Аддиктивный синдром

Последний семестр юриспруденции заставлял каждого будущего блюстителя закона сходить с ума. Написание диплома, море поточной работы, прохождение практики, не говоря о волнениях с поисками места работы. Я медленно лишался рассудка, понимая, что не сумею выполнить весь объем работы до лета. В запасе оставалось чуть больше трех месяцев, что теоретически достаточно для окончании диплома и всех видов работ, но я не уверен ни в чем. Ни в оставшемся времени. Ни в своих знаниях относительно предметов. Ни в будущем после окончания университета. Ни в самом себе. Ненавижу середину февраля. В особенности четырнадцатое число, когда все вокруг приобретает из прошедшего новогоднего настроения приторный розово-красный оттенок. Пожалуй, я был единственным, кто был одинок в своей группе. Некоторые среди моих одногруппников уже даже окольцованы, остальные же, как минимум, состояли в официальных отношениях, что заставляло всех их с нетерпением ждать день всех влюбленных. Шарики, цветы, конфеты. А ведь это университет. Корпус, где учатся будущие властители права и закона, на день превращался в место для сопливых свиданий. Я ненавидел эту дату, ведь каждый своим счастьем напоминал мне о моем одиночестве. За двадцать один год жизни я ни разу не любил и ни разу не чувствовал себя любимым. Казалось, что я самый одинокий человек в этом мире. Казалось, уже пора забыть о попытках ждать принца. Казалось, пришло время смириться, принять и полюбить единственное, на что я заслуживаю. Вечное беспросветное одиночество. Хотя нет, я не был уж так одинок. В этом мире, пожалуй, все же была одна вещь, ради которой я был готов свернуть горы. И прямо сейчас я шел к ней, несмотря на проливной февральский ливень и бьющий целые сутки озноб. Озноб, но не от холода, а от желания получить больше эмоций. Больше ощущений. Больше того, что заставляло не чувствовать это гложущее душу одиночество. То, что дарило мне незабываемые эмоции и убивало те, которые я пытался забить. То, что любило меня так же сильно, как и я его. То, что не хотело отпускать меня уже больше шести лет… Хорошо знакомая дорога к клубу была затуманенная дымкой в глазах. Слезы текли ручьем по моим щекам, смешиваясь с дождем. Нет, я не плакал. Не помню, когда последний раз делал это при здравом уме. Просто у меня слезились глаза. Постоянно. Ничего более. Перед входом в клуб собралось множество подростков, выдающих себя за совершеннолетних. Я обогнул длинную очередь и направился прямиком к охраннику. Вложив тому в руку несколько последних купюр, я был пропущен внутрь с пожеланием прекрасно провести вечер. А в том, что я это сделаю, никто не сомневался, ведь здесь меня знали все. От охранников до барменов. От официантов до владельца клуба. Едкий дым от кальяна врезался в мое обостренное обоняние. Жар пронесся телом, сменив озноб. Я прикрыл глаза, пытаясь прочувствовать атмосферу клуба, и унять слезливость. Увы, как всегда, я не был в силах сделать ничего из того, что желал, ведь слезы продолжали течь, а разум никак не мог сосредоточиться на возможности получить удовольствие. Так-то я никогда не мог сосредоточиться. В последних шесть лет так точно ни разу, пока организм не получал очередную дозу чудодейственного вещества. Вещества, которое позволяло жить обычной жизнью. Вещества, которое являлось моим единоверным лекарством против всех душевных болезней. Вещества, которое помогало продолжать двигаться вперед, несмотря на хаос в моей жизни… Вещество, которое помогало мне выжить. Я с закрытыми глазами мог пройтись от входа до дальней комнаты на втором этаже клуба — настолько прекрасно знал место, в которое наведываюсь чаще, чем в юридический корпус или домой. Мой обитель. Мое пристанище. Мой истинный дом. По пути кивая знакомым лицам, я поднялся по крученной лестнице вверх, держа в руках сумку с университета, чтобы местные воришки не своровали ноутбук с начатым дипломом. Ну, как начатым. Там был титульный лист, содержание, согласованное с научным руководителем, и даже вступ. Сегодня я планировал написать первый раздел с помощью собранного материала. Или хотя бы начать его. Я сделал три коротких удара в металлическую дверь, а после еще два. С той стороны послышались шаги и уже через несколько мгновений передо мной виднелась лысая макушку Стефана. Мужчина в два раза крупнее меня и, казалось, в два разы выше преградил путь в помещение. — Керн, — констатировал он, смотря на меня сверху вниз. — В последнее время ты зачастил. — У меня диплом, Стефан… М-мне нужно работать. — В прошлый раз у тебя была курсовая, а перед тем еще одна и еще одна, и еще, — укоризненно напомнил тот. Лицо, без единого намека на брови, перекосилось, становясь препятствием на входе в мое убежище. — Так и загнуться можно. А я не хочу потерять клиента. — П-пожалуйста, Стефан, давай без этого… — вздохнул я, чувствуя, как на смену жару снова пришел озноб. Вновь гусиная кожа. Она появилась вопреки тому, что я был одет теплее, чем полярники. Мужчина просверлил меня тяжелым нечитаемым взглядом, но все же отошел от входа, пропуская внутрь. Сегодня здесь никого нет. Оно и понятно: понедельник ведь. Рабочий день. Все приличные наркоманы залегли на дно после вчерашних гуляний и вряд ли вылезут за новой дозой до среды или четверга. Да и сам дилер выглядел не лучше своих клиентов. Пускай Стефан и не принимал, он прилично так выпивал вместе с остальными. Он всегда так делал по воскресеньем и каждый раз недовольно бубнил себе под нос, когда я приходил по понедельникам. Однако, как бы он не хмурился, я знал: он рад меня видеть. Точнее, рад видеть мои деньги. — В прошлый раз ты брал двухнедельную дозу, так почему я вижу тебя спустя неделю, Керн? Ты ведь не ребенок, чтобы не понимать последствия от нерегулярного принятия. Я не хочу снова откачивать тебя, как тогда. Поэтому я и ненавижу чертовых богатеньких детишек без царька в голове! Хах, Стефан будет вспоминать это вечно… Мне только-только исполнилось девятнадцать, когда я впервые попробовал что-то сильнее марихуаны, пускай на вид я выглядел, как потерянный пятнадцатилетний мальчишка. Стефан был тем, кто предложил мне ту дешевую дрянь, а я не смог отказаться. Вернее, не хотел. В свои девятнадцать я мало чего хотел, стремясь забыться в наркотическом дурмане. Та дешевая дрянь и вызвала мою первую передозировку. Стефан, тогда еще только начинающий дилер, не знал, сколько нужно дать такому хилому подростку, каким был я. Слишком большая доза на слишком маленький вес. Судороги. Пена изо рта. Потеря сознания. Если бы тогда опытные ребята рядом, для которых подобное было не впервые, не помогли мне, я бы умер. Лучше бы они не откачивали меня… — Отец… отец с-снова потащил меня на прием… П-правда, Стефан, я не могу пережить это сборище н-ненормальных на здоровую голову… — А-а, — протянул понимающе тот, почесав затылок, будто там что-то росло. — Я бы тоже не выжил на этих ваших аристократических тусовках. Полное скукотище. Я упал на свой любимый диван, подальше от окон и какого-либо источника света, кроме приглушенного светильника на стеклянном столике. Рядом еще несколько таких же больших и безумно мягких диванов с кальянами на столиках, а вдали виднелся небольшой бар. Кто-то называет это место вип-комнатой клуба, но оно не больше, чем наркопритон. В подобное заведение на отшибе всякой цивилизации для нормальной молодежи, желающей немного выпить и погудеть, нет причин переться. Но вот для таких же наркоманов, как я, тащиться за полгорода по дозу — пустяковое дело. Через несколько минут ко мне пришел Стефан, умостившись напротив. — Это все, что у меня осталось для тебя со вчерашнего дня. Остатки фена. Больше не будет аж до пятницы. Пакетик с тремя маленькими кругленькими таблетками оказался у меня прямо перед носом и тело моментально потянулось за желаемой дозой. — Не-а, — Стефан отвел руку, забирая столь желанный мною пакетик. — Деньги вперед, Керн. Я округлил глаза. За все года это впервые, когда мужчина просил о деньгах наперед. Стефан, фамилии которого я так и не узнал, был моим первым и единственным наркодилером. Естественно, будучи подростком, что боялся попасться жестокому отцу в своей зависимости, я сменил десятки дилеров, но остановился на Стефане, так как тот никогда не требовал с меня мгновенную оплату из-за случая с передозировкой, в которой он по сей день винил себя. Я без стыда пользовался его чувством вины, ведь, как известно, у наркоманов нет чувства стыда. И я его не чувствовал. «Похоже, больше Стефан себя не винит», — констатировал я, вспоминая, сколько у меня с собой и хватит ли на все три таблетки. — Стефан… — начал я умолять его, но мужчина перебил меня, выставляя руки вперед. — Нет, Керн. Даже не проси. Тебе уже не девятнадцать, а я не начинающий дилер, едва ли не убивший ребенка. Я не хочу выделять тебя среди остальных клиентов. — Но Стефан… Я-я ведь всегда платил. Ты ведь знаешь, что у м-меня не может быть проблем с деньгами!.. — предпринял я еще одну попытку, как всегда запинаясь в каждом предложении. Больше трех суток без амфетамина делали меня до ужаса неуверенным в себе человеком. Делали меня тем, кем я на самом деле являюсь. Слабый. Никчемный. Никудышный. Бесполезный. Никому не нужный Отто Керн… — Нет, парень. Я уже все решил. Тем более, как ты сам говоришь, у тебя не должно быть проблем с деньгами, не так ли? Для тебя это вообще не проблема. Попроси у папочки побольше, делов-то? Да, Стефан прав. Он конечно прав, но сейчас в кошельке у меня не хватило бы даже на одну дозу. На улице глубокая ночь и снять деньги просто негде. Банкоматов в подобной глуши не существует, а отделение нужного мне банка откроется лишь утром. До того времени я просто загнусь. Расширенные зрачки. Слезоточивость. Насморк. Озноб. Жар. Гусиная кожа. Бессонница несмотря на поздний час. И тягучая боль в каждой мышце. Ломка уже подступала. Я прекрасно знал, что до утра просто не смогу остаться в сознании. Еще несколько часов и я буквально превращусь в овоща, не узнающего самого себя. Овоща, молящего у любого прохожего о дозе, унижаясь и забывая о собственной гордости. Вот реалии жизни наркозависимого. В них нет ничего прекрасно и идеализированного фильмами или сериалами, когда дело касается реальной составляющей, а не несколько часовой эйфории после принятия. Но мне поздно отказываться. Я уже зависим, и не собираюсь расставаться с тем единственным, что делает мою жизнь красочней. Даже, если это значит, потерять собственную гордость и себя самого. — П-пожалуйста, Стефан… Это д-действительно последний раз. Клянусь, я принесу тебе деньги на д-днях… Мужчина посмотрел на меня испытывающим взглядом, прищурившись. — Ладно, Керн, но только ради нашей давней дружбы. Этот раз — последний без полной оплаты. Я быстро закивал, соглашаясь со Стефаном. Думаю, он и сам понимал, что все клятвы наркомана на грани ломки не значили ровным счетом ничего, но все же отдал мне пакетик с тремя таблетками амфетамина. Три таблетками, которые продлят мне жизнь еще на целую неделю. Аккуратно положил сумку с ноутбуком подальше от себя и потянулся к стакану воды, только что принесенным Стефаном. Я открыл пакетик и вытянул одну таблетку, пряча остаток в карман зимней курточки. Глотнув животворящий наркотик, я медленно лег на широкий диван, скрутившись в позе эмбриона, и устало прикрыл глаза. Не знаю, сколько я так лежал, изнемогая от невозможности что-либо сделать и боли в каждом суставе, но когда открыл глаза, почувствовал: мир наконец-то приобрел краски. Тело ощущало новый прилив сил, глаза с легкостью видели без намека на дымку, а разум был в силах беспрепятственно фокусироваться на проблемах и, что главное, имел силы решать их. Опершись на кожаную обивку дивана, я перевел тело в вертикальное положение. Кивнул Стефану, сидящего за барной стойкой, что у меня все нормально, и потянулся к ноутбуку. Пришло время для диплома. Амфетамин среди студентов называли спасительным чудом не просто так. Этот наркотик был одним из немногих, который вместо того, чтобы затуманивать разум, заставлял его работать, когда тело отказывалось. Неудивительно, что Стефан наибольше всего зарабатывал именно в период сессий. Одна таблетка фена — и ты полностью погружался в работу, не отвлекаясь, а главное — качественно исполняя каждое требования научного руководителя Впервые я попробовал его на втором курсе, а на третьем полностью слез с остальных наркотиков, остановившись на фене. Амфетамин помог мне, до ужаса неуверенному и несоциальному человеку, выйти в пятерку лучших на нашем потоке. Без него я бы вряд ли смог заговорить с преподавателем после уроков. Без него я бы вряд ли смог писать все те работы на отлично и рассказывать наизусть строчки из правового кодекса без единой запинки. Это вещество помогало мне становиться совершенно иным человеком. Оно даровало мне мнимое ощущение, будто я кому-то нужен, кем-то затребован и на что-то способен. Пускай всего на несколько дней. Пускай дорогое удовольствие. Пускай все это — лишь иллюзия, созданная моим уставшим и больным мозгом. Пускай. Я просто хотел жить, как все, и амфетамин дарил мне эту возможность. Открыв ноутбук, я посмотрел на время. Пока я валялся на диване, ловя долгожданный приход, прошло почти два часа. На часах — три утра. Я пытался вспомнить, когда последний раз был дома, и понимал, что это было несколько дней назад. В тот день, когда закончилась моя последняя таблетка. Все остальные дни я пробыл в библиотеке, работая без остановки над работой, а ночи проводил на квартире у местного Барыги. Не знаю, была ли это его квартира, но именно он был тем, кто разрешал оставаться некоторым из еще оставшихся приличных наркоманов там. «Приличными» он называл потерявшихся детей из богатеньких семей, которые не хотели возвращаться домой. Кто-то говорил, что Барыга и сам был одним из нас когда-то, поэтому пытался хоть как-то помочь себе подобным. Честно, мне было плевать на его слезливую историю, ведь единственное, в чем я нуждался, это крыша над головой на ночное время. Неизвестный мужчина по кличке «Барыга» всегда открывал мне дверь, впускал в свой дом. Спросите, почему я не возвращаюсь домой? Почему я не возвращаюсь в двухэтажное поместье загородом, где у меня собственная комната размером с этот клубный наркопритон? Что ж, объяснить в пару слов сложно, но я попытаюсь. Сложные отношения с отцом. После того, как умерла мама, отец перестал замечать меня. Для него я — непутевый наследник семьи Керн. Неудавшийся ребенок. Испорченный и недостойный называется его наследником. Несколько раз он спрашивал меня, его ли я вообще сын, ведь у такого человека, как он, не мог родиться такой бесполезный ублюдок, как я. К сожалению, я точно был его сыном. Мое лицо, небольшое телосложение, словно под копирку сделано с Бена Керна. Один лишь мягкий и слабовольный характер отличает меня от него. Он достался мне от матери, которая умерла раньше, чем рассказать, как мне с ним жить. Наши с отцом отношения окончательно испортились, когда мне исполнилось восемнадцать. Он заставил меня поступить на юридический факультет, даже не спрашивая, хотел ли я связать себя с чем-то другим. Все в нашей семье были влиятельными судьями, престижными адвокатами или юристами, поэтому, конечно же, и я должен был пойти по этой тропе вне своих желаний. Пускай у меня не было никаких желаний ни тогда, ни сейчас. На часах три утра, а значит у меня еще четыре часа, чтобы поработать над дипломом, а после тихо сесть на автобус и вернуться в город к первой лекции. Работа шла прекрасно. Слово за словом на мониторе слаживались разумные предложения, а предложения — в абзацы. Я не отвлекался ни на что, держа в одной руке университетскую книгу, а во второй мышку от ноутбука. Работа шла полным ходом. Амфетамин давал плоды в виде исключительной концентрированности. Через несколько часов ко мне пришел сонный Стефан и принес кофе, хотя знал, что я в нем не нуждаюсь. Еще один плюс принятия амфетамина — бессонница. Для большинства людей это, скорее, жирный минус, но не для таких же студентов, как я. Последний раз я спал больше двадцати четырех часов назад. Отключился над книгами в библиотеке. Меня разбудил охранник, напоминая, что библиотека закрывается в семь. И, честно говоря, я ненавидел спать. Ненавидел кошмары, навеянные возбужденным от вещества мозгом, или же отсутствием амфетамина в моей крови. Стефан переоделся и, по запаху могу сказать, сходил в душ. Несмотря на до неприличия лысую голову в свои сорок с хвостиком, он был красивым мужчиной с мощной развитой мускулатурой. В обществе нужно запретить ношения рубашек на подобных людях. Это возбуждает даже если просто вообразить подобное, а не увидеть вживую. — Как я вижу, в этот раз мне подогнали хороший фен. Все признаки на лицо, — довольно хмыкнул тот, отбрасывая прядку темных волос с моего лица. — Учащенное сердцебиение. Желание какой-либо физической активности. Повышение настроения. Сексуальное влечение. Я тяжело сглотнул, сводя колени вместе. Бедро Стефана прижималось к моей ноге и я почувствовал, как изнутри поднимались ненужные порывы. Единственный побочный эффект, что я ненавидел в амфетамине, это появление неконтролируемого сексуального желания, что еще раз напоминало о моем одиночестве. У меня не было партнера, который помог бы мне справиться с этим. — Если бы меня влекло к парням, думаю, ты был бы первым с кем я переспал не по пьяни, пытаясь принять свою ориентацию. Хмыкнул тот себе под нос и отстранился от меня, заметив, что я в шаге от того, чтобы переступить границу наших дружеских отношений. Вернее, не я, а амфетамин внутри меня. В первые часы после принятия он брал надо мною вверх, заставляя того слабого и никчемного Отто Керна уснуть где-то глубоко внутри подсознания. — Это комплимент? — нервно спросил я, пытаясь выровнять дыхание. — Конечно, Керн! — хмыкнул тот, откидываясь с чашкой кофе на спинку дивана. — Если бы ты был не законченным нариком, худым, как треска, и бледным, как смерть, любой бы мечтал видеть тебя в своей постели. Даже такой стопроцентный натурал, как я. Я неловко улыбнулся. Ну да, Стефан, как же. На меня никто не смотрел даже в те времена, когда я еще не подсел на тяжелые наркотики, а только баловался. Никто никогда и ни при каких обстоятельства на меня не смотрел. Никому не нужный Отто Керн — правило неизменное с течением времени. — Но я, как ты сказал, законченный нарик, так что мне ничего не светит, — пожал я плечами. Мужчина насупился, задумавшись. Чашка кофе оказалась в моих руках и я попытался скрыть за ней свое разочарование. Я никогда не хотел быть одиноким. Одиночество одно из тех многих чувствах, под воздействием которого я впервые попробовал наркотики. Оно же было тем, что заставляло меня продолжать принимать, а сейчас является тем, что усиливает желание и ломку. Возможно, если бы не одиночество, я бы не подсел бесповоротно. — Как опытный бизнесмен, могу с уверенностью сказать: на каждый товар найдется свой покупатель. На тебя такого чахлого и хилого однажды тоже кто-то найдется. — Опытный бизнесмен? — тихо рассмеялся я себе под нос, пропустив чушь про товар и покупателя. — Я серьезно, — обиделся тот, надувая губы. — Ты ведь умный парень, Керн. Черт возьми, да ты единственный наркоман, который пишет диплом во время прихода! С тобой приятно разговаривать, когда ты вот такой, веселый, рассудительный и не заикающийся на полуслове! — Ага, только я такой веселый, рассудительный и не заикающийся только благодаря фену, Стефан. Ты прекрасно знаешь, что в остальное время, я ни на что не годная бездарность. — Ты не прав, Керн, — разочарованно вздохнул Стефан, отпивая кофе. — Возможно, я не должен говорить тебе это, как твой дилер, но как много чего повидавший взрослый, видящий перед собой запутавшегося ребенка, я говорю, что ты, мать его, не прав! Фен лишь убивает твое тело. Ни один наркотик не изменяет первоначальную сущность человека, он лишь убивает в нем все хорошее… Я это к тому, что тот ты, который сейчас под кайфом, это также настоящий ты. Тебе, Керн, всего-то нужно откинуть в себе эту неуверенность и повысить самооценку, чтобы без помощи фена стать таким постоянно. Без амфетамина быть таким? Звучит, как сказочная чушь. Я слишком хорошо знаю, какое я разочарование. — Не говоришь чушь, Стефан. — Ты и без меня знаешь, что принимая фен на постоянной основе, ты вряд ли протянешь еще год или два, — продолжил читать нотации Стефан, не обращая внимания на мои слова. — Если ты остановишься прямо сейчас, то сможешь предотвратить сильные последствия для организма. Конечно, ты до конца жизни останешься наркоманом, ведь однажды попробовав, у тебя на всю жизнь останется зависимость. Но с этим можно бороться, парень. Многие борются и многие побеждают. — Тебе бы работать психологом в рехабе, а не дилером. Я громко захлопнул крышку ноутбука с несохраненным дипломом и бросил тот в рюкзак. — Спасибо за совет, Стефан, но… — я перевел дыхание, понимая, что не стоит это говорить, что во мне говорит амфетамин, но все равно произнес: — Но иди к черту с этими советами. Ты мой дилер, а не друг. Так что прекрати пытаться внушить мне, как правильно жить. Ты совершенно ничего не знаешь о том, как тяжело быть мной. Ты ничего не знаешь о мире, в котором я живу, и людях, с которыми мне приходится сосуществовать. Ты совершенно ничего, черт возьми, не знаешь и не смеешь просто так говорить, что я смогу бросить! Не смогу! Не хочу! Я взял верхнюю одежду и направился к выходу, как вдруг перед самим выходом голос Стефана остановил меня. — Ты пожалеешь о своих словах, Керн. Однажды ты пожалеешь, что не послушал меня, когда мог. Мое тело замерло от того, как холодно были произнесены эти слова. От того, как больно мне стало. — Я жду деньги к среде, Керн. И это я тебе говорю как дилер, а не как друг. Стефан подошел ко мне и открыл двери. Я не обернулся. Не посмотрел на него. Вышел за порог и услышал, как громко захлопнулись двери за спиной. А после я, не оборачиваясь, побежал по ступеньках вниз, пытаясь уверить себя, что глаза слезятся из-за амфетамина, а не из-за надрывных всхлипов и рыданий. Не из-за того, что я впервые за долгое время сорвался. Не из-за того, что на эмоциях наговорил всякой чуши, в которую и сам не верю. Не из-за того, что только что потерял свое пристанище и единственного близкого человека.

***

Первая пара к восьми. Времени вдоволь, чтобы проветриться и насладиться утренней прогулкой до метро. Сначала я хотел поехать на автобусе, но, как оказалось, в кошельке мелочи не хватит на проезд на нем, а вот на метро — да. К тому же, в отличие от автобуса, метро довезет меня прямо под университет, что было, как минимум, удобнее и менее времязатратнее. И нет, я выбрал вариант пройтись совершенно не потому, что амфетамин в моей крови заставил все системы моего тела в раз проснуться и начать работать в несколько раз эффективнее. Нет, это совершенно не потому, что сейчас я был активен больше, чем когда-либо, желая высвободить свою энергию хоть куда-нибудь. Нет, дело не в наркотиках. В семь утра улицы Мюнхена были заполнены сонными людьми, движущимися, как мотыльки на свет фар и баннеров. На улице только-только начинало светать. Я светил фонариком себе под ноги, чтобы не упасть в очередную лужу, пока телефон не разрядился. Дальше я шел наощупь, пытаясь вспомнить ближайшую дорогу к метро. Встретил по пути несколько знакомых лиц. Все из моего круга. Ребята с приподнятыми рукавами в подворотнях, предлагающими закурить с ними. Я вежливо отказался. Что-то помимо амфетамина наверх мой организм не сможет пережить. В каком-то смысле Стефан был прав: мое тело долго не выдержит. Я отчаянно отгонял мысли о случившемся, сжимая пакетик с оставшимися двумя таблетками в кармане. Этого мне хватит до воскресенья с натяжкой. Что ж, начнем с того, что мне нужно уплатить долг Стефану уже завтра, а после вернусь к остальным проблемам. Благо, одной проблемой меньше: первый раздел диплома уже почти написан. Самый легкий и самый простой в плане исполнения. Хорошо, что я быстро с ним разобрался. Теперь у меня есть, что показать научному руководителю. Спустившись в метро, я расстался с последними деньгами. Встав у платформы посреди сотни таких же безлицых людей, я смотрел себе под ноги, пытаясь прийти в себя. Пытаясь ухватиться за хвост реальность и не слишком застревать в фантазиях, умело подсовываемых одурманенным мозгом. Пытаясь понять, что я делаю неправильно и почему… Приехал поезд, развевая потоком ветра все мои вопросы и сомнения. Я сел на свободное место и засунул в уши наушники, откинув голову на толстое и холодное стекло окна. Ехать долго. Аж на второй конец города. Одно из моих коленей мелко потряхивало от возбуждения. Обожаю долгие путешествия. Они давали мне время, чтобы погрузиться в себя, не отвлекаясь на раздражители. Поэтому я, единственный наследник целого состояния Керн, предпочитал передвигаться с помощью метро и городского транспорта, чем использовать собственную машину, обреченную покрываться пылью в гараже целую вечность. Пока поезд уносил меня подальше от неблагополучных районов города, я размышлял над тем, что предстоит сегодня сделать. Я решил, что во время окна между семинаром и лекцией, нужно сходить снять деньги с банкомата, находившемся в студенческом городке. Наличка нужна была не только для Стефана, но и для самого себя. Я не помню, когда последний раз принимал пищу. Кофе, наполовину выпитое у Стефана, не в счет. А еще сегодня придется вернуться домой. Как бы я не хотел, мое желание никогда не учитывалось в поместье Керн. Я смутно помнил, что отец скидывал мне сообщение еще на выходных с приказом явиться домой к вечеру вторника в любом виде. Наверное снова будет расспрашивать об учебе. Это единственное, что его интересует в моей жизни. Интересно, как бы он отреагировал, узнав о моей зависимости?.. Интересно, он хотя бы пожалел меня, узнав, что если его сын продолжит и дальше так жить, то не доживет до своих двадцати пяти?.. Я часто думал об отце и наших отношениях. Казалось, будто что-то пошло под откос сразу после моего рождения. Он не любил меня. Кормил, одевал, воспитывал и вот пытается выучить на себе подобного человека закона, но никогда не любил. Ни слова похвалы. Ни хотя бы далекого выражения одобрения на его лице. Ничего. Лишь постоянный упреки, которые со смертью матери стали естественным в разговорах с отцом. Пускай это и разговором назвать нельзя. Так, один лишь монолог Бена Керна, приправленный укорами и порицаниями… Не знаю, как справляются другие. Не знаю, как вся та богатая молодежь, к которой по сути относился и я, удовлетворяется деньгами родителей и не ищет от них любви. Я так никогда не мог, пускай и пытался. Да, я пытался заткнуть крик раненой души деньгами и роскошью. Даже покупка дорогущей машины, которую я никогда не хотел, была одной из попыткой заставить сердце перестать кровоточить от одиночества и отстраненности отца. Не помогло. Как оказалось, даже у законченного наркомана есть чувства. Он хотел любви, а не денег. Печально, что первого он никогда не получит, тогда как второе имеет свойство заканчиваться со временем. Ничего не вечно. И жизнь уже показала мне, что расположения отца я никогда не смогу добиться, а деньги… что ж, у Кернов их много. Буду до конца жизни тратить их на то единственное, что дарит мне чувство мнимой любви — белый порошок, прячущийся в подворотнях. Вот такие у меня отношения с отцом, а что до матери… Когда моя кровь чиста, я не могу вспомнить ее. Еще одна причина, почему я столь обожаю фен. Он помогает мне сосредоточить и я вспоминаю ее улыбку и ласковые касания к моим столь же темным, как и у отца, волосам. Возможно, если бы моя мама не умерла от рака, когда мне было пятнадцать, я бы сейчас не жил так, будто и не живу вовсе. Возможно, я бы не чувствовал себя так, что умирая от одиночества, заглатывая убивающею меня панацею. Возможно… За попытками вспомнить улыбку матери и удержать ее образ в разуме, я не заметил, как подошла моя остановка. До лекции оставалось всего ничего и этого мне впритык хватило, чтобы добежать до аудитории. Мало кто с одногруппников посетили сегодня занятие после дня всех влюбленных, а те кто и пришли, выглядели, мягко говоря, не очень. Острая реакция на свет, легкая тошнота, постоянный броски от жара до озноба и, конечно же, бледность. Прямо как я. Прямо как я всегда. Благодаря чудодейственной реакции тела на наркотик, я ощущал небывалый прилив сил, что помогло мне сфокусироваться на паре и впитывать информацию, подобно губке. Я не заметил, как лекция подошла к концу. Собрал вещи, попрощался с профессором и на радостях побежал к банкомату снимать деньги. Настроение поднялось. Больше я не чувствовал угрызений совести за сказанные утром Стефану слова, пускай и знал, что вина вернется с новым витком настроения, которое благодаря веществу должно было скакать от радости к унынию через каждый час. Это вечный круговорот, который возвышает и низвергает меня целый день, пока в крови бушует амфетамин. Вот только эмоциональные качели закончатся вместе с веществом в моем организме и тогда чувство вины придавит меня бетонной плитой в дюжину раз сильнее… Сонные студенты бродили по студенческому городку, ища где можно примоститься, чтобы выпить чашечку утреннего кофе после первой пары. Я миновал их на пути к банкомату, расположенному недалеко от кафетерия, в который я планировал пойти сразу, как сниму деньги с карточки. Сколько бы проблем удалось решить, если бы Стефан принимал не только наличку, но и переводы с банковских карточек. Конечно же, я понимаю, что подобное решение обосновано мерами безопасностями, но все же как много проблем оно бы решило!.. Об этом я думал все то время, пока вставлял карточку в банкомат и вводил пароль. Введя сумму для снятия, я дважды стер ее и добавил еще пару циферок, решив снять деньги и для следующую дозу. Стефан же хотел, чтобы я платил сразу, как буду получать наркотики. Что ж, с этим проблем не будет. Как я сказал, денег у Кернов куры не клюют. Введя окончательную сумму и нажав на кнопку вывода, я посмотрел на отверстие, где банкомат выдает деньги. Пусто. Я поднял взгляд на экран и заметил сообщение, гласившее, что карточка заблокирована. Я протер глаза, предполагая возможные галлюцинации от наркотика, но экран не изменился. Моя карточка оказалась заблокирована. Я нервно усмехнулся, не понимая в чем проблема, высунув карточку и снова всунув ее, но показывало ту же ошибку. Дрожащими руками я полез в кошелек за еще одной карточкой иного банка, подошел к соседнему банкомату и сделал еще одну попытку. Все мои карточки оказались заблокированы. Я потянулся к телефону и набрал отцу. Десятки гудков, но ни одного ответа. Как обычного. Как всегда. Еще бы он ответил мне. «Мои карточки заблокированы. Ты знал об этом?» — написал я отцу, ожидая, что он перезвонит мне, осознав, что ситуация нуждается в его помощи. Я хотел положить телефон в карман и забыть о проблеме с деньгами до его ответа, ведь отец никогда не отвечал мне до конца рабочего дня, однако его мгновенный ответ огорошил меня еще больше. «Явись домой к ужину. Нам есть о чем поговорить.» Весь оставшийся учебный день я пребывал в раздумьях, какого черта отец думает? Неужели это он?.. Неужели он действительно заблокировал мои карточки? Или же проблема в банках, обслуживающих мои счета?.. Вопросы роились в голове, и я терялся в возможных ответах до того момента, как не заметил машину семьи Керн у ворот университета. Последний раз он посылал за мной своих людей, когда умерла мама. Сердце пропустило удар, но я все же заставил себя сесть в машину. Люди отца ничего не говорили и лишь молча отвезли меня домой, внимательно проследив, вошел ли я в поместье. Большую часть времени им было плевать на меня. Отец никогда не приказывал им охранять меня, как наследника, уверяя, что я никому не сдался. Ну, он был прав. За все года, пока на детей богатеньких родителей совершали покушения во имя выкупа или мести, меня ни разу не трогали. Даже грабители не видели во мне привлекательного человека. Отец пожалеет свои деньги, чем отдаст их ради меня. Ситуация казалась максимально странной. Начиная с того, что я не помнил, когда последний раз отец терпел мое нахождение возле себя во время ужина, заканчивая тем, что отец вернулся домой намного раньше, чем обычно. Нервная дрожь начала беспощадно бить мое тело с того момента, как я ступил на порог этого дома, и не прекращала даже тогда, когда я увидел отца на горизонте. Он выглядел взволнованным, вдохновленным и, что больше всего меня пугало, чересчур удовлетворенным. Последний раз я видел его таким, когда он отмазал от наказания одного очень крупного бизнесмена в наших кругах. Отец сидел за столом, накрытым на двоих. Эта деталь еще больше удивила меня, ведь мы очень редко оставались с ним один на один без посторонних зрителей. Всего на секунду я оцепенел, не решаясь войти в столовую. Я чувствовал себя так, будто в шаге от того, чтобы самолично зайти в клетку со зверем. Отец не мог не заметить мое замешательство. — Не мог найти ничего получше надеть на встречу с отцом? — спросил темноволосый мужчина, буравя взглядом мою толстовку и джинсы. «Я ненавижу носить костюмы. Ненавижу рубашки. Ненавижу галстуки и бабочки. Ненавижу запонки. Я ненавижу все то, что так любишь ты!» — хотелось бы прокричать мне ему в лицо, но я промолчал. Не потому, что амфетамин уже успел выветриться у меня из крови. Не потому что мне не хотелось крикнуть отцу в лицо о нашем различии, что казалась мне размером в пропасть. Просто… Я всегда предпочитал молчать в присутствии этого подавляющего человека. Страх, возникающий от присутствия этого мужчины, в разы сильнее тех эмоций, которые внушает мне амфетамин. — Садись, Отто. Как я сказал, нам есть о чем поговорить, — отец кивнул на место справа от себя, и я медленно прошелся к нему, боясь сделать хотя бы один неправильный шаг, который отец может счесть непочтительным. Голод терзал меня ровно до того момента, пока я сел за стол. Перед глазами стояло несколько любимых блюд отца, которые, что таить, я тоже обожаю, но я с трудом мог проглотить хотя бы один кусочек. Первое блюдо мы ели в полной тишине. Иногда я ставлю себе вопрос: почему у меня возник страх перед этим человеком? Во многих семьях дети начинают испытывать подобное сковывающее чувство, когда родители бьют их, постоянно орут или же наказывают. Бен Керн никогда не бил, не орал на меня и тем более не наказывал. Ни один раз на моем веку он не поднял на меня руку, предпочитая насилию укоризненные взгляды. Ни разу не кричал на меня, предпочитая конструктивный разговор с долей унижений. Ни разу не наказывал, считая, что жестоких слов будет достаточно, чем марать руки физическим насилием. Так почему страх? Почему я не могу чувствовать уважение к этому человеку? Почему не благоговение, как к тому, кто содержит меня вот уже столько лет, хотя явно чувствует одно лишь презрение и ненависть? Почему не чертовую любовь, как к отцу?! Почему даже когда принимаю амфетамин, я не чувствую ни толики той уверенности, которую ощущаю вне присутствия Бена Керна?! Почему и как этот гребаный наркотик перестает работать, когда я остаюсь наедине с самым страшным человеком на свете?! — Итак, — произнес отец, и моя рука, держащая вилку, вздрогнула, громко стукнув об тарелку. Звук эхом пронесся по комнате, звеня в моих ушах. Вопиющее неподдержание столового этикета, которое не осталось не отмечена отцом… Но он промолчал. Даже не произнес пару жестоких слов о моих никудышных манерах. Ничего. Просто вздохнул, отложил свои столовые приборы в сторону и продолжил: — У меня есть к тебе предложение, сын. Не дрожать. Не дышать. Не смотреть в глаза. — Какое? — я сжал сильнее ткань джинсов под столом, пытаясь заставить свой голос не звучать столь жалко. — Ты уже догадался, что я заблокировал твои карточки. Спешу сказать, что деньги ты не получишь до того момента, пока не пристанешь на мои условия. «Тогда какое это к черту предложение, если выбор у меня только один — согласиться на твои условия?» — спросил я мысленно отца, но, конечно же, в голос не произнес ровным счетом ничего. Вот так просто он лишил меня денег, забрав последнее, что позволяя мне жить, не прося у него родительской любви и внимания. Когда-то это должно было произойти. Я ведь жил в ожидании, когда придет мое время, и он заставит меня играть по своим правилам. Без лишних сомнений определит мое будущее. Заставит пойти работать туда, куда велит он. Заставит жениться на девушке, которую посчитает достойной он. Заставит дать ему внуком только для того, чтобы воспитать их в лучшую версию меня. Более удавшуюся. Более подходящую. Не бракованную. Это все, ни что годен его сын. Неудачная попытка. Сплошной провал. — Тебе ведь нужно где-то проходить практику, не так ли? — спросил тот, и я нервно вдохнул, ловя себя на мысли, что был прав в своих догадках. Пришло время определять мое будущее. — Будешь делать это в юридическом отдела компании Каттерфельдов. Так у тебя появится возможность сблизиться с ее генеральным директором. Ты уже должен был видеть его на приемах. Рейнхольд Каттерфельд. Нынешний глава семьи Каттерфельд и владелец контрольного пакета акций компании, в которую мы инвестируем. Сблизиться? Рейнхольд Каттерфельд? Кто это, черт возьми, такой и почему отец говорит о моем с ним сближении? Хочет, чтобы я работал с ним? Хочет, чтобы я занимался шпионажем на этого человека? Что мне нужно сделать, чтобы мой отец снова перестал обращать на меня внимание, ведь, как оказалось, мне становится не по себе даже от его малейшего взгляда в мою сторону! Я ничего не понимаю. — Коротко говоря, у тебя будет время где-то до осени, до ежегодного собрания акционеров, чтобы соблазнить его. Твоя главная задача, чтобы муж Рейнхольда Каттерфельда узнал о его измене в самый отвратительный способ. Нужно сделать так, чтобы его супруг не смог посмотреть Каттерфельду в глаза, понимаешь? Скомпрометируй Рейнхольда Каттерфельда, Отто. Скомпрометировать? Соблазнить? Заставить человека изменить собственному супруг? Я-то?! На меня не смотрят даже мои одногодки! На меня никто не смотрит! Я никому не нужен!.. Как… Как я смогу заставить кого-то влюбиться в себя? В это мертвое тело?! Меня начинал бить озноб так, будто незаметно подкралась ломка. Глаза слезились, но снова не от воздействия амфетамина. Мне было трудно дышать. Трудно понимать происходящее и осознавать, что это гребаная реальность, а не очередной бэд-трип. Лучше бы это был бэд-трип и я поскорее проснулся. — Вы хотите, чтобы я соблазнил кого-то?.. — нервно улыбнулся я, переспрашивая, чтобы уверить в реальности происходящего. Может, я просто схожу с ума? Может, это просто вымысел подсознания? Может, просто галлюцинация от примесей, подмешанных в амфетамине? Может, Стефану подсунули бракованную партию?.. Я крепко закрыл глаза. Секунда, вторая, третья — ничего. Это не сон. Не кошмар. И даже не галлюцинации. Вселенная никогда не любила Отто Керна, но сегодня показала, что испытывает ко мне исключительную недоброжелательность. — Можешь не строить из себя святошу, Отто. Я прекрасно знаю, о твоих наклонностях. Ты не особо-то скрывался. Кто бы мог подумать, что мой сын, моя родная кровь будет шляться по подворотням с другими парнями, как какая-то беспородистая шлюха?! — удивился отец тому, что сам только что произнес. Его темные глаза сверкали отвращением, что медленно вырезало мое сердце изнутри. — Так что не смей говорить, что не знаешь, как затащить мужчину в постель. Ты-то, как никто другой, должен знать все прелести соблазнения. Ему известно о моей ориентации?! Ладно. Хорошо, Отто, с этим не все так плохо, но вот… какая речь может идти об соблазнении, когда весь мой сексуальный опыт заканчивался на нескольких дрочках с незнакомцами во время прихода в подростковом возрасте?! Я ведь никогда… никогда не… Я сглотнул подступившую слюну и до боли сжал кулаки под столом. В каком-то смысле отец прав: я никогда не скрывал свою увлеченность противоположным полом. Для меня она была настолько естественна, как воздух. Но любовь, влюбленность, чувства или притяжение? За все двадцать один год — ни разу. Никогда. Ни с кем. Пару поцелуев, неловких движений рук на самом сокровенном месте партнера — максимум, на который Отто Керн смог под влиянием наркотиков, придавших смелость и желание острых ощущений. Но секс? Секс?! Нет. Даже под дозой я никогда не переступал эту черту. Границу, которая желает открыться для того самого. Принц на белом коне, которого мое сердце желает однажды встретить. Так глупо, по-детски надеется, что однажды он придет ко мне, пускай разум и знает, что надежды о принце — последняя чушь. Ложь, которой я кормлю себя, чтобы не сойти с ума от бесконечного одиночества… Отец продолжал сверлить меня взглядом, от чего я был готов уползти под стол лишь бы не чувствовать его. — С сегодняшнего дня поток денег от семьи Керн для тебя прекращен. Если откажешься, деньги Кернов получишь только после моей смерти. К большому разочарованию, все мое наследие достанется тебе, но это случится не через десять лет и не через двадцать. У меня весьма крепкое здоровье, — отец поднял бокал вина, только что принесенного прислугой. — Ах, не забывай, что без моих денег, ты столкнешься с невозможностью покупать наркотики. Ты не сможешь купить на свою жалкую стипендию даже самую дешевую траву. Он знает. Он знает. Он знает… Он всегда знал. Я уставился перед собой, пытаясь подавить ужас, оцепеняющий мое тело. Отец тихо рассмеялся, узрев мое поражение, а я покрылся краской от пяток до кончиков волос, осознавая, что Бен Керн все знал. Его неучастие в моей жизни не значило, что он не следит. Его люди везде. Они знают даже какую дрянь я покупаю, где и как часто. Это они донесли отцу о тех редких случаях, когда наркотики брали вверх и я целовался с первым встречным парнем, желая получить любви хотя бы от кого-то. Это они сказали ему, что я последняя шлюха!.. Отец знал, что я принимаю, и не остановил. Не упрекнул. Не затащил в рехаб и не закрыл в лечебнице. Не сделал все то, что должны были сделать нормальные родители, беспокоящиеся о будущем своего ребенка. Он не сделал ровным счетом ничего. Возможно, только посмеялся и в который раз подтвердил свое мнение, что я ни на что негодный. Ему просто плевать на меня. Однако забавнее всего то, что мой родной отец хочет использовать меня, как какую-то шлюху, желающую получить взамен на секс деньги на очередную дозу. Спи, Отто, с кем я скажу, и лишь тогда сможешь получить фен. Все просто. Все до боли предсказуемо. — Я дам тебе время на раздумья. Сколько у тебя осталось к началу ломки? Две таблетки? Максимум неделя? Вот и увидим, как долго ты протянешь без денег на очередную дозу. Отец поставил пустой бокал на стол и встал, подходя прямо ко мне. — Все равно ведь приползешь назад ко мне. Такие, как ты, только и умеют, что просить о чем-то, — произнес он с отвращением мне в глаза, пускай и видел в них кого-то другого. Он смотрел на меня, но видел иного человека. Того, кому по-настоящему предназначались эти слова. — Пришло время дать что-то взамен, Отто. Его рука похлопала мое плечо, а после исчезла, как и он сам, оставив меня наедине с самим собой и моими проблемами. Истерический смех вырвался из меня, переходя в громкие всхлипы. Я настолько сильно сжимал кулаки, что ногти до крови врезались в ладони. Соленые слезы падали на раны, мелко покалывая от боли. Я скрутился на стуле, пытаясь заставить разум прийти в себя. Пытаясь заставить себя не плакать. Пытаясь заставить себя быть сильным. Пытаясь заставить себя не думать о том, что отец ничего не делал с моей зависимостью на ранних стадиях, позволяя ей закрепиться в моем теле, чтобы иметь возможность использовать ее в будущем. Он дал время, чтобы я самостоятельно взрастил в себе слабость, которую он теперь с превеликим удовольствием будет использовать против меня из разу в раз, когда я буду выходить из-под его контроля. Моя зависимость посадила меня на два коротких поводка: на поводок амфетамина и на еще короче поводок отца. На ватных ногах я побрел наверх, в свою комнату. Упал на кровать, скрутившись. Обнял себя, не заботясь о том, что кровь попадет на ткань одежды и белоснежной постели. Как же мне было плевать в тот момент на что-либо, помимо боли, разъедающей сердце и душу. Телесная боль ни в какое сравнения не шла с этой, разрывающей тебя из глубин сознания. Достав из внутреннего кармана толстовки пакетик, я высыпал таблетки на руку. Две белые кругляшки запятнались в крови и слезах. Я посмотрел на них и, недолго думая, закинул в рот. Сразу две. Минута, вторая, третья — и больше ничего, кроме блаженной пустоты и удовольствия.