Гребень

Незуко сидела в коробе тихо, как мышка. Если бы не нити запаха сестры, вплетающиеся во все прочие бесчисленные ароматы, Тандзиро было бы в пору усомниться в том, что она рядом. Тонкие нити помогали приглушить все прочие запахи, обволакивали, обнимая. Сестра пахла не так, как раньше. От неё шёл непривычный, резкий дух демона. Но это был всего лишь новый аромат его сестры, самый родной из тех, что существовал в его жизни. Тандзиро часто думал о сестре во время долгих переходов между городами и сёлами, во время стоянок под бесприютным небом, во время ночёвок в полях, в то время, когда он останавливался в отелях и смотрел, засыпая, на чужой потолок. Он надеялся, что она спит и восстанавливается, а не сидит без сна в темноте, уставившись в деревянную поверхность на расстоянии ладони от лица. Понять бы, в какие моменты она отдыхает во сне, или бодрствует. В один из таких дней, когда местность вокруг была пустынна — ни сильного потока человеческого запаха, ничего — Тандзиро окликнул её: — Эй, Незуко, скажи мне, ты спишь? Постучи в ответ, если нет! Два раза. Вот так, — он легко ударил костяшками пальцев по боковой поверхности ящика. Но она либо спала, либо не понимала его. Тандзиро не знал, как много в ней осталось от человека… от его сестры. Он пробовал несколько раз в течение дня, но безуспешно. Когда тени вытянулись и небо начало розоветь, мальчик решил, что это будет последняя попытка за сегодня. Тихонько стукнул по стенке короба. Замер, напрягая слух. И решил сперва, что ослышался, когда в ответ раздалась пара ударов. Даже принюхался по привычке, забыв, что запах демонов слишком специфический, чтобы понять по нему состояние сестры. — Незуко? Здравствуй, Незуко! Как ты? Она ведь была такая маленькая в этом ящике, и при мысли о том, как она сидит там в темноте и стучит ему в ответ, у Тандзиро сжалось сердце. — Хочешь, я расскажу тебе, что я вижу? — быстро предложил он. Пауза. Наконец раздался приглушённый стук. Нет, ему не показалось. Мальчик был так рад снова взаимодействовать с сестрой, что бодро поддёрнул ящик на плечах, весь распрямился, даже шагать начал твёрже. Но не быстрее. Напротив, он замедлился и обвёл глазами всё, что видел, до самого горизонта. — Мы сейчас идём по узкой тропке через поля. Здесь ни души. Солнце садится, и ты скоро сможешь выйти, если захочешь. Вокруг нас столько зелени. Вдали — сине-серые горы. И воздух такой вечерний. Мы направляемся в ближайший город, чтобы пополнить запасы. Я чувствую едва уловимый городской запах и иду на него. Мы придём туда… — он принюхался, — к утру, да, к утру. Можно будет немного восстановиться, пока я не получил новое задание. В ответ тишина. Да и что она скажет? — Не хочешь ли выйти, когда зайдёт солнце? Пройдёмся вместе. Спустя два бесконечно долгих удара сердца из ящика донеслось постукивание. Солнце, как назло, как будто замедлило ход и не спешило садиться. Тандзиро продолжал идти по запаху в сторону поселения, пока не стало совсем темно. Только когда синие сумерки залили всё до горизонта, он осторожно поставил короб на землю. Сжавшаяся до размеров пятилетнего ребёнка Незуко толкнула когтистой лапкой дверцу ящика и выбралась оттуда, вся в волнах своих кимоно и хаори, слишком больших для неё в уменьшенном виде. Переступила с ноги на ногу, разминаясь, и вытянулась до своих нормальных размеров. Прикрыла глаза и вдохнула ночной воздух почти по-человечески. — Правда, красиво? Она повернула голову на звук его голоса. Открыла глаза и едва заметно наклонила голову. Темнота стояла практически полная, и кроме отдельных жестов было практически ничего не разобрать. В груди Тандзиро вспыхнула искорка радости при виде её реакции на его слова. Она понимает его речь. — Не отходи от меня, хорошо? Она хмыкнула с какой-то утвердительной, и, как ему показалось, ободряющей интонацией, и дала взять себя за руку. Их руки тоже теперь были не такие, как в прежней жизни. Его ладони, твёрдые от постоянно срываемых и снова нарастающих мозолей. Её красно-розовые когти на том месте, где раньше были короткие ногти. Но когда эти странные искажённые руки сомкнулись, он почувствовал прилив сил. Сторонний наблюдатель, окажись он тут, удивился бы, увидев, как мальчик и девочка идут тёмной безлунной ночью, как будто сейчас стоит день и дорога ясно видна. Ещё он удивился бы, увидев, что мальчик, предложив присесть отдохнуть, отправил в рот целую онигири, пока его спутница безучастно смотрела на еду. Привал они устроили прямо на земле. Тандзиро расстелил свой хаори, и они уселись, чтобы отдохнуть. Пока брат ел, Незуко расположилась рядом, уменьшилась и свернулась калачиком в своём кимоно, положив голову ему на колени и глядя в небо не моргающими глазами. Тандзиро потянулся погладить шелковистые чёрные волосы. Это успокаивало. Она была рядом, они вместе, и всё обязательно будет хорошо, даже если не сразу. Сколько раз он гладил её волосы в прежней жизни, когда, уставший после трудного дня, садился подле неё. Они здоровались — коротко и тепло — и этот жест дополнял приветствие, и, потрепав сестру по голове, Тандзиро понимал, что он дома. Они много молчали вместе. Она никогда не была болтушкой, никогда не шумела, как, бывало, Такео или Сигеру, когда спешили наперебой рассказать брату какую-то важную детскую новость или требовали, чтобы он их рассудил в споре. Тандзиро был готов проводить время с ними всеми, был счастлив, играя и опекая в редкие свободные минуты, и возвращался домой с лёгкой душой. Но в итоге искал тихого общества старшей из сестёр. Незуко умела совершенно по-особенному молчать, штопая вещи, перебирая травы, чиня прохудившиеся корзины. Молчание с ней не становилось неловким, ему было тихо и спокойно рядом. Уж не потому ли ему бывало так хорошо, что с ней не надо говорить, чтобы понять нехитрые мысли и переживания друг друга? Мальчик зажмурил глаза и безуспешно попытался представить, что они сейчас в родных горах, среди разлапистых елей и вечных снегов. Жаль только, его необычайно чуткий нос никак было не закрыть от запахов, которые выдавали, красноречивее, чем что бы то ни было: он совсем не дома. Ему хотелось хотя бы ощутить часть чего-то прежнего. Загрубевшая рука мечника привычно легла на девичью макушку. Прямо как в той, прежней жизни, когда он мог аккуратно пройтись рукой по её волосам. Ночь стояла такая тёмная, что Незуко едва было видно, а запах у неё был чужой. Это ничего, он привыкнет. Тандзиро осторожно провёл рукой по её волосам раз, другой, и понял: что-то не так. Они не струились свободно, не лежали, гладкие и послушные, под рукой. Ладонь касалась какого-то колючего переплетения, и на коже оставалось неприятное тяжёлое ощущение. — Твои волосы, — охнул Тандзиро. — Твои прекрасные волосы, Незуко! Нет, нет, нет, так не пойдёт, у первой красавицы на деревне, с самой аккуратной причёской, с такими волосами, словно они брали свои силы у неведомых духов гор — воронье гнездо на голове?! Не бывать этому, пока он жив! Тандзиро, весь полнясь праведным гневом, едва не вскочил на ноги. И вскочил бы, если Незуко всё ещё не лежала бы котёнком у него на коленях. Она подняла голову при звуке его голоса. А Тандзиро начал лихорадочно вспоминать, что он знал об искусстве обращения с женскими головами. Он, конечно, видел, как мать, Незуко и Ханако приводили в порядок волосы, но он, как и другие мальчики в семье, никогда не допускался в тайный мир женских причёсок. Да и интереса к этому не испытывал. Конструкции на голове матери и сестёр были такими замысловатыми… мысль о том, чтобы собрать волосы Недзуко во что-то, похожее на причёску, уж никак не помещалась в голову. Стратегически отступим на шаг назад, перегруппируемся и придумаем новый план. Перед тем, как сформировать что-то из волос, их расчёсывают. Да, определённо, он видел в доме гребни. Так что для начала Тандзиро решил просто расчесать спутанные волосы сестры. Ещё раз проведя рукой по голове Незуко, он понял, что слово «просто» из задачи лучше убрать. — Вот придём в селение, и возьму тебе гребень, — сказал он решительно, — будем тебя причёсывать. Если бы Незуко могла ответить, как раньше, что сказала бы на это? Тандзиро оставалось только гадать. Он уснул тут же, в поле, думая об этом и продев руку в лямки короба, в который вернулась сестра. На самой кромке бодрствования и сна он постучал по задней стенке ящика, и уснул в ожидании ответа. Утренние запахи разбудили мальчика раньше, чем взошедшее солнце. Утро пахло совершенно по-особенному — мокрая трава, туман, и все те бесчисленные запахи, которые нос обычного человека не различил бы. Тандзиро чувствовал, как просыпаются и роятся насекомые, как цветы поднимают сонные головки, как где-то далеко в домах разводят огонь, и отовсюду пахнет жизнью. Все эти запахи подхватили его и вынесли из сна. Мальчик сел и потянулся. Втянул носом воздух, на сей раз осмысленно, соображая, в какой стороне лежало селение, которое он учуял вчера. В десять минут покончил со всеми утренними делами, взвалил на спину короб, и понёс сестру, почти бегом, в нужную сторону. Он шёл через поля, мимо крестьянских хибар, в ту сторону, где запахи загустевали — и вот вдали показался городок, кусок цивилизации по обе стороны полноводной реки. Прикрыв глаза и напрягая обоняние, он смог выцепить запах медных проводов. Значит, в городе уже было электричество. Нет, не то. Он снова принюхался. Выловил пыльный, душащий запах каменных домов. Окрашенных тканей. Керосина. Чернил. Канализации. Жарящегося риса. Нет, так он ничего не добьётся. Найти по запаху нужный ему магазин оказалось невыполнимой задачей. Ароматы и смрад города забивались в нос, не давая сосредоточиться. Тандзиро остановился где-то на окраине городка и велел себе успокоиться. Если в этой какофонии запахов он не может поймать нужный, то он пойдёт и будет искать, где добыть гребень, как обычный человек. «Наверняка где-то ближе к центру найду торговые ряды», — решил он. И направился в сторону центра, ориентируясь на то, что видел вокруг. Тандзиро, обегав городок в поисках лавки с нужным ему товаром, наконец встретил желанную вывеску. Та оповещала о том, что на первом этаже двухэтажного домика можно приобрести всё, что потребно красавицам для совершения туалета. Мальчик, посветлев лицом, толкнул дверь и вступил в девчоночье царство. И застыл, не веря, вопреки словам на вывеске, что девочкам правда всё это потребно. Стен не было видно за мозаикой пёстрых вееров, с потолка свешивалась густая поросль зонтиков, полки топорщились остриями заколок, палочек для волос, и каких-то совершенно неведомых приспособлений, похожих на крошечные подушечки. Иероглифы на баночках и футлярах сообщали, что их содержимое поможет отбелить кожу, вычернить зубы и придать страстный цвет губам. Запахи духов, притирок и порошков смешались в нечто невообразимое… но, пожалуй, приятное. Тандзиро принюхался внимательнее после секундного замешательства. Да, действительно приятно. Вот так, наверное, пахнут женщины из больших домов, в многослойных кимоно и с причёсками, усаженными искусными украшениями. Мать вот так не пахла, вспомнил Тандзиро. Она пахла домом и дымом, а ещё нежностью. Мысль о матери и о семье обожгла, от неё было некуда деться. Привычная цепочка горьких мыслей пронеслась в голове: все погибли — остались только они с Незуко — он будет беречь её одну так, как должен был беречь их всех. А значит, сейчас он соберётся и будет жить дальше. И возьмёт своей красавице-сестре гребень. Тандзиро, всё ещё сбитый с толку обилием ароматов и слегка дезориентированный, подошёл к прилавку и начал терпеливо ждать, пока остроносый торговец средних лет обслужит двух хихикающих девочек чуть старше самого Тандзиро. Одна из девушек была очень красива, безучастно отметил мальчик. Если бы Ханако только могла вырасти, была бы она такой же миловидной? Незуко вот считали хорошенькой, несмотря на её юный возраст… усилием воли он снова взял самого себя за ворот и потащил из этих мыслей. Хохотушки, купив каждая по дешёвому колечку, наконец засеменили к выходу. Торговец, перестав наконец уверять их в том, как похорошели колечки на их пальцах, повернулся к Тандзиро. — Приветствую, юноша! Вижу, по лицу вижу, что пришёл взять что-то своей милой, вон как глаза горят, — он улыбался нарочито заговорщически. — Здравствуйте, господин. Вы почти правы. Я пришёл купить гребень в подарок своей младшей сестре, — бодро сообщил Тандзиро, думая о том, что, судя по запаху, с торговцем надо быть осторожнее. — Сестре! — тот хлопнул в ладоши, — какой ты порядочный юноша. Ну, у меня найдётся, чем порадовать сестрицу. А затем мальчик пытался не поддаться и не купить вон тот, с камнями, и вон тот, красного коралла, пока вёрткий продавец выставлял на прилавок коробочку за коробочкой, ловко снимал крышки, расхваливал гребни. Тандзиро ничего не понимал в этих кусочках дерева, коралла, костей и панцирей, но точно хотел взять для сестры лучшее, что вообще можно было найти. Приходил в исступление от того, что ничто из того, что он видит, не было достачно чудесным, чтобы погружаться в волосы Незуко. Ароматы — непривычные, яркие, манящие — по-прежнему мешались и вертелись в голове, сбивая с толку. Когда на поверхность выныривал запах торговца, Тандзиро слышал, как тот планирует нажиться на его чувстве вины и пустых попытках всё исправить, но всё равно не мог остановиться и требовал показать вон тот, со вставками из слоновой кости. Если не хватит денег из довольствия, что ему платят как истребителю, он отработает этот гребень. — Ах, юноша, что у тебя за миленькая сестрица, раз ты так стараешься ей угодить! И капризная, должно быть! — пел торговец. Рука Тандзиро, тянущаяся к гребню с инкрустацией, застыла в воздухе. «Капризная?.. Незуко капризная? Нет, нет, моя сестра совсем не такая. Что она сказала бы, если я потратил все деньги на украшения? Мы ведь так не жили никогда. Разве все эти холодные камни и хитрые узоры — это про неё?» Тандзиро закрыл глаза и принюхался, не обращая более внимания на торговца. Сквозь приторные и резкие запахи пробивался странный, но родной и уже привычный аромат, идущий из ящика на спине. Там спала его сестра, которая, когда станет человеком, будет злиться на него из-за того, что он купил ей гребень, а сам не ел толком неделю. Да, она будет негодовать, он знает свою сестру. Тандзиро сделал глубокий вдох и открыл глаза, обвёл взглядом цветастую мешанину из гребешков на прилавке. — Спасибо вам за то, что показали образцы, добрый торговец. Пожалуй, слоновая кость не понравится моей сестре. Покажите мне что-нибудь с рисунком из растений. — Из растений, милый юноша? — Улыбка сползла с вытянувшегося лица торговца. — Да. Понимаете, моя сестра, она сейчас так далеко от дома. Я хочу, чтобы она смотрела на этот гребень и вспоминала наш дом. Мы жили в лесу. — Я мог бы, конечно… надо посмотреть, что-то было… какая странная просьба… — губы лавочника сжались в брезгливую линию. Тандзиро улыбнулся ему одной из тех своих обезоруживающих улыбок, что выходили у него совершенно искренне. И склонился над прилавком, изучая простые деревянные гребешки. Не обращая внимания на отпрыгнувшего в удивлении продавца, придвинул лицо к разложенным на ткани гребешкам и принюхался. И сам чуть не подпрыгнул. Один из них пах сосной — так свежо и по-родному, что по спине бежали мурашки. Он и не надеялся на такую удачу. Не глядя на рисунок и с трудом сохраняя спокойный вид, он спросил как можно небрежнее: — Вот этот, сосновый. Сколько? — Юноша хорошо разбирается в дереве! Гребень и правда из сосны, — протянул торговец, — но на нём нет рисунка, как вы хотели! Тандзиро только сейчас пригляделся к кусочку дерева. На нём вообще не было узора, простой однотонный гребень. Даже не лакированный, просто отполированный до гладкости. Взвесил его на руке. Что скажет Незуко, когда станет человеком? Не слишком ли просто это для неё? Торговец, точно каким-то особым чувством уловив его сомнения, протянул: — Такой простой гребень подстать деревенской девушке, а никак не твоей сестре, — он показательно скосил глаза в сторону катаны, торчавшей у Тандзиро из-за пояса. Тот потянул носом воздух. Сосновый аромат забирался в ноздри, в душу, практически против воли. И Тандзиро решился. — Это напомнит сестре о доме, — сказал он уверенно. «И мне», — добавил он мысленно. — А если она не оценит, я зайду за новым, — Тандзиро улыбнулся ободряюще, хоть и не был уверен, что на торговца это подействовало. Оказавшись на улице с покупкой, он едва уговорил себя пойти запастись провизией для следующего перехода между городами. Весеннее солнце нагло висело на небе, а ему так хотелось поскорее увидеться с Незуко и показать ей её новый гребень. Завёрнутый в тряпицу, он был бережно спрятан в складках рубахи на груди у Тандзиро. Как бы ни хотелось наконец растянуться на постели вместо голой земли, мальчик не рискнул остаться на ночь в городе. Руки чесались привести волосы Незуко в порядок, а на постоялом дворе он бы ни за что не выпустил её из ящика. Сумерки застали Тандзиро шагающим вдоль реки. Выйдя из города, он направился, куда глаза глядят и куда нюх подскажет. Спешить некуда, приказа выдвигаться на новое дело так пока и не поступило. С другой стороны, запахом ворона могло повеять в любой момент, и тут уж стало бы не до подарков Незуко. Приближение ворона означало новое дело, переброску бегом в указанное место, борьбу и кровь. Тандзиро принюхался в поисках Теннодзи, затем переключил внимание на запахи демонов. Нос улавливал одну только Незуко. Брат девочки набрал полную грудь воздуха, наслаждаясь тихими вечерними ароматами, выхватывая нотки реки — густое дыхание речной воды, и всего, что росло и плавало в ней. Даже если он не знал названия растений или животных, запахи втекали в сознание, и, минуя слова, складывались в лишённую словесного выражения картотеку. Он мог распознать тысячи запахов, даже не зная слов для них. Тандзиро шёл и шёл вслед за рекой, дальше от города, чтобы ни один человек, а тем более другой охотник, не заприметил, как он выпускает на волю демона-они. И вот запахи людей ослабли настолько, что можно было делать привал, не страшась, что кто-то навредит Незуко… или она кому-то. Могла ли она действительно броситься на человека, не выдержав искушения? Даже сейчас, после многочисленных ночей, проведённых сестрой среди людей, Тандзиро невольно спрашивал себя об этом. Он осторожно стукнул по коробу: — Незуко, ты молодец, слышишь? Ты ни на кого не бросаешься. Очень хорошо держишься! В ответ послышался тихий шорох когтей по дереву, словно мышь поскреблась в норке. — Ты хочешь выйти? — он сам не знал, почему принял её шуршание за желание свободы. Это была первая всплывшая мысль. И спохватился, — если да, то постучи, хорошо? Кулачки довольно ощутимо начали выбивать дробь. — Понял! — он едва не грохнул ящик со всего размаху оземь, так торопился скинуть его со спины. Но всё-таки пересилил себя и поставил его, по мере сил аккуратно, в сочную прибрежную траву. Снова она показалась в проёме дверцы, такая маленькая, что едва ли не игрушечная, выросла до своего нормально роста, потянулась. Ночь стояла отличная, светлая, и под лунным светом девочка и мальчик старались урвать мгновения жизни на берегу реки. Тандзиро уж и забыл, каково это — просто посидеть и посмотреть по сторонам. Ему и раньше это нечасто удавалось, жизнь крестьянина начала двадцатого века не располагала к прогулкам. И поэтому он старался ловить каждую нотку запахов, которые принадлежали этому кусочку времени, выкраденному на то, чтобы он мог побыть с сестрой. Он отдыхал от своей вечной глубоко засевшей горечи, она — от темноты и тесноты ящика. Брат ужинал, сестра бегала и резвилась в траве, и не хватало, пожалуй, только светлячков — они будут позже, летом. Незуко-демон отличалась от прежней себя игривостью, и могла занимать себя, играя с травинкой или разглядывая жуков, гоняя ящериц. Тандзиро подумал о том, что сейчас она была бы, пожалуй, на одном уровне с Рокутой. При мысли о самом младшем из братьев в глазах защипало. Тандзиро быстро прошёлся по глазам указательным и большим пальцами. Потом ещё раз. Рокута… самый младший из них. Очень серьёзный и тихий. Может быть, это потому, что, в отличие от них всех, он практически не помнит отца? Со смертью Тандзюро в глазах матери поселилась тоска, которая, казалось, была больше, чем Киэ могла вынести. Рокута с самого рождения смотрел в эти подёрнутые пеленой боли глаза, и что-то с ним произошло. Оживлялся он по большей части, когда с ним играла Незуко. Пожалуй, он любил бы её не меньше, если бы увидел теперешнюю. Они бы все любили Незуко, и они всё ещё могли бы быть семьёй. А теперь вот только они двое. Тандзиро помотал головой, прогоняя слёзы. Вскинул подбородок, посмотрел на сестру, которая сидела в десятке шагов от него, перегоняя с пальца на палец гусеницу. — Иди-ка сюда, у меня для тебя подарок! — голос слегка сломался на середине, но Тандзиро отчаянно храбрился. Она скинула гусеницу и легко поднялась с земли, даже не помогая себе руками. Ещё одна из многих непривычных деталей — её демоническая сила. Кимоно сползло с одного плеча, волосы растрепались ещё сильнее, хотя казалось бы, куда уж больше. Подбежала вприпрыжку. Так посмотришь — обычная девочка четырнадцати лет, а когти и кляп со следами клыков — ну, девочки разные бывают. Тандзиро улыбнулся при этой мысли, размашистым жестом сунул руку за пазуху (Незуко задержала дыхание в предвкушении), нащупал пальцами подарок, да так и замер. Бритвой полоснуло воспоминание: точно также он приносил мелочи из села у подножия горы им всем. Братья и сёстры ждали его каждый раз… кроме последнего. Иногда с ним ходил Такао, второй по старшинству, и вдвоём дорога была два раза короче. Они покупали дешёвые сладости на часть денег, полученных от продажи валежника, и торопились домой, чтобы увидеть, как радуются те, кто их ждёт. Они всегда тревожились, каждый по-своему. А когда Тандзиро ходил один, то тревога росла и пузырилась ещё больше. Зато, стоило Тандзиро показаться вдали, напряжение, которым пахло от матери, братьев и сестёр, спадало, и он шёл на восхитительный морозный запах родного дома. И когда он переступал порог, даже тоска в глазах Киэ как будто слегка таяла. Когда он был младше, она могла погладить его по плечам, коснуться лица. Со смертью отца Тандзиро негласно принял на себя роль главы семьи, вылетел из детства, как вспугнутая птица снимается с ветки. И Киэ больше не подходила, чтобы приласкать его. — Ты помнишь… её руки? Помнишь, Незуко? — только и смог выдавить он, прежде чем повалиться лицом в траву, не вынимая руки из-за пазухи. Он рыдал громко, по-детски, хватая ртом воздух, захлёбываясь и трясясь всем телом. И через некоторое время расслышал, помимо шума воды, едва слышное всхлипывание. Поднял голову, с таким трудом, как будто на неё давила толща воды, взглянул сквозь слипшиеся ресницы. Его последняя уцелевшая сестра сидела рядом, согнутые ноги перед собой, руки в замок вокруг колен. В тихом ночном свете бесстрастное фарфоровое лицо Незуко прочертили дорожки слёз. Глаза с узким зрачком блестели. Он из последних сил потянулся к ней, и она тут же схватила его за руку. Пересела, не размыкая рук, к нему поближе, и положила вторую ладонь на лоб, и, словно вспоминая, как это делается, вылавливая движения из хаоса прошлой жизни, погладила его по голове. Тандзиро взвыл, и она отдёрнула руку. — Нет, нет, нет — лихорадочно зашептал он, — всё в порядке. И мальчик осторожно вернул ладонь сестры на прежнее место. Вся боль последних лет, вся неимоверная тяжесть будто бы ослабевала под её рукой. Он обязательно спасёт её. Но сперва даст спасти его. И он выплёскивал волну за волной накопившуюся боль. Сколько они так просидели, он не мог бы сказать. Но даже самые горячие слёзы со временем иссякают. И Тандзиро, наплакавшись, начал дремать. Шум реки убаюкивал, и сознание таяло под эти зауки. И вдруг он почувствовал давление на грудь, лёгкое нажатие. Опасность? Мальчик распахнул глаза, чтобы увидеть, что Незуко давит ладонью на то место, где он прятал гребень. Он быстро приподнялся на руках, чувствуя себя довольно бестолково. — Ну конечно, подарок. Ты уж прости меня, хорошо? — он в замешательстве почесал затылок. Незуко нахмурилась и помотала головой. — Не извиняться? Она кивнула. Он на этот раз без проблем достал завёрнутый кусочек дерева, чувствуя, как полегчало ему после слёз. Заботливо развернул и протянул ей. Так эффектно, как раньше, не получилось, но теперь всё по-новому, верно? — Взял для тебя. Для твоих волос. А ещё домом пахнет. Пару секунд она глядела на гребень, словно не понимая, что это и зачем. А затем аккуратно взяла его с ладони Тандзиро, осмотрела, наклонив голову набок, потом подняла вверх, посмотрела снизу вверх, и вопросительно уставилась на брата. Тот немного растерялся. — Ты, верно, забыла, для чего это, да? Дай мне, пожалуйста, — протянул он раскрытую ладонь. Незуко помедлила и опустила гребень ему в руку. — Сейчас я тебя причешу, и будет красота, — сообщил он ей. И медленно протянул гребешок в сторону её головы. Она, кажется, всё ещё не понимала. Рука Тандзиро с гребнем замерла в неуверенности — с какого места расчёсывать? — а потом он наугад воткнул гребень в середину спутанного потока волос. Тот застрял — ни туда ни сюда. Тандзиро извлёк его и задумался. Попробовал с корней. Незуко тихо пискнула и поморщилась. Сменил тактику в полёте и начал с кончиков. И постепенно, постепенно, она стала меньше морщиться, а волосы начали распутываться, хотя, казалось, они свалялись насовсем. Ощущение тугих прядей под грубыми пальцами было необычным, хотя он уже переставал удивляться всему, что происходило. От гребня шёл волшебный запах родного леса. Незуко, сидевшая вполоборота к нему, вдруг рукой перекинула несколько прядей вперёд и пробежалась пальцами по шёлку своих волос. Вспоминала, каково это было — быть девочкой, которая причёсывается? А Тандзиро продолжал, сидя со скрещенными ногами. И вот закончил. Нежно пропустил сильные чёрные с рыжими подпалинами волосы между пальцев, поднялся и подал руку сестре. Та сразу вскочила на ноги, и быстро последовала за ним к реке. — Посмотри, — предложил он ей. Она закружилась на месте, разглядывая своё отражение в беспокойной зеркале воды, вся в покрывале бесконечных своих волос, и он любовался ею, насколько позволял скупой лунный свет. Её волосы он бы не смог собрать в причёску, да и не нужно было. Эти свободно разлетающиеся пряди, этот новый запах, весь образ — это была его сестра, новая, но по-прежнему дорогая. Тандзиро улыбнулся и зевнул против воли. А и правда, пора было отдыхать. — Вот так, — сказал он, любовно оглядывая свою работу, — твои волосы снова в порядке. А теперь нам пора спать. Завтра предстоит долгий путь! Спокойной ночи, Незуко. В глазах снова стояли непрошенные слёзы, но они были лёгкими и лишь слегка затуманивали её образ. У его сестры Незуко самые красивые волосы. У его сестры Незуко всё будет хорошо.