первым снегом

Сынмин ненавидит лунные ночи. Он закрывает глаза, погружаясь в безмолвную тьму, но жёлтая полоска света с насмешкой пробирается под шторой и подсвечивает потрёпанную фотографию, лежащую на подушке. Наверное, с неё счастливо улыбается кто-то важный. Сынмин не знает. Потому что на протяжении года чувствует себя безумно одиноким. Просто так. Без причины. Однажды он проснулся в больнице, терзаемый невыносимыми болями во всём теле, и почувствовал пронзительную пустоту под сердцем. Он смотрел на незнакомцев, склонившихся над его кроватью, судорожно зовущих медсестру, и пытался вспомнить своё прошлое. Но его не было. Будто кто-то нажал на кнопку и стёр все воспоминания, старательно записанные на плёнку. — Ты жив, — со слезами на глазах шептали люди, назвавшиеся его друзьями, и утягивали его в крепкие объятия. Эти объятия казались такими родными, но Сынмину даже не удалось вспомнить их имена. Он дрожащими руками вытирал слёзы, пытаясь избавиться от боли, что рвала его душу на части, и листал фотографии на своём телефоне. С экрана блокировки на него с любовью смотрел красивый парень, пока солнечные лучи игриво щекотали его щёки. Им была забита вся галерея: вот он готовит пиццу, отчего его щёки перепачканы мукой; в коротком видео, снятом совершенно случайно, он смеётся и называет его «глупым». Кажется, будто этот парень был важной частью его жизни. Был его жизнью. — А кто это? — спросил как-то Сынмин, показав друзьям случайную фотографию незнакомца, сделанную где-то в лесу. На фоне заходящего солнца темнел силуэт, и на розовых губах теплилась неизменная влюблённая улыбка. — Ты не помнишь, — с болью выдохнул Джисон, который практически ночевал в его палате и помогал ему по кусочкам собирать своё прошлое. Он сделал глубокий вдох, мягко выхватив телефон, последний раз взглянул на чужую улыбку, застывшую на мягких губах навсегда, и поставил на обои их больничное селфи. — Просто знакомый. Забей. Главное, что сейчас ты идёшь на поправку. — Кажется, он был важен для меня, — Сынмин пожал плечами, пытаясь вспомнить хоть что-то, но снова столкнулся с пугающей тишиной. Ничего. — У меня много его фотографий. — Это было в прошлом, — шепчет Джисон, перехватывая чужие ладони, и утыкается в них лбом. — Нам нужно научиться жить дальше. После больницы Сынмин вернулся в свой дом, который теперь напоминал ему тюрьму. Одиночество обуревало его, как будто пытаясь напомнить о чём-то важном. Ни ночные переписки с друзьями, ни совместные шумные завтраки, ни пьяные посиделки не могли перебить это незнакомое чувство. Чувство потери. Вместе с воспоминаниями Сынмин потерял не только часть себя, но и всю свою жизнь. Он пытался восстановить по разбитым кусочкам то, что скрывалось во тьме. Но в этой тьме он не мог сделать и маленького шага, чтобы не упасть в неизвестность захлёстывающих чувств. Сынмин стоит под дождём, насквозь промокший и дрожащий от холода, и сжимает пальцами потрёпанную фотографию того, чья улыбка преследует его уже на протяжении года. Тот, кто будто бы знал о его прошлой жизни всё. Слёзы бегут по щекам, подхватываемые дождём, и бесконечная боль в груди прорывается наружу через каждую клеточку тела. Сынмину так больно, потому что на обороте его уверенной рукой написано «моё солнце светит ярче любых звёзд». Джисон бежит к нему навстречу в одной футболке и прячет в своих объятиях. Ему хочется вернуть своего лучшего друга, того, кто звонко смеялся и не боялся любить. Но уже год он видит пустоту в незнакомых глазах. Ему страшно. Сынмин отталкивает Джисона, слабо, но у него практически не осталось сил, чтобы бороться с фантомным чувством потери. Его рука дрожит, когда он протягивает фотографию, и волнующий его вопрос срывается с губ: — Кто это? Не говори, что это в прошлом. Этот человек был важен для меня, иначе я не хранил бы его фотографию, пожалуйста, перестать лгать. — Ты называл его солнцем, — устало выдыхает Джисон. На протяжении года он, разрываемый болью, скорбел в одиночку, потому что Сынмин не помнил его. Не помнил своего жениха, погибшего в той страшной аварии. — Минхо был нашим общим другом и тем ещё засранцем. Глядя на вас, сложно было поверить, что при первом знакомстве вы не поладили. Были как кошка с собакой. А потом вы вдруг начали встречаться. Нам казалось, что вы поспорили, кто быстрее друг другу надоест. Было странно видеть вас вместе. Счастливыми, — Джисон поднимает взгляд к нему, туда, где хмурые тучи уступают место солнечному свету. — А потом он сделал тебе предложение. Это было слишком быстро, но Минхо был уверен в ваших чувствах. Вы должны были пожениться летом. Хёнджин даже начал шить вам костюмы, ты ведь знаешь этого модника. Сынмин нехотя улыбнулся, вспоминая друга, пытающегося превратить его больничную сорочку в дизайнерскую рубашку с помощью нашивок и акриловых красок. — Но вы попали в аварию. Какой-то урод выехал на встречную. Минхо так и не пришёл в сознание, а в больнице нам сообщили о его смерти. Мы боялись. Ты не смог бы жить без него, понимаешь? Ты так сильно его любил, — Джисон накрывает дрожащую руку ладонью: Сынмину невероятно тяжело слушать о своём прошлом, которого он не может вспомнить. — Но ты ничего не вспомнил. Кажется, тогда рухнул мой мир, потому что ты был моим лучшим другом всю мою жизнь. Возможно, мы поступили как идиоты, скрыв от тебя Минхо, но нам казалось, что эта правда убьёт тебя. Прости меня, — Сынмин падает в объятия друга, надрывно рыдая. Он винит себя за то, что не может вспомнить человека, который дарил ему свою любовь до самой смерти. Он чувствует, как всепоглощающая боль застилает глаза, как тьма расступается перед лучами солнца. Его солнца. — Минхо, — со вкусом отчаяния на губах. — Когда ты станешь моим мужем, я никуда тебя не отпущу, — шепчет Минхо, крадя невинный поцелуй с губ, хранивших горечь выпитого кофе. — А кто сказал, что я куда-то собрался?