Кровь на снегу

Холод сковывал все тело, мороз пробирал до костей, а голод разъедал изнутри, сводя желудок до боли. Укутавшись в шинель, молодой человек слегка склонил голову и прижался спиной к углу вагона, начиная исподлобья рассматривать сослуживцев. Стук колес поезда, стоны раненых, металлический запах крови. Их нещадно потрепало прошлой ночью, многие не выжили. Алексей входил в состав зенитной артиллерийской дивизии, был высококлассным стрелком и просто смелым парнем. В ту ночь он чудом уцелел, словно от пули его сохранил сам ангел-хранитель. Не принято было верить во всякую религиозную чушь, но юноша верил, что спасло его что-то свыше. Продолжая смотреть на товарищей, на их мучения и неминуемую гибель, паренёк закрывал глаза и мысленно спрашивал себя: «А сколько мне осталось?..» Но ответ на этот вопрос не мог ему дать никто. Сегодня ты жив, стуком сердца полна грудь, а завтра ты гниешь в сырой земле с растерзанной грудью от пули и осколков. И в таком случае Алексей мечтал об одном — свидеться бы с матерью до своей кончины, если век его будет слишком короток. Ему было всего 16, когда началась война. Помнилось, как кричала и плакала мать, грозилась запереть в чулане, но только не на фронт, только не туда… Но ему удалось успокоить ее, внушить что все будет хорошо. Ведь он обязан защищать свою Родину и семью. Это долг каждого мужчины, даже несмотря на некоторые исключения в этом роде. Анна Федоровна была несчастной женщиной. Вышла поздно замуж, поздно родила сына. Муж погиб, когда Алексею было всего 7 месяцев, и она вновь осталась одна. Сама поднимала хозяйство, растила мальчика и клялась его оберегать до последнего, ведь он был слабым, нежным и ранимым ребенком, который часто болел и медленно рос, явно отставая в физическом развитии на фоне других детишек, но только не в умственном. Мальчонка всегда стремился к чему-то высшему. Был мечтателем, обожал читать книги, хотя в селе это было редкостью. Поэтому он знал все книги наизусть из школьной библиотеки, и мечтал когда-нибудь перебраться в Ленинград из села, где бы он смог дальше учиться и найти свое призвание. Но все мечтания канули в лету, когда 22 июня 1941 года Германия напала на Советский Союз. Обманом он смог приписать себе 2 года и в этом же году отправился в артиллерийскую школу вблиз Москвы, а дальше все пошло по накатаной, как у всех. Сейчас ему было 18, но за столь краткое время он повидал многое. Как горели села, умирали товарищи, как немцы пытали женщин, убивали стариков и детей, как мир грязнул в крови и несправедливости. Поток мыслей, стук колес и усталость окончательно сморили юношу и он стал ощущать, как медленно проваливается в сон. Снились кошмары. Огонь, крики, запах разложения. Пылает смутно знакомый дом, кричит женщина. Алексей бежит на помощь, видит мать, а она кричит со слезами. — Алёшенька, сынок, беги! Уходи, Алёша! Юноша не понимает, пытается дотянуться до матери, вывести ее из дома, а он отдаляется, а в следующий момент раздается взрыв. Резко открыв глаза, Алексей понимает, что взрыв был настоящим. Вагон дернулся, раздался скрип металла, взрывная волна, и в следующий момент первые составы сошли с рельс. Кого-то выбросило из вагонов, по большей степени уже мертвых людей. Те кто очнулись и пришли в себя, схватились за оружие и принялись отстреливаться, ибо в следующие секунды из леса обрушился шквал выстрелов. Алексей схватился за винтовку и бросился к трещине в корпусе, выставил дуло оружия и принялся отстреливаться, тщательно высматривая врага. Ранило товарища, который замертво повалился на бок рядом с Алексеем, убило старшего наставника осколком от стекла, в соседних вагонах слышалось все меньше и меньше выстрелов. Враг превосходил их по величине и силе. Они знали, что в вагонах будут не люди, а груз 200, оружие и мертвые души* с важными стратегическими планами. Вскоре Алексей осознал, что он остался один, вокруг него были убиты все товарищи. В соседних вагонах ещё звучали выстрелы, пока не раздался новый хлопок. Взрывня волна выбила окна, разрушила корпус и парень вылетел из вагона в противоположную сторону, откуда не было засады. Уши заложило, в глазах помутнело. Благо, он упал на сугроб, поэтому смог приподняться и оглядеться. Яркое пламя охватило состав, немцы приближались, кричали что-то на своем, но юноша не слышал от контузия, хоть и прекрасно знал язык. Затем он ощутил боль. Это был шок, поэтому он смог приподняться, но в следующую секунду силы покинули его и он упал лицом в снег, ощутив эту благодатную тьму и холод. *** Женщина в возрасте, почти старушка, расхаживала вдоль могил, придерживая на голове черный платок. Алексей смотрел на нее издали и искренне не понимал, что он здесь делает. После сражения вблиз деревень московской области, остатки солдат и выживших погрузили, в прямом смысле слова, в вагоны и отправили в пункт назначения, о котором даже не все солдаты знали, кроме командования. А сейчас он находится на деревенском кладбище?.. Подойдя ближе к женщине, он положил ладонь ей на плечо. Она развернулась к нему. Это была мать Алексея. Женщина в возрасте, с редкими морщинками, теплой улыбкой и редкими седыми волосами. — Мама… Как это понимать? — Сынок, мой мальчик…–она стала плакать и закрывать руками глаза. Юноша распахнул глаза, взял ее за ладони и убрал их от лица. — Что случилось? Мама, скажи! А она молчала, смотрела него, а после отвернулась к могиле. Глянув из-за ее плеча на крест и табличку, юноша прочитал имя «Иван Сергеевич Илларионов», дата рождения, смерти и пустое место ниже, хотя юноша четко помнил, что пустого места на табличке с именем отца никогда не было. Он вновь глянул на мать, которая не сводила глаз с могилы. Кажется холм был свежий, как и цветы. Алексей пошатнулся от подозрений и уже прикрикнул. — Мама, ну не молчи же ты! Не молчи!.. — Не молчи! –закричал он и резко проснулся. Тело накрыла дрожь, холодный пот, а затем боль. Кажется боль в плече, которая отдавала в шею. Он поморщился, огляделся по сторонам, вдруг осознав, что он находится в кузове какой-то машины, а рядом с ним едут те немногие выжившие. В крови, грязные, уставшие, голодные и холодные. Они оглядели его и кто-то еле слышно произнес: — Лучше бы ты умер, парень… Это сейчас лучшее спасение. Алексей обомлел от такого заявления. — Где мы? Куда нас везут? — Бухенвальд.–произнес мужчина, все это время державший его голову на коленях, пока юноша не очнулся. Услышав это слово, парень задрожал, закрутил головой, отрицая и не желая верить в происходящее. — Нас взяли в плен. В вагоне был предатель и… Это все что тебе стоит знать, Алёша. Большего мы и сами не знаем, лишь догадки и предположения. Бухенвальд — концентрационный лагерь в Германии для военнопленных, откуда не было пути назад. Ехать туда — прямая дорога к гибели. Алексей слышал рассказы о «лагерях смерти» и все прекрасно понимал. Руки задрожали, юноша стал срывать бинты в плеча, пытаясь добраться до раны. Оружия не было рядом, потому он надеялся наложить руки прямо сейчас, разорвав рану и избавив себя от предстоящих мучений. Он искренне не понимал и даже ненавидел тех солдат, которые после взятия в плен спокойно ехали в «лагеря смерти», а не накладывали на себя руки. Они работали на благо Германии, и не избавив себя от существования, становились предателям Родины. Только Алексей был слишком молод и не понимал эту тягу к жизни у взрослых людей, когда дома семья, дети и каждая жизнь сейчас в цене, ведь только эти жизни строят своими руками победу. Надежда жила до последнего, что все будет хорошо и они выберутся из плена. Солдат, который все это время залечивал раны товарища, злостно зарычал и ударил по лицу юношу, повалил его на дно кузова и завел руки за спину. — Идиот! Не убьешь себя, но покалечишь, и как ты будешь работать?!.. Ты же никому не сдашься, пустят на опыты как собаку, а то и по кругу, если узнают!.. Последние слова звучали настолько унизительно, что Алексей злостно взвыл. — Да как ты можешь говорить такое?! Да никогда в жизни!.. — Да никто тебя и не спросит об этом! — Алёша, успокойся! –крикнул мужчина постарше, пытаясь разнять двух молодых людей. С водительского места раздался крик: — Haltet die Klappe, ihr Idioten! * В кузове утихли на момент, но Алексей, будучи юным и бесстрашным, все ещё пытался навредить себе, но выглядело это крайне нелепо, особенно когда ему связали руки и ноги. Была у него одна тайна, которую удалось скрыть на медкомиссии в военкомате. Знали о правде немногие, и то случайно ощутившие и осознавшие, что Алексей не простой парень. Многие омеги, как и женщины, отправлялись работать на заводы на благо фронта. Омежьи взводы, как и женские, были отдельными ротами, но тогда Алексей не знал об этом и попал в артиллерийской взвод, где пришлось тщательно скрываться. Но потом… Скрываться не пришлось. Травмы, ранения, перемерзания, обморожение, голодание, нагрузки, все это сказалось на его здоровье и вскоре он не выделялся на фоне всех остальных, не считая конечно более слабое тело, в отличии от альф. Течка исчезла, запах не ощущался из-за хозяйственного мыла, и парень уже не считал себя отличным от других. Да и никогда не считал. Он не знал ничего о своей физиологии, кроме боли раз в месяц. Никогда не испытывал любви и не знал счастья. Вернее, счастье было в другом… Родная деревня, лето, поля из луговых цветов, купание в речке, чтение книг, прогулки с друзьями в лесу с утра до вечера, мечты о будущем, уютная изба, в ней мама, сладкая и свежая выпечка, парное молоко, и многое другое, иначе говоря — детство. Рано пришлось повзрослеть. Эти воспоминания часто снились молодому человеку, но они мгновенно превращались в кошмары, где горит его родной дом, умирают соседи, мама… Он давно не получал от нее вестей, а сейчас тем более не узнает, как она там, что происходит на малой Родине. Большое Заречье находилось в Ленинградской области, но всем было известно, что сам Ленинград взят в блокаду. Потому парень и боялся, ведь деревни вблиз Ленинграда буквально находились на пороховой бочке. Машина остановилась. Кузов открылся и один из немцев, направив оружие, принялся выводить по очереди изнеможденных солдат. Алексей вышел последний, едва пошатнулся, ощущая боль в плече. Один из комнадующих оглядел его и сказал на немецком: — Этот русский ранен. Отвести на досмотр, нам нужна рабочая сила. Если у него тяжёлые повреждения, вы знаете что делать. Алексей широко распахнул глаза от испуга, ведь прекрасно понимал немецкий и пришлось гадать, что будут делать, если у него пошло загноение вплоть до ампутации конечности. Его грубо потащили в блок санчасти. Брыкаться было бессмысленно и глупо, поэтому он покорно шел, пока его не завели в один из кабинетов. Врач в возрасте, с щуплым лицом и впавшими щеками, оглядел его сквозь очки и приказал на корявом русском раздеться. Нехотя, юноша снял шинель, прорезанную гимнастерку в области плеча, затем саму рубаху, оставаясь в одних бинтах на груди и плече. Мужчина стал разматывать повязку, пропитанную в крови, оглядел рану и произнес коряво по-русски. — Радуйся. Загноения нет. Ещё пару раз приведут ко мне, а потом сможешь работать. А что с грудью? Снять повязку. Парень поджал губы и отрицательно закрутил головой. Он всегда ее носил, чтобы скрыть признаки омеги, ведь было что-то подобие груди у него, молочные железы. Повязку пропитывал красной краской, мол ранение, чтобы при осмотре или переодевании не заметили ничего, что бы могло его выдать. — Я сказал снять повязку. — Не буду. — Ну как знаешь. Будешь умирать от абсцесса, все равно заставят работать, а потом отправят в мой же блок. Мне как раз нужно будет испытывать новые медикаменты на ком-то. Паренек шикнул и принялся одеваться. Вскоре его вывели к остальным военнопленным. Построили в две длинные шеренги, ибо привезли много плененных солдат. Со всех передовых, разных родов войск и званий, разных возрастов и национальностей из 15 республик огромной страны советов. Осмотрели, стали проверять на наличие оружия и прочего, что могло бы помешать процессу распределения. Вдоль них шагал комендант Герман Пистер, судя по напыщенности и ухмылкам, самый главный здесь. Недалеко от него находился молодой мужчина в форме офицера Вермахта, который смотрел на пленников из-под фуражки каким-то неопределенным взглядом. Отвращение? Нет. Сожаление? Вряд-ли. Алексей сразу приметил его и пытался понять, что не так с этим взглядом. Все здесь смотрели на них как на зверушек, дешёвую рабочую силу, грязную славянскую кровь, а этот был сам не свой. Смотрел не так, как остальные. Неожиданно очередь дошла до него. Назвали его фамилию и имя, но он не отозвался, продолжая коситься на странного мужчину вдалеке. Его имя вновь повторили, а в следующую секунду из-за молчания схватили за ворот гимнастерки и вытянули из строя. — Язык проглотить, паршивая свинья?! –вновь кривой русский язык. Комендант смотрит с высока, а после бьёт в челюсть, из-за чего в глазах темнеет и Алексей едва держится, дабы не упасть. — Повторить имя, а ты ответить! — Алексей Илларионов! — Я… — 508 номер! Это мельтешение заметил тот самый мужчина, который подошёл к коменданту и заговорил на немецком как можно тише, сложив при этом руки за спиной. — Пытаетесь показать, кто здесь хозяин новым зверушкам? — Быстро учишься, парень. Отец бы тобой горди… — Это не наука. Это пытки. И вы, как я погляжу, изощрённый мастер в этом. А мой отец был оберфюрером.–как-то по-особому он выделил это звание.– Он войн, который сражался на равных, а вы только и можете унижать ослабленных и безоружных. — Общаться так будешь со своими солдатами. Я выше тебя по званиям, как и твой отец, а ты ещё щенок с необсохшими губами от молока! И я не посмотрю, что ты мне племянник, быстро вылетишь отсюда! Молодой немец усмехнулся, поправляя фуражку. — Да с удовольствием. Алексей внимательно слушал, держась за щеку. Он поднял глаза и глянул на обоих «родственников», как вдруг молодой мужчина перевел взгляд на него. Голубые глаза, ровные, нордические черты лица, широкие скулы, слегка узкие губы, светлые блондинистые волосы в строгой армейской причёске с зализанными прядями назад, верх стрижки скрыт фуражкой. Высокий, с четко направленным серьезным взглядом. Парень ощутил что-то странное в груди, будто кольнуло иглой. Затем спешно отвел взгляд, ощущая себя неловко, будто его поймали за подслушиваниями. Мужчина в свою очередь оглядел его, поджал губы в узкую линию, расслабил брови и выровнился. Перед ним вдали стоял юноша среднего роста, истерзанный и уставший, худой и болезненный на вид, но несмотря на все это в его зеленых глазах было пламя, непоколебимость, бесстрашие, желание бороться до последнего. Коротко стриженные, вьющиеся русые волосы были в пепле и крови, растрёпанные в разные стороны, тонкие черты лица, когда-то нежные и круглые щёчки, стали такими впалыми из-за вечного голода и потрясений. Молодой, очень молодой, не больше 20 лет. Вальдемар, а именно так звали молодого офицера, не отрывал взгляд от юноши, ощутив в груди странное тепло. — Комендант, отойдем? По просьбе Вальдемара, они отошли чуть дальше и тогда он заговорил. — Откуда привезли тех солдат? –указал он на средний ряд, где как раз был тот русоволосый паренёк. — А-а-а, взвод артиллеристов. Перехватили их поезд, везли стратегические планы в Москву. Выживших немного осталось, только эти. Вальдемар кивнул, после чего спешно пошел прочь от недоумевающего коменданта. *** После выдачи робы и присвоения номеров, было приказано выучить свои порядковые номера до вечера. Будучи ослабленными и замученными, никто не хотел искушать судьбу и все массово принялись учить номера, сидя в бараках на койках. Алексей помогал товарищам, так как знанием языка был наделён только он. Вечером пришел надзиратель и тогда пленники узнали, что случается с теми, кто не выучил номер. Бедолаге выжгли глаз кочергой на виду у всех плененных, пригрозив, что так будет с каждым, кто будет вытворять вон выходящее из правил. С того момента дни потянулись мучительно долго. Работа была тяжёлой, за неповиновение, или того хуже, сильную слабость, били, жгли, пытали до смерти. Выживших вновь отправляли работать, где они умирали от побоев и полученных травм. Вскоре выяснилось о проведении псевдомедицинских экспериментов, поэтому заболевать, получать травмы и тому подобное было равносильно смерти. Никто не возвращался после опытов, которые проводились под руководством коменданта, оберфюрера, убийцы и фашиста Германа Пистера в одном лице. Алексей исхудал ещё сильнее, а простуда, поразившая его, не давала покою. Страх был, что могут заметить, отправят в санчасть, а там… Нет уж, лучше умереть в бараке, чем у доброго дядюшки со скальпелем в медицинском блоке. Благо, молодой организм справлялся с простудой, пускай нагрузки причиняли ему боль и он вновь начинал болеть. Однажды, когда мужчины мылись в банях, юноша как всегда мылся в одежде. Не снимал портки и повязку с груди. Многие не снимали одежду с целью отстирать ее хоть таким образом, поэтому вопросов к юноше не было, но иногда в душевой отсек приходил надзиратель, который не поощрял таких методов, считая что «русские свиньи» должны выглядеть соответствующее и запрещал стирать одежду. Вот и сейчас, придя сюда, он увидел это зрелище. Заставил снять, а парень вникакую. Высокий надзиратель-амбал схватил за тонкие запястья мученика и стал срывать с него бинты, как бы тот не кричал и не сопротивлялся. — Это что такое?!.. Как это понимать? Заступиться никто не мог. Это означало бы бунт и страшно подумать, что бы могло случиться. Поэтому жизнь юнца в данный момент зависела только от него. *** — Убей сразу же, чего ждёшь?! –трепыхался он и кричал, стоя в одних портках на морозе, и пытаясь выдернуть руки из захвата. Амбал держал его и показывал сонному коменданту грудь парня, указывая на необычную форму сосков, тонкие ребра, узкую талию и широкие тазовые кости, которые скрывались за балахоном робы. Комендант рассматривал мальчонку и неожиданно ухмыльнулся. — В санчасть его, живо. Я сейчас подойду. Услышав это ужасающее слово, а затем дополнение к нему, юноша часто задышал от ужаса, сильнее стал дёргаться, но удар в голову лишил его чувств. *** Комендант вошёл в кабинет, где на высокой кушетке лежал потенциальный омега со связанными руками, заведенными назад и ногами, широко разведёнными в сторону. Алексей от такого унижения, страха и неприязни ощущал, как по щекам идут слезы. Врач пробегался глазами по обнажённому телу, надзиратель держал за руки юношу, а комендант ухмылялся при виде этого. — И как такая птичка умудрилась залететь к нам? Почему сразу не сказал, кто ты? Мы бы нашли тебе работу полегче. Значительно полегче и специально для тебя. Жил бы в роскоши и не тужил бы. Алексей шикнул, хотя и не понимал смысла слов. Что он знает об этом? Ничего, абсолютно ничего. Врач трогал руками грудь, надавливал на низ живота, больно щупал его, обеими руками стискивал внизу тонкие стенки живота, что-то показывая и рассказывая коменданту. Парень не слышал, было слишком больно, неприятно, стыдно и страшно. Неожиданно ноги развязали, а надзиратель помог пареньку повернуться на живот и приподнял таз. Омега стал брыкаться, за что амбал прижал его со спины грудью в стол, а таз приподнял выше. В следующую секунду он сдавленно закричал, подался вперёд, ощутив боль там, внизу. Ноги задрожали, на глазах навернулись слезы от такого унижения. Врачу было достаточно надеть перчатку, смазать пальцы и ввести один, чтобы доказать невинность паренька и чрезмерную чувствительность. В следующий момент амбал отпустил его, повалив на бок и накрыв одеялом по приказанию врача, который отошёл к коменданту. — Что скажете? Он бы мог сгодиться для этого опыта, как и было задумано ранее. Вы как раз возмущались, что из женского концентрационного лагеря вам не могут прислать женщину для опытов. Но у нас есть лучше экземпляр — девственный омега, молодой и нетронутый, более-менее здоровый. — Этот опыт не одобрили, он был запрещён.–сомнительно сказал Пистер, находясь на грани согласия с проведением экспериментов. — Никто не узнает! Ведь никто и не знает, что в лагере есть омега. Это будет проводиться без лишних глаз. Комендант усмехнулся. — А ты сможешь? Возраст то у тебя не тот… Да и у меня, конечно же. — Ваш племянник. Он единственный знает о экспериментах, заодно молод и сможет с этим справиться. Ему в наслаждение, нам для исследования. — Я поговорю с ним. А мальчонку держи на привязи, чтобы не сбежал. Заодно надо привести его в форму. Не думаю, что парень, страдающий дистрофией сможет понести без дальнейших проблем. Распорядись о том, чтобы его откормили, вымыли и внушили, что все хорошо. *** — Ты себя слышишь?!.. Ты же знаешь, что я против каких-либо опытов! Я говорил тебе, и не раз. У вас сотнями умирают люди от ваших экспериментов, а теперь вы пошли на самые радикальные методы! Кто этот мальчишка? Откуда он взялся? Только не говорите, что вы выкрали его… — Нет, этот сучонок прикидывался альфой, служил в артиллерийском полку, пока вагон их... Вальдемар поднял глаза, оторвавшись от своих дел и заставил умолкнуть собеседника. — 508 номер, не так ли? Как же его звали… — Алексей, но это не важно. Что ты скажешь? — Алёша… –на момент он задумался, притих, после чего недовольно продолжил.– Вы калечите не только людей, но и играете с их судьбами. Сначала психологическая травма и боль, опыты, эксперименты, а потом что?.. Какая мать отдаст своего ребенка на растерзание, даже если этот ребенок от насильника? — Упрямый сукин сын! — Не смей так общаться со мной! –рыкнул Вальдемар, вскочив из-за стола.– Я не буду этого делать, не стану… — Все на плечи дядюшки, не так ли? Ну-ну… Вальдемар искосо глянул на него, понимая в чем дело. Казалось бы, будто тот блефует, но проверять это не хотелось. — Ладно. Но ему ведь нужно время, чтобы окрепнуть? Когда это время пройдет, я приду к нему. *** Его поселили в дом врача, который пытался откормить хоть немного мальчишку, но тот брыкался, сопротивлялся, не ел. Тогда усилено в него пихали еду надзиратели, ставшие ему няньками. Его вымыли как следует, дали жилье и теперь он спит на мягком и теплом, дали одежду и еду, но какой ценой и ради чего? Он ведь знал, что это все не так просто, он им нужен для экспериментов, но каких? Он пытался сбежать, но все было тщетно. Надзирателям было запрещено его бить и калечить, поэтому как бы он их не выводил, чтобы его убили, они ни в какую с ним не вступали в схватку, зная что это провокации. Спустя две недели ему стали давать препараты, которые он благополучно выбрасывал. Врач сразу понял, в чем дело и теперь лекарства были только в жидком виде, и только насильно заливались в рот. А спустя три дня после приема этих лекарств, он впервые спустя 8 месяцев ощутил ту боль, которую боялся больше всего. Низ живота неприятно сводило от судорог и схваток, таз болел до жалобных криков, тело горело, а стоять, а уж тем более ходить, не было сил. Тогда надзиратель по приказанию главного врача и комендата отнес юношу в дом молодого офицера, прямиком в спальню. К вечеру, когда Вальдемар вернулся во временное жилище, он ощутил этот запах. Тот самый запах, который он украдкой ощутил тогда, на построении военнопленных. Только сейчас этот аромат был сильнее, настойчивее. Он прошел в спальню, перед этим встретившись в коридоре с комендантом. — Он ждёт тебя. — С ним все в порядке? — А ты волнуешься? –подозрительно спросил тот. Он молча глянул на него с какой-то особой злобой, но чтобы не казаться подозрительнее, прошел в спальню и запер дверь. Оглядывая комнату, которая была в теплом полумраке, он заметил юношу в самом углу комнаты. Тот сидел, укутавшись в одеяло. Дрожал, но сквозь страх смотрел такими смелыми глазами… На момент Вальдемар осознал, что не знает русского, оттого растерялся и произнес на немецком тихонько. — Не бойся. Выйди ко мне.–жестом он указал подойди к нему. С трудом он держался, ибо запах течной омеги был слишком прекрасен. Паренек молчал, не двигался. Вальдемар вновь повторил то же самое и принялся к нему идти, из-за чего юноша злостно крикнул на немецком. — Не подходи! Не приближайся! — Значит ты говоришь по-немецки? — И что с того?.. — Ты все понимал и слышал тогда, понимаешь и сейчас. Я поражен тем, что ты ни разу не выдал себя. Столько смог узнать… — Я что, дурак что-ли? Я и сейчас бы молчал, но жить мне не долго осталось. Поэтому я успею перед смертью сказать, как я вас всех ненавижу! Вальдемар понимающе кивнул, после чего отошёл и сел в кресло, начиная наблюдать за жертвой. — Чего ты ждёшь? Давай, нападай!.. Ну же! –от отчаяния и страха кричал он. — Ты умный парень, не стал бы вести себя так глупо, но… Что это у тебя в руках? Покажи. Алексей смутился и сжался от того, что его раскусили так быстро. — Умудрился украсть скальпель у доктора Шульца? Как он ещё не спохватился его… Юноша молчал, смотря на собеседника с подозрением. — Алёша, я не обижу тебя.–сказал мужчина, забавно коверкая имя. — Тогда убей. Сбежать я не смогу, возвращаться обратно в лагерь равносильно мучительной смерти, проводить надо мной эксперименты я не позволю. Освободи от мучений, прошу. — У тебя кто-нибудь есть дома? Кто тебя ждёт? Алексей растерялся от такого вопроса. Неужели складывался разговор по душам? — Мама. — А отец? Братья, сестры… Или кто-то, кто близок по-особому? — Только мама. Вальдемар свёл брови к переносице. Значит единственный сын у матери, такой молодой и не видавший жизни человек, не испытавший ничего, кроме горя и боли. — Я помогу тебе сбежать. — Чего? –оживился паренёк.– Обманываешь, не верю… — Поверь мне. Я сделаю все, чтобы помочь тебе. *** В час ночи с территории лагеря выезжала машина с телами. Не всегда крематорий успевал переработать огромное количество мертвецов, поэтому некоторые вывозились за пределы лагеря. Вальдемар, будучи молодым офицером и имеющим не так много привелегий, придумал план заранее, как можно вывести мальчонку из лагеря. Машину с шофером, да ещё надёжным шофером, ему не дадут, поэтому он решил, что юноша отправится вместе с убитыми в крематорий, где его перехватят уже знакомые ему сослуживцы и помогут покинуть территорию. Проблема была только в одном — течка, которую вызвали с помощью медикаментов. От паренька за версту пахло луговыми цветами и медом, что сам Фогель сходил с ума, едва держался, чтобы не согрешить с омегой. Алексей в свою очередь тоже испытывал подобие слабости при виде этого мужчины, отчего искренне не понимал, что с ним происходит. — Значит, только так можно выбраться? — Да, прости, иначе никак… — Да ты издеваешься? Это хороший план, только так получится остаться незамеченным. Но что ты хочешь взамен? — Я?..–Фогель растерялся как мальчишка. А что он хотел? Наверное свободы для этого юноши. Что-то большее вряд-ли возможно, хоть и понял он в тот день, что любовь с первого взгляда, все же, существует. Они граждане двух враждующих государств, два разных человека, и удержать рядом с собой мальчишку не получится. Да даже если и вышло бы это, рано или поздно к нему бы пришли со словами, что он портит арийскую кровь с этим безродным русским. Сначала убьют «безродного», а затем его. Да и парень настоящий войн и защитник, не стал бы иметь с ним дел, а идти против чьей-то воли, быть насильником и захватчиком Фогель не желал. С каких сторон не рассматривай, все равно будет мрачный исход. –вернись домой живым. Постарайся, пожалуйста. Алексей распахнул уста, окончательно растерявшись. — Почему ты помогаешь мне? Ты не подставишь меня? Здесь есть какая-то загвоздка… — Нет, Алёша. Поверь мне, я не желаю тебе зла. Я вообще против всего того, что здесь происходит, но у меня нет власти. А помогаю тебе, потому что…–он помолчал, совсем не зная, какие подобрать слова. Сказать что влюбился? С первого взгляда? Какая наивность… Он и сам до конца не верил в это, а паренёк тем более не поверит.– ты чем-то похож на меня. Не хочу, чтобы ты был мучеником этого режима, как я. — Мученик? Разве ты не на их стороне? — Знаешь, ты наверное удивишься, но не все немцы поддерживают нынешнюю политику. Не все «фашисты», как принято у вас называть немецкий народ. Есть те, кто воюют против своей воли. Алёша внимательно его слушал, опустив взгляд, а после произнес тихонько. — Не знаю почему, но мне хочется тебе верить. Твои слова звучат искренне. По крайней мере, мне так кажется. И все-таки, ты не представился. Как грубо с твоей стороны… — Ах, точно. Вальдемар Фогель. — Как официально, ну надо же.–усмехнулся юноша, сложив голову на колени.– ты выглядишь молодо, а уже имеешь звание штурмбаннфюрера? –указал он на петлицы и лычки со знаками различия. Вальдемар удивился и кивнул. — А ты точно зенитчик, а не шпион?.. Да, мне 26, но как видишь, за боевые заслуги есть чем похвастаться. — Боевые заслуги, пф…–фыркнул парень, а Вальдемар скоро пожалел о сказаном. — То есть нет, Алёш!.. — Проехали. Не начинай. Просто если издеваешься, сразу же убей, не надо тешить надеждой, что ты правда меня отпустишь. — Отпущу, правда отпущу. Но последний вопрос. Сколько тебе лет? Только честно. Алексей закатил глаза. — 18, и что дальше? — В найденных документах указано, что ты на службе с 41 года. Тебе было 16 на тот момент. Как так вышло?.. — Обманул тётку в военкомате. Хотелось служить и защищать родной дом от поганцев с "боевыми заслугами". Вальдемар нахмурился и цокнул, встал с кресла и произнес: — Советую тщательно измазаться трупным разложением. От тебя за версту пахнет течкой. Поэтому ждём час ночи и отправляемся. *** Они спустились через окно на задний двор, ближе подобрались к котельне, где был недалеко морг и дело оставалось за малым — пробраться к машине с телами. Алексею не верилось в происходящее, потому он изредко поглядывал на фрица с мыслью: «А не передумает ли он?» Нет, не передумает. Он дал ему одежду, оружие, поддельные документы, сумку с необходимым вещами и рассказал о нюансах побега. Алексей не знал, как можно отблагодарить его, и перед тем как запрыгнуть в кузов с трупами, схватил за ладонь мужчины и произнёс. — Ты дал мне надежду, что есть среди вас люди… Вальдемар, спасибо. Мужчина глянул на его ладонь и слегка сжал ее, ощущая это тепло руки и слыша собственный стук сердца. — Не за что, Алёша. Вернись домой живым. Он видел, как скрылся паренёк в кузове с телами. Чувствовал, что больше никогда его не увидит. Не верил, что это не мимолётная влюбленность. На утро к нему пришел дядюшка-комендант и узнал о том, что подопытный сбежал. Или все-таки не сбежал? Как этот опытный солдат, сильный, крепко слаженый мужчина, упустил течную, ослабленную суку? Здесь все было предельно ясно, что до одури справедливый и жалостливый Вальдемар отпустил мальчишку. — Ты отпустил того, кто знает обо всем! Ты ведь понимаешь, что будет, если обо этом узнают в Москве?.. О происходящем, о местоположении, о планах. Что ты наделал?! — Не думаю, что об этом так скоро узнают в Москве... Но знаешь ли, тебе запретили проводить опыты над женщинами и омегами. Это делают в других лагерях, но не здесь. Здесь вы тестируете медикаменты и проводите операции, но опыты с выведением «породы», сотворением сверхчеловека, вам запрещено делать. Вам мало было того, что засекретили? Мало того, что случилось ранее?.. — Закрой. Свою. Пасть. Щенок! Вальдемар усмехнулся, видя бешенство дядюшки и отчаяние. Ведь и впрямь, он бы не смог передать своего племянника военному суду за то, что он сделал, ведь узнай суд о задуманном Пистером, его бы первым отправили на расстрел. Получался замкнутый круг. — Пошел вон. — Как долго я ждал этого… — Пошел вон из Бухенвальда, катись на все четыре стороны! Так бы ты мог быть здесь, а теперь отправишься со своими солдатами на фронт, где тебя убьют как собаку. — Зато я не буду прятаться как последний трус за оградой, при этом терзая людей и наблюдая за их мучениями. С тех пор Вальдемар Фогель лишился своего «покровителя» и отправился на передовую, где его ждали дальнейшие приказания от высшего штаба и долгие сражения.