А в Питере ночи холодные

Чего "этого"?... А ведь действительно, чего... Достоевский вздыхает глубоко и раздражённо, натягивает едкую улыбку, наклоняет голову чуть вбок. – А вот чего! – Фёдор рывком задирает широкую штанину, оголяя голень и озлобленно зыркая на промывающего рот товарища. Николай недоуменно оглядывается на костлявую ногу, затем на лицо Фёдора, затем опять на ногу, разглядывает острые щиколотки, на всякий случай пересчитывает все выпирающие косточки, а то вдруг одной не досчитается. – И...и что? – А ты поближе подойди, дружок, – язвительно хмыкает Достоевский и пальчиком приманивает Гоголя, по-прежнему сжимая край штанов. Тот, абсолютно ничего не понимающе и уже не блещущий уверенностью, делает пару шагов вперед и садится на колено, а Фёдор, в свою очередь, едва не стукает его своим коленом по лбу. – Ну… нога, как нога… красивая, – Гоголь задумчиво приложил палец к губам. – Тц…дубье! Царапины видишь? Следы видишь? – Николай притягивает лодыжку поближе к себе и движется взглядом вверх, от чего Фёдор чудом не теряет равновесие, успевая схватиться за дверную ручку, отдергивает ногу. – Ты…ты хотел побрить ноги, но поцарапался?.. При чём тут я? – Белокосый пялится на парня снизу-вверх, все так же преклонив колени. – Ты что, совсем дурак?! Это твоих ногтей дело! Твоих пальцев следы! – Моих?.. – Николай задумчиво замирает, смотрит вниз, в сторону, а далее слегка краснеет. – Нет, блядь, моих. – Так моих или тво- Гоголь был жестоко, грубо и резко перебит такой же костлявой рукой, которая, вроде как, замахнулась на него, но почему-то решила остановиться, зависнув в воздухе, а за тем изнуренно пасть к телу хозяина. – Ну за что мне такое наказание?.. – прошептал хозяин костлявой руки, не менее изнуренный, уткнулся плечом в стену и пораженно скрыл негодование своего лица всё той же смертеподобной ладонью. Николай ахнул, уже собираясь ответить, вытянул указательный палец, но пересекшись с пронизывающим взглядом, он решил отбросить эту затею и последовать поговорке «молчание – золото». С видом скорбного страдальца, белокосый сочувственно уставился на закрытое ладонью бледное лицо. Беззвучно оказавшись на ногах, он тихонько оказался подле Достоевского, по-дружески нецепко ухватываясь за плечо. – Может…чайку? – спустя непродолжительное время его терпение иссякло, и первые плоды словесного потока все же выкрались наружу.