Король и Шут

Hummingbirdmetro Boomin & James Blake — Hummingbird, summer song, m-m-m, — она тихо подпевает. Громкая музыка в ее наушниках заглушает все звуки вокруг. Она словно бы отрезана от внешнего мира, но не окончательно. — Has it brought my life back? Ее руки в каплях краски движутся в такт музыке, останавливаются на секунду и снова начинают подшивать красное полотно. Пахнет лаком, ацетоном и краской. Черные волосы убраны в хвост на затылке. Красный цвет определенно приносит ей успокоение. На столе за которым она работает живет хаос. Цветные журналы вперемешку с набором разноцветных карандашей, старая пишущая машинка, несколько папок с выцветшими листами бумаги, игральные карты словно тропинка ведут к открытым краскам и кистям. — Hangin' in the balance. — Вокруг куча скомканной бумаги. И это при том, что дома она старается не мусорить. Может быть, единственное место, где ей не стыдно за беспорядок — это стол в своей комнате. Ее пальцы тщательно прорисовывают темную дорожку по полотну. Краски ложатся ровно. Трепетные пальцы поправляют несколько завитков волос за ухо. — Have you brought the light back? Она быстро проводит кистью вниз и вверх, пара капель остается на белоснежной футболке. Растянутая футболка с надписью «Duran Duran», была явно великовата девушке, но это, видимо, приятный бонус. Да и сочетание цветов в одежде ей идет. Розовые пижамные штаны в пятнах от краски и размазанного грима, лишь придавали ее образу естественность и юную непосредственность. Можно было предположить, что ей лет двадцать — двадцать три, если не младше. — Pen pal on a night shift, she's who I get away with, m-m-m, — она не помнит слов песни, и так забавно морщит нос, пытаясь вспомнить слова. — Be all I need in this life. Россыпь мелких родинок на лице и шее порождала волну желания прикоснуться к ним губами, а линия серых теней, создаваемых ее впалыми щеками, придавала ее лицу загадочное выражение. В целом ее облик навевал что-то приятное, безмятежное, несмотря на некоторую угловатость и резкость черт. На лице угадывались следы тяжелой работы — под глазами залегли глубокие тени, а брови сдвинуты так, словно ей приходилось постоянно удерживать серьезный, сосредоточенный взгляд. Будто девушка пытается разобрать в кляксе на костюме, какую-то важную тайну мироздания. Сцена.Театр. Безумный вихрь искусства. Яркие огни святятся под куполом. Цирковые актеры прыгают по канатам, долбят на барабанах, клоуны пляшут и кривляются. Ее всегда привлекали подобные вещи. Как же она хотела выступать в цирке, мечтала о бутафорской позолоте и бархате на пестром костюме. Ей хотелось грома аплодисментов, смеха и бури восторга. Но что-то в ее судьбе было совсем не так. О ее личной жизни было сказать нечего. Да и зачем? Все, чего хотела девушка, умещалось в нескольких скупых фразах. Работа, брат и еще раз работа. Может, это было не так уж и плохо. В углу комнаты стоял стул, заваленный книгами, около него лежала гитара. Книги крупные, в кожаных переплетах и с золочеными корешками. На полу валялись листы бумаг для рисования, полотна ткани для сценических образов и разнообразный реквизит: шпильки для волос, перчатки, парики, маски и прочие материалы. Девушка нервно теребила кисточку в руке, время от времени размазывая уже высохшую краску по кончику, отчего длинная кисть больше походила на пучок травы, чем на орудие труда художника. Кисточка задрожала в руке, когда она сделала еще один мазок — ярко-черная полоса пересекла часть полотна. Жирный след от краски пропитал красную ткань оставляя после себя некрасивое пятно. Упс, промазала. Она попыталась стереть линию, безуспешно — девушка зажала кисточку между пальцев. Нервный вздох. Еще один. Казалось, она даже не дышит, словно пытаясь успокоиться. Да и можно ли в таких обстоятельствах было волноваться? Девушка смахнула рукой попавшие в глаза волосы и опять начала работать кистью. Рука потянулась к чашке кофе, что неприметно сливалась с вещами на рабоче столе. Пальцы ощутили ледяную поверхность керамики, вздрогнули, словно бы от боли, после чего снова обхватили чашку. Мысли, проворно проносящиеся в сознании, не успевали сформироваться, поскольку любая попытка как-то связать их с уже существующим ни к чему не приводила. Музыка не особо заглушала гул в голове, скорее, наоборот — она почти растворяла его в себе, оставляя только эхо. Даже эхо сопровождалось какой-то слабо ощутимой вибрацией в окружающем пространстве — как будто мир вокруг стремительно выходил из какой-то затянувшейся летаргии, и в нем происходили настоящие, хотя и замедленные перемены. Наверно, именно из-за этой неясной неопределенности в душе девушки, некоторое время не получалось собраться с мыслями, понять, что сейчас происходит. Невозможно было сосредоточиться на чем-нибудь конкретном. Музыка помогла ей заблудиться в собственных ощущениях. И потом, когда уже невозможно сосредоточиться в подобном состоянии ни на одном из предметов, мыслей как бы уже просто не существовало — или, точнее, они возникали на очень короткое время, быстро сменяли друг друга, исчезали, появлялись вновь и тут же испарялись, порхали и кружились, как бабочки, в хаотическом хороводе. Репетиция танца в костюмах оказалась нелегким испытанием для ее нервной системы, поскольку многие участники не смогут придти. А срок официального выступления неумолимо близился. Да и еще родители давили на девушку по поводу ее скорого переезда, она боялась одного — что до переезда они добьют ее морально и начнутся проблемы, связанные с деньгами. Поэтому каждый раз, перед тем как согласиться, она долго думала и заставляла себя принять решение, анализируя все как следует. Черт! Как все-таки трудно, если хочешь не получить по морде от родителей, уметь вовремя найти выход. В такие дни, кроме музыки, ничего не хочется, честное слово. Легким движением руки она стянула наушники с головы, поправила очки и огляделась. Комната как комната. Ничего интересного. Девушка прислушалась. Громкий скрип двери привлек ее внимание. Повернувшись, она увидела просунутую между дверью и косяком голову. Голова принадлежала невысокому маленькому мальчишке по имени Тимми. Он стоял в проеме, глядя на нее большими черными и заплаканными глазами. Сердце девушки екнуло от тревоги. Бровь удивленно взлетела вверх. Тим немного замялся, словно не знал, как лучше сказать то, что судорожно трепетало в его черепной коробке. — Ты почему не спишь, воробушек? Воробушек. Это прозвище казалось ей очень подходящим для него. На вид ему было лет семь-девять лет. Его вздернутый носик, чуть впалые щеки, кудряшки вокруг глаз — все говорило о жизнерадостности, любви и насмешке над существующим порядком вещей. «Чего он испугался», — с некоторым удивлением подумала девушка. Тим вздохнул. На его лице крупными буквами было написано «Мне очень страшно». — Я-я… Я не могу уснуть. — сказал он и шмыгнул носом. — Я видел что-то в темноте. Звуки-до сих пор не проходят. Я боюсь. — Это просто наваждение, Тим, — спокойно ответила девушка, стараясь говорить как можно увереннее, и поглядела на дверь, за которой маячили неестественные тени. — На самом деле твое воображение шутит над тобой. — Нет, — его холодный тон ударил по пустой голове. — Не просто. Прошу давай вместе поспим. Пожалуйста. Мне страшно. Там такой темный силуэт на стене и… Я видел его прямо у кровати! Ее усталый взгляд прошелся по сценическому костюму который она делала, осталось доделать совсем немного — пара клякс, какой-то кусок ткани и самое главное пришить карту джокера на место где должно находится сердце. На часах была глубокая ночь, а спать не хотелось совершенно. Откладывая художественные принадлежности в сторону, чтобы не мешали, та вздыхает, мысленно прощаясь со здоровым режимом сна, и идет к Тимми. Девушка еще успеет доделать костюм, впереди было еще целое утро. — Ладно- ладно, пойдем, — улыбаясь, предложила девушка. — Не бойся, я буду рядом чтобы защитить тебя. Рука с нежностью сжала плечо мальчишки. Прошло несколько секунд, пока мальчик осмыслял ее слова, и наконец, поверил на сколько позволяла его детская наивность. Испытывая приятное облегчение, что с ним ничего плохого не случится, Тимми пошел вслед за сестрой в свою комнату. *** Детская комната небольшая, но уютная. Шкафчик для одежды. Рядом с ним — книжный шкаф. На стенах семейные фотографии, над кроватью постер с Дэвидом Боуи. Девушка пристрастила своего брата к року, и к популярным рок-музыкантам от чего внутри себя ликовала. В комнате много игрушек и комиксов, старый телевизор для спутникового вещания и много-много книг в мягком переплете разбросанных по полу. Малыш на редкость начитан и умен, что с учетом нынешних социальных неурядиц бывает не так уж часто. Его отец бухгалтер целыми днями пропадает на работе, мать медсестра в городской больнице, часто задерживается до утра помогая людям. Большую часть времени ребенок предоставлен самому себе, к чему быстро привык. Мальчик говорит, что устал от вечных укоров и упреков. Он мечтает, чтобы его оставили в покое. Бесконечные репетиторы, школа, одноклассники, учителя, воспитатели — это всё утомляет настолько, по его словам, « на них просто не хватает времени». Да и ему самому это вряд ли приносит радость. Все на него жалуются. Весь мир только и делает, что критикует. И Тим боится всего — сделать лишнее движение или ошибиться в решающий момент. Ему трудно смириться с тем, какую судьбу уготовили ему родители. Ничего не поделаешь, говорит, придется это перетерпеть. Придется пережить неизбежное — выполнять приказы людей, которые, как им кажется, заботятся о нем и лелеют его, а на деле льют на голову расплавленный свинец и стараются обуздать каждый его шаг. Конечно, это не всегда просто, хотя многие дети вынуждены рано повзрослеть, смиряясь с весьма суровой и жесткой действительностью. Девушка часто приглядывала за младшим братом, пока родители находились на роботе. Присматривать за ним не являлось чем то сложным, если учесть, что он практически не попадал в большие переделки. Был самостоятельным, мог сам себе разогреть еду в микроволновке и сделать еще много других несложных вещей. Сестре приходилось отсутствовать дома в первой половине дня, незамысловатая работа, с которой она справлялась, оказалась отличной практикой — Педагог-хореограф. Это то чего она хотела, но в свободное время ее сердце вело к чему-то большему. Этим большем была музыка. И после долгих месяцев поиска она ее нашла. Яркое хобби, вспыхнуло огнем. Небольшая рок-группа искала гитариста. Жизнь внесла коррективы. А дальше началась погоня за наслаждениями, с каждой секундой становившаяся все острее. Выступления на сцене, разработка ярких костюмов, подготовка самой необычной сценической площадки. Все, ради чего можно жить. И все же девушка прекрасно понимала брата, ведь все детство прошло у нее не так как могло бы. Любое действие не вызывало у родителей восторга.Трудно даже понять, чего они хотят, когда заявляют, будто дочь ничего не достигла в жизни, что нынешняя работа — это ерунда и тратить время на нее, значит впустую тратить жизнь. По их мнению, она должна оставаться в положении бессловесной покорной овцы до самого конца. Девушка то хорошо понимает, к чему идет дело. И никогда не даст себя обмануть. Почему все должны становиться такими, как мама или отец? Неужели, чтобы не сойти с ума, надо менять окружающий мир? Может быть, существует универсальный рецепт счастья? Девушка не знает. Она старается разобраться во всем сама, надеется, что справится. Сестра старалась не показывать Тимми своего негативного настроения, всегда улыбалась и старалась окутать мальчика заботой. По сути заменяла родителей. Все это помогало скрывать одиночество, что мучило их обоих. Мягкий свет ночника рассеял темноту, тени задрожали и немного попятились назад. Комната заметно изменилась. Глаза мальчишки опасливо косились на темные углы комнаты. Тимми поморщился — натянул одеяло до подбородка и заворочался, стараясь спрятаться от пристального взгляда несуществующего монстра. Он попытался представить, что за глаза смотрели сейчас на него из темноты, воображение на секунду напряглось и схлопнулось, заставив его ощутить во рту металлический вкус безысходности. Из соседней комнаты донесся низкий булькающий звук, от которого желудок подскочил к самому горлу. Сон как рукой сняло. Девушка замерла и повернула голову в сторону кухни, равнодушно вглядываясь в темноту. — Это всего лишь протекающий кран. Там никого нет. — Тим медленно поднял взгляд на сестру. — Если тебе страшно, хочешь, я пойду посмотрю? — Нет! Останься! — Все в порядке, я никуда не денусь, воробушек. Так-так-так, — девушка стояла напротив книжного шкафа и глядела на корешки книг. Она медленно провела по ним руками, Сказки братьев Гримм, Энциклопедия о динозаврах, «Удивительный волшебник из страны Оз» и вдруг остановилась на одной книге. — О! Сказка Питер Пэн, Барри Джейм. Думаю после подобной истории темные тени перестанут тебя пугать. Девушка упала на кровать рядом с братом, приобняла его за плечи. Тимми почувствовал, что защищен от ночных кошмаров и переживаний. Ощущение времени исчезало в объятьях, как и ощущения страха. Казалось, мир вокруг вовсе не существует, а есть лишь этот миг, который длится и длится, подобно часам, остановившимся на рубеже веков. Рука ложиться на макушку и ласково проводит по растрепанным волосам. Шелест страниц приятно расслаблял слух, и девушка чувствовала, как усталость растекается по телу, незаметно и мягко унося в мир безмятежности и покоя. — Старые добрые сказки, всегда были лучшим средством от кошмаров. Уголки ее губ чуть заметно дрогнули в ухмылке. Когда-то в детстве, в возрасте пяти лет, она погружалась на много часов в таинственный и захватывающий мир сказок. Совсем не детских, где молодые дамы ради замужества отрезали себе конечности, а неожиданная смерть главных героев была обыденностью, присутствовали сражения и жестокие пытки. Именно тогда в ней зародилась любовь подобного рода литературе. Воспоминания были до того яркими, что запомнились до сих пор. Тогда девушка не понимала, к чему это, однако в последнее время часто ловила себя на мысли, мол, подобные книги учат жизни. Или даже не учат, а просто предупреждают, о том, как не надо поступать. Для своего мелкого братишки пришлось купить смягченную версию, дабы не портить и без того хрупкую психику. Тимми заметно оживился, с интересом разглядывая золотые буквы на страницах, словно бы вырезанные из тончайшего металла. И девушка начала читать. «Все дети, кроме одного-единственного на свете ребенка, рано или поздно вырастают. Венди знала это наверняка. Выяснилось это вот каким образом. Когда ей было два года, она играла в саду. Ей попался на глаза удивительно красивый цветок. Она его сорвала и побежала к маме. Наверное, Венди в этот момент была очень хорошенькая, потому что мама, миссис Дарлинг, воскликнула: — До чего жаль, что ты не останешься такой навсегда! Только и всего. Но с этого момента Венди знала, что она вырастет. Человек обычно догадывается об этом, когда… …ему… …исполнится… …два года… Мягкие слова едва пробивались сквозь вату сладкой дремы. Усталость и напряжение, испытанные за день, подействовали как снотворное. Постепенно во сне все забылось, и Тим спокойно, стал опускаться в бездну своего воображения, где таяли и выцветали плотные облака его дневной суеты. Тимми очень мило сопит во сне в обнимку с книгой. Умиротворяющая атмосфера спальни по-прежнему контрастирует с нагромождением непонятных мыслей, поселившихся в голове девушки. Переезд. Семейные конфликты. Хобби. Разве… Разве это так важно? When I saw a cold snap. И девушка до сих пор не может отделаться от идиотского ощущения, что все может оборваться в один момент. Просто взять и оборваться. Вдруг она не сможет переехать и забрать брата. Вдруг, что-то пойдет не так. I wasn't with the season. Она тенью скользит вперед и исчезает в коридорном пролете почти растворяясь во тьме. Уже в свей собственной комнате она позволила себе завалиться на стул, чувствуя, как постепенно расслабляется тело. Attack was on the airport, Как же она устала. Ей так не хватало в жизни того детского веселья, что смешило ее в раньше, и той незатейливой и простой радости, которую дарило любое общение. И чем старше она становилась, тем меньше оставалось в ней этой незамутненной радости. Дела и проблемы слишком плотно вплетались в ее жизнь, накладывая свои глубокие следы. And outside there was a season. Будущее выглядело настолько туманно и тревожно, что все разумные способы его реализации следовало отложить до лучших времен. Еще и выступление, о котором так долго все говорили, нужно было каким-то образом спланировать до конца. Девушка была уверена, чувствовала — что-нибудь случится. Не сегодня — так завтра. In here, paper walls are pushing back on you like, Ее клонит в сон, глаза слегка щипает и громкий зевок эхом отскакивает от стен. Она наклоняется к рабочему столу, внимательно вглядываясь в сценический костюм, будто видит в нем новые детали. Возможно, она смотрит на него потому, что видит в нем себя. Безудержный хаос красок, которого ей так не хватает в повседневной жизни, создает у нее ощущение, близкое к эйфории. Ее охватывает волнение. Этот сценический образ ее маска, надевая которую она чувствует себя свободно и уверенно. Ей нравится ощущать себя именно так. Тонкими пальцами девушка подносит карту Джокера к лицу, чтобы рассмотреть ее поближе, и внимательно всматривается в рисунок. Карта из стандартной 54-картовой французской колоды, глянцевая с обеих сторон, немного испачканная в красном гриме. С карты на нее весело поглядывает Шут, остроумный и беззаботный. На его лице глубокие морщины от смеха, а в глазах искра интереса и живая детская любознательность. Она кладет карту обратно на стол и откидывается на спинку стула. Eventually you push through, Сон словно ласковая кошка ластится к ней, принося с собой покой, наполняя ее как бокал с вином. На несколько секунд она забывает все и будничное, и сверхъестественное, которое, без сомнения, наполняет этот мир. Веки тяжелы словно наполнились свинцом, она несколько раз моргает, чтобы взбодриться, но сон не проходит. И девушка сдается позволяя забрать себя в царство Морфея. Обычная комната. Как и раньше. Рабочий стол у окна. Стул возле него. Реквизит… Листы бумаги рассыпанные по полу начинают трепетать от легкого ветра, слегка шевелятся, иногда чуть отодвигаются друг от друга, затем начинают крутиться на полу, словно в танце, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. Их танец постепенно ускоряется, в водоворот закручивается все вокруг — бумаги, перья, кусочки ткани, баночки с красками и кисти. Мелькают совершенно разные предметы, громыхает в комнате расписанная цветами деревянная рама зеркала. Потом вдруг все обрывается, затихает. Тишина в комнате нарушается лишь тяжелым тиканьем настенных часов. Девушки на стуле нет. Лишь карта Джокера на ее месте служит напоминанием о том, что только что здесь была хозяйка комнаты. Дверь едва приоткрывается — и раздается тихий голос: «(СтЕрТо), я слышал шум… Ты где?» На пороге стоит сонный мальчишка в недоумении смотрящий на пустую комнату полную беспорядка. Лишь карта Джокера смеется, на его лице глубокие морщины от смеха, а взгляд пронзительно острый и хитрый. The moment that you realise…