Часть 6. Начало пути
13 мая 2023 г. в 07:35
Примечания:
Думаю, это мой самый любимый эпизод из жизни Канкуро
— Канкуро-но-Данна, а способность выпускать нити чакры из пальцев — это стихийная или клановая техника? Или же это также улучшенный геном? — уже давно проснувшийся, но упорно не хотевший вылезать из теплого одеяла в утренний холод Шинки решил оттянуть время, но его все равно вытряхнули из кокона на зарядку.
Услышав этот странный вопрос, уже усиленно разминавшийся в одной сетчатой футболке Канкуро хмыкнул, но потом улыбка моментально слезла с его пока ненакрашенного лица. Он резко повернулся и сурово надвинулся на Шинки, железный песок которого моментально собрался в щит из-за того, что хозяин почувствовал реальную опасность. Поравнявшись с мальчиком, Канкуро, усиленно отмахиваясь от железных опилок, опустился на корточки рядом и, посмотрев ребенку прямо в глаза, серьезно произнес:
— Ни то, ни другое, пацан. Да, не спорю, гены, наверное, влияют, но все же это не главное.
— А что главное? — удивленно спросил Шинки.
Канкуро пожал плечами и ответил:
— Умение не только сосредотачивать достаточное количество чакры в кончиках пальцев, как может почти любой из тех, кто-то хотя бы немного владеет ниндзюдцу, но и умение проводить ее в окружающую среду достаточно далеко. Я думаю, что сейчас я овладел этим в достаточно хорошо, пусть мои способности и не идеальны. Но так было не всегда.
— Чиё-сама, прошу Вас осмотреть Канкуро и дать уже мне однозначный ответ, способен он к управлению чакрой или нет! — тон отца явно не предвещал ничего хорошего…
А ведь день начинался так хорошо! Канкуро, Темари и маленький Гаара играли в старом, забитом песком питьевом фонтане, находившимся позади Главной площади, недалеко от резиденции Каге. К обеду очень захотелось есть, но денег на кармане у Темари не было, так как отец вчера наказал ее лишением обеда на неделю за то, что она слишком долго болтала с местными девчонками на улице и едва успела прийти к закату.
Животы у всех троих бурчали, и Канкуро, увидев, что рыжий братик делает из песка различные фигурки мановением руки, начал просить того сделать еду. Малой тут же оживился (еще бы, ведь с ним захотели играть!) и начал творить из несъедобного и скрипучего на зубах песка шедевры кулинарии, которые они и видели-то только по телевизору в сериале «Путь воды». Увидев столько разнообразной жратвы, Канкуро чуть ли не прыгал от радости, и даже огорченная наказанием Темари стала немного веселее, а уж малыш Гаара старался так, как не старался для своего любимого плюшевого мишки!
В этот раз отец сам нашел их и буквально силой потащил Канкуро и Темари в резиденцию. Грустный Гаара остался ковыряться в песочнице один.
— Сегодня… — злобно бормотал себе под нос Четвертый Казекаге. — Сегодня я наконец-то решу вопрос со всеми вами!
Отец был трезв как стекло, а значит, зол и настроен решительно.
— Идите в резиденцию сами, я вас догоню, — он оставил их одних на полдороги, приказав срочно идти в резиденцию, а сам вместе с какими-то шиноби, судя по оскаленным злобным маскам, похоже, из Анбу, направился обратно. Прямиком в сторону остатков фонтана, где остался сидеть одинокий Гаара.
У входа в резиденцию их встретила группа старейшин в праздничных одеждах. Они почему-то заулыбались при виде детей и зашептались между собой о чем-то своем. Темари и Канкуро остались стоять у богато украшенных массивных дверей, потому что оба не могли решиться войти.
— Я боюсь, — поделилась тогда с братом Темари, — сегодня, когда я утром уходила из дома, я увидела на зеркале перед маминым столиком трещину. Клянусь, ее раньше там не было!
— Не бойся и не верь в плохое, — попытался ободрить ее тогда Канкуро. — Да и что может случиться плохого? Все плохое ведь уже случилось, — он шмыгнул носом, тоже вспоминая о матери, а Темари лишь недоверчиво покачала головой.
Внезапно из-за поворота возникла высокая фигура отца. Он уже был один, без Анбу. Вместо них теперь позади него семенила старуха Чиё, а также какой-то незнакомый господин в костюме ирьенина, лицо которого закрывала не менее поганая на вид полумаска с осклабленным ртом. Канкуро знатно напугала эта рожа, но он не подал вида, чтобы суеверная сестра не начала переживать ещё больше.
— Пошли, — сухо позвал их отец, буквально втолкнув Канкуро внутрь. — Есть одно неотложное дело…
Воспоминания о сегодняшнем дне мелькнули вспышкой молнии и растаяли в один миг. И вот теперь вопрос отца, заданный Чиё-обаа-сама, звучал не просто повелительно. Нет, скорее, он звучал угрожающе. Канкуро почувствовал это своей пятой точкой, когда Чиё в знак согласия легко кивнула в сторону Казекаге и плавно, но очевидно направилась к мальчику.
Первой реакцией Канкуро было желание убежать, однако, сообразив, что за ним сейчас внимательно наблюдает отец и он этого ему точно не спустит, малец медленно попятился к ближайшей стене и, наткнувшись в итоге ногой на стул, с грохотом сел на него.
— Вытяни свои руки, дитя, — проскрежетала старуха, и Канкуро почему-то сразу почувствовал себя мелкой песчаной ящеркой, неосторожно пробегавшей мимо подземной ловушки песчаного паука и, даже не сообразив, каким образом, попавшейся ему в цепкие лапы.
Он покорно вытянул руки, которые сильно тряслись.
— Ладони вверх, — Канкуро снова подчинился.
И тут сухие старушачьи пальцы сжали подушечку указательного пальца мальчика с такой силой, что он едва не вскрикнул, но строгое отцовское «Терпи!» заставило Канкуро покрепче сжать зубы, едва не прикусив язык. То же самое проделали с другими пальцами, и каждый раз ощущения были отвратительные.
— Ну? — осмотр длился уже довольно долго, и уже терпение отца начало подходить к концу. — Что там, Чиё-сама? Есть надежда?
— Точки чакры продуцентны, но проявляют слабую активность, — вынесла, наконец, свой вердикт почтенная старейшина. — Надо прокалывать.
Тонкие красивые брови отца удивленно поползли вверх. Он неверяще посмотрел на Чиё, а потом произнес что-то вроде «но ведь Сасори…»
— Он — не Сасори и никогда им не будет! — отрезала Чиё-баа-сама и опустила голову. — Что прикажете делать, Казекаге-сама?
И тут Канкуро заметил, что отец отвернулся от них и, подойдя к своему рабочему столу и опершись об него, задумался. Потом, он взял со стола одну из книг, открыл ее, немного почитал, потом провел по своему лицу руками и буквально прохрипел:
— Коли. Это для его же блага в будущем.
Чиё-сама кивнула и сделала знак ирьенину в маске. Тот резко схватил правую руку Канкуро, вытянул из нее большой палец и, вытащив какой-то странный прибор, поднес его к одному ему только известной точке на коже и…
Эту боль Канкуро запомнил на всю оставшуюся жизнь. Кровь брызнула на перчатки ирьенина и запачкала пол, но Казекаге на это было все равно, как и на то, что его сын заорал так, что задребезжали стекла в круглых маленьких окнах. А ирьенин, не говоря ни слова, проколол уже следующий палец, снова вызвав нечеловеческий крик.
— Это хорошо, что тебе больно, — монотонно как медицинский аппарат загудела очнувшаяся старуха Чиё, — Было бы хуже, если бы ты ничего не чувствовал. Тогда от процедуры бы не было толку. Но Канкуро, казалось, вообще не воспринимал ее слова. Он изо всех сил боролся с тем, чтобы не разреветься.
Когда ирьенин проколол ему последний из десяти пальцев, Канкуро уже был настолько оглушен, что даже ничего не почувствовал.
— Выпей воды, — скомандовала ему старуха Чиё, но стакан так и не подала. Да и как бы мог его взять Канкуро своими окровавленными пальцами?!
И тут произошло то, что заставило Канкуро от удивления забыть о боли и унизительной процедуре. Чиё-баа-сама взяла хрустальный стакан с подноса, налила в него воды из серебряного кувшина и поставила… на стол, находившийся в нескольких метрах от Канкуро!
— Выпусти нити чакры и поднеси ко рту стакан! –скомандовала она.
У Канкуро рот открылся от изумления. Нет… ну как это — просто так взять и выпустить нити чакры из только что поврежденных пальцев?! Она ума лишилась, эта старуха Чиё?!
— Делай, что велено, — отец все это время стоял, отвернувшись и прислонившись лбом к стене.
Канкуро вытянул правую руку и… подумал о том, как сильно ему хочется сначала попить, а потом запустить этот самый тяжелый хрустальный стакан в старушачью голову с дурацким пучком из клочьев седых волос. Он прямо представил с каким наслаждением сейчас рассадил бы эту голову и сам стакан вдребезги, как бы хлынула ярко-алая кровь, забрызгав стол, важные бумаги и белоснежную робу Каге. Но потом вдруг взглянул на отца, губы которого бормотали обыденную фразу про то, как сильно и жестоко он наказан в этой жизни своими непутевыми детьми, и подумал о том, что ещё одна смерть никому точно не сделает лучше. И ему и правда сейчас больше хотелось пить, нежели убить. Жажда простых мирских благ оказалась в нем сильнее жажды мести и власти, хотя в каждом из этих вожделений таится свое определенное зло для человеческой сущности…
Вода. Он сосредоточился на этой мысли, и вдруг… Он точно запомнил это ощущение — связь между ним и стаканом. В то время Канкуро еще не мог видеть нити чакры, это пришло позже, когда сформировалось кинестетическое зрение, но он уже мог чувствовать, как его пальцы обхватывают дорогой хрусталь. Это было так четко, что мальчик даже испугался того, что запачкает кровью дорогую посуду, но, вовремя сообразил, что это лишь ощущения. Канкуро интуитивно понял, как нужно управлять нитями. Он представил себя пауком-арканником, который вечно бегает по пустыне и, завидев близкую добычу, подкрадывается ближе и накидывает на нее липкую петлю паутины, а потом, зацепив жертву, медленно притягивает ее к себе, собирая нить. Таким же образом Канкуро медленно, но уверенно притянул к себе стакан. Он немного удивился, когда стакан действительно влетел к нему в руку, но потом… просто с жадностью напился, забыв обо всем и получив желанную награду. Воду.
— Благословение духов песка… — пробормотала было Чиё, но тут уже Казекаге очнулся и рявкнул:
— А ну все вон отсюда!
Канкуро, который, казалось, только и ждал этой отмашки, ветром вылетел из кабинета отца. Вслед за ним поплыла и почтенная Чиё-баа-сама, скривившись и выписав на лице мину полнейшего презрения и осуждения неблагодарности Четвертого. И лишь только ирьенин Кугетсу Бутай молча собрал свои инструменты и спокойно вышел за дверь, даже аккуратно закрыв ее за собой. Он проделывал такие операции по несколько раз в месяц, поэтому уже ничему не удивлялся, особенно реакции детей и их родителей.
-Оу, — изумился Шинки, — И сколько лет Вам тогда было, господин?
— Ну… как тебе сейчас. Лет пять или шесть наверное, — отозвался Канкуро, а потом просунул голову в горловину верхней одежды. Он как раз переодевался после тренировки, чтобы отправиться в путь.
— Всегда разогревайся перед долгой дорогой, пацан, — советовал он, — А то можешь не выдержать дневного перехода. Про передвижение ночью я вообще молчу.
— И что же было потом?
И тут Канкуро прищурился, посмотрел в небо, пробормотал что-то среднее между благодарностью и сожалением, и пригладив жесткие непослушные волосы, посмотрел на Шинки и, чихнув и почесав нос от попавшего в него железного песка, улыбнулся:
— А потом, пацан, начался мой путь кукловода!
Канкуро совсем не помнил, как он очутился в широком темном коридоре резиденции и почему вдруг бросился в сторону церемониального зала, где обычно принимали посланцев Даймё и прочих важных гостей. Наверное, потому, что оттуда вкусно пахло едой и выходили сытые и довольные важные персоны, многих из которых мальчик даже не знал. Канкуро, соображая, что под шумок он может незаметно зашмыгнуть внутрь и набрать из остатков пиршества, буквально залетел туда и… столкнулся нос к носу с заплаканной Темари, в глазах которой застыл немой крик. В какой-то момент оба тоненько пискнули, но тут же замолчали, соображая, что вокруг слишком много народу.
Темари затравленным зверьком смотрела на окровавленные руки Канкуро, трясущимся пальцем показывая на них и как бы вопрошая «что они с тобой сделали?» А сам Канкуро тоже был потрясен и ошарашен не меньше, чем его сестра. Потому что Темари была одета в наряд, который обычно надевают во время помолвки!
Канкуро не стал у нее спрашивать, что случилось. Пятилетний сопливый правнук Эбизо-сама в наряде будущего жениха крутился тут же. Но тогда…
Канкуро незаметно приблизился к Темари и прошептал ей в самое ухо:
— Тем, где Гаара?
— Не знаю. Ты думаешь, что с ним тоже что-то случилось? — лицо Темари было красным и опухшим от слез.
— Я не знаю. Пойду поищу его. Все-таки он — наш брат.
Забыв про гнетущий его голод, обогнув кольцевой коридор, Канкуро снова оказался у дверей в кабинет Казекаге, у которых, к его удивлению, сейчас не было охраны и, что еще более странно, дверь в приемную была открыта.
Канкуро осторожно заглянул в нее. Отец разговаривал с какими-то здоровенными размалеванными шиноби и они явно о чем-то спорили.
— Ничего вы больше от меня не получите, жадные могильные черви! — орал на них Казекаге, хмурясь и в гневе сжимая кулаки, но все же не применяя свой золотой песок. — Страдать вам вечно за такую жадность!
— Раса! Ты несправедливо поступаешь с нами! — хрипел один из них, самый мощный, потрясая кривым волосатым пальцем прямо перед носом Каге, а позади него болтался на лямках огромный деревянный короб. — Так не должно поступать правителю Суны! Где наша награда за головы тех ублюдков из Скрытого Облака, которые месяц гастролировали по всей Стране Ветра, безнаказанно шпионя за нашими секретами?! Ты заплатил нам жалкие гроши, а сам владеешь золотым песком! Неужели ты не поделишься?
— Да, — более тонким голосом подпевал чернобородому страшному мужику второй, более тонкий, с выражением лица, которым обычно поют заунывную песню. — Мы почти месяц не знали ни сна, ни отдыха, но вот мы возвращаемся в деревню с трупами этих воров и узнаем, что в наше отсутствие наши семьи страдают от голода! Где положенные выплаты, а, Повелитель золотого песка?!
И оба кукловода (Канкуро понял это по высунувшейся из прорехи в кожаном мешке второго говорившего деревянной ноге куклы) угрожающе надвинулись на Казекаге.
Умом Канкуро понимал, что отец прекрасно мог защитить себя и что он — не чета этим кукловодам-разведчикам, но все же при виде такой явной угрозы у него сжалось сердце, и он выскочил из своего укрытия и набросился на самого большого мужика с заначенным под рубахой кунаем.
— Отойдите от Казекаге! — заорал Канкуро, совершенно не замечая, что его руки уже связаны нитями чакры, — Иначе я… я…
Канкуро удалось выпустить нити чакры и вцепиться ими в шею тонкоголосого напарника. Тот, видимо не ожидая нападения, начал задыхаться, схватившись за горло. Канкуро прекрасно знал, как пережимать сонную артерию — отец научил его этому приему еще полгода назад.
— Ух ты! — вдруг удивленно охнул первый кукловод, отпуская Канкуро, который, в свою очередь, тоже ослабил хватку, и этого было достаточно, чтобы второй марионеточник своими нитями чакрами словно лезвиями порвал связь и, оба кукольника, совершенно забыв о Казекаге, деньгах, да и вообще обо всем на свете, обступили Канкуро и уставились на его проколотые пальцы.
— Песок мне в рот, — сняв куфию и почесав в своей запыленной и пропесоченной голове, пробормотал первый, взяв сначал одну, потом вторую руку Канкуро и оглядев их. — Сегодня пальцы прокололи что ль?!
— Ага, — кивнул Канкуро.
— А помазать раны они, конечно же, забыли, ой-ей-ей! — вмешался второй. — Ну как всегда. Наверняка и пальцы тебе прокалывал Хейко-сама, старый мясник! Он мне тоже прокалывал, но я был чуть постарше, и мои родители уже отчаялись ждать от меня хотя бы какого-то намека на способность к ниндзюдцу.
— И мне старый хрен прокалывал, как же! Но у меня родители — простые люди, торговцы. Они очень хотели, чтобы я стал шиноби, и ухватились за эту надежду, — погладил свою густую бороду первый кукловод, все еще осматривая руки Канкуро. — Ты гляди, тебе еще ровно сделал проколы. Наверное, ты не дергался, а мне большой палец, — И тут он помахал своим резко пахнущим грязным пальцем перед носом Канкуро, — Мне его три раза кололи.
— Давай-ка, — и тут Канкуро увидел, как тонкий достал из своего кармана баночку с какой-то дурно и резко пахнущей мазью и деревянную палочку. Макнув ее в темную массу, он начал один за другим смазывать раны на пальцах Канкуро.
— Что это? — удивился тот. — Целебное снадобье?
И тут оба кукловода заржали как кони. И, что самое удивительное, Канкуро показалось, или отвернувшийся и рывшийся сейчас на полке с книгами отец тоже хмыкнул вместе с ними.
— Это лучше, пацан. Это — солидол. Он от всего. Ран, травм, ссадин, ушибов… Мы используем его для смазки шарниров наших кукол, — наперебой начали рассказывать о чудодейственной мази марионеточники. — Или, например, когда болт никак не хочет закручиваться в гайку. — И тут оба мужика перемигнулись и снова заржали.
— А просто руками помазать нельзя было? — скривился Канкуро, потому что ощущения от деревянной палочки были неприятными.
Тут оба кукловода посерьезнели, а бородатый, наклонившись и сурово посмотрев в глаза мальчику, строго произнес:
— А вот этого делать категорически нельзя. У кукловодов не принято касаться чужих рук. И за руку они тоже не здороваются. Это, как бы сказали в высшем обществе, дурные манеры.
— И как теперь общаться? Просто «здрасьте»?
— Нет же, — вмешался уже тонкий и подмигнул ему. — Вот так. Кукловоды закрывают, а потом резко открывают глаза в качестве приветствия, как и их куклы при активации. Два глаза — перед чужими или уважаемыми людьми. Например, если кукловод-подмастерье встретить кукловода-техника или кукловода-аса. А если встречаются две ровни, то достаточно лишь подмигнуть правым глазом.
— Но самое главное — это наш путь, песок мне в рот! — пробасил первый, совершенно забыв про то, что он вообще-то в кабинете Казекаге, который сидел тут же и смотрел на двух запыленных разведчиков немигающим взглядом. — Это не просто путь ниндзя Песка. Это, — потряс он снова перед носом Канкуро корявым и сильно пахнущим древесной смолой вперемешку с мазутом указательным пальцем, — Путь кукловода!
— Как это? — спросил удивленный Канкуро, взглянув на свои пальцы, которые действительно перестали болеть. — Это… управлять людьми как куклами?
— Нееее… — заныли тут оба мужика, как будто бы у них болели зубы, а потом примолвили, — хотя, возможно, что для тебя это и так, ведь ты — из элитной семьи.
При этом тонкий мужичок кивнул на все так же смотрящего на них в упор, но не вмешивающегося в разговор Казекаге, и почесал свою редкую бородку, продолжая:
— Но для нас это немного не то.
— Нам просто нравится мастерить, — снова вмешался первый мужик и тоже пригладил окладистую черную бороду, попутно выковыривая из нее песок и древесные опилки. — Нравится работать с деревом, чинить и дорабатывать наши куклы. А создал их, как и большинство марионеток в деревне, великий и гениальный Мастер Сасори. Вот у кого поистине был Божий дар!
— Да. Сейчас таких мастеров уже нет. А носить куклы со знаком красного скорпиона — большая честь! — пропищал второй кукловод, повернув свой дырявый мешок к Канкуро и показывая ему на истертый оттиск скорпиона на пятке своей куклы.
— Какая печальная судьба, — вдруг склонив голову и нахмурившись, прошептал Канкуро, — заниматься починкой чужих марионеток…
— Эти марионетки — достояние Скрытого Песка, — вдруг подал голос Раса, глаза которого были сейчас печальны. — Не смей недооценивать чужой труд, бездарный сопляк!
И Казекаге, открыв стоявший рядом сосуд с золотым песком, высыпал себе горсть золотой пыли на руку, сжал ее и, когда он раскрыл ладонь второй раз, на ней лежало два небольших золотых слитка.
— Возьмите, — кинул он золото кукловодам, которые тут же подцепили слитки своими нитями чакры. — И не смейте называть меня несправедливым. А теперь убирайтесь, и больше не имейте привычки подходить ко мне лично! Все вопросы только через мастера вашей артели.
— Да поняли мы, поняли, песок нам в рот! — пробормотали оба мужика и, еще раз потрепав Канкуро по непослушным вихрам и всунув ему в руки банку с солидолом, вышли и даже аккуратно закрыли за собой дверь.
— Отребье! — процедил им вслед сквозь зубы Раса, возвращаясь к бумагам. — И как их только охрана пустила! А ты чего встал? — обратился он к Канкуро, а потом, как будто бы что-то вспомнив, резко встал из-за стола и нервно заходил по комнате.
— Канкуро, — наконец вымолвил он, — Завтра с рассветом ты отправляешься с дежурным патрулем в сердце Пустыни. Мой отец и твой дедушка сам будет учить тебя. И только попробуй рассказать ему, что Гаара — джинчуурики!
И тут отец угрожающе надвинулся на мальчика и, резко схватив его за горло так, что Канкуро начал задыхаться, прошептал в самое ухо:
— Убью!