковника, поднимая свои меховые шапки в воздух. Суровые голоса гренадеров перебивали бой барабанов в тот момент, когда белый конь с всадником проскакивал мимо. Но строй не сбивался ни на одном из участков пути. Шум поднимал в воздух птиц, сидевших на редких деревьях вблизи дороги. Жерне старался не обращать внимание на приветствия солдат. Он считал, что пока не время. Полковник Бонар еще не сделал то, что он может в его нынешней должности. К двадцати пяти годам он уже имел богатый боевой опыт, но к войне, которая началась месяц назад, не был готов. Не физически. Морально. Он бился с партизанами на западе страны, сталкивался с восставшими сепаратистами на южных берегах, подавлял мятеж в столице, спасая Императора от либерального беспощадного суда. Велисарий второй лично награждал его всего полгода назад. Как давно это было и как все переменилось. Теперь он несся к первому батальону, желая поскорее добраться до его штаба и руководить атакой на Сорново. Он желал скорее вступить в битву. Чем раньше империя разгромит мятежников, тем меньше людей погибнет в этом огне. И все же Жерне не мог отказывать в приветствии салютовавшим ему офицерам и сержантам. Правая рука, задевая длинные волосы, неслась ко лбу всякий раз, когда Беляш проезжал мимо командиров гвардейцев. — Как много молодых набрали с академии. Новая политика хороша, слов нет — произнес в слух полковник, который и сам был выскочкой из академии. Проскакав последний взвод, Жерне снова пришпорил коня, чтобы быстрее преодолеть пустое пространство между батальонами. Как бы не были прекрасны поля с мирно пасшимися дикими лошадьми, не стоило задерживаться. Конь несся вдаль, по дороге, в сторону огней. В этот момент первый батальон гренадеров остановился на привал, ожидая прибытие обоза. Солдаты чувствовали усталость после трех дней марша. Кто-то повалился на мягкую траву, кто-то присел около деревьев, кто-то продолжал стоять. Бойцы курили, допивали воду из своих фляг, обсуждали красоты деревенских девиц и паршивость выданной формы. Командиры батальона стояли поодаль, склонившись над картой, разложенной на земле. майор с большими золотыми ромбами на петлице яростно доказывал трем лейтенантам, что следует обойти Сорново — Майор Вильн, разве можно оставлять в тылу вражеский батальон? — спросил высокий лейтенант средних лет с пышными усами и маленьким носом, на кителе же отсутствовала одна золотая пуговка из семи. Его взгляд был направлен прямо на карту. — Вы не понимаете, Фигель, что нам важнее всего быстрота! Чем скорее город будет окружен, тем лучше будет и нам, и всей Империи! — яростно отвечал возрастной командующий батальона, начавший служить еще при старой императрице, и относившийся с пренебрежением к воспитанникам академии. Он не признавал в них офицеров до первого боя. — Но господин майор, если нам будут бить по тылам, мы просто не получим припасы! А четыре сотни штыков, знающих местность — это грозная сила. Знаю. Мы проходили такое в Занграбе, год назад. Наш полковник там тоже был, и он не позволит! — ответил молодой офицер с небольшой бородкой, не сбритой в суете летнего наступления. — Сименс, негодный вы старший лейтенант! Вы должны понимать, наш полковник согласится, что тратить силы в бою за село неверно! Нам еще держать в осаде второй по величине населенный пункт Империи. Будут потери, и немалые, потому нам нужен каждый солдат! — — Но ведь... -попытался возразить третий лейтенант, но капитан заткнул его в эту же секунду. — Даже не начинайте, Вайс. Солдаты устали, но это не отменяет задачи. Вы же уже достали меня своими пессимистичными докладами. Поплачьтесь о ножках гвардейцев своей любимой Амели, благо, ваша супруга едет с батальоном. А я больше слышать не желаю. Для гвардии нет слова «невозможно»! Лейтенант Вайс Гримборн немедленно заткнулся, но его черные глаза горели ярким пламенем. Упоминать жену было серьезным оскорблением со стороны майора. Впрочем, ему не привыкать. Как поженился на медсестре, так и начались проблемы с начальством. Задирал при каждом удобном случае. Спор продолжался, приковывая внимания рядового и сержантского состава. Усачи-гренадеры мотали головами всякий раз, когда кто-либо из высокопоставленных спорщиков открывал рот. — Дали нам небесные люди командиров, сука. Врага еще не видать, а они уже свои глотки грызут. Как с такими воевать? — прямо возмущался загоревший усач лет тридцати семи в беседе с товарищами. — Франсуа, воевать придется штыками. Как в старые добрые! — ответил ему покуривавший папироску сверстник, явно следивший сквозь пальцы за щетиной на своем лице. — Николя, ты же знаешь, гвардия бьется исключительно штыками! Гренадеры, стоявшие вокруг, дружно прыснули, не обращая внимания на гневные восклицания капитана. Только штыками они воевали разве что на красочных парадах по каждому малому поводу. Родился у брата императора сын или дочь — давайте устроим торжественный смотр на всю столицу! Усачи прекрасно помнили, как их считали увеселением для высших чинов государства. Но теперь они — боевая сила. Которая может себя проявить. Спор мог продолжаться и дольше получаса, если бы в расположение штаба не прискакал белый конь. Жерне оказался как раз вовремя. — Становись! — прозвучала команда майора, но его приказ был немедленно отменен — ОТСТАВИТЬ! — прокричал Жерне, спустившись с коня — Майор и командиры рот — ко мне! Живо! — Переглянувшись между собой, офицеры подошли к полковнику, разложившему карту прямо на земле. — Господин полковник, у нас уже разложена кар...- майор еще не успел договорить, как Жерне достал из нагрудного кармана двухцветный карандаш и принялся наносить пометки на карте. Две большие стрелки вели через южный лес, одна вела на высоты над деревней. Еще одну Жерне провел до самой дороги на востоке. — Весь ваш спор, господа, не стоит даже сотни тиндар. А действовать мы будем так: — произнес полковник, подзывая офицеров к карте. Те нерешительно подошли. — Смотрите и слушайте внимательно. У нас около трехсот человек... — Триста двадцать четыре — поправил полковника майор. Жерне посмотрел на него как на назойливую бродячую собаку. — Верно. Итак, со всех рот отобрать по двадцать лучших бойцов, объединить их в единый отряд. Командование им беру на себя, лично поведу ребят. Далее — первая и вторая рота будут обходить деревню через лес. Первой роте, лейтенант, необходимо выйти к дороге. Вам понятна задача? — обратился Жерне к Фигелю. Лейтенант, похоже, был с придавленным ухом. Или же настолько погрузился в чтение карты, что пропустил мимо ушей слова Жерне. Тому не понравилось подобное отношение подчиненного — лейтенант Гримборн? Вы все поняли? — произнес он громче. На сей раз Фигель расслышал отчетливо. Ответ не заставил себя долго ждать. — Так точно, сир. Я понял свою задачу. — Жерне хотел съязвить, да толку. Юный лейтенант идет в первый раз в бой. Еще научится — Следующее. Лейтенант Сильвер. Ваша третья рота займет позиции на высотах севернее деревни. Если коммунары попытаются прорываться в сторону Левора, вы их остановите — — Есть, сир — Януш отдал честь и схватился левой рукой за ножны своей сабли. Жерне обвел всех своим властным взглядом. — Второй задача — при звуках выстрелов в деревне немедленно атаковать ее с юга. Не думаю, что вы успеете зайти в саму деревню, но часть ублюдков отвлечете на себя. Понятно? Лейтенант ответил утвердительно. Однако оставался вопрос — когда. Жерне взглянул на часы. Время восемь. — Как только тьма окутает деревню, выдвинуться основные силы. Займете позиции, и будете ждать. Второй — вступать в бой только при выстрелах. Мы пойдем около двух-трех часов ночи. Ночь — союзник смелых — Офицеры согласились с полковником. Хотя про себя все четверо и думали, что план очень рискованный. В деревне 400 вооруженных бойцов, пусть и отступавших с поля первого боя, но, вполне вероятно, готовых к новому бою. Офицеры разошлись по своим ротам, отбирать по двадцать наиболее способных бойцов для штурмового отряда. Построение рот заняло около двадцати минут. Все это время Жерне ходил вокруг своей карты. И все чаще орлиный взгляд смотрел на дорогу, ведущую на север. «Только бы нас не направили на Левор. Положат усачей, разрушат город, уничтожат все, что дорого мне и многим людям империи. Только бы не повели на город». Думая об этом, он вслушивался в вечернюю тишину. И ему не нравился гул, звучавший с севера. — Если придурки снова начали штурм города, не отрезав его от всего мира, то в нашей армии никто не учится на своих ошибках! Зачем пять лет воевали с мятежниками всех мастей? Чтобы снова на те же грабли, только в гораздо большем масштабе? — задавал вопросы он шепотом. Встав перед картой, Жерне глубоко вдохнул леворский воздух, повернув голову в сторону последнего отблеска ярко-алого заката. Яро скрылось за горизонтом. Дул легкий юго-западный ветер, качавший тонкие ветви одиноких деревьев. Жерне смотрел вслед уходящему светилу. Словно за ним уходило что-то важное. Что-то, что всегда было с ним. Всю жизнь. Но понять, какую свою часть он отдает небесным людям в данной ситуации, молодой полковник не мог. Тем временем командиры рот проводили перекличку личного состава. Усачи, еще минут десять назад обсуждавшие красоту леворских крестьянок, теперь смирно стояли, ожидая назначения. Как только бойца вызывали, гренадер делал два строевых шага вперед, после чего поворачивался налево и шел до флангового отряда, повернутого под прямым углом к основному строю. Пламя разведенных костров освещало красивую форму гвардейцев и их черные высокие шапки с кокардой. — Рядовой Бертольд! — прозвучал голос лейтенанта перед составом первой роты. Суровый Франсуа, недвижимой скалой стоявший в строю, подал свой громкий голос. — Я, господин лейтенант! — После чего сделал два шага вперед. Они были слышны всем в радиусе шести метров, хотя рота стояла на мягкой земле, а не на плацу и не на имперских площадях. Выйдя из строя, гренадер повернул налево. Сумка от гранат, крепившаяся к его поясу справа и заметная благодаря торчавшим из нее рукояткам, оказалась направлена строго на офицера. Начищенная до блеска винтовка висела на плече гренадера ровно, при любых пируэтах бойца. Пыль на сапогах давала понять, что боец прошел многие километры пути до этого места. Остальная форма была словно сегодня надета. Ровными и длинными шагами Франсуа дошел до левофлангового отряда и немедленно занял место в двух шереножном строю. По десять человек в каждом ряду. Десять отважных гренадеров — сорок гранат на головы врага. Франсуа стоял недвижимо. Лишь глаза метались от лейтенанта к строю и от выходящих из строя бойцов к офицеру. Он слегка вздрогнул, когда прозвучала фамилия Флемий. Николя, старый друг с учебных времен, будет в штурмовом отряде вместе с ним. «надо иметь гранату в запасе. На случай, если он потеряет одну» промелькнула мысль в голове Франсуа. Наконец, отбор был завершен. Лейтенанты выбрали старших в штурмовых отрядах из числа попавших туда сержантов, после чего отдали приказ идти к стоявшему у карты полковника. — Налево! — прозвучала команда в отряде. Франсуа немедленно повернулся совместно с другими гренадерами. Твердый гвардейский шаг, словно на императорской площади. Гренадеры идут, словно единый организм, пусть и путь их пролегает по обычной земле. Услышав шаги, Жерне развернулся в сторону подходивших отрядов. По левую руку от него стоял майор, поправлявший свою форму. Потому вставшие перед начальством солдаты весьма удивились небрежной форме у полковника и опрятной у капитана. Жерне сделал шаг к вставшим в единый строй бойцам. Недвижимая стена гренадеров ожидала новых распоряжений. — Солдаты. Враг засел в деревне, что от нас на востоке. Он удерживает в своих черных руках наших граждан и надеется, что мы не станем его трогать, испугаемся заложников! Что мы обойдем и пойдем сразу на Левор, пока бандиты будут грабить наши деревни, атаковать наших обозников и сообщать обо всех наших действиях своим главарям! Что мы не спасем наших граждан из плена! Тому не бывать! И потому сегодня они не встретят рассвет! Именно ваши группы будут главными в этом бою. Гренадеры молчали. Франсуа слушал полковника с воодушевлением, крепче сжимая ремень, на котором висела винтовка. Наконец-то дело, для которого пригодятся гвардейцы. Как долго элита армии была посмешищем! Теперь остряки замолчат! Полковник тем временем продолжал говорить. О том, как важно бить врага при любом удобном случае, как будут награждены все участники священного похода, как империя станет процветать после возвращения Левора. Солдаты слушали стойко, но большая часть речи была словно для отвода глаз. — А теперь к сути. Мы атакуем посреди ночи, так что будьте готовы. Наденьте белые повязки на рукава, их можно будет опознать в темноте. В ходе боя бейте любого, кого увидите в прицел. Если враг будет вести огонь из дома, в его окно летит граната. Коли врага на ближней дистанции, стреляй на дальней. Небесные люди, как и наши газетчики, все равно всю кровь положат на мятежников. Они восстали не против императора. Эти дикари штурмуют небеса, и божества за это никогда не простят. Потому не бойтесь бить врага. Наша цель — быстро занять деревню, чтобы еще на шаг приблизится к победе. И последнее... - Жерне выждал паузу, после чего сообщил, что пойдет вместе со своими бойцами. Эта новость заставила гвардейцев удивиться. Из рядов послышалось возмущение, которое Жерне немедленно пресек. — Я всегда там, где горячо, братцы. Многие считают, что свои погоны я получил «по рождению», мол — с рождения записали в гвардейцы, вот и дорос до чина. Брехня! По этой системе я дорос лишь до лейтенантского звания. Остальное завоевывал в боях. И я всегда там, где враг и мои солдаты! Так почему вы хотите, чтобы в ночной атаке я, словно штабная крыса, сидел в тылу и ожидал, чем закончится бой?! Увольте. Я с вами и в походе, и в огне, друзья! — Франсуа приободрился. Сам молодой полковник поведет их в первом бою в атаку, это честь для него. Последовавшая команда разойтись. Она наконец позволила ему подойти к своему другу. — Значит, нас ведет эта тростинка — сплюнул на землю кожуру от семечек Николя. — Где хранил — спросил Франсуа, кивая на пакетик семечек, лежавших в правой руке гренадера. — Под шапкой. Нагрелись под мехом, теперь стали приятнее на вкус. Будешь? — предложил николя — Нет, спасибо. Рискованный все-таки у нас полковник — — Старожилы говорят, Тростинка раньше в пехоте служила. Рядовым, в качестве практики. Парни говорят, до восстания в столице он успел сменить винтовку на банник и послужить недолго в пушкарях. А потом его наградили и поставили сюда. Хоть с виду еще мальчишка, а уже в таком звании ... — произнес усач, стоявший к Николя и Франсуа в пол оборота — Шагает по службе, словно великан — Франсуа все же взял одну семечку и принялся осматривать ее со всех сторон. Данный осмотр весьма позабавил гвардейцев вокруг. — Семки кушают, смотреть на них бесполезно! Чай не зеркальце, мой друг! — со смехом сказал упитанный усач, принимая небольшую горсть от Николя. Тот протянул кулек и Франсуа, но гренадер вновь отказался. — Возьмем деревню, а там и поедим — Промолвил он, поправив винтовку на спине. — А верно мужики говорят, что к нам артистов пришлют на следующей неделе? — послышался вопрос из соседнего отряда. — Артистов? — переспросил Николя. — Их. Для поддержки морального духа солдат! — ответил высокий гренадер с длинным подбородком и усами в форме кисточки под скрюченным носом. — Лучше бы водки прислали, да девок доступных. А то вокруг одни монашки бродят! Даже дотронуться нельзя — возмутился Николя. — Зачем тебе эти девки, похотливый падальщик? Хочешь достоинства лишиться? — спросил у друга Франсуа. — Еще один из сообщества целомудренных зануд — отмахнулся любитель семечек и сделал шаг к компании из трех знакомых гренадеров из другого отряда. Франсуа же смотрел вслед за уходившими на восток бойцами. Они уходили в наступавшую мглу. Вслед за колоннами поскакал на своем рыжем коне господин майор. — Значит, они нас будут поддерживать в атаке? — спросил молодой гвардеец у Франсуа. Но тот не успел ответить ничего. — Верно говорите, гвардеец. Но коммунары, как стало известно после сражения, не отличаются особой стойкостью в бою, потому они захотят уйти к Левор. А мы не дадим им покинуть Сорново. Или они сдадутся, или будут перебиты — сказал подошедший со спины к гвардейцам Жерне. — Господин полковник — Франсуа и молодой, а также все гренадеры вокруг, встали смирно в приветствии. Жерне немедленно ответил на него. Обычно воинская вежливость в имперской армии ценилась между равными по званию, а также — вежливость подчиненных по отношению к вышестоящим. Обратная ситуация была прописана в одном из трех уставов, но имперские офицеры не торопились быть вежливыми со своими подчиненными, особенно с младшими званиями. Жерне же считал, что тот, кто идет на смерть, стремясь выполнить поручение командира, заслуживает уважения как никто другой. Помимо этого, молодой полковник старался узнавать все о своих подчиненных. — Не нашли свою суженную, рядовой Бертольд? — обратился он к Франсуа. Гренадер слегка опешил — вопрос господина полковника был неожиданным, поскольку о его любовных похождениях знало всего пара человек во взводе. Каким образом молодой полковник узнал об этом? — Мне стало известно, что вы активно переписывались с журналисткой Меланией Фрицшер, из газеты «Военное обозрение». Не волнуйтесь — она вскоре прибудет к полку. — Франсуа поперхнулся. Еще ее пылкого взгляда не хватало. Товарищи по гвардии дружно покосились на усача-ловеласа. Гренадер пытался скрыть свои глаза от них. — Через двадцать минут выступаем — произнес Жерне и развернулся в сторону майора, оставив салютующих гвардейцев. По прошествии этого времени отряд построился в колонну по три. Чтобы знать, где находятся свои, гренадеры получили приказ повязать вокруг правой руки широкие белые ленты. Все разговоры с началом движения смолкли. Гвардейцы маршировали во тьме в сторону едва различимых огней. Ближе к часу ночи отряд вышел к небольшому мосту через мелководную речку. Жерне немедленно приказал сбить шаг и идти не в ногу. Шедшая в едином строю колонна в мгновение ока стала походить на толпу новобранцев. Деревянный мостик тихо поскрипывал под ногами гренадеров. Наконец, весь отряд оказался на противоположном берегу. В ходе небольшой остановки господин майор проверил наличие личного состава. Тусклая керосиновая лампа освещала гренадеров. — Все на месте? — спросил Жерне у майора. — Все, господин полковник. — ответил Максимилиан. — Тогда вперед! — скомандовал Бонар. Отряд вновь зашагал, словно единый солдат. Пройдя еще около полутора километров, гренадеры получили приказ остановиться. До деревни было всего около восьмиста-девяноста метров. Жерне около двух минут рассматривал ее в свою подзорную трубу, ориентируясь по уличным фонарям. Мятежники, не соблюдая никакого построения, лежали и сидели на деревенских лавках, бочках, земле. Многие спали, кто-то топил горе за бутылкой распространенного в Леворской губернии темного рома. Жерне был знаком этот напиток — величайшая выпивка магнатов и крупных торговцев этих мест. В невысоких деревянных домах свет горел кое-где. Во дворах крестьянских поселений виднелись небольшие костры. Жерне также видел несколько полевых котлов. Оружие мятежников было приставлено к стенам домов, заборам, стояло в пирамидках, а кое где и просто лежало на земле. На небольшом возвышении позади деревянных домиков находилась церковь «небесных людей» с характерными для нее четырьмя маленькими башенками на одной большой цилиндрического вида. Вокруг церкви была выстроена каменная стена высотою с человека среднего роста. То тут, то там в ней виднелись дыры. Беспощадное время не щадит никого. Над белой церковной башней темнела какая-то ткань. Скорее всего, мятежники водрузили свой флаг над священным местом. Быть может, расположили там свой штаб или склад. Опустив подзорную трубу, Жерне взглянул на высоты позади деревни, где должна была быть третья рота. Затем он перевел взгляд на храм. — Простите их, наши боги. Не понимают, что творят. Мы, гвардейцы, вернем ваш дом — произнес он с закрытыми глазами, проводя кистью правой руки от сердца до живота, затем от живота до левого плеча, а в конце — доводя руку до шеи. Воздав уважение небесным людям, полковник в своем белоснежном мундире развернулся к гренадерам. — Перестроится в две стрелковые цепи. Как учились на полигоне — прозвучал его приказ. Гренадеры стали расходиться влево и вправо от центра строя. Бойцы стремились разойтись так, чтобы между соседними стрелками было не мене трех метров. Цепь появилась как ответ на тактику партизан на Западе. Сейчас Жерне решил применить этот строй против нового врага. Полковник достал свой револьвер, прокрутил барабан, в котором находилось шесть мощных патронов. — Первая цепь — вперед! Майор — поведете вторую через тридцать шагов! — Белоснежный полковник пошел вперед. Гренадеры пошли вперед, выставив винтовки вперед. Франсуа был одним из тех, кто шел в первой цепи. Он крепко сжимал свое оружие. Прикрываясь кустами и низкими березками, одиноко стоявшими на поле перед деревней. Несмотря на то, что белый мундир был отлично различим в ночное время, по Жерне не велся огонь. Молодой полковник прокручивал одну причину того, почему его не замечали, за другой: От всеобщей мятежной попойки до принятия его за девицу, что заблудилась в лесу неподалеку. Укрывавшиеся от взора врага гренадеры подбирались все ближе и ближе к деревне. Но где-то в четырёхстах метрах начинались поля, которые было невозможно обойти. В этот момент Жерне перешел на бег. Следом за ним бежали гренадеры. На ходу они пристегивали трехгранные штыки к винтовкам. Патроны уже были вставлены. Услышав бег, некоторые из коммунаров стали подниматься. Кто-то брался за оружие. Но большинство все еще мирно спало. Кто-то нежился в крестьянской кровати с молодой (не всегда) хозяйкой. Кто-то пристроился на лавке. Многие просто попадали на плащи, отобранные у армейцев и дворян, что лежали на твердой земле. Когда расстояние между гренадерами и деревней оказалось всего лишь стометровой, первый выстрел сделал Жерне. Своим точным выстрелом он сразил выходившего из самого крайнего деревенского дома мятежника с большой красной повязкой, на которой был изображен треугольник. Коммунарский сержант вышел в расстегнутой рубахе, практически не прикрывавшей его трос. В правой руке он держал ножны шпаги, в которой покоилось его холодное оружие. Вышел темноволосый сержант босиком. В левой руке была зажата сигара. Но только стоило ему показаться на пороге, как пуля Жерне пробила его грудь очень близко к сердцу. Мятежник повалился на деревянную стену, после чего сполз по ней на крыльцо. Выстрел переполошил коммунаров. Одни кинулись к винтовкам, мушкетам, топорам. Другие озирались по сторонам, не совсем понимая, что произошло. В домах появился свет. Из окон стали высовываться головы просыпавшихся повстанцев. Сонные, полупьяные лица недоуменно вглядывались в ночную мглу деревни. Еще недавно царившая тишина теперь окончательно Гренадеры немедленно открыли огонь по мятежникам. В этот момент гвардейцы оказались с преимуществом. Казеннозарядные винтовки были гораздо более скорострельными, чем большинство образцов вооружения повстанцев. Чем гренадеры и пользовались. Перебегая от одного укрытия к другому, стрелковая цепь вела огонь с различных участков. Создавалось ощущение, что мятежников атаковал целый полк Жерне с тремя бойцами укрылся за стеной дома, откуда вышел сержант коммунаров. Один из солдат достал из своей сумки гранату с длинной деревянной ручкой и шаром с выходившим из него фитилем. Достав спички, второй гренадер легко поджег фитиль. Выждав несколько секунд, гвардеец бросил гранату в окно. Разбив стекло, она со стуком упала на деревянный пол, после чего в доме раздался оглушительный взрыв. Прождав пару секунд после подрыва, полковник отрыл дверь. С револьвером в правой руке он ворвался в дом. Пройдя небольшую прихожую, Жерне зашел в комнату, которую крестьяне севера называли «трапезной» — просторная по меркам крестьян комната со стоявшим посреди нее столом длинною в полтора метра, сделанного деревенскими мастерами на заказ владельца. Дверей в комнате не было. Само убранство было более чем скромным. Перевернутые табуретки беспорядочно лежали вокруг. На столе всюду валялись раскрытые письма, карта, простреленная в двух местах и пробитая осколком гранаты Жерне сделал еще шаг вперед. Почувствовав под ногой что-то мягкое, он посмотрел вниз. Под его блестевшим сапогом был живот убитого взрывом коммунара. Граната превратила его грудь и лицо в кровавое месиво. Лужа крови растекалась по деревянному полу. На вид казалось, что парню было всего двадцать. Его мушкет, пробитый осколками, лежал у ножки старого стола. Рука бедолаги словно тянулась к нему в момент взрыва. — Вот оно, «народное» правительство. Бросают в бой детей. — Жерне сплюнул на пол. Вокруг дома шла интенсивная перестрелка. Коммунары еще не оправились от шока, но уже вели ответный огонь, на удивление точный. Гренадеры укрывались за стенами, заборами и кустами. В свою очередь коммунары, учившиеся лишь месяц по старым имперским уставам, строились плотными рядами на улице, что превращало их в чудесную мишень. Гвардейцы вели огонь словно в тире. Однако и им приходилось укрываться от мощных залпов. Перешагнув через погибшего, полковник направился к проходу в левую комнату. Туда вел кровавый след. Оттуда же слышался стон раненного и... плач. Женский. Не мешкая, Жерне пробрался в боковую комнату и оказался перед приоткрытой деревянной дверью с прекрасным узором, явно выделанным мастером по дереву. Вся дверь была залита кровью. Пару капелек попали на белоснежные рукава полковника. Но он не придал этому факту значения. Как только в комнате появился следовавший за ним гренадер, Жерне толкнул дверь. Открывшийся вид был совсем не радужным. Посреди комнаты с полками, на которых располагались множество разных снадобий и трав, стояла узкая деревянная кровать. На ней лежал старик лет восьмидесяти, на его лоб был наложен компресс. Старый человек не подавал признаков жизни. В этот же момент по правую сторону от него сидел юноша, которому на вид было всего лишь шестнадцать. Черноволосый юнец сжимал свою правую руку, на которой фактически отсутствовала кисть. Кровь лилась на белую крестьянскую рубаху и разодранные штаны. Рядом с ним сидела юная девушка того же возраста в простом платье, также заляпанном кровавыми следами. Своими руками она пыталась перетянуть поврежденную конечность юноши. Слезы струились рекой из ее красивых голубых глаз, кончики длинных темных волос намокли от плача. Появление имперского офицера в комнате привлекло внимание молодых людей. Парень весь кривился от боли, прищурено глядел на захватчика, сопротивляться которому был не в силах. Девица же застыла в ужасе. Ее взгляд был наполнен страхом и обреченностью. На секунду Жерне остановился. Его взгляд приковала к себе эта парочка. Несмотря на искажение лиц, было трудно не заметить сходства между юнцом и девушкой. — Это ваш бра... — хотел спросить Жерне, но пробившее стекло на окне пуля помешала это сделать. Девушка собой закрыла брата, хотя разбитое окно было в другой стороне комнаты. Вбежавший вслед за полковником гренадер быстро занял позицию у разбитого стекла. Жерне также встал у другого окна, левее от кровати. Вглядываясь в ночь и всполохи выстрелов, он сам открыл огонь. К этому моменту коммунары уже понесли тяжелые потери. Больше полусотни мятежников лежали на улицах Сорново. Стоны раненых прерывались свистом пролетавших пуль. Но лишь крепло их сопротивление. Пехотная коробка, в которую с грудились коммунары, постепенно рассасывалась по укрытиям. Перезарядка винтовки, длившаяся гораздо дольше, чем у гренадеров, компенсировалась количеством стрелявших по гренадерам стволов. Со стороны гвардейцев в бой полноценно вступила вторая цепь. К Франсуа, укрывшемуся за невысоким деревянным забором у самой дороги, недалеко от занятого полковником дома, подбежал один из гренадеров. — Плотно палят, да? Как ты, Бертольд? — предательски знакомый голос заставил сделать очередной выстрел по отходившим по направлению к церкви повстанцам и развернуться к прибежавшему. — Николя, пригнись! — только и успел произнести Франсуа перед очередным залпом. Пули пробили забор, едва не задев прижавшегося к земле гренадера. Одна из них задела медвежью шапку Николя, сбив ее с головы. Солдат не стал искушать судьбу и немедленно упал на землю. — В домах напротив нас тоже коммунары. Головы не поднять! — сказал Франсуа, вжимаясь в землю. — Заметил. Вот и не поднимаю — ответил Николя, целясь в положении лежа по окнам темного деревенского дома с зажженной керосиновой лампой. — Ты что делаешь? — недоуменно спросил Франсуа. Стрельбу в положении «лежа» еще никто в имперской армии не отрабатывал. Ответом на его вопрос стал выстрел Николя по мятежникам. Сразу после этого он оттянул затвор, что позволило вылететь гильзе. Достав из подсумка новый патрон, он вставил его в канал ствола, еще горячий от прошлого выстрела, после чего вернул затвор в боевое положение. — Не боишься засорить землей? — последовал вопрос от Франсуа. — Нет. Ты стрелять будешь? — Николя вновь прицелился по окнам того дома. Франсуа встал на правое колено и прицелился во вражеский строй. Два выстрела прозвучали одновременно. К этому моменту коммунары разделились на два крупных отряда. Первый, отойдя от главной деревенской дороги, двигался прямо к церкви. Раненых тащили на руках, мертвецы же ложились по дороге следования отряда. В то же время южнее, недалеко от захваченных гренадерами домов, держался второй отряд. В отличии от соседей, здесь коммунары также вели бой в рассыпном строю. Укрываясь за заборами и стенами, они отчаянно вели огонь по имперцам. Около десятка коммунаров уходили на юг. Отступая, коммунары продолжали вести залповый огонь. Пока Франсуа и Николя досылали новые патроны в винтовку, еще три гвардейца добежали до дороги. В эту самую секунду мятежники произвели очередной залп. Не успевший укрыться гренадер вскрикнул, рукою схватился за правое плечо и упал на спину. Товарищу рядом с ним пуля снесла меховую шапку, задев кожу на голове. На лицо и глаза усача брызнула кровь. — Твою мать — Николя стал ползти к раненым, но его опередили другие гренадеры, подбежавшие и принявшиеся оттаскивать раненных. Очередной залп заставил друзей пригнуться. Но звук пробитой плоти был отчетливо слышен. Усач, который был ранен в плечо, получил вторую пулю прямо в грудь. Спасти его было уже невозможно. Также несший пострадавшего гренадер сам оказался с пробитой рукой. В это время Жерне вел огонь, не обращая внимание на брата с сестрой, вжавшихся в угол родного дома. Он прекрасно видел, что коммунары разделились. Но их упорство в борьбе, продолжавшейся уже около часа, покоробило. — Ну где же этот Сильвер! Он уже должен быть здесь! — вопрошал полковник, вновь и вновь припадая к прицелу своего револьвера. Гренадеры заняли позиции на дороге, отбив всю западную часть деревни, но дальше пройти им мешал плотный огонь мятежников. Полковник Бонар хотел нанести отвлекающий удар, а основные силы под командованием лейтенанта Сильвера атаковали бы фланг коммунаров, что окончательно добило бы повстанцев. Но пока что Сильвера рядом не было. Жерне постепенно терял терпение. Противник мог отступить за стены церкви, и потери при штурме были бы гораздо больше. Нельзя дать им это сделать. Девушка продолжала рыдать. Перетянув руку своему брату, она обняла его и уткнулась в плечо. Юноша был близок к тому, чтобы отключиться. — Зачем... зачем вы пришли? — едва ли не шепотом спросила она. Однако Жерне услышал этот вопрос. Отвлекаясь от перестрелки, он обернулся к юнцам. — Мы? Мы то хотим сохранить единую страну. Чего добиваются леворцы — понятия не имею. — ответив, он немедленно припал к стене у окна. — Выыы... вы знаааете, чего мы дооообиваемся... не.... неза... — промычал раненый юноша. — Мне пристрелить их, господин полковник? — спросил солдат у Жерне. Девушка как можно крепче обняла брата, со страхом глядя на гренадера. Жерне выстрелил по занятым коммунарами дому и перевел взгляд на ребят. — Не стоит. С пленными и женщинами не воюем. Вот что — оставайся здесь. После боя передашь раненного нашим медикам, они как раз подойдут к кульминации. — А что делать с девушкой и стариком? — спросил гренадер Жерне, прижимаясь к стенам дома, в которые то и дело прилетали пули с улицы, подобрался прямо к изголовью кровати. Двумя пальцами он попробовал нащупать пульс на шее старика. — НЕ ТРОГАЙ ЕГО! — вскрикнула крестьянка, бросившись на Жерне. Гренадер успел прицелится, но полковник упредил его ударом по девичьей голове. Крестьянка опрокинулась на стену и упала к ножке кровати. Удар был не очень сильным, но на нём весь запал девицы закончился. — Послушай — как тебя зовут? — спросил Жерне у едва опомнившейся от удара крестьянке — я... Розальба — — Розальба — ваш отец мертв. Я пытался нащупать его сердцебиение, но ничего не получилось. Пульса нет. А значит — его сердце остановилось. — — ВЫ ВРЕТЕ! Он не может так просто умереть! НЕ МОЖЕТ!!! — слезы текли из ее прекрасных голубых глаз. Она бросилась к своему отцу, обняла его и безутешно рыдала на его груди, стремясь собою закрыть от врагов, вступивших в ее дом. — Папа.... Папа... — ее всхлипы заглушались перестрелкой на улицах Не теряя времени зря, Жерне бросился к выходу из комнаты. Лишь мельком он видел, как юнец падал на пол, потеряв сознание от боли. Жерне не было до этого дела. Его гренадеры прижаты к земле. Враг, отстреливаясь, не дает поднять головы его бойцам. Пора! Пора повести их дальше! Дослав патроны в свой револьвер, Жерне вышел из крестьянского дома. Свист пуль продолжал будоражить ночную мглу. Гренадеры продвинулись вперед, к домам у самой дороги. Жерне бегом добрался до них, пригибаясь. — Ховайтесь, господин полковник! — кричали ему усачи. Дельный совет, которому командир последовал. Оказавшись у стен дома, он припал к ней, держа наготове свой револьвер. Огонь коммунаров все еще был сильными, и просто бежать в атаку было невозможно. Цепи залегли. В этот момент Жерне услышал долгожданную пальбу с юга. Кроме того, на северных холмах стали заметны вспышки залпов. — Наконец-то! — с воодушевлением проговорил полковник. Известие о прибытии своих воодушевило гренадеров. — Теперь нам будет легче — произнес Николя, посылая во врага очередную пулю. Франсуа же досылал очередной патрон. Колонна коммунаров к этому моменту походила на беспорядочную толпу. Вскоре бойцы развернулись и побежали к церкви. Второй отряд мятежников в этот момент все еще удерживал четыре дома через дорогу и дворы. Появление гренадеров на юге отвлекло часть сил повстанцев на себя. Огонь стал заметно тише. Гренадеры смогли поднять головы. Наконец есть возможность прорваться вперед. Жерне медлить не стал. Достав из нагрудного кармана свисток, он подал условный сигнал — три длинных громких свиста. Этот сигнал для гренадеров означал штыковую атаку. Франсуа одним из первых услышал сигнал. Крепче сжав в руках винтовку с уже установленным на ней штыком, он крикнул: — Ну что, братья, штыковая! С этими словами гренадер поднялся и перепрыгнул забор. За ним побежали вперед все услышавшие его гвардейцы. Николя слегка замешкался, в результате оказался в третьей линии атаковавших. Первая же линия за считанные секунды добежала до дороги. И впереди, вооруженный офицерской шпагой, бежал лично полковник. Коммунары открыли яростный огонь, из-за чего несколько гренадеров упали, сраженные леворским свинцом. Но вспышки выстрелов в ночи слепили защитников, они не могли вести прицельный огонь, и гвардейцы подбежали прямо к домам, откуда велся огонь. Не теряя времени, гренадеры стали закидывать деревенские избы гранатами. Карманная артиллерия летела также за высокие заборы. Взрывы оглушили защитников. Некоторые дома имели соломенную крышу. От взрывов на одном из домов загорелась солома, и вскоре вся крыша озарила пламенем полуночную деревню. Раздались крики всех полов и возрастов. В этот же момент гвардейцы пробились внутрь дворов. Оглушенные, дезориентированные коммунары ничего не могли противопоставить штыкам гренадеров. Бойцы Жерне кололи всех, кого видели во дворах. Несмотря на свет пламени, трудно было различить, перед бойцом коммунар или перепуганный крестьянин, бежавший от пожара. В результате резни первая половина дворов была захвачена в течение пяти минут. Коммунары уйти не могли Наступал черед второй половины — двух крупных изб с их небольшими дворами, где засело порядка пятидесяти человек. Франсуа, проколовший уже трех коммунаров, готовил очередную гранату для врага, но в этот миг с позиции коммунаров послышался крик: — Не стреляйте! Мы сдаемся! Франсуа видел грузного коммунара, поднявшего руки вверх. В правой он держал мушкет. Мятежник сделал первый шаг вперед, в сторону захваченных гренадерами позиций. Левой рукой он поманил за собой товарищей. Гренадеры встречали пленных, наведя на них все свои винтовки. Жерне поспешил к месту, куда шли пленные. У небольшой калитки между двумя дворами, рядом с которой лежали забытые с вечера косы, коммунары складывали свое оружие и, держа руки за головами, уходили дальше во дворы, где Жерне приказал их собирать. Майор Вильн, бывший во второй цепи все время боя, смог найти полковника и принять у него задачу: охранять пленных и помочь крестьянам сдержать пожар. Отряд, ведомый Бонаром, принялся выполнять новые приказы, не связанные с непосредственным ведением боя. Потому на церковь, где собралось около ста сорока коммунаров практически без патронов, и припасов, наступал только отряд Сильвера. Двести гренадеров окружили повстанцев. Гранаты полетели за стену. Около шести взрывов отогнали коммунаров от стены и загнали их в здание церкви. Воспользовавшись этим, гренадеры подступили прямо к стенам. В это время Жерне отдал последние распоряжения и поспешил к отряду Сильвера. Он пробегал в своем белом мундире через крестьянские дворы, попутно спотыкаясь о тела погибших коммунаров. «Если это бой за деревню в глуши, то что будет потом в Леворе?» — такие мысли посещали его в тот момент, когда он бежал к расположению отряда Сильвера. Молодой лейтенант времени даром не терял. К окруженным гренадерам был послан парламентер, и в тот момент, когда Жерне добрался до командного пункта лейтенанта, переговоры еще велись. — Не сдаются? — спросил полковник у Сильвера. — Пока неизвестно, господин полковник. Парламентер все еще ведет переговоры. — Лейтенант Гренган достал флягу с живительной для него жидкостью — доранским бренди. Столичный алкоголь по праву был лучшим во всей империи. — Одна деревня на территории одной губернии из двух... — произнес лейтенант, отхлебывая пару глотков — дел еще вагон. — С этими словами он предложил флягу Жерне. Недолго думая, тот принял алкоголь от подчиненного. — Ну, за здоровье императора! — полковник сделал большой глоток, после чего прижал руку ко рту, отдавая флягу владельцу. — Не приходило известий о состоянии его Величества Велисария? — спросил лейтенант, засовывая флягу в свой ранец. — Из штабов никаких известий ни про императора, ни про его состояние. И это тревожит. Империя сейчас не в том состоянии, чтобы лишиться крепкой руки. Император должен жить. — — Вы считаете, что его смерть повлечет... — лейтенант не успел договорить. Массивные деревянные двери распахнулись. Повстанцы сдавались. Деморализованные, напуганные, они выходили из церкви, бросая на землю мушкеты, винтовки и револьверы. Гренадеры держали выходивших на прицеле. Вместе с коммунарами из храма вышли церковные служащие. Один из главных священников, носивший черную рясу с изображенным на ней шаром, внутри которого имелся шестиугольник, углы которого были соединены линиями. Он поднял руки к небесам, начав молитву на старолеворском языке. Жерне, будучи весьма верующим, отдал небесным людям честь и двинулся прямо к священнику. — Впервые слышу молитву об избавлении на старолеворском — сказал он священнику. — Так на современных языках болтают эти пособники бесов. — ответил поп, кивая в сторону сдававшихся. — Ничего, теперь никто из них не пойдет штурмовать небеса. Лейтенант — снимите бесовский штандарт с колокольни — Отдав честь полковнику, лейтенант Сильвер с одним из бойцов зашел в храм. Следом в дом небесных людей вошел священник и Жерне. — Коммунары из священного места сделали спальню для своих отрядов. Видите ли — много места на наших лавках. И это чтобы не лезть в крестьянские избы! Возмутительно! Вот полюбуйтесь, что эти мрази сделали! — священник показал на картину, на которой изображены два высоких серебристых человека с закрытыми чем-то стеклянными лицами. Коммунар-вандал штыком попытался изобразить глаза божеству. Не получилось. — Это же святотатство, господин полковник! — восклицал священник, показывая все дыры в стенах храма, даже те, которые никак не могли остаться от рук мятежников. Потому что они бы даже не достали до туда. — Коммунары прогневили небесных людей, и потому проиграют, отец. Мы же — лишь меч в руках божеств и императора, их ставленника на земле. — сказал Жерне, стоя перед изображением верховного небесного человека. В Имперской церкви его называли Серевьеном. Но разные имперские народы по-разному его называли. Леворцы звали его Саларамом. — Отец, мой батальон должен остановиться на ночь в вашей деревне. Но гренадеры не станут заселяться в божественный дом, даю тебе офицерское слово! — сказал Жерне. Святой отец перекрестил полковника, после чего имперский коммандир развернулся и вышел из храма. Гренадеры уводили оставшихся пленных. Постепенно гренадеры расходились по дворам. Сопротивления больше не оказывалось. Ночь наконец стала тихой. Жерне вышел на дорогу, которая была завалена трупами отступавших коммунаров. Он не знал, что и думать. Это не было похоже на то, что ему приходилось видеть. Партизанская война в западных губерниях была гораздо менее разрушительной, чем то, что началось в Леворе. Молодой полковник обернулся, чтобы взглянуть на полыхавший пожар. Гренадеры и крестьяне смогли сдержать огонь на земле, и ветра сильного не было. Но крыша все еще горела. И в пламени пожара Жерне на секунду увидел детскую руку, тянущейся к нему. Руку до боли знакомую. Как тогда, в далеком детстве, она тянулась к нему, чтобы вытащить из горящего отцовского дома. Теперь же она была лишь призраком, увиденным в пламени соломенной крыши. — Лишь бы поскорее закончилась эта война. — произнес он, вглядываясь в полыхавший пожар.