Кровь на снегу

С тех событий, произошедших в декабре 43 года, прошло чуть больше полугода. Алексей смог вернуться на Родину, затем в главный штаб. Это было настоящее чудо, что кто-то смог выбраться с вражеской территории целым, невредимым, с огромным докладом о произошедшем. Юноше были положены почести, награды и отдых, но домой не отпускали. Слишком было рисковано, да и под Ленинградом была не лучшая обстановка, поэтому паренёк так и не смог съездить проведать мать. Почта тоже не доставлялась в те районы и юноша жил в неведении. Он не знал, что там с матерью, от того на душе было больно. А ещё больнее по другой причине… Не хотелось признаваться себе, но Алексей волновался за Вальдемара. Слишком уж тот запомнился ему, запал так глубоко, что мысли о нем согревали душу. Мужчина отпустил его, тем самым вполне мог поплатиться своим званием, местом, а то и жизнью. Этот поступок был настоящим, таким человеческим, и именно это дало молодому парню веру в то, что не все немцы фашисты. Есть и люди, такие как Вальдемар… Юноша вспоминал его слишком часто, от того становилось ещё труднее на душе. Хотелось верить, что с Фогелем ничего не случилось и он смог избежать кары от тех мерзавцев и подонков, что губили целые нации. Так изо дня в день юноша вспоминал своего спасителя и молился за его жизнь. И так пролетело почти пол года… Этим летом Алексею исполнилось 19, но он уже поднялся до звания лейтенанта, был одним из командующих и участвовал в нескольких сражениях. Был несколько раз ранен, но вновь он смог вырваться из хватки смерти. Ещё весной он познакомился с капитаном Фроловым, которого прислали им в связи с гибелью майора Литвина. Тяжело было становиться подчинённым для того, кто смотрел на тебя особым взглядом. Пускай капитан был добрым и понимающим по отношению к своим солдатам, но почему то Алексею он не нравился. Видимо внутренний омега понимал, что происходит, когда рядом с ним находится Фролов и отвергал его, так как выбор был сделан уже давно и явно не в пользу амбициозного капитана. Фролову же молодой лейтенант сразу приглянулся, стоило им увидеться и пожать друг-другу руки, поэтому он решил времени не терять и оказывал знаки внимания. Война войною, а жить как-то надо было, ведь и в столь тяжёлое время пытались строить свое счастье и заводить семьи. Алексей не отвергал, но и согласие не давал. Приятно, конечно, но почему-то тосковал он душевно, и ухаживания, ромашки, и добрые жесты не радовали его. А он и не понимал, в чем дело. Медленно, но верно, приближалась осень 1944 года. Этот год считался по праву освободительным, так как постепенно захваченные земли освобождались от фашистской нечести. Вскоре Красная Армия нацелит свои силы на освобождение европейских государств и покорение союзников Гитлера. Движение было только вперёд, только к освобождению. Оставались последние толчки к изгнанию нечести на оккупированных территориях. В тот вечер Алексей плохо себя чувствовал, хотя капитан, вернее уже майор Фролов, настаивал на том, чтобы он остался в расположении. Но юноша отказался, сказав что это лишь временная слабость, он готов участвовать в штурме. Взрывы, стрельба в самом центре взятого города, штурм главного здания и спустя несколько часов город был взят. Выживших взяли в плен, командующего велено было доставить в штаб для допросов. Фролов получил ранение, не смертельное, но тянуть было нельзя, поэтому Алексей ехал с ним и оказывал первую помощь, чтобы майор не потерял сознание от потери крови к тому времени, как они вернутся в штаб. Всю ночь, пока Пётр спал уже на койке в медсанчасти, Алексей не мог найти себе место. Что-то было не так. Душа не унималась, как и сердце, которое стремилось вырваться наружу. Но почему? Неужели он волнуется за Петра? Нет, это вряд-ли. Он всего лишь его начальник, не более. Но почему же так больно?.. К утру он и сам не заметил, как уснул на стуле, положив голову на край постели к плечу Фролова, который проснулся с первыми лучами солнца и заботливо стал перебирать волнистые прядки отросших, русых волос. От этого нежного жеста не хотелось просыпаться, как будто мама аккуратно пытается его разбудить. Утро в деревне, жаркое лето, завтрак на столе, но юноша вдруг понимает, что этого давно нет. Он открывает глаза, резко поднимает голову и видит глаза Фролова на расстоянии нескольких сантиметров. Паренек отстранился, схватился за голову, чуть не упав со стула. — Тшш, Алёша, ну чего ты так… — Пётр Николаевич, я же просил меня так не называть. — А я просил общаться со мной на «ты». И вновь ты спас меня от гибели… — Я просто оказался в нужный момент, в нужном месте. Я рад, что вы целы. Вам лучше? — Лучше, спасибо тебе.–улыбнулся тепло мужчина и коснулся руки паренька, который опустил глаза в пол, но руку не убрал, хотя и видно было, что слегка отодвинулся. — Ну почему же ты боишься меня? — Не боюсь, что вы, просто не могу. Извините.–и он отпустил его ладонь, спешно встал и вышел из палаты. Душевная боль стала невыносимой. И если говорят о том, что ее не чувствуешь, то эти люди просто никогда не испытывали это в полной мере. Эта боль чувствовалась не хуже физической, особенно когда страдает тот, с кем ты связан узами. *** Пётр уже к вечеру был на ногах. Время не ждало, к тому же, взятый в плен комнадующий наступлением на один из важных промышленных городов, оказался дорогим пленником, который будет отвечать за свои преступления «от» и «до». Захваченный в плен немецкий офицер бо́льшего и не говорил, пока не пришел Фролов Слышны были его крики, угрозы, звуки ударов, но только не голос самого фрица. Он молчал. Час, два, три, а Фролов вышел всего пару раз, и то перекурить. Почему он так был настроен от него выбить информацию? Неужели это был не просто офицер, а кто-то более важный? Алексей стоял за дверью и вновь услышал удар, а затем звук падения и приглушённое «Вставай!». — Он же убьет его.–сказал охране Алексей, но те не отреагировали. Тогда он настойчиво подошёл к двери.–он убьет его, если мы не вмешаемся, и тогда вы ничего не узнаете. — Фролов сказал не пускать тебя. — Тогда я сам войду.–и он нагло открыл дверь, пока охрана долго соображала. В этот момент майор замахивался чем-то тяжёлым. Алексей преградил ему путь, и выставил руку. Удар железным, тонким прутом пришелся на руку, соскользнул и прошел вдоль щеки, образуя царапину, из которой хлынула кровь. Юноша не пошатнулся, даже не шикнул от боли, лишь перехватил прут и отшвырнул в сторону. Фролов находился в шоке, не до конца поняв, что произошло, а увидев кровь, спешно потянулся к лицу, на что Алексей отреагировал молниеносно и чуть отшатнулся назад. — Это уже переходит все границы. Так вы ничего от него не узнаете… — А ты сам то попробуй. Он молчит сутки. До меня его допрашивали, ничего не узнали кроме звания и имени, и то, может информация ложная. Алексей скривил губы, смотря на Фролова с отвращением. После он развернулся к фрицу, что сидел на стуле со связанными руками, оголенной крепкой грудью и опущенной головой вниз. Блондинистые волосы пропитались в крови. Стоял удушающий металлический запах в камере, алая кровь стекала тонкой струйкой на грудь пленника. Юноша почувствовал, предугадал, что Пётр потянет к нему руку, попытается остановить и заодно осмотреть рану, на что он сразу шикнул, предотвращая эти попытки. — Не трогайте меня! Алексей внимательно смотрел на макушку с блондинистыми волосами, втянул ноздрями запах, ощущая сквозь кровавый терпкий, кофейный привкус и корицу. Он уже ранее ощущал этот аромат. Подойди поближе к пленнику, он коснулся ладонью его подбородка и приподнял лицо, после чего обомлел и распахнул уста. На него смотрели знакомые голубые глаза. Правая часть лица была полностью повреждена. В глазу лопнули сосуды, из носа шла струйка запекшейся крови, разбита скула, лоб, губы. Изуродован от побоев… Крепкая грудь, руки, торс покрыты продольным синяками и садинами от металлического прута. Алексей молчал, смотря ему в глаза, а после услышал тяжёлый вздох со стороны мученика. Он тоже смотрел с удивлением, распахнул уста с красными зубами от крови, тяжело задышал из-за перебитого носа. — Вальдемар…–прошептал завороженно Алексей, медленно беря его за скулу и смотря с высока с таким удивлением, шоком и…радостью? Правда она была дикой, отстраненной, ибо не верилось в происходящее. — Ты его знаешь? –раздалось сзади. И чувствовалось в этом голосе пренебрежение, злость от того, как Алексей касается этого фрица. Юноша даже не обратил на него внимание, лишь услышал сквозь кряхтение. — Алёша…–и вновь тот самый немецкий акцент, от которого хотелось дурацки улыбаться. Видимо от счастья, что тот его помнит. Но юноша сдержался, ибо это было неуместно. В следующую секунду он развернулся к Фролову злобно отчеканил, будто это был не командир его, не взрослый мужчина, ветеран боевых действий и старший его по званию, а какой-то сопляк-изверг, избивший до такой степени несчастного. — Если мы сейчас же не отведем его в санчасть, я сам изобью вас этим прутом. *** Фролов кричал на него, отказывался это делать, но юноша упорно стоял на своем и в конечном итоге выбил койку для Вальдемара в больничном крыле. — Почему столько заботы, столько волнений? Он убийца, преступник, кровопийца!.. Ты знаешь, кто его отец, кто он такой? Их семейка — знатная и обеспеченая в Германии, главные пропагандисты антисемитской и расистской идеалогии! Сколько погибло от их рук людей, а ты его отправляешь в санчасть! — Он спас меня, помог бежать из концлагеря, хочу отплатить тем же. Хотя бы просто спасением жизни. Разве это не долг солдата? — Алёша, он своими руками погубил сотни, а то и тысячи таких как ты!.. — Не называй меня так! Фролов окончательно слетел с катушек и зарычал. — Этот фриц своим поганым языком назвал твое имя именно так! Как это понимать?!.. Остановись! –схватил он за плечо мальчишку, развернул к себе, прижав к стене.– Это приказ. Что случилось тогда в концлагере? Я знаю, это травма и ты не хочешь вновь вспоминать, но что случилось в тот день, когда ты сбежал? Как он помог? За что помог? Ответ на это вопрос Алексей не мог дать, поэтому молчал и задумчиво смотрел куда-то в бок, но после заглянул в глаза майора и тихо произнес. — Пётр Николаевич, я правда не знаю. Прошу, дайте мне лишь вылечить его, а потом… Я сам узнаю от него все, что пожелаете. Только оставьте его в покое. Я клянусь, что не буду спускать с него глаз и буду наблюдать за ним!.. — Этого ещё не хватало! Ты видел его? Слабость слабостью, а сделать тебе больно у него найдутся силы. Я приставлю охрану к нему, за ним будут следить ежесуточно. — Хотите сказать, я слабее его? Все потому что я… — Нет! О черт, мальчишка! –рыкнул мужчина, после чего стал ходить вокруг да около. Был на взводе от происходящего.– ты сводишь меня с ума своим поведением. За что такое наказание? Алексей пожал плечами, смотря на своего командира. — Пётр Николаевич, охраны не нужно. Правда. Только если за дверью, если вы боитесь не из-за побега, а из-за того что там буду я с ним. Пётр смотрел на него с высока, а после закатил глаза и произнес: — И мертвого достанешь. Ладно. Но прошу… Вернее нет. Это приказ. Будь осторожен. Я не хочу, чтобы этот фриц навредил тебе. Алексей улыбнулся ему и кивнул. — Я постараюсь. Спасибо. И он спешно побежал в санчасть, а Пётр остался один в коридоре, проважая взглядом того, кто посеял настоящий хаос в его душе, заставляя влюбленное сердце трепыхаться в груди. *** Он аккуратно открыл дверь, вошёл в палату и так же тихо закрыл ее. Огляделся, заметив что все койки свободны, кроме одной у окна. Их как раз закрыли решетками, как будто сейчас Вальдемар мог сбежать в таком состоянии. В общем, подготовили палату для «опасного преступника». Он лежал на спине с закрытыми глазами. Тело отмыли от крови, покрыли повязками череп и правый глаз. Глубокие раны на предплечье и бедре подлатали и так же наложили повязки. Юноша аккуратно, чтобы не разбудить, подошёл к постели, оглядел внимательно его лицо, а после едва коснулся ладонью скулы. В этот же миг мужчина распахнул здоровый глаз и уставился на паренька, который слегка пошатнулся и медленно стал убирать руку. — Нет, не уходи, не надо…–произнес он на русском со своим немецким акцентом, попутно перехватывая ладонь молодого человека.– я искал тебя слишком долго. Алексей обомлел от сказанного, приоткрыл уста и вдруг ощутил, как душевная боль постепенно угасает. Понял, в чем была причина, почему он так часто ощущал, что одинок и несчастен, будто он не единое целое, а лишь осколок от чего-то цельного. Парень медленно присел на рядом стоящий стул, обеими руками взял мужскую, грубую ладонь и тихо заговорил. — Почему? Почему ты оказался здесь? Что случилось тогда? — Меня отправили на фронт, но… Дело даже не в этом. В тот день, когда ты покинул концлагерь, я ощутил, будто потерял себя. Я понял, что все время был один и не знал, ради чего жить, ради чего бороться. За что я сражался все это время, я не понимал. За лживые идеалы? За нацизм? Я всегда был далёк от этого, не поддерживал режим, хоть и был военным. Отец был такого же мнения, за что и поплатился жизнью, а я молчал словно трус, пока не увидел тебя. Всегда был недоволен происходящим, но только с тобой понял, что нужно что-то менять. Это наступление было умышленным. Мы знали, что так будет, что меня возьмут в плен. Я хотел добиться встречи с вашими командирами, чтобы…–он замолчал, часто закашлял и схватился за ребра. Алексей спешно взял стакан воды, аккуратно приподнял его голову и помог ему испить из стакана. — Не торопись, у нас много времени, чтобы ты мне все рассказал.–хотелось добавить, что теперь у них целая вечность, но он не знал последствий, и не знал, что будет с этим пленником в конечном итоге. — Я задумывался о переходе на вашу сторону. Не только из-за того, что против режима нашей страны, не только из-за того, что Красная Армия делает прорывы на фронтах и постепенно очищает землю от захватчиков… Я хотел вновь тебя увидеть. Это звучит глупо и наивно, и ты можешь подумать, что я пытаюсь сейчас спастись, окутав тебя пеленой сладостных речей, но это не так, Алёша. Парень закрыл глаза, ощутив странный поток эмоций. Он искренне ему верил и в глубине души рад был слышать эти слова. — Я верю тебе. –улыбнулся он ему легонько, а после прижался щекой к его ладони и закрыл глаза, впервые ощущая какое-то умиротворение. Вальдемар в свою очередь любовался им со стороны, словно перед ним не человек, а произведение искусства. Неожиданно в палату вошла медсестра, от чего паренёк резко отстранился, но руку мужчины не отпустил. Вскоре, после смены повязок и введеной дозы обезболивающего, она глянула на молодого лейтенанта и произнесла с придыханием, думая что фриц уснул младенческим сном и не слышит их. — Не понимаю, почему нам дали руководство нести опеку над ним. Сколько людей погубил, а теперь лежит здесь на мягких перинах… — А кто давал право избивать его до полусмерти? Вы не ответите мне на этот вопрос? Она неожидала такой резкости и суровости со стороны лейтенанта, который злостно сверлил ее взглядом. — Если вам так трудно «нести опеку», отвратительно делать то, что вы обязаны, что является вашим долгом, то с сегодняшнего дня я беру ответственность за его жизнь. А теперь покиньте палату, сейчас же! Женщина спешно удалилась, явно испугавшись поведения паренька. Стоило ей выйти, как юноша медленно перевел взгляд на Вальдемара, который приоткрыл глаз и улыбнулся краешком губ. Алексей смутился, покраснел, понимая что его прекрасно было слышно. — Ты не спишь? — Не могу уснуть. — Мне уйти? Тебе нужно отдыхать, а я… — С тобой мне легче. Не уходи, побудь ещё немного. *** Ближе к вечеру он вышел из палаты и отправился к себе в расположение, где его настиг Фролов. — Где ты был целый день? Тебя не видели ни на построении, ни на собрании. — Я был занят. Извиняюсь. Больше такого не повторится. — Я не ругаю тебя, а спрашиваю, где ты был. Алексей остановился и устало вздохнул, понимая что майор не отстанет от него, если он не доложит ему. — Я был в санчасти, с ним. Ему плохо, оставлять одного нельзя… Фролов прошел перед ним и закрыл дверь в расположение, дабы парень не убегал от разговора. — Что значит «нельзя оставлять одного»? Он что, сосунок малолетний?! — Вы избили его, чуть не убили. Вы хоть понимаете?.. — Отставить, солдат! Твоя обязанность слушать мои приказы и выполнять то, что прописано в уставе! Ты сегодня нарушил ряд правил, но я закрою на это глаза и скажу одно, что впредь в санчасть будешь ходить только если с тобой что-то случится, ты меня понял? — Это и есть устав? — Это мой приказ! — А если прикажете сброситься с крыши, я тоже должен буду это сделать? — Не преувеличивай! — А вы не отдавайте такие идиотские приказы! В чем дело? Почему вы так недовольны этим? Поймите, это долг. Жизнь за жизнь. Он спас меня тогда, а я спасу его сейчас. Разве бы вы поступили не так же? Пётр утих, поджал губы недовольно. Значит согласен с молодым подчинённым. — Он же фашист. Убийца, насильник!.. — Он мог тогда изнасиловать меня, убить, покалечить, но как видите, я стою здесь перед вами, живой и невредимый! Признайтесь же наконец, что вы просто ревнуете и хотите защитить меня. Но защищать не надо, я знаю этого человека, он не причинит мне зла. Мужчина вновь шикнул, едва сдержался чтобы не зарычать на упрямого омегу. Любил ведь его, вот и волновался, злился как черт, кричал на него. Любовь зла, не иначе. — Я делаю исключение только из-за уважения к тебе. А теперь иди. Алексей благодарно кивнул и спешно пошел в расположение, думая о том, чтобы скорее настало утро, чтобы вновь увидеть Вальдемара. *** Он всегда приходил не с пустыми руками. То плоды дикой яблони притащит, то чутка сделает запасов орехов и прочих сладостей. Редкость, но бывало, и все это доставалось Вальдемару, который прекрасно понимал, что паренёк отдает ему последнее. Он читал ему книги, рассказывал последние новости, но аккуратно, ведь Фролов всегда ему твердил: «Не расслабляться рядом с фашистом!» И парень доверял Фогелю, но все же пока не говорил сути, ибо он сейчас пленник, враг их. Но только не для него. — Ты быстро изучил русский. Но как? Расскажи, как ты жил все это время. — Советские военнопленные. Я все больше и больше общался с ними, проникался их историями, рассказами о вашей Родине. Узнавал о вашем менталитете, о людях, о национальностях, о праздниках и традициях. И знаешь что я понял? Вы цените каждый момент, умеете радоваться простому, даже казалось бы, самому обычному явлению. Вы умеете жить. Это похвально.–произнес он с таким восхищением в глазах.– Ваши люди умеют сострадать, чувствовать, любить. Вы наделены такими качествами, которыми должен быть наделён каждый человек на этой планете. Вы всегда стремитесь к высотам. Не боитесь трудностей, у вас есть сила духа, воля, упорность, вера в будущее и свои идеалы. Если бы наш народ был такой же, то страшно бы представить, на сколько затянулась бы война и каков был итог.–он на момент умолк, а после продолжил.– Вас с детства учат взаимовыручке и доброте. Вы никогда не оставите никого в беде, пожертвуете последним. Я видел много советских солдат, видел русских матерей с детьми, стариков и подростков. И все как один, все сплочены, все друг за друга. Ваше поколение — это поколение кровопролитных войн и революций, голода и разрухи, бедности и горести, несчастное поколение, израненное. Но не смотря на все это у вас есть силы бороться и идти дальше, не оглядываясь назад. Вы творцы своей судьбы, строители нового мира, где было бы спокойно вашим детям. Жертвуете своей молодостью, жизнями, и все во имя счастливого будущего для последующих поколений.–он привстал и повернулся к окну, смотря на редкие лучи закатного солнца, что пробивались сквозь сосновые деревья.– Поэтому советский народ не покорить, его на завоевать, не заковать в цепи и кандалы. Он свободолюбивый, непокоренный, непобедимый. –он повернулся к юноше и заглянул в его зелёные глаза. Алексей смущённо отвёл взгляд, как вдруг ощутил ладони мужчины на своих руках, от чего резко повернулся и глянул в его глаза. — Если бы наш народ был таковым… Кто знает, как бы сложилось дальше. Я только что объяснил тебе причину того, почему я хочу примкнуть к вашим рядам. Не из-за того, что наше положение бедственное, а из-за того, что я часто задумывался об идеалогии нашей страны, о мировоззрении нашего мира. И я не согласен со всем этим. Был не согласен и ранее, но повстречав тебя… Все переменилось, я будто бы вновь стал видеть. Раньше видел, но с тобой будто полностью излечился от слепоты. И за это время я думал только об этом. Этим и жил. Юноша чутка сплел пальцы рук с его пальцами и улыбнулся краешком губ, после чего ощутил робкий, аккуратный поцелуй в этот краешек губ, отчего едва подался назад, смущено захлопал глазами и распахнул уста, пытаясь подобрать слова, но и подобрать было нечего. Смущался, из-за того что впервые чувствует привязанность к кому-то, испытывает чувства, от которых больно и щекотно в животе одновременно. Будто бабочки порхают, но Алексей ненавидел это изречение. Ну какие бабочки, да ещё и в животе? А теперь он понимает, что это за странное чувство, когда слышал от сослуживцев о поганых бабочках в желудке. — Прости. Не хотел смущать. Знаю, я поторопился. Не смог удержаться… Алексей чуть приподнял мордашку, закрыл глаза и так же ответно поцеловал его в скулу, отстранился и спешно стал собираться. — Я засиделся. Пора бежать. Я ещё приду к тебе сегодня, а пока отдыхай. Щеки полыхали от смущения, потому он быстро стремился покинуть палату, чтобы передохнуть и обдумать произошедшее. *** Пётр возмущался и чуть ли не кричал на паренька. — Ты как себе это представляешь? Что я скажу тем, кто свыше? Что немец наплел тебе свою философию, ты поверил, и теперь хочешь, чтобы он вступил в наши ряды? — Да, почему бы и нет? Можно и так сказать. — Издеваешься, я же вижу. — Нет. Вот представьте только. Он может войти в состав разведки. Немец, многие знают его. И не поверят, что наш разведчик! Фролов видел эту выгоду, но возмущался из-за другого. — Алёша, Алёша… Мне всего 31, а седых волос уйма. И знаешь из-за кого? Доводишь ты меня, ой доводишь. — У вас и до меня уже были седые волосы! — А с тобой стало больше! Ладно, я замолвлю словечко за твоего фрица. Но если он выбросит какую-то дурь, я не буду заслонять твою задницу. Расстреляют обоих, защитить не смогу, да и не стану. Сам же притащил его. — Все будет на моей совести, клянусь.