***
Моя почившая матушка не была простолюдинкой. Женщина из состоятельной и древней семьи под стать моему отцу, вот кем была Анке Керн Бернтольд. Бернтольды, в отличие от Кернов, являлись очень и очень состоятельной семьей со старыми деньгами и связями. Из действующего бизнеса они владели небольшим частным банком, приносящий им хороший ежегодный доход. За этот бизнес мама и боролась, когда умерли ее родители, а она осталась одной девятнадцатилетней девочкой против своры голодных родственников, желающих разворовать ее наследство. К сожалению, в то время она не нашла лучше решение, чем быстро выйти замуж за моего отца, войдя в его семью. Мамино наследство оказалось под надежной охраной семьи Керн, но за это мама заплатила суровую цену. Я не знаю, почему отец предложил маме брак, не знаю, как они смогли сделать меня, когда оба на дух не переносили друг друга, но одно я знаю точно: этот брак дал Бену Керну все и отнял у Анке Бернтольд равнозначно. Она потеряла власть над своим бизнесом. Будучи юной и неопытной девушкой, мама не заметила, как ее муж забрал права на владения ее семейным банком. Не заметила строчки постскриптум в брачном контракте, который составлял гениальный юрист — Бен Керн. Пока мама пыталась прийти в себя после родов, мой отец продал банк за немалую цену, распоряжаясь наследством матери, как своим собственным. Мама узнала о потери всего, за что боролась, не сразу. Где-то спустя год или полтора, я точно не знаю. Я был младенцем и не мог запомнить происходящее между родителями в тот период, зато слуги хорошо все помнили. Они-то мне и поведали о том, как мама пыталась сбежать, не в силах выдержать правду. Несколько раз. Первые два со мной, а после — без… Как уже понятно, каждый раз безуспешно. Люди отца находили ее и возвращали обратно во владения Керн. Каждый раз она спускалась на круг ада ниже. Честно говоря, я не знаю, зачем отцу нужна была моя мать, зачем он возвращал ее. Он не любил ее. Это я знал точно, ведь они не то что не спали вместе, они даже за стол вместе не садились. До самой смерти мама не пускала моего отца в свою комнату, пока смерть навечно не разделила их, унося груз ее обиды в иной мир. Анке Керн Бернтольд умерла несчастной и замученной женщиной, потерявшей все. Сломанной, обессиленной и полностью опустошенной. Смерть стала ее наградой за жизненные мучения. Возвращаясь к настоящему времени, моя мать оставила для меня все свое наследство, которое так и не смогла использовать. Конечно, банк уже безвозвратно потерян. Мне даже кажется, я где-то слышал, что новый владелец привел его к банкротству, отправив ко дну последнее наследие семьи Бернтольд в этом мире. Однако, кроме частного банка, маме досталось денежное наследство, которое после смерти она завещала мне. Я получил его в декабре прошлого года, когда мне исполнилось двадцать один, как и было прописано в завещании. Решив не трогать ничего оттуда, я оставил мамины деньги в покое. На черный день, как говорится. Черный день настал. Я направлялся в банк, коря себя за то, что не додумался до этого сразу. Как, черт возьми, я мог забыть о наследстве Бернтольдов?! Даже миллионная доля оттуда решала бы все мои насущные проблемы и те, которые могут возникнуть в ближайший год! Не в силах подавить победную улыбку, я посмотрел на вывеску банка перед собой. Не долго думая, я потянул огромный деревянные двери на себя, и вошел в старый частный банк, созданный для безопасного хранения денег состоятельных семей. Деньги моих бабушки и дедушки, а после и мамы, хранились здесь уже более шестидесяти лет, пережив все мировые глобальные и локальные экономические кризисы. Мое наследство ждало меня и я наконец-то был готов его использовать. Подойдя к ресепшену, я мило улыбнулся девушке-администратору и сообщил о желании снять некоторую сумму со счета. Она столь же мило и приветственно улыбнулась мне в ответ, говоря, что ей нужна минутка, чтобы найти нашу семью в базе данных. И я дал ей эту минутку, потом вторую, третью. Я начал нервничать, но девушка по-прежнему смотрела в экран и ее лицо выражало ровным счетом ничего. — Что-то не так? — спросил я, нервно теребя подол зимней курточки. — Простите, но мы не можем выполнить ваш запрос, мистер Керн. — Как не можете? — потерял я дал речи. — В чем причина?! — Мы не можем выполнить ваш запрос, — с той же улыбкой повторила девушка, хлопая длинными ресницами. — Почему нет?! — вспылил я. — Я ведь предоставил вам документы! Вы подтвердили мою личность и то, что я владелец счета! И, как владелец, я хочу получить то, что мне положено!.. Пальцы до боли сжимали дубовую столешницу ресепшена, силясь переломить древесину. Злость и агрессия подступала волнами. Я прекрасно знал, что чрезмерная вспыльчивость и раздражения вызваны белым веществом в моей крови, но все равно не подавил в себе порывы наорать на эту девушку, ведь она только что разрушила мой план. Мой единственный план, как выбраться из этой безвыходной ситуации. — Простите, — извинилась она и развернулась к охране. Два мужчины понимающе кивнули администраторше и направились ко мне, взяв мое тело под локти. Я больно дернулся, но не сумел вырваться. Насильно меня потянули к выходу, несмотря на все мои слова. Я остался проигнорирован банком, который моя мать считала безопасным для хранения наследства, подальше от моего отца… Мягко говоря, я был ошеломлен тем, что сейчас происходило. Меня буквально выгнали с банка, где у меня лежало несколько десятков миллионов. Да они должны молиться на меня, а не выпирать с помощью двухметровых громил! Меня выкинули на улицу, словно попрошайку. Прохожие устремили свой взгляд в мою сторону и с отвращением отвернулись. Ну да, подумаешь, наркоман. Неужели у таких, как я, не может быть несколько миллионов евро в частном банке?.. Ладно, смотря правде в глаза, и правда не может, но все равно! Я сел на ближайшей к банку автобусной остановке и откинул голову на металлическую опору. «Это отец», — было первой мыслью, что посетила меня после выхода с банка. — Это все отец… — тихо пробубнил я себе под нос, вторя мыслям. Никому больше не в силу заставить банк, в котором он тоже, между прочим, держит часть своих денег, отказать мне. Денег, которые в несколько десятков раз превышают то, чем располагаюсь я в наследство от Бернтольдов. Бену Керну, гениальному юристу, стоит сказать пару слов, как даже самые надежные банки откажут тебе в том, чтобы выдавать твои же деньги! Его слово против моего ничего не значит и не будут значит, пока он глава этой чертовой семьи. Это было очевидно с самого начала: отец перекрыл все пути к отступлению. Буквально все. Бен Керн владеет исключительно аналитическим складом ума, что помогает ему без усилий и с большим удовольствием просчитывать все хода противника и опережать их на несколько шагов вперед. Сейчас он также играется со мной. Забавляется, смотря на мои неудачные попытки. В который раз утверждает свое мнение о том, что я совершенно ни на что не годный, кроме как игрушки в постели богатого ублюдка. Разряженный телефон раздал один из своих последних предсмертных звуков, оповещая о входящем сообщении. Я снял блокировку и замерзшими пальцами с трудом нажал на мессенджер. «Твои попытки найти где-то деньги забавляют меня, сын, но также утомляют. Переставай упрямиться и соглашайся. Ты ведь ничего не потеряешь: ни гордость, ни честь, ни достоинство. У тебя ничего из этого нет и никогда не будет.» Руки задрожали сильнее прежнего. Перед глазами все расплылось от слез. Боль смешалась со злостью, создавая устрашающую смесь. Телефон полетел на асфальт, разбиваясь на сотни мелких осколков. — Черт! — прошипел я, понимая, что убил совсем новый телефон. Я присел, забившись в углу остановки, накрыв затылок руками, позабыв о стоявших рядом людях, ожидающих свой транспорт. Хотелось кричать, кусаться, рыдать, вопить и драться, но я заставлял себя молчать. В голове роилось столько эмоций, мыслей, тяги к бессмысленным действиям, что я терялся между правильными и неправильными из них. Я не понимал, что из них говорит мне голос чистого разума, а что шепчет наркотик. Я ничего не понимаю, кроме ощущения злости и… Бездонного страха. — Я найду выход. Я найду… я найду… — шептал я самому себе, качаясь вперед и назад, подобно сумасшедшему. Рука потянулась к карману курточки, но ничего там не обнаружила. Ни таблеток, ни пакетика, ни даже малейших крох каких-либо наркотиков, которые там раньше побывали. Ничего, чтобы могло помочь унять душевные страдания. Ничего, что хотя бы притупило острую боль от жестоких и правдивых слов отца… И вот в тот момент, сидя на корточках в обнимку с самым собой на многолюдной остановке в час пик, одна мысль вопила ярче всех в какофонии звуков разума и улицы: «Все равно ведь приползешь ко мне назад. Такие, как ты, только и умеют, что просить о чем-то». Отец прав. У меня совершенно нет ничего своего. У меня нет собственных денег. Все, на что я способен, это просить их у отца, у банка, у других людей, но факт останется неизменным: я — беспризорный попрошайка без средств и связей. Никто. Обычный наркоман, готовый продаться за дозу. Почему я сопротивляюсь? Почему такое ничтожество, как я, пытается доказать кому-то о наличии собственного достоинства? Почему не принять неизбежное? Я… Вчерашние следы от ногтей на ладонях снова открылись, оставляя кровавые разводы на светло-серой зимней курточке. Нет. Нельзя поддаваться подобным мыслям. Если не могу получить деньги от кого-то, значит можно что-то продать. Телефон уже невозможно, но вот часы или какие-то украшения — все еще можно. Дорогие, шикарные часы, подаренные мне одним из гостей Кернов на приеме в честь моего совершеннолетия. Я даже не помню лица и имени того, кто сделал этот дорогой подарок. Просто принял и поблагодарил, как и учил отец… Стерев слезы с лица, оставив на рукавах серой курточки мокрые разводы, я подошел к лежащему на обочине телефону и посмотрел на лежащий труп. Но, как оказалось, он еще работал. Разбилось защитное стекло и поцарапался корпус, но он еще работал. Чудо, что он смог пережить подобный удар. Я положил выживший телефон в карман и побрел улицей, ища первый попавшийся ломбард. Без телефона с картой и навигацией сложно ориентироваться в той части города, где я бывал лишь единожды, подписывая бумаги о принятии наследства. Когда я нашел ломбард, на улице уже начало темнеть. Некоторые магазины уже закрывались и я молил, чтобы ломбард работал дольше, чем они, ведь… ведь это последний шанс сегодня заработать деньги и отдать Стефану долг. К счастью, двери легко захлопнулись и я зашел в ломбард, больше напоминавший старый антикварный магазин. Вокруг — кучи неразобранного старья, хламящегося не одну неделю в первозданном виде. Разнообразные книги с пожелтевшей бумагой, сотни старинных и не очень часов, создающий звук непрерывного асинхронного тиканья, и множество старинных штук, коим я не смогу дать определенного названия. — Вы что-то ищете, молодой человек? — спросил у меня мужчина средних лет в очках, заметив мое присутствие. — Да, — неловко улыбнулся я. — У вас можно продать часы? Я видел вывеску с объявлением на входе… — Конечно. Часы? Какие у вас? Антикварные или с новых моделей? — деловито спросил тот, пальцем натягивая очки на переносицу. — С новых, — ответил я и отщелкнул часы, расставаясь из пряжкой устройства, которое носил не один год, снимая лишь во время ванных процедур. — Прошу сюда, — мужчина взял у меня их и рукой указал на небольшой столик в конце комнаты. На столе стояло несколько ламп холодного света, от которых мои глаза начали слезиться и печь с новой силой. Я встал в сторону, отведя взгляд от манипуляций, которые проводил мужчина с моими часами. — Patek Philippe… — неверяще прошептал тот себя под нос, прикладывая огромную лупу к стеклянной части циферблата. Вроде как, именно эта фирма была изготовителем часов, но я совершенно не разбирался в этом, чтобы делать какие-либо выводы о качестве часов. Знаю лишь то, что цена должна в несколько раз превысить ту, которую я должен отдать Стефану. — Белое золото… Ремешок из кожи аллигатора… Золото? Действительно золото?! Тогда эти часы должны были стоить намного-намного больше, чем я предполагал! Это решит не только проблемы с боргом Стефану, но и с покупкой наркотиков! — Позвольте поинтересоваться, юноша, где вы взяли эти часы? — Мне подарили, — честно признался я, не видя смысла скрывать. Мужчина пристально смотрел на меня, не открывая взгляда от моего лица. — Подарили, а как же, — закатил тот глаза, цокая языком. Снова натянув очки на переносицу, мужчина сложил руки перед собой. Приветственная улыбка с его лица пропала. — Уходи, пока я не вызвал полицию. — П-полицию?! — я сделал шаг назад, не понимая, о чем он говорит. — У меня приличный магазин, знаешь ли. Я не принимаю краденное, даже если оно очень привлекательное. А эти часы за почти что восемьдесят тысяч я бы с удовольствием принял, не стащи ты их у какого-то богача. — В-восемьдесят тысяч евро?! — Представь, как расстроится тот человек, когда узнает, что его часы украл какой-то наркоман. — Откуда вы узнали? — спохватился я, отступая еще дальше. — Реакция на свет. Думаешь, ты первый, кто приходил в мой магазин с желанием получить деньги от краденного? — Но я не крал! Мне правда подарили! — Если бы у тебя действительно были друзья, способные оплатить подобный подарок, то вряд ли бы ты сейчас пытался заработать хоть какую-то копейку в этой глуши. Так что забирай свои часы и иди. Мне не нужны проблемы. Мужчина впихнул часы мне прямо в руки и сопроводил к выходу. Очередная дверь за мной закрылась, перевернув вывеску с открыто на закрыто. Мой последний шанс заработать денег и погасить борг перед Стефаном канул в лету. А ведь еще как! Меня приняли за воришку! Я надел часы обратно на левое запястья, внимательно присмотревшись к ним. До сих пор не верилось, что все это время я носил подобное на себе. Я не привык к чему-то роскошному в плане аксессуаров или одежды. Поэтому мой шкаф был забит дешевыми, но безумно красивыми и удобными толстовками, оверсайз свитерами и широкими штанами или джинсами, но не одним формальным классическим костюмом. Хотя нет, один у меня все же имелся, на случай защиты курсовых и будущего диплома. То же касалось аксессуаров. У меня нет ни одного кольца, но есть несколько вязаных браслетов, которые я надевал всего пару раз после покупки. Все мои аксессуары ограничиваются этими часами, к которым моя душа действительно приелась за столько лет. Все магазины вдоль улицы уже закрылись. Город опустел с заходом солнца. Больше нет никакой реальной возможности найти деньги, чтобы отдать их Стефану сегодня. Если не сегодня, то завтра или послезавтра, но я найду способ вернуть эти деньги. Я никогда и не перед кем не люблю оставаться в долгу. Отец не прав, говоря, что у меня нет чести. У меня она есть! Я всегда держу данное слово. Если сказал, что отдам деньги, значит отдам, чего бы мне это не стоило. Телефон снова издал знакомый звук и тело оцепенело, ведь даже не смотря на имя отправителя, я знал, от кого пришло сообщение. «А что дальше? Будешь выносить мебель из поместья? Продавать картины, купленные твоей мамашой, Отто? Знаешь ведь, что после того, как заканчиваются деньги, все наркоманы рано или поздно начинают обносить свои дома, пока там не остается ничего, кроме голых стен. Становишься похожим на этих вшивых бродяг из улиц, сын?» Отцу уже доложили, где я был. Доложили, что я пытался продать часы. И он также знал, что у меня ничего не получилось. Его люди постоянно следят за мной, даже если я этого не замечаю. Даже сейчас на этой безлюдной улице, я как на ладони перед ними. Появилось острое неприятное чувство слежки, заставляющее меня нервничать еще больше прежнего. Телефон вновь вздрогнув от звука и я перевел взгляд на еще одно сообщение. «Соглашайся. Мое терпение не безгранично.» На этот раз телефон полетел прямо на проезжую часть. Корпус и экран разбились на сотни мелких деталей, когда машина проехалась по нему передним и задним колесом. В этот раз чуда не произошло и он не выжил, превращаясь в кучу мусора и хлама. В ту ночь я не вернулся в поместье Керн.***
Четверг. Пятница. Суббота. Воскресенье. Дни сменялись подобно тому, как быстро погода за каких-то пару дней из зимней превратилась в весеннюю. Словно по щелчку пальцев на смену мокрому снегу пришла морось. Смена погоды — единственное, что мое сознание уловило за эти четыре дня и четыре ночи в чужом доме на окраине Мюнхене. Та самая квартира местного Барыги, который пускал сюда с ночевкой лишь потерявшуюся в собственных мыслях или проблемах «золотую» молодежь, стала моим новым убежищем после затхлой комнаты Стефана на втором этаже клуба. Человек, чьего имени я не знал, пустил меня на свой порог, не попросив ничего взамен. Он был самым милым и самым грустным мужчиной, с которым мне только довелось познакомиться. Но в этих темных несчастных и одиноких глазах виднелось сочувствие ко мне и я расплакался прямо на его пороге, не в силах больше сдерживаться. В ту ночь незнакомец успокаивал меня в своих объятьях, куда больше похожих на отцовские, чем моего собственного родителя. Его квартира была большим и просторным пентхаусом на два этажа. Пять свободных комнат, которые он с удовольствием предоставлял молодежи, пока сам занимал единственную на первом этаже спальню. Я не помню, как заснул в ту ночь, но проснулся я в той же комнате, которую всегда выбирал ночлегом, когда мне приходилось ночевать в этом месте. Иногда я задумывался, не от одиночества ли этот человек без толики страха открывает двери незнакомцам и мирно спит с неизвестными под одной крышей. Иногда я задумывался, не стану ли таким же одиноким, грустным и несчастным лет через двадцать?.. Люди приходили и уходили из этого дома, находя в нем такое же убежище, как и я. Кто-то оставался всего на ночь, закрывшись в комнате и совершенно не идя на контакт даже с владельцем дома, а кто-то оставался на два-три дня. Барыга никогда никого не выгонял, даже если кто-то жил с ним не одну неделю, пользуясь его гостеприимством. Его дом всегда был чист и уютен, а холодильник забит едой. Создавалось ошибочное впечатление, словно этот неизвестный мужчина действительно заботился о нас, а не занимался обычным волонтерством. Собственно, так я и выжил без гроша в кармане: благодаря крыше над головой и еде, безвозмездно отданной этим человеком. И я бы с удовольствием и дальше продолжал прятаться от реальности в квартире Барыги, забив на университет, не возвращаясь домой и пугливо прячась от Стефана, если бы не ломка. Жарко и холодно. Жар и озноб. Дрожь и оцепенение. Совершенная апатия с одной лишь мыслью: где найти амфетамин. Наркотики — единственное, чего нельзя найти в доме Барыги. И по иронии судьбы в этом единственном я наиболее нуждался. Я смог продержаться целый день, закрывшись в комнате и не впуская никого. Меня одолевали сотни чувств от желания несвойственной мне мести отцу за то, что он сделал, до подглядываний на одноразовую бритву в ванной с одним желанием — закончить побыстрее этот ад. Первый день тело ныло настолько больно, что казалось я целый день рыдал лишь из-за физической боли, сжимая белоснежные простыни. Ломка лишь усиливалась, нагнетая негативные ужасные мысли. Я не видел свет. Не видел выхода. Из этой ситуации его попросту нет. У меня закончились варианты, как достать быстро нужную сумму. Нет денег — нет фена. Нет фена — я умираю. Казалось, что моя кровь, мои кости, мои суставы и мои мышцы срослись с этим белым порошком и отказывали работать без него. Мой организм медленно умирал. Я буквально ощущал себя на грани предсмертной агонии. А потом, всего на небольшое время, меня отпустило. Словно по щелчку пальцев в голове прояснилось. Я шатаясь, на ослабевших ногах встал с кровати и прошелся к окну, открыв доступ к свежему февральскому воздуху. Он ударил мне в голову, заставив отшатнуться назад. Руки сильнее вжались в подоконник, заставляя вернуться. Ветер разбрасывал мои темные слипшиеся немытые уже столько дней волосы. Красные от непрекращающихся слез глаза начало щипать снова. Слезы тихо скатывались по хорошо знакомым дорожкам на моих щеках. Хотелось кричать в ночное небо от безвыходности, но единственное, что я встретил — полнейшую апатию. Ни слова. Ни звука. Лишь тихие слезы, смотря на полную луну. — Керн! Я удивился, услышав собственную фамилию. Моргнув несколько раз слипшимися веками, я попытался прогнать очередную галлюцинацию. — Керн! — кто-то крикнул еще громче и я опустил взгляд вниз. Туда, где стояло пятеро парней недалеко от места, где возвышалось мое окно. — Курнуть хочешь? — Д-да!.. — донесся звук из моего рта прежде, чем я сумел обдумать вопрос. Открыв окно пошире, я вылез через него на пожарную лестницу. Вокруг все кружилось, поэтому я сильнее сжал металлические поручни, держась за них так, будто от этого зависит моя жизнь. Пять этажей вниз впервые за четыре дня мои ноги коснулись асфальта. Компания парней была мне смутно знакомой. Кажется, один из них несколько раз звал с ним закурить в подворотне возле клуба Стефана, но я каждый раз отказывался, так как для полного счастья мне не хватало лишь подсесть на новый наркотик, укоротив свою и так недолгую жизнь в несколько раз. — А я думал, ты брезговал якшаться с такими, как мы, — сказал тот самый парень с обворожительной улыбкой и блондинистыми волосами. Я через силу приподнял уголок губ, пытаясь уверить парня и его компанию, что никогда не брезговал никем из них. Перед глазами маячила самокрутка с едким запахом. В обычном состоянии, я бы точно отказался от подобной дешевой дряни, но не тогда, когда все мое тело уже второй день подряд сотрясает ужасная амфетаминовая ломка. Блондин сделал затяжку и протянул мне собственную сигарету, которая всего несколько мгновений назад была у него между губ. Я дрожащими руками выхватил ту у него из рук и сделал глубокую первую затяжку, пытаясь притупить амфетаминовый голод другой неизвестной дрянью. От непривычки я закашлялся, но вернул сигарету блондину. — Кто же так курит, — рассмеялся он и его компания подхватила. Он снова сделал долгую и медленно затяжку, пуская дым мне в лицо. — Ты такой милый, когда ничего не соображаешь. Помнишь, как ты впервые попробовал амфетамин? Если бы не Стефан, я бы стал твоим первым мужчиной, Керн. — М-мы… ч-что? — я пытался собрать все его слова воедино и с каждой секундой все лучше понимал, что этот блондин знаком мне не только потому, что я пару раз предлагал курнуть вместе с ним. Это с ним я впервые целовался и с ним же я впервые познал, что такое прикосновения к самым сокровенным частям тела другого человека прямо на одном из кожаных диванов Стефана. Я не помню большую половину того, что произошло, когда я был под кайфом, поэтому впервые слышал, что Стефан не позволил мне переспать с этим чертовски привлекательным блондинистым парнем. Мужчина прекрасно знал, что я бы винил себя после этого, поэтому вовремя вмешался… Стефан был единственным живым человеком во всем этом мире, который действительно заботился обо мне. — Парни были бы тоже не прочь поразвлечься с таким малышом, как ты, Керн, — томно сказал блондин, приблизившись ко мне. Четыре парня за ним пошло ухмыльнулись. Я затаил дыхание, отступив на шаг назад, вжавшись в каменную стену. Страх был единственным чувством, которое я ясно ощущал в тот момент. — Но, к нашему всеобщему сожалению, сегодня не судьба, — разочарованно пожал плечами блондин. — Прости, парень, но Стефан тоже наш дилер. У нас так же, как и у тебя, есть небольшие должки, которые он пообещал простить за информацию о его маленьком беглеце. А все мы знаем, куда такие как ты, богатенькие испорченные малыши, убегаете, когда мир катиться ко дну. Стефану лишь нужно было, чтобы мы выманили тебя из чужой территории, чтобы Барыга не мог вступиться за тебя. Блондин отошел от меня и кивнул парням. Минута — и в проулке не осталось ни одного из пяти парней. Правда, ненадолго. Пока я в оцепенении пытался собраться с мыслями, переулок наполнили новые люди. Всего три человека. Два огромных незнакомых мне амбала и один хорошо знакомый человек. Стефан. — Привет, Керн, — кивнул он мне без всякой улыбки. — Я думал, что ты умный парень, но как вижу — нет. — С-стефан… прости м-меня, но отец з-забрал у меня д-деньги, я не м-могу сейчас з-заплатить, но… Мужчина направился ко мне и я сильнее вжался в стену, мечтая раствориться в ней. Мечтая втоптать собственное тело в бетон, лишь бы перестать дрожать от страха перед неизбежным. Рано или поздно Стефан бы нашел меня. Рано или поздно мы бы оказались лицом к лицу. Рано или поздно я бы увидел, как велика стала пропасть между нами. Из-за меня. — Отто, Отто, Отто Керн, — протянул Стефан, медленно приблизившись к моему лицу. — Мне плевать на твои оправдания. Мне также плевать на твои проблемы. Зато мне не плевать на свои деньги, которые должны были быть к среде. — С-стефан… Его рука с огромным кольцом-печаткой на среднем пальце аккуратно очертила край моей толстовки, в которой я выбежал на улицу. — Раньше я бы может и дал тебе отсрочку. Я бы выслушал все твои рассказы о ваших чертовски сложных отношениях с отцом, от чего бы у меня возникло сочувствие. Знаешь, именно это было тем чувством, которое я постоянно чувствовал к тебе. Жалкий, слабый, потерянный ребенок. Я верил, что ты рано или поздно очнешься, и начнешь жить, как нормальные люди. У тебя ведь этот шанс был, в отличие от других: ты из состоятельной семьи, у тебя есть деньги на элитный рехаб, где никто и никогда не узнает твою настоящую личность, что не опозорит тебя в глазах других. Ты бы стал первоклассным юристом, Керн, и неплохим человеком, когда бы слез с фена, но… Стефан нашел два шнурка от моего капюшона и накрутив на пальцах, начал медленно тянуть их, сдавливая мое горло тканью толстовки. Я вцепился в собственное горло руками, пытаясь убрать удушающую помеху, но мужчина лишь продолжал тянуть, наслаждаясь тем, как я страдаю. Стефан был беспощаден к своим должникам. Я знал, конечно же, я знал об этом! Крутясь в наркодилерских кругах и вечеринка, еще бы я не знал, что все его должники страдают в разы больше! Стефан никогда не церемонился с теми, кто безвозвратно тратил его деньги. Его наказание мне было очевидным, но если бы не сказанные при нашей последней встрече слова, может быть, я отделался бы легким испугом и парой синяков, но… Однако сейчас я чувствую всеми фибрами души, что не отделаюсь одними лишь ушибами. Наказание будет показательным. — Но мы ведь не друзья, — продолжил Стефан, все так же душа меня шнуром моей же толстовки. — Я словно очнулся, когда ты произнес это! Все эти дни я спрашивал себя, почему столь прикипел к тебе? Почему среди всех моих клиентов я выделил тебя и сделал своим любимчиком? Неужели это из-за чувства вины? Неужели я действительно обвинил себя в том, что парень сам же неправильно ввел себе дозу? И знаешь, пожалуй, я был дураком. Ты, Керн, делал из меня дурака. — П-прошу… — вдохнул я глубже в попытках найти воздух, но этот человек перекрыл все пути к отступлению, навалившись на мое тело своим. — Ты напомнил мне, что нас ничего не связывает, кроме отношений дилер-клиент. И теперь, как дилер, я пришел к своему клиенту, который мало того, что заторчал мне круглую сумму, так еще и позорно спрятался, поджав хвост. Как дилер, я должен наказать его, чтобы в дальнейшем он не допускал даже мысли обвести меня вокруг пальца глупыми чувствами. Мужчина отпустил меня, и я судорожно начал хватать ртом воздух с примесью едкой недавно куренной травы, словно рыба выброшенная на сушу. Я медленно скатился по стене на грязный мокрый асфальт, пытаясь найти в нем опору. Я держался за шею, пока кашель душил мои легкие и разрывал их на сотни мелких кусочков. — Я хочу видеть свои деньги к концу следующей недели. Если их не будет, я снова нагряну с визитом, только в следующий раз ты останешься без нескольких пальцев. Сейчас же мои ребята проведут для тебя пробный урок на тему «Как Стефан поступает с должниками». Мужчина в последний раз бросил презрительный взгляд и сплюнул от отвращения в метре от меня. — Парни, — позвал мужчина двух амбалов, стоявших позади. — Делайте, что должны. Громилы вышли вперед, а Стефан, отвернувшись, направился на выход из переулка, оставляя меня со своими палачами наедине. Они не церемонились. Даже не дали мне лишней секунды, чтобы прикрыть лицо перед ударом. Им было плевать, куда бить и с какой силой. Они просто выполняли приказ босса, как верные псы, не заботясь о причинах наказания. Бездушно смотря на мое лицо, каждый из них не притронулся ни разу ко мне своими кулаками. Только пинки. Только удары ногами, а точнее лакированными ботинками. Их острые кончики вонзались мне в тело, оставляя гематомы и ломая ребра. Скрутившись на полу у мусорных баков переулка я принимал удары, даже не пытаясь отбиваться. У меня не было сил на обычный конструктивный разговор, не говоря уже о том, чтобы заблокировать удары или убежать. Я пытался абстрагироваться от безумной физической боли, которая не шла ни в какое сравнение с той, что я ощущал во время ломки, пытался уйти в себя, чтобы забыться, но мое сознание подкинуло неожиданный сюрприз. В голове, подобно заевшей пластинке, звучало: «Я во всем виноват.» «Я это заслужил.» И ведь я действительно был виноват! Действительно заслужил каждый пинок и удар, терзающий мое тело! Почему я не заткнулся тогда? Почему я наговорил все эти ужасные вещи одному единственному человеку, который оставался со мной несмотря ни на что?! Как я мог быть настолько бессердечным, чтобы обидеть этого человека, когда он действительно желал мне лишь лучшего?.. Перед глазами — ничего, кроме алых цветов. Глаза залило кровью из рассеченной брови. По крайней мере, я думал, что это бровь, ведь лица я не чувствовал после нескольких ударов. Я пытался прикрыть его руками, но как итог почувствовал лишь небывалую боль в кистях. Может, просто ушиб, а может действительно перелом. Я не знаю. Все физические чувства затупились, превращая тело в одно пятно перманентной боли. Невозможно понять, где болит, ведь болело все. От лодыжек до макушки. Не могу сказать точно, когда все закончилось. Возможно, они смиловались надо мной после того, как я отключился, а, возможно, продолжали пинать бессознательное тело, но им надоело возиться с полумертвой куклой для битья, и они ушли, оценив задание босса, как выполненное. Как бы то ни было, когда я очнулся, вокруг было пусто. Никого, кроме меня и дворового кота, рывшегося в мусорном баке рядом. Грязный, повидавший множество драк, он выглядел намного лучше, чем я. Когда я попытался подняться, он испугался движения и убежал. Встать не получилось. Я подполз к ближайшей стене и оперся об нее, пытаясь найти равновесие. Безуспешно. Перед глазами все те же алые оттенки, взгляд не мог сфокусироваться, а руки… черт, ломка не отступила даже несмотря на то, что тело находилось за шаг от встречи со старухой с косой. Ломка возвращалась и усиливалась с каждым мгновением без амфетамина в моей крови. Таким меня нашел Барыга. Он зашел проверить, живой ли я там еще, запертой в комнате целый день, но увидел лишь открытое окно и меня лежащего под ним в крови. Взяв мое тело на руки, он вернул меня в дом. Ни о чем не спрашивая, ничего не пытаясь вытянуть из меня, он лишь помог обработать раны и накормил тем, что готовил для себя. Полностью безвозмездно, как умел только он. — Тебе еще что-то нужно? — спросил он перед тем, как уйти из моей комнаты. — Да, пожалуйста. Можно мне ваш т-телефон? — запинаясь, дрожащим голосом спросил я и уже через несколько мгновений в моих руках появилось желаемое. Открыв мессенджер и введя единственный номер, который знал наизусть, я написал всего два слова перед тем, как стереть сообщение и отдать Барыге назад телефон, поблагодарив за все, что он сегодня сделал для меня. Дверь за мужчиной тихо закрылась, оставляя меня один на один с собой. Один на один с проблемами, которые лишь увеличивались, что бы я не пытался предпринять. Проблемы, у которых было лишь одно решение. «Я согласен», — гласило сообщение, которое я отправил отцу в свою последнюю ночь проведенную в квартире Барыги.