***
С той ночи прошло очень много дней. Возможно, вернее даже сказать, что прошло много лет. За это время по Мондштадту ходило множество слухов. Спустя почти полтора десятка лет банда разбойников, когда-то напавшая на городской дом Лоуренсов и нападавшая и на другие дома, была разгромлена. На следующий день Варка лично привёл незнакомую девицу в церковь и наказал ей замаливать свои грехи и служить здесь — многие мондштадцы верили, что эта незнакомка работала на банду. Но потом город поразил и другой слух: потомица преступного клана Лоуренс явилась в город сама, чтобы бросить вызов самому Варке. В дуэли он уступил ей — но никто, даже сама дочь аристократов, не могли поверить, что он не поддавался. И тогда она вступила в Ордо Фавониус, и мало кто мог понять: действительно ли она хотела исправиться или это лишь способ напакостить — как всегда делали Лоуренсы после падения их клана. Однажды в таверне «Кошкин хвост» посетители в очередной раз увидели пьяную рыцарку. Она допивала уже третий стакан охлаждённого одуванчикового вина, крича на весь зал: — Кто обыгр-рает меня в «Священном призыве», т-тому выпивка за мой щ-щ-щёт! Большинство посетителей проигнорировали её, а завсегдатаи, если и принимали вызов, то уходили с пустыми руками. — Когда она уже свалит?! — ворчала Диона, замешивая для клиентки ещё один бокал. — Эола обычно уходит после пяти бокалов, — вздыхала ей в ответ Маргарита. — Да и до закрытия ещё далеко… В ответ на это барменша только прошипела и гневно распушила хвост, возвращаясь к своей работе. В таверну зашла ещё одна завсегдатайка — поправив митру, монахиня подошла к стойке и сделала заказ у Дионы — и кошечке под пристальным взором Маргариты пришлось снова делать напиток очередному клиенту. Девушка осмотрела зал в поисках свободного столика, но, поскольку сегодня последний рабочий день недели, обе таверны забиты уставшими людьми. Все они — да и она тоже — хотели провести время за бокальчиком чего-то пьянящего, смывающего их печали и открывающими мир веселья. Однако одно местечко монахиня всё же заприметила: за столиком сидела рыцарка с нежно-голубыми волосами и по пьяни кричала, зазывая на карточную дуэль. — О, ты бр-росаешь мне выз-зов? — она развела руками, приглашая за столик. — Пр-рис-саживйсь. Пьяная рыцарка раскрыла коробочку для поля боя, достала элементальные кости и свою колоду — монахиня тоже, потянувшись к карману, вынула чехол для карт. Затем бросившая вызов девушка взяла монетку моры и показала соседке по столику: — Лепесток? Решка? — Решка. Монетка, подброшенная над ними, упала на ладонь в чёрной перчатке — на ней видна цифра «1». — Р-решка, значит-с… Монахиня и рыцарка по очереди сначала брали по пять карт из своих колод, а затем бросали кости. И, если первой выпадали все нужные элементы, да и рука её оказалась достаточно хорошей с её колодой, то у второй вся удача, которая была в дуэлях с другими, словно испарилась: то элементы даже после повторного броска не те, то на смену хода не хватало кубиков… В конце концов, рыцарка дуэль проиграла: — Д-да я т-тебе это припомню! — зашипела она, с трудом удерживая себя от криков. — Помини моё слово! — С тебя причитается. Как обещала, — с коварной ухмылкой отвечала монахиня, — с тебя выпивка. — Гр-р-р… Победительница с превеликим удовольствием выпила бокал вина из волчьих крюков и валяшек. Запал от игры усилился жаром от алкоголя, который приятно растекался по её горлу. — А я могу узнать имя столь пр-рекрасной дуэлянтки? — хихикнула монахиня. — Эола Лоуренс… — произнесла пьяная рыцарка на удивление чётко. — А т-ты?.. Монахиня, едва услышав имя, сглотнула подступивший комок. — Розария. — Р-Розария?.. — повторила Эола за ней. — З-знакомое им-мечко… И прежде, чем Лоуренс осознала, кому она проиграла дуэль и оплатила напиток за свой счёт, девица в митре исчезла из таверны. — С-стой! А ну с-стоять! — она выбежала вслед за ней. Но в Мондштадте была уже ночь — и чёрные монашеские одеяния легко растворились в сумерках. Слышен лишь шорох в кронах деревьев да нежный ветер, какой дует лишь ранней осенью. Он смягчался от камней, нагретых палящим солнцем, но был немного прохладнее и свежее. Эола обросила взглядом черепичные крыши, осмотрела балконы — но Розария исчезла без следа. — Ах ты… М-маленькая воровка!.. Она понимала, что искать её теперь совершенно бесполезно, тем более в таком состоянии, и направилась в казармы рыцарей — Эола предпочитала их уюту роскошных постелей в поместьях Лоуренсов.***
На следующее утро рыцарка Морская пена должна была вступить на смену с полудня. Перед этим Эола всегда проводила привычные ритуалы: в её задачи входило посещение действующего магистра и уведомление его о проделанной смене, а затем — заступление на свою смену. Она цокала каблуками по ступенькам, неспеша поднимаясь к зданию Ордо Фавониус, не здороваясь с встречными людьми (девушка и не здоровалась, если с ней не здоровались первыми). Положив ладонь на деревянную дверь, Эола почувствовала слабые вибрации: похоже, там уже не спали. Она вошла в здание, лёгким кивком встретила несколько дежуривших рыцарей и постучалась в кабинет действующего магистра. — Войдите! — послышалось из-за неё. Перед собой Эола застала следующую картину. В кабинете за столом действительно сидела Джинн: она здесь уж точно на привычном месте. Но напротив неё, на подставленном к рыцарке Одуванчику стуле, скрестив ноги, находилась Розария. В её когтистых руках была какая-то записка, которую та до этого усердно читала. — Доброе утро, — проворчала Лоуренс, положив руку себе на бедро. — И давно ты сюда приглашаешь воровок? — Ах, Эола, — выдохнула Джинн, — я не ожидала тебя сегодня так рано… Розария же ничего не говорила, только слушала, как две рыцарки обсуждали её. От слова, произнесённого потомицей свергнутой аристократии, ей, безродной девице, сделалось нехорошо. Разумеется, она права, ведь Розария помогала грабителям с наводкой. Но почему от этих слов она ощущала обиду?.. — Ты же знаешь, что на фестиваль вина вернулся Мика? — Джинн пыталась объяснить ситуацию. — Да, — кивнула Эола, — я слышала об этом от Кейи. — Он читал письмо Варки из экспедиции, — продолжала действующий магистр, указав на монахиню, державшую письмо так крепко, будто вот-вот порвала бы, если бы его попытались забрать. — Я пригласила Розарию после праздников, чтобы передать это письмо ей. Эола посмотрела на них обеих, переводя взгляд то на одну, то на другую девушку. — Я… Раз уж ты пришла, я дала бы прочесть письмо и тебе. В воздухе висело заметное напряжение. Эола и Розария глядели друг другу в глаза и, словно две дикие кошки, были готовы напасть: брови аристократки заметно дрожали, и её лицо кривилось от переполняющего негодования, а крылья носа монахини приподнимались, будто бы та готова зарычать и зашипеть. Джинн же, чувствуя, что её объяснения мало помогали ситуации, уже готовилась разнимать их в случае, если драка окажется неизбежной. — Доброе всем утречко! — в кабинет вошла Лиза, держа в руках аккуратный фарфоровый чайник. — О, у нас все гостьи в сборе? — Лиза? — остальные девушки тут же посмотрели на неё с нескрываемым удивлением. — Оу, неужели наша прекрасная Джинн забыла, что сегодня у нас ежемесячное чаепитие? — хихикнула библиотекарша, поставив чайник на стол к Джинн. — И наши прекрасные дамы тоже приглашены, кстати. — Нет, спасибо, — Розария положила письмо Варки туда же и вскочила со стула. — Я в подобных мероприятиях не заинтересована. — Я тоже откажусь, — Эола направилась к выходу, — мне сегодня на смену заступать. Лиза тут же с хитрой улыбкой схватила обеих за запястья. И монахиня, и аристократка вздрогнули: через ткань их одежды ощущалось статическое электричество. Поняв, что к чему, они обе тут же передумали: — У вас на чаепитие полчаса, — в испуге проговорила Эола. — Если вы не скажете об этом дьякониссе, то я вся ваша, — недовольно заворчала Розария. — Вот и договорились! — радостно заявила Лиза. — Розария, милая, не поможешь принести десертницы и фруктовницу? Монахиня кивнула, вырвала свою руку из хватки библиотекарши и направилась за ней. Как только Лиза и Розария покинули кабинет магистра, Джинн вздохнула и с заметной усталостью села обратно в кресло, потирая пальцами внутренние уголки глаз. — Эола, послушай… — Слушаю, — Лоуренс тоже почувствовала слабость в ногах, но на стул сесть не осмелилась: вместо этого она положила руку на бедро и слегка накренилась на одну ногу. — Что ты мне хочешь сказать? — Банду, которая напала на дом твоего дяди, — Джинн начала вторую попытку объяснения, — рыцари разгромили ещё несколько лет назад. Варка лично привёл Розарию в город и оставил на службе в церкви. — И? — Она там находилась не по своей воле. Он пробовал навести справки на её происхождение и выяснил, что Вольфганг, главарь банды, забрал её ещё совсем маленькой, до этого перерезав всю её семью. — Убил семью, но пожалел дочку? — уточнила Эола. — Ты это имеешь в виду? — Да. Прошу, войди в её положение, — попросила Джинн, устало подняв глаза. — Подумай, в каком положении там пребывала Розария… Рыцарка Морская пена действительно все эти годы считала, что Розария стала разбойницей по своей воле: родители были в банде, а она была с ними; затем, вероятно, влюблённая в бунтарский дух, она оставалась бы с грабителями из романтики разбойничьей жизни. Но всё же Эола понимала, что её мысли, увы, ошибочны и созданы пеленой гнева, испытанного к первому предательству от постороннего человека. Маленькая воровка была первой из простолюдинов, кто заговорила с ней, девочкой из ненавистного всем рода древних аристократов — и, похоже, это предательство осталось глубоко на её сердце. Эола облокотилась на спинку стула в раздумьях. Всё же Розария, вероятно, занималась грабежом не просто против своей воли, но под угрозой смерти. — Я думаю, вам нужно поговорить об этом, — Джинн добавила это, услышав приближающиеся шаги. В кабинет снова вошла Лиза, следом за ней — Розария, которая привезла сервировочный столик с несколькими этажёрками, наполненными едой, и четыре фарфоровые чашки, взятые явно из того же набора, что и чайник. Она выгрузила всё это на стол, с которого Джинн спешно убрала бумаги. Затем монахиня ненадолго ушла, но вновь вернулась с ещё парой стульев. — Присаживайтесь! — пригласила Лиза и наполнила чашки горячим напитком, после чего сев в кресло недалеко от Джинн. Эола и Розария заняли стулья, которые принесла последняя. После этого Лоуренс взяла черничную тарталетку и немного откусила, запив чаем. Монахиня же, заправив одну из бордовых прядей за ухо, потянулась к тирамису. — А теперь давайте расслабимся, — произнесла Минчи, подняв чашку с чаем обеими руками, — и мирно побеседуем… — О чём? — тут же спросила Эола. — О жизни, о работе — да о чём угодно! Лиза во время чаепития старалась сделать обстановку менее разряженной: она рассказала о том чае, который они сейчас пили, о деревне Цзяоин, откуда она заказала его по пути домой, о своём отпуске в Сумеру и встрече со старыми знакомыми из Академии. Пурпурная ведьма показала посуду, которую купила в стране дендро архонта для Джинн, поделилась впечатлениями о танце некой рыжеволосой девицы на Большом базаре. Остальные же внимательно слушали её и делились своим мнением. Розария, успев попробовать разные виды чая в том числе в тавернах, по достоинству оценила напиток из Ли Юэ, отметив привкус нектара глазурной лилии. Джинн была весьма смущена тем, что Лиза не забыла о ней и привезла не только большое роскошное блюдо, но и сам сервиз из Сумеру. Однако Лизе не удалось убедить Эолу станцевать на грядущем Луди Гарпаструме, хотя аристократке было интересно узнать о танцах в других странах. Тем не менее, общей цели Лизе удалось достичь: Эола и Розария общались уже более спокойно и мирно. Повлияло ли на них её чаепитие, или это её милая Гуннхильдр натолкнула Лоуренс на некоторые мысли, она точно сказать не могла, но Минчи тем не менее уверена, что маленькие подвижки в сторону примирения они сделали. Аристократка и монахиня тоже обменивались своими мыслями, и чем чаще они невольно вступали в дискуссии, тем дружелюбнее они становились друг к другу. Однако, когда чаепитие кончилось, а сервиз был убран, обе девушки чувствовали какой-то неприятный осадок: то ли они не хотели, чтобы их мирные посиделки заканчивались, то ли, наоборот, они устали от общества как друг друга, но и Джинн с Лизой. Эола заступила на службу, Розария же своей службы успешно избегала весь день. И, кажется, в каждой из них созревало некое новое чувство.