первым снегом

сынмин с привычной усталостью валится на диван, притягивая скрещенные ноги к себе и удобнее устанавливая ноутбук на журнальном столике. приближающаяся сессия выжимает из него все соки: бессонные ночи за переписыванием статей дают о себе знать в виде головной боли и тёмных мешков под глазами. пальцы бегло скользят по клавиатуре, набирая название его любимого мультфильма. на весь экран — да, звук на полную — да, супер вредные чипсы — да, приятное одиночество — …нет. сынмин беззлобно закатывает глаза, когда слышит смех субина, своего (не)любимого соседа по комнате. — доброе утро, — субин улыбается, не скрывая очаровательных капелек-ямочек на щеках. он высокий, настолько, что в первую встречу с ним у сынмина, пытавшегося поймать смущенный взгляд, заклинило шею. за тёмной макушкой прячется лучший друг субина — чхве ёнджун, который является полной противоположностью смущённого романтика. открытый, никогда не скрывающий своих истинных намерений, иногда невыносимо громкий и практически прописавшийся в их комнате. сынмину с субином было комфортно, поэтому через полгода они слёзно выпросили у коменданта комнату на двоих. все было прекрасно, пока к субину не начал таскаться ёнджун. — доброе, — бросает сынмин, не отрывая взгляда от экрана, и краем глаза замечает рыжую макушку, нагло приближающуюся к его чипсам. — эй, я тебя вообще не звал! ты зачем опять притащил его? — вопрос адресован субину, практически исчезнувшему в недрах холодильника. — меня тащить не надо, солнышко, — ёнджун хитро улыбается, и его горячее дыхание обжигает шею. сынмин вжимает голову в плечи, стараясь избежать непрошенных поцелуев, но проигрывает крепким объятиям. — ну какой же ты милый! прям как щеночек! — иди к черту, сегодня я смотрю мультики, никаких приставок! — сынмин выворачивается из цепких рук. он поправляет и без того взъерошенные волосы, игнорируя надутые губы и обиженный взгляд. — у меня заслуженный выходной от сессии и тебя! итак каждый вечер слушаю твои стоны, с меня хватит. — тебя заводит? — обида на чужом лице мгновенно исчезает. — если хочешь, я буду стонать так только для тебя. — сынмин-а, а давай с нами? — субин прыгает по другую от сынмина сторону и, опустив широкую ладонь на тёмную взъерошенную макушку, тёплым носом тычется ему в шею. горячее дыхание щекоткой скользит по коже, и мурашки бегут по позвоночнику. сынмин никогда не признается — ни себе, ни кому-либо ещё — в том, что ему нравится внимание парней, потому что это неправильно. нельзя чувствовать трепет, слушая голоса, рьяно перебивающие друг друга; нельзя сгорать от желания поцеловать сначала тонкие, дрожащие от смущения губы, а затем прикоснуться к пухлым, соблазнительным губам. — я не люблю играть, вы знаете, — дыхание учащается, потому что горячие ладони несмело скользят под просторную домашнюю футболку, едва прикасаясь к разгоряченной коже. — а кто говорит об игре? — ёнджун наглым поцелуем припечатывается к шее и находит широкую ладонь субина под чужой футболкой. сынмин закатывается глаза и кусает губы, не позволяя стонам сорваться. хочется послать к черту все запреты, потому что чужие прикосновения возбуждают в нем желание большего. сынмин несмело поворачивает голову в сторону ёнджуна, покусывая губы и пытаясь решиться, и встречает тёмный взгляд, полный такого же неуемного желания. — так ведь нельзя. — правила созданы для того, чтобы их нарушать, солнышко, — пухлые губы захватывают в плен страстно го поцелуя. да, это неправильно, но сынмину это чертовски нравится