Лес из тысячи сердец

      Дом Ромео на краю Маяка — самый маленький, самый серый, самый невзрачный. Внутри легко задохнутся из-за спёртого воздуха. Окна пыльные, не мылись месяцами, а дверные петли скрипят, сплетая какофонию неприятных звуков.       Не в этом ли всё воплощение Ромео?       Дверь выходит на сторожевые стены. Ромео, презираемый остальными, живёт словно под надзором стражников, как преступник. И пусть мэр говорил горожанам относится к бывшему Админу с терпением, его слова на деле значит совсем немного — и поделом. Бывший админ это заслужил, играясь с чужими судьбами. Люди сторонятся его, как огня. Презирают. Боятся. Ненавидят, ведь его руки по локоть в крови. О, нет, не по локоть, по самую шею.       А Ромео, кажется, всё равно — и он лгал, что уйдет искать Ксару и поможет подземным людям вновь увидеть солнце. На деле он заперся в этом ужасном домишке и потонул в чувствах, которые раньше не были доступны всемогущему богу. Потонул, но не умер? Наверняка из-за того, что хоть кому-то не плевать.       Этот кто-то — Джесси. Он единственный, кому есть дело до откровенно жалкого человека, что лишь недавно привык к боли и кровоточащим ранам. Временами, после работы, Джейсон заходит в гости. Робко стучится в дверь, и не получив ответа, говорит через дверь, будто уверенный, что Ромео слушает. И признаться, Ромео не слушал первое время. А затем, сев на пол у двери, прислушивался к рассказам о том, как Джесси гулял по полю, как поймал бабочку, какие книги читал.       Наверно, именно это вывело Ромео из себя, чтобы наконец открыть дверь. Рассказы о простых никому ненужных человеческих делах.       Но Джейсон будто бы ослеп и отупел. Он не обратил внимание на холодный, полный презрения тон, угрозы и проклятия. Но обратил внимание на усталый взгляд и глубокую дыру вместо сердца.       «Я буду приходить сюда до тех пор, пока не буду убеждён, что ты в порядке»       Ромео действительно не в порядке.       Он выпроваживал несносного мэра первый месяц грубыми словами. На второй месяц впустил в дом, но только лишь для того, чтобы Джейсон проверил содержимое холодильника. На третий Джесси притаскивал с собой губки и тряпки, и пока Ромео наливал им чай, тер окна, убирая накопившийся слой грязи.       «Зачем? Я все равно в них не смотрю»       «Зато солнце в них смотрит»       Четвертый месяц полон разговоров — мэр приносил с собой пару конфет, рассказывал потешные истории, с которыми он столкнулся за день. А Ромео, на свое удивление, поймал себя на мысли, что ожидает прихода Джейсона, как рассвета после самой темной ночи.       Они осторожно прощупывают рамки дозволенных тем — по кусочкам раскрывая свои судьбы. У божества жизнь текла столько же, сколько существует этот мир — и дольше. Казалось, эти воспоминания померкли и стёрлись. Но Ромео помнит. Он многое помнит. И от этого интересней сплетать его прошлую судьбу.       Так Джесси и делает. Теперь знает, что Ромео другой — преданный, чуткий даже, пусть и характером чуть сквернее, чем Айвор. Он больше не Админ — то воплощение извращённых низменных чувств, которым позволили быть чем-то большим. Может именно поэтому богам нельзя сближаться с кем-то, кто сможет пошатнуть равновесие в их душах. Но теперь-то…       — У тебя красивые волосы, — произносит Джесси, отставляя чашку с травяным чаем. Он горячий. Лепестки растений еще плавают на темной поверхности крепкого напитка.       — Вот как? — отзывается с кровати. Долгое молчание словно настояло голос Ромео в лёгкую хрипотцу, и от этого Джейсон ухмыляется. Стучит по кружке пальцем.       Свет нагло проникает вглубь убежища, стелется по ковру, и останавливается у ног бывшего Админа. Джейсон тихо встаёт, подходит ближе, садиться рядом. Замечает в руках парня гребень.       — Могу ли я тебя причесать?       — Будь аккуратным, они очень ломкие, — улыбается Ромео и вкладывает предмет в чужие руки. Более, чем согласие. Джесси расплывется в улыбке, такой нежной, что бывший админ проворачивается с нему спиной, скрыть смущение.       — Так трепетно относишься к своим волосам, даже когда чувствуешь себя нехорошо.       Ладонь с гребнем скользит по длинным волосам. Огненные пряди подстраивались под зубцы, лишь изредка противились, но Джейсон старался быть максимально деликатным. Бережно распутывал, продолжал, кончиками пальцев ощущая мелкую дрожь Ромео. Он отвечает:       — Мне уже лучше.       Джесси уже на автомате прислушивался к его звукам — тягучие согласные, змеиные шипящие, что он издаёт, когда слишком зарывается в свои мысли. А так же скребёт ногтями внутреннюю сторону ладони когда нервничает. Вот как сейчас.       — Лучше, но недостаточно.       Волосы на ощупь слегка сухие, пахнут шафраном и темнеют у корней. Ладони скользят по прядям, забираются выше, ближе к передним у лица. Ромео податливо поворачивается. С опозданием, будто это что-то интимное, смотрит Джесси в глаза — и тот отвечает. Ромео кажется, что в этой зелени можно застрять, как в лианах джунглей.       — А когда станет достаточно?       Джесси слышно хмыкает, наклоняя голову на бок.       — Я уйду.       Так просто? Ромео хмурится, прерывисто выдыхает. Голос проседает так, что расслышать удалось с трудом.       — Не уходи.       И поддается вперёд — на импульсе в желании заполнить пустоту, вдруг образовавшуюся после слов мэра Маяка. Не видит, как удивлен Джесси. Робкий поцелуй, который останется в этих стенах как напоминание — этому нельзя было случиться.       Но последнее время Джесси регулярно делает то, что нельзя.       Они отстраняются, с содроганием век открывают глаза. И, о чудо, мир не рухнул, не поглотил грешника прямо в ад за осквернение праведника. Впрочем, волна чувств захлестнула Ромео, когда он осознал, что натворил. И съёжился, когда Джейсон поднял руку.       Удара не последовало. Ромео чувствует чужие пальцы на лбу, которые подхватывают выпавшую прядь волос, заправляют за ухо. Как огибают линию челюсти, приподнимают подбородок. Шёпот в уголок губ.       — Хорошо.       Джесси целует Ромео, смелее, активнее. Надвигается, заставляя парня опустится на спину. Ромео кажется сладким, и Джейсон не в силах оторваться от его губ, даже когда тот упирается ладонями в широкую грудь.       — Прости, ты просто-       — Да, я просто человек, — улыбается тот, и просит. — Будь… Нежнее. Пожалуйста.       В жёстких, грубых, закалённых боями Джессинских руках Ромео кажется произведением искусства. Мягким, слегка костлявым, податливым существом, и Джейсон не может унять трепет. Целует аккуратно, но по своему жадно — лоб, висок, скулу, щеку, челюсть, невольно фыркая от короткой бороды.       — Для меня ты всё ещё божество.       Ромео трётся, равно выдыхает, когда Джесси припадает к шее, к ключице. Когда стягивает с чужого тела майку, оголяя нетронутое шрамами тело. Каждый поцелуй пропитан плотским желанием. Желанием показать, как это — быть человеком. Быть уязвимым.       — Тогда ты… Целитель… Богов.       Джесси ухмыляется, но не прекращает целовать — плечо, локоть, ладонь. Бросает взгляд на Ромео — он неотрывно смотрит, как учтиво чужие губы покрывают руку невесомыми поцелуями.       Ниже и ниже, Ромео полностью голый, дрожит, когда Джейсон добрался до внутренней стороны бедра. Его язык теплый, касаются подрагивающего члена. И Ромео готов поклясться, что ничего похожего прежде не испытывал. Ему просто не с кем было заниматься сексом, да и зачем? Люди — тактильные, нежные. Глаза закатываются, закрываются, с губ слетает стон, хриплый.       Ромео был созданием огня — он был жарче самого ада, но теперь на кровати под настойчивыми движениями Джесси он готов расплавится. Сгореть заживо в его руках — они влажные, растягивают его непростительно медленно.       У Ромео пошлые картинки в глазах. Развязные грязные мысли. Желание продолжить, получить больше. Намного больше! Может быть, Ромео никогда не изменится. Он жадный, алчный. Он не хочет делиться мэром Маяка. Ни единым кусочком этого сильного тела и чувственной души.       Протяжный стон, всхлип, дрожь. Ромео вцепляется пальцами в чужие плечи, оставляя на них царапины. Тесно, больно, влажно. Джейсон хмурится от дискомфорта.       В глазах Ромео слёзы. Щеки красные от смущения, от стыда, сливаются с яркими волосами вокруг его лица — нимб, корона, лучи закатного солнца.       — Б-больно…       — Всё хорошо. Я не стану двигаться, пока ты не попросишь.       Вид заплаканного парня вызывает волну возбуждения, но Джесси сжимает челюсть. Не перестает целовать — губы уже начинает жечь. Ромео сам прошептал просьбу продолжить. Он громкий, пытается удержать обрывистые выдохи каждый раз, когда Джейсон двигается. С влажными звуками, стонами, казалось, на весь Маяк.       Джесси не нравится этот дом, эта кровать, этот чертов горький чай, который Ромео пьет. Но Джесси безумно нравится сам Ромео. Он склоняется над ухом, шепчет настолько мягко, насколько позволяет севший голос.       — Всё в порядке… У тебя хорошо получается, — на этот чувственный шепот Ромео отвечает длинным выдохом, дрожью в коленях. Джесси перехватывает его сухие губы, целует, играется с языком. С шумными причмокиванием отцепляется от него, утыкаясь лбом в лоб, вновь повторяя, как мантру. — Всё хорошо, просто прими меня.       И Ромео принимает. Двигаться становится легче, а боль утихает, уступая место вязкой похоти. Короткие стоны окропляют стены комнаты, и Джейсон наслаждается этими звуками. Даже в очередной поцелуй Ромео не останавливается.       — Ты умница, вот так, продолжай, — шёпот сменяется поцелуями в мочку уха. — У тебя отлично получается. Ты молодец.       Ромео слышит, чуть улыбается, кивает. Его тело не привыкло к ярким ощущениям. Сейчас он не знает, куда деться. Жарко — Джесси жаркий. Влажно, душно, сладко ноюще где-то в животе, в пояснице.       Джейсон сорвался — резкими движениями стал вдалбливать парня в скрипучую кровать, но последнему уже всё равно. Накатывает волнами — Ромео поднимается выше, выгибается в спине в желании достать эту незнакомую эйфорию. И он достает.       Остыть получается спустя долгих трёх минут. Тело отдаётся пульсацией, стучащей в конечностях. Дрожь, неровное дыхание, которое Джейсон, шутки ради, помогает выровнять. А Ромео даже не возмущается, не сводя взгляда с чужих губ.       — Ладно, может, быть человеком не так уж и плохо.