***
— Зачем ты это сделала?! Хлопок. Девочка хватается за покрасневшую щеку. — Я думала… Я думала, что… — Не смей! — кричали на неё. — Ты же знаешь, что это опасно! — Но разве это плохо?.. — Конечно, плохо! Эти слова слышали они обе сегодня вечером. Одна — от матери, державшейся за живот. Другая — от мудрого, но жестокого наставника. — Соммер, она уже всё поняла, — ворчал Шульц, сидя в кресле, когда единственная на весь дом горничная подала отцу кофе. — И никакого ужина! — мать явно гневалась и срывалась на дочку. — Марш наверх! Эола, скрывая слёзы, но громко шмыгая носом, послушно направилась в комнату, которую дядя Шуберт подготовил для неё. — И никакого ужина! — крикнул Шульц ей вслед, на что Соммер с лёгкой улыбкой кивнула, почти сразу же успокоившись. — Ты нас очень сильно подводишь, Розария! — шипел на девочку в лохмотьях один из разбойников. — Да даже тот паёк, который тебе эта маменькина дочка всучила, того не стоил! Пакетик с едой у неё благополучно забрали — под улюлюканье бессердечных взрослых. — Вольфганг, — шептал другой, более опытный разбойник, правая рука главаря, — если эта девчонка загубит нам «дело», это будет на твоей совести. Мы её тут же швырнем прямо с утёса Звездоловов, ясно тебе? Наставник кивнул и поднял тяжёлые веки на крохотного человечка, который дрожал, грелся у костра в палатке и чуть ли не по крошке ел ломоть хлеба. Розария слышала всё, но тоже посмотрела на него, прижимая свой ужин к сердцу, боясь, будто его сейчас отнимут.***
Через пару дней Розария вновь появилась в Мондштадте, но её кожаная одежда со свежим мехом ягнёнка внутри была обновлена руками одной из разбойниц. Девочка гуляла по городу, с урчанием в животе смотрела на то, как жители кормят бездомных котят остатками свежего мяса, пряталась от рыцарей по узким закоулкам. Забравшись в тайном месте по каменной стене, хватаясь за крохотные уступы, она добралась до дома Лоуренсов и, обойдя весь двор, стала искать чёрный ход. «Дело», о котором говорил один из разбойников — ограбление. И задачей Розарии было либо втереться в доверие семейства падших аристократов, либо найти тайный лаз, определить маршрут, по которому банда обчистила бы дом. С маршрутом ей повезло: каменный особняк Шуберта стоял у каменной стены — значит, можно подставить лестницу. Но где же лаз… — Розария? Маленькая разбойница тут же подняла голову. — Что ты тут делаешь? — Эола говорила с ней то ли с негодованием, то ли с испугом. — Я… — не придумав ничего лучше, Розария выпалила: — Я леплю снеговика! — Снеговика?.. — Да, снеговика! — девочка, заправив бордовую прядь за ухо, стала тут же катать большой снежный ком, чтобы поставить его. — Вот, смотри! Эола осторожно, маленькими шажками, чтобы родители не услышали, где она, подошла к ней. Розария же принялась катать и лепить фигурку из снега — конечно, она, лишённая общения с ровесниками, и знать не могла, что такое «снеговик», но видела издалека, как веселятся дети, проводя за его созданием весь свой зимний досуг. — А что такое снеговик? — поинтересовалась аристократка. — Мама мне не разрешает играть со снегом, он же холодный и мокрый… — А ты не играй, ты смотри! — Розария дула тёплым воздухом на свои маленькие покрасневшие ручки, катала ещё один снежный ком и поставила сверху. Приблизившись к ней, маленькая Лоуренс сняла со своих ладошек перчатки и протянула разбойнице. — Вот, чтобы не мёрзли… Розария была готова принять подарок, но тут же, увидев плащи хозяев дома, рванула прочь, стоило лишь Эоле отвернуться. — Стой! Куда ты?! — закричала она девочке, когда она исчезла. — Эй! Погоди!.. — Ты чего кричишь?! — маленькая аристократка услышала сзади себя голос дяди и тут же замолкла. Родители увидели снеговика — точнее, два снежных кома, которые успела вылепить Розария, — посмотрели на розовые от холода ладони и, сделав выводы, схватили Эолу за руку и потянули её домой — чтобы снова наказать за непослушание.***
Эола снова оказалась без ужина и снова выслушала лекцию о том, что оборванкам вроде этой незнакомки нельзя доверять. Но вместо того, чтобы отправить её в комнату, отец припахал девочку к кулинарным урокам. Повар, тоже работавший на Шуберта, как и горничная, по найму, больно бил лопаткой по рукам девочки всякий раз, когда она допускала ошибку. К концу урока были готовы и говяжью вырезку, и гуляш, и штрудель. Руки Эолы дрожали после возни на кухне, и родители, отправив её в комнату, всё же послали остатки ужина через горничную. В лагере же разбойников было ликование. Пока Эола не видела, Розария изучила через окна содержимое дома и рассказала о нём банде. Рассказала она и о местоположении дома, и об отсутствии чёрного хода. Было решено проникать в помещение ночью, чтобы никого не будить, и обчистить дом Лоуренсов. Взрослые в честь будущего дела выпили из открытых бутылок что-то дурнопахнущее, но, видимо, приносящее им удовольствие. Они с оскалом и явным злорадством обсуждали богачей-толстосумов, но Розария от усталости уже не могла понимать, за что это семейство, которое они хотели обнести, так не любили.***
Когда наступил день «дела», разбойники начали воплощать свой план в реальность. К каменной стене, которая защищала весь Мондштадт от внешних угроз, банда приладила сделанную наскоро лестницу к тому месту, где находился дом Шуберта Лоуренса. Днём её пара преступников укрыла плющом, чтобы рыцари ничего не заподозрили, а ночью — убрали растения. С помощью лестницы пара грабителей забралась по стене и проникла в дом, стараясь не издавать лишний шум. Розарию же оставили на морозе снаружи дома — чтобы та «стояла на шухере», как приказали ей взрослые. Единственное, что освещало комнаты — лунный свет, проникавший через огромные окна с человеческий рост. Вся роскошь на стенах, на столах, в каждой комнате казалась ещё богаче при серебряных лучах. Разбойники злорадно потирали руки. — Сколько тут добра! — шёпотом восклицал один из них. — Да тут, знаешь, — другой осматривал очень старую фамильную вазу, — одну только эту вазу продать — и заработаешь целое состояние! — А кому ты за столько моры эту рухлядь толкать думаешь? — Ну, тем же северянам, — усмехнулся грабитель. — Эти слопают всё, что им скормишь. — Ага, размечтался, — его напарник угомонил его пыл. — Сначала обнесём, а там посмотрим. Оба собирали добычу в пару мешков, которые они притащили с собой. Звон бокалов и драгоценностей, шуршание холстов картин, шорох бархатных ларцов — звуки эти были тихи, но чем наглее становились разбойники, тем громче они шумели. Их шорохи и перешёптывания заглушили аккуратные шажки по деревянной лестнице. Со второго этажа слышался скрип ступенек, но преступники были так увлечены, что не обратили внимания. Затем краем глаза один из них заметил крохотный алый огонёк. — Мне кажется, за нами следят. И огонёк тут же исчез. — Тогда нам стоит дать дёру… — Подожди, возьмём ещё парочку ларцов… — А ну, стоять! Громкий крик — как гром среди ясного неба. На лестнице стоял мужчина средних лет, в руках его — алебарда. — Положили на место. Немедленно! Грабители рванули с места прямо к выходу. Мужчина двинулся за ними, за ним поднялись и другие. — Шульц! Я за тобой! — Шуберт, вызови рыцарей, — гневно кричал его брат, — эти лентяи совсем свою работу не делают! Шульц начал преследовать их до выхода из дома; Шуберт, покинув дом, побежал в другую сторону — к штабу Ордо Фавониус. В дверях осталась беременная супруга, в ужасе смотревшая то на улицу, то на учинённую беглецами разруху. За юбкой матери, держа крохотную, почти растаявшую свечку, стояла маленькая Эола. Она видела, как Розария вместе с грабителями растворялась в пелене ночи. — Маленькая воровка, — ворчала юная Лоуренс. — Я тебе это ещё припомню.