малиновый чай с лимонными дольками

Яркие языки пламени посреди темного леса, отдавали жаром, укутывая в теплоту и свет, в темноте этого ночного мрака. Где луна и звезды спрятались за тучи, временами выглядывая и наблюдая за парнями сверху. Чонин закинул три картофелины в костер и закопал поглубже палкой, чтобы приготовилось быстрее и вкуснее. Сынмин, который сидел рядом с ним, не отрывал взгляда от Яна и с восторгом смотрел на него. Чонин почувствовав его взгляд, повернул голову и замер. — Ты не ел раньше запеченную картошку? — удивленно спросил он. Сынмин покачал головой. Не ел. — Мы с семьей никогда не ездили куда-то вместе кроме больницы. Ели только приготовленную мамой еду, и зарабатывали деньги мне на лекарства. Разводить костер и печь картофель было некогда, — прошептал Ким. — Ничего, — подбодрил его Чонин. — Все бывает в первый раз. Сынмин улыбнулся и положил голову ему на плече. С Чонином у него все в первый раз. Картофель уже приготовился и Ян медленно начал очищать его, смешно надув щеки и поддувая на горячую картофелину, пока его руки не стали черными от золы. Сынмин умилялся с его милого вида, но был пойман, когда Чонин протянул ему очищенную сладкую картошку. — Что такое? — не понял Чонин, подумав, что может быть он замарал лицо. — Я запачкал? Сынмин улыбнулся и из шалости кивнул, приняв картофель. — Вот здесь, — он указал на щеку Чонина, и уже не сдержал смеха, когда тот черной рукой сам же запачкал себя, дотронувшись до щеки. — Здесь? — спросил Ян, продолжая пальцем тыкать в щеку. — Почему ты смеешься? Сынмин расхохотался так, что весь лес в миг ожил. Чонин никогда не видел, чтобы он так смеялся. Чонин и сам не понял почему, но он не мог оторвать от него взгляд. Попавшись на уловку Сынмина, он ничуть не рассердился, лишь наигранно прищурился и надул щеки. — Ты меня подловил. — Ты такой милый, — продолжал смеяться Сынмин, когда чья-то рука неожиданно щелкнула его по носу, запачкав. — Эй! — Это месть, — хитро улыбнулся Чонин, откусив картошку. — Ну я же не со зла, — улыбнулся Ким, последовав его примеру. — М, как вкусно! — Тебе нравится? — спросил Чонин. Сынмин довольно кивнул ему. Этого было достаточно, чтобы оба почувствовали себя счастливыми. Чонин приготовил три картофелины, две из них предназначались Сынмину, и тот с удовольствием их съел, поблагодарив Яна. Это была их очередная теплая ночь, которую они снова провели вместе. — Давай сфотографируемся! — предложил Чонин. — Темно же, — шмыгнул Сынмин. — Есть вспышка, — он сунул руку в рюкзак и достал фотоаппарат. Сынмин удивился. — Он всегда был с тобой? — Ну, — задумчиво протянул Ян. — Я одолжил его у папы, чтобы мы сфотографировались. Сынмин улыбнулся и придвинулся к нему ближе. С запачканными носиком и щекой, в темноте леса, у костра, они сделали свое первое фото, на котором ярко улыбались. Которое стало еще одним теплым воспоминанием для них. *** 21 мая 2006 год. Прошло уже больше месяца с их дня знакомства, и Чонин с Сынмином не могли ни дня провести друг без друга. Каждый день, после школы, Чонин приходил к Сынмину и они гуляли. Гуляли в таких красивых местах, что дух захватывает. А иногда просто оставались дома, смотря фильмы и слушая музыку за пустыми разговорами. Дни пролетали быстро и незаметно, а эти двое все еще крепко держали друг друга за руки, даже не собираясь отпускать. В этот день Чонин узнал тайну бисерных браслетов на тонких запястьях Сынмина, и даже получил в подарок один из них, совсем не подозревая, что когда-то будет прижимать его бусины к сердцу и молить вернуть ему самого прекраснейшего человека на всем белом свете. К сожалению, от судьбы не уйдешь. Она будет ждать тебя за каждой дверью и углом, пока ты не попадешь в ее темные сети. Чонин в них уже запутался, да так, что выбраться невозможно. В этот день Ян сильно задержался, когда они с Сынмином договорились встретиться на остановке. Указанное время уже давно истекло, но Сынмин продолжал ждать Чонина, у которого начались проблемы с родителями. Чонин разрывался на месте выслушивая от матери за то, что толком не ночует дома и шляется где попало. Ян злился, злился что мать не понимает и слушать его не хочет. Ведь это не просто «где попало», это возможно последнее, что увидит человек перед своей смертью. Это осколок его души, и Чонин хочет, чтобы в Сынмине остались все эти моменты. Чтобы он насытился ими сполна. Чтобы Чонин тоже был частью этого осколка. Он объяснял ей, пытался, но она даже слушать не хотела. Она никогда его не слушала. Никогда не спрашивала причину его безразличного ко всему состояния, никогда не поддерживала, а когда Чонин спросил: «А может ли быть такое, что парень влюбился в другого парня?» — она накричала на него и категорически запретила говорить и думать об этом. Она даже не поинтересовалась почему он об этом спрашивает. — Ты хоть когда-нибудь спрашивала, что творится у меня в душе? Нет. Ты даже не пыталась понять этого, мама. — не выдержал Ян, бросив эти слова. Женщина не смогла проронить и слова, а Чонин бежал. Чонин бежал к Сынмину. Внутри вновь все сжималось и болело. Чонин корил себя за то, что не ушел раньше. Неизвестно, что сейчас с Сынмином, где он и ждет ли его. А Сынмин ждет: все еще сидит на скамеечке, и качает ногой, обутой в желтые кеды с бисерной цепочкой. Чонин почти добегает до остановки, замечает знакомую фигуру и мчится со всех ног, крепко обнимая Кима и прижимая его к себе. Плевать на прохожих, плевать на все. Он обнимает Сынмина так крепко, будто забыв, что может задушить, и чувствует как пара холодных рук обнимает его в ответ, поглаживая по спине. Сынмин ничего не спрашивает. Без слов его понимает, и сам к себе ближе прижимает. — Прости, — шепчет Чонин. — Я опоздал. — Все хорошо, — успокаивал его Сынмин. — Я только что пришел. Соврал. Чонин не поверил. Телефон в кармане жутко трезвонил, но Чонин ничего не хотел. Только Сынмин — вот что ему надо. Парень хотел выкинуть этот чертов телефон, но Сынмин его остановил, схватив за руку и покачав головой. Чонин просто вновь его обнял, обессиленно уткнувшись в плече. *** Они сидят на старенькой детской площадке, медленно покачиваясь на задрипанных качелях, переживших и дождь, и снег. Но не переживших столько страданий, сколько пережили они. — Знаешь, — вдруг заговорил Сынмин, разорвав тишину вместе со скрипом стареньких качель. — Мои родители опустили руки, когда узнали, что вылечить меня не получится. Хотя они и покупают мне лекарства и водят в больницу, я все же знаю, что в душе они ждут того самого момента. Чтобы я больше не мучился и не мучил их. Я пытался доказать иное. Не только им, но и себе, но болезнь взяла верх. — после короткого молчания он продолжил. — Чонин, я не боюсь и не сожалею о том, что не смог. Ведь я хотя бы попытался, в отличие от других людей, в отчаянии опустивших руки. И пусть у меня не получилось бороться с этим, я все еще горжусь собой. Мой выбор был идти до конца, или сгинуть в пути. И даже если все было пустое, то попробовать стоило. Они говорили «ты не сможешь», они говорили «невозможно», но Сынмин продолжал идти вперед, зная, что ничего его там не ждет. Лишь тьма. — Я знаю, ты очень сильный, — сказал Чонин, протянув ладонь и погладив Сынмина по щеке. — Это не так, — покачал головой Сынмин и начал снимать свои красивые браслеты с запястья. Лишь только тогда Чонин увидел тоненькие полоски шрамов на его руках, которые все это время были спрятаны за разноцветными украшениями. — Когда я только узнал, что болен, я пытался облегчить свою жизнь этим. По щекам Чонина потекли слезы. Как сказал сам Сынмин: «Я и есть боль». Ему никогда не удастся разделить всю скопленную боль в Сынмине. Потому что она безгранична. Ей нет конца, она все пожрала внутри него, заменила органы и засела там навсегда. Сынмин молчал, пока Чонин взял его ладони в свои и беспомощно опустил голову. — Почему ты плачешь? — наконец спросил он. — Мне очень жаль, что ты прошел через все это один, — шептал Чонин. — Мне жаль, что я не появился раньше. — Зато ты есть сейчас, — Сынмин встал с качели, а Чонин следом за ним, не опуская тонких и холодных рук. — Это очень ценно для меня. Сынмин на миг замер, будто что-то вспомнил, и сунул руку в карман, доставая два тонких браслета с цветочками. — Я сплел их для нас, — улыбнулся Ким, нежно взяв Чонина за левую руку и одевая ему красивый браслет с красными цветочками из бисера, и себе точно такой же, но с черными. — Носи его аккуратно. Чонин нежно погладил красные цветочки большим пальцем и кивнул. Как он может быть неаккуратен с такой дорогой вещью. Эти браслеты пережили многое, и кто же знал, что в один прекрасный день один из них рассыпется на маленькие бусины. Рассыпется так же, как и душа. — Не уходи, пожалуйста, не уходи, — молил Чонин, не отпуская его руку. — Я никуда не уйду, — успокаивал его Сынмин, улыбнувшись. Он не уйдет, его заберут. — Правда? — не верил Чонин. — Правда, — кивнул Сынмин. Они оба знали, что это не правда. И даже теперь, когда они ушли с площадки и уже лежали под теплым сынминовским одеялом, Чонин не хотел его отпускать. Он просто не хотел этого делать. Внутри все так и говорило, чтобы он крепко держался за этого человека всеми своими силами. Сынмин смеялся и все никак не мог понять, почему Чонин его не отпускает. Ян обвил его руками, лицом вжимаясь в грудь и держался так, будто за самое дорогое. — Чонин, — нежно позвал его Ким. — М? — Ты под одеялом, уткнулся в меня. Ты хотя бы дышишь? — поинтересовался Сынмин, погладив его по головке. — Угу. Чонин вжался в него только сильнее. — Чонин, — вновь позвал Сынмин, которого вот-вот задушат. — Вылези, я хочу на тебя посмотреть. После короткого молчания, хватка чониновских рук ослабла и из-под одеяла выглянула смолянистая макушка. Чонин вопросительно посмотрел на Сынмина, когда тот вновь рассмеялся из-за разлохмаченных волос Яна. — Почему ты... Не успел Чонин буркнуть что-то, как губы Сынмина накрыли его, целуя нежно и с трепетом. Этот поцелуй был первым и последним для них, но оставил приятный вкус фиалки на чониновских губах, который он будет помнить всегда.