Выскочка

Вернувшись к товарищам со связанной лиходейкой, которую вел на веревке, как совсем, казалось бы недавно, Путяту с его бандой; Аникей с Финистом безоговорочно поразили братьев, и особенно, как и ожидал топорник, удивился следопыт; тем паче, что топорник намеренно, как нашкодившего котенка, ткнул знахаря в его просчет: —Что-то ты нас с толку вздумал сбить, брат Вышень! —торжествующе, чуть не выпрыгивая из штанов, внушительно демонстрируя беглянку, словно она была неоспоримым обвинением, которое Аникей просто из вредности с остервенелым ликованием предъявлял взаимно неприятному ведуну; а неприятным он был для топорника, потому как тот[имеется в виду Аникей] с животной проницательностью остро почувствовал неприязнь, смешанную с враждебностью, исходящую от следопыта едва ли не с первого дня их знакомства Вышень же от бешенства чуть ли не скрипел зубами—да, этот чертов выскочка неимоверно бесил ведуна: заявился и хвастает, какой он лихой, да умный! У Вышеня уж начал пробиваться какой-то рык, отдаленно напоминавший сдавленное рычание; казалось, только одно ничтожное мгновение отделяет знахаря от того, чтобы тот набросился на высокомерного хвастуна; однако, это было вовсе не мгновение, а целая дружина, которая прекрасно ощущала нарастающее напряжение между двумя товарищами, которое окончательно разорвал воевода, объявивший: —Дело сделано, пора бы уж воротиться! Поэтому, дружина, стройся! Выходим по готовности строем! —ратники не медля ни мгновения выполнили команду воеводы, мигом сформировав ровный строй, таким образом, что замыкали его Финист с Аникеем, ведя за собой беглянку; за строем наблюдали идущие в конце воевода и старший дружинник, «начальство», как их несколько насмешливо величали остальные ратники; это начальство-то и надзирало за хитрой старухой вместе с топорником и лучником; двинулись медленно, осторожно, в напряжении ожидая каких-нибудь гаденьких, как и ее мелкий рассыпчатый смех, подлостей от старухи; ратники хорошо уяснили, что старую женщину не стоит недооценивать; чего только стоил ее внезапный бег от них, стоило ей только увидеть дружинников; или ее бестолковые и несколько комичные угрозы; словом, этой шуточной пародии на ведьму никто не доверял; старуха продолжала свои ужимки по по дороге к городу: она вырывалась, ругалась, кричала, плевалась, кусалась и билась в таких припадках, которым позавидовал бы даже профессиональный актер, так, что совсем скоро Аникей, который, по природе своей не отличался особливым терпением, уж паче к этой гадкой, всю дорогу раздражавшей его и поносившей их всех старухе, в отличие от Путяты, который[в смысле Путята] определенно на фоне ее был почти святым, и это не из-за расположения, которым топорник изначально к нему проникся; это просто потому что разбойник шел всю дорогу спокойно и не бесновался, как эта; и вот в как, ой-то момент Аникей накалился до такой степени, что прикрикнул на ведьму: —Долго ты еще будешь бесноваться?! Иди смирно! А то я не смогу поручиться, что ты вообще дойдешь, —последнее предложение горячный топорник прорычал каким-то зловещим горловым утробным звуком, для убедительности, покачав топором; при этом его добрые глаза недобро блеснули какой-то бешеной угрозой, которая таилась в их спокойной и обычно доброй глади; несмотря на грозный тон ратника, старуха только выплюнула очередную угрозу: —Я бы на твоем месте прикусила свой гнилой язычишко! Аникей только, не скрывая издевки, усмехнулся: —Ну-ну, старая, и что ты мне сделаешь? Проклянешь в третий раз? В ответ на провокацию топорника отвратительная старуха так заверещала так, что у всех, кто шел рядом с ней едва искры из глаз не посыпались; при этом уже начинало казаться, что она, действительно, не человек, потому как голосовые связки человека не способны на такие звуки, одним словом, изрядно помотала всем нервы ведьма, даже Годун не отчитал Аникея, после того, как горячный топорник сорвался и пригрозил расправой старухе; в душе воевода полностью поддерживал вспыльчивого топорника. «Ну, пожалуйста, я же говорил, неуравновешенный», —с чувством собственной правоты подумал Вышень в момент, когда топорник кричал на старуху; однако день близился к полудню, а в пути ратники с их старой спутницей были с рассвета; все устали, как от дороги, так и от бесконечных воплей неугомонной старухи, которая, судя по всему, уже просто из вредности верещала, лишь бы не облегчать дорогу ратникам, у которых ныли мышцы от долгого пути, от оружия, которое ратники несли либо в руках, либо на поясе, либо, в случае Финиста, на плечах; солнце, светившее из-за серо-белой сплошной пелены, покрывавшей небо, делало путь еще невыносимее, потому как было жарко, а точнее, душно; поэтому, когда ратники увидели из-за пелены тумана стены детинца, они все дружно облегченно выдохнули, понимая, что, как минимум, от одного раздражающего фактора— мерзкой, незатыкающейся старухи они освободятся.