Если только ты позволишь, Ясмин

«Здравствуй, госпожа — принцесса. Уверен, что ты удивишься моему творческому порыву не меньше, чем нашей внезапной встрече в пустыне. Но я, как ты наверняка уже поняла, умею быть непредсказуемым. По крайней мере, мне хочется в это верить, ведь так гораздо интереснее жить в нашем мире, правда? Я не говорил, но тогда отдал тебе свой самый любимый сборник сказок. Там есть истории, над которыми можно вдоволь посмеяться, а есть те, от которых даже мое сердце замирает. И я хочу подробнее рассказать тебе об одной из них. Ее главная мысль гласит: «Не стоит молчать, когда есть слова, что сами рвутся на свободу». Я люблю эту историю, но, прочитав ее впервые много лет назад, еще мальчишкой, долго думал. Считал, что совсем не согласен, ведь взрослые всегда твердят, что молчание, — настоящая драгоценность. Но в последние дни мне вдруг показалось, что смысл этих слов неожиданно открылся мне с другой стороны. А может, всему виной встреча со случайной незнакомкой? Я буквально вижу, как ты забавно приподнимаешь брови, дочитав до этого момента, следом — хмуришься, увидев мое «необоснованное обвинение». Ты угадала, я хочу вновь начать нашу словесную перепалку, она ведь не может закончиться так легко и просто. Позволишь продолжить? Мысль о письме пришла ко мне внезапно, после того, как встретил тебя на городской площади в тот вечер. Когда ты сначала решила поддержать моего друга, — он тебе очень признателен, как и я, кстати, — а потом — и вовсе запела. Признаюсь — я надеялся, я ждал нашей встречи, но не мог и в самых смелых мечтах пожелать, что ты будешь петь со мной. Дело в том, что музыка, как и книги, всегда была частью моей жизни. Ты можешь быть кем угодно — простым бедняком, не имеющим ничего, или самым богатым человеком в стране, счастливым или несчастным, но перед искусством любой из нас — обычный ребенок, изучающий невиданный, но такой потрясающий мир. Она касается души каждого, напоминает о том, о чем мы давным давно не думали или вовсе забыли. А если ты поешь или играешь — создаешь настоящее волшебство, погружая других в отдельную вселенную и рассказывая свою историю. Я знал, почему выбрал именно эту песню, — старая, но такая понятная для всех, — о чем-то, чего мы страшимся и желаем одновременно. Когда услышал твой голос, подумал сначала, что мне показалось. Убедившись, что это не игра моего воображения, понял еще одну причину, — хотел, чтобы ты узнала ее, прочувствовала. А когда ты запела со мной, внезапно что-то почувствовал я сам. Как тебе это удалось, ты же не можешь быть еще и волшебницей? Кажется, я начинаю отвлекаться, прости мне эту вольность. Но, на самом деле, я ни разу не писал подобных писем. И, наверное, не говорил ни с кем о таком. Ведь порой так сложно высказать все, что туманит разум и тревожит сердце, не правда ли? Особенно тем, кто привык всегда держать все внутри, потому что именно так нужно. И дело не в том, что твой голос могут не услышать, согласна? Страшно то, что его не воспримут всерьез. Чувствую себя немного смешным, потому что и в этих рассуждениях, уже сторонних… О тебе думаю. О тебе, пытающейся кричать так громко, чтобы мир услышал и попытался понять. И он поймет, Ясмин, поймет, если ты в это веришь и продолжишь бороться. А я уже готов слышать и шепот, и тишину, если тебе вдруг не захочется говорить. Забавно. Все это время веду себя как тот самый мальчишка, который сразу не понял, что в истории говорится о любви, о том, что не нужно молчать, когда встречаешь кого-то особенного. Пытаюсь найти подходящие слова, объяснить, почему не могу выразить все, что внезапно стал чувствовать, даже текстом, — а это куда проще, чем сказать, глядя в твои глаза. Невероятно красивые, на самом деле, особенно — если ты счастлива. В такие моменты мне и самому становится так … легко? Когда я впервые подумал об этом, не поверишь, — испугался. Мне было гораздо легче подойти к дверям дома твоего отца, чем допустить мысль о том, что кто-то смог прокрасться к моим собственным стенам. Я не говорил тебе — я воздвиг их давно, когда потерял семью и самого себя. Уверен, тот, кем я был до этого, не боялся бы, а радостно шагнул навстречу этому чувству. Я же сегодня — человек, в цели которого такие встречи явно не входили, а подобные эмоции и вовсе были под запретом. Но… Вот она, ты. Смелая, сильная девушка, вырвавшаяся из мира, который я всем сердцем ненавидел. За кровь, боль, лишь видимую свободу. Вот только в тебе веры в хорошее и в справедливость оказалось куда больше, чем во мне. И я говорю не только об отце, а обо всем, чем ты живешь и чего желаешь. Чувствую себя, как бы банально не звучало, второстепенным героем фильма, которому и на твою тень смотреть не положено. Такие, как я, не очень заметны для других, мы скорее лишь прохожие, которым не дано стать кем-то большим. Но за те моменты, что мы были рядом, и за минуты, когда о тебе думал… Мне вдруг захотелось стать кем-то, кого ты разглядишь в толпе под палящим солнцем. Даже сейчас — не зная, получишь ли ты мое письмо, почувствуешь ли от моих слов что-нибудь, кроме изумления, увижу ли тебя вновь, я готов рискнуть. Потому что мне впервые так тепло на душе. И если я когда-нибудь смогу поделиться этим теплом с тобой, показать тебе то, чем живу и во что верю, я уже счастлив. Не знаю, поняла ли ты, но та история из сборника сказок — обо мне, а песня — о нас. О том, что я действительно могу рискнуть, открывая тебе свое сердце. Я не знаю, что ты ответишь, но хочу быть твоим другом, чтобы не говорил ранее о доверии. Но если ты сделаешь ко мне всего лишь шаг, я готов пройти оставшийся путь и сделать все, чтобы отыскать для тебя заветную свободу. Если только ты позволишь, Ясмин. «Я бы сказал: любовь — внезапность, в которой кроется опасность. Я бы сказал: любовь — мгновение, определяющее жизнь. Но есть ли смысл в нем, в этом видении, Для тех, кто не готов в любви прожить?». Не претендую за великого поэта, но надеюсь, что подобную песню тебе бы захотелось со мной пропеть. Потому что хочу быть с тобой всю жизнь, и буду рад возможности произнести эти слова при встрече. P.S. Я люблю тебя, любопытный слоненок». Она счастливо смеется, дочитав его письмо, а потом прижимает самое дорогое послание в своей жизни к груди. Если бы Адиль видел ее заплаканные от радости глаза, он бы назвал их невероятно красивыми.