Семейные ценности

Age: 28 — Уэнсдэй, ты должна мне помочь! Блондинистый вихрь в лёгком пальто цвета пудры решительно залетает в её кабинет, гулко стуча каблуками по мраморной плитке. Энид выглядит несколько потрёпанной — платиновые локоны собраны в неаккуратный высокий пучок, верхняя одежда небрежно наброшена поверх насыщенно-розовой, явно домашней футболки. Уэнсдэй с нескрываемым недовольством откладывает в сторону увесистую папку с отчётом о вскрытии, сцепляет в замок бледные пальцы с извечным чёрным маникюром и прохладно воззряется на бывшую соседку исподлобья. — Это вопрос жизни и смерти! — Синклер складывает ладони в молитвенном жесте с драматичностью, достойной Оскара. На самом деле, она уже давным-давно носит фамилию своего горячо обожаемого Аякса вместе с золотистым ободком обручального кольца — однако Уэнсдэй, с присущим ей консерватизмом, упорно продолжает называть подругу также, как в далёкие школьные времена. Сама же Аддамс, лишь с третьего раза приняв предложение руки, сердца и всех прочих конечностей Торпа, предпочла оставить свою фамилию. Четыре года назад это условие стало одним из главных безоговорочных пунктов в их устном брачном договоре: — Никакого пышного торжества. Никаких неизвестных дальних родственников на ужине. Никаких домашних животных. Никаких детей… И, разумеется, я не возьму твою фамилию, — твёрдо чеканила она, раз за разом загибая пальцы, пока у Ксавье не защемило мениск от долгого стояния на одном колене посреди их огромной мрачной гостиной. Но Торп всё равно ликовал. Ведь две предыдущие попытки не увенчались даже минимальным успехом. Помнится, во второй раз они даже поругались — как никогда сильно. — Ты хочешь ограничить мою свободу. Вечно тянешь меня назад, хотя поклялся этого не делать, — резко бросила Аддамс тогда, отчаянно желая уязвить как можно больнее. Задеть за живое. Она слишком привыкла маскировать собственные опасения намеренно преувеличенной жестокостью. И Ксавье молча повернулся и ушёл из дома в темноту ненастной осенней ночи, не захватив даже куртку. Она пожалела о своих резких словах сразу же, как только за ним громко захлопнулась дверь. А потом всю ночь не сомкнула глаз. Он тогда вернулся лишь под утро, промокший до нитки и дрожащий от холода — и Уэнсдэй босиком бросилась к нему через всю гостиную и длинный коридор прихожей. — Ну что ты творишь? Пол же ледяной… Простудишься, — уже совершенно беззлобно проворчал Ксавье и решительно сгрёб её на руки, напрочь игнорируя вялые попытки возражений. Он всегда так поразительно легко её прощал... И всегда заботился о ней намного больше, чем о самом себе. Она упрямо создавала вид, что это жутко раздражает. Конечно, на самом деле всё было с точностью до наоборот — и он всегда это знал. — Уэнс, это очень, ну просто катастрофически важно! — неугомонная Энид настойчиво требует к себе внимания, вырывая её из водоворота внезапно нахлынувших воспоминаний. — Начался Апокалипсис? — лицо Уэнсдэй хранит совершенно бесстрастное выражение. — Ещё хуже! — небесные глаза широко распахиваются, и Синклер принимается торопливо расхаживать по кабинету, словно не способна оставаться статичной дольше тридцати секунд. И одновременно начинает быстро-быстро тараторить. — Понимаешь, я ещё две недели назад записалась на маникюр и педикюр, специально отменила рабочую встречу, чтобы выгадать время… А сегодня с утра наша няня внезапно звонит и говорит мне, что сломала мизинец на ноге о дверной косяк! — Какая полезная информация, — едко роняет Аддамс, после чего почти незаметно поджимает губы, накрашенные тёмно-вишнёвой помадой, и вновь тянется к папке с материалами дела. — Уэнсдэй, понимаешь, мне не с кем будет оставить близнецов… — жалобно сообщает блондинка, страдальчески заламывая руки. — Я изначально предлагала тебе оставить их в роддоме, — ядовито парирует Уэнсдэй, скользя указательным пальцем по мелко напечатанным строчкам в безуспешной попытке вникнуть в отчёт коронера. — Ты шутишь совершенно несмешно, — Энид всегда становится непривычно серьёзной, когда саркастические высказывания Аддамс затрагивают её детей. Похоже, именно это и называется материнским инстинктом. — Я никогда не шучу, — в привычно бесстрастном голосе нет ни тени эмоций. — Слушай, я всех уже обзвонила, никто больше не может. Аякс круглыми сутками зашивается на работе с этой дурацкой сделкой с японцами, Йоко опять улетела в Европу… — зачем-то перечисляет Синклер, озвучивая заведомо бесполезную и безынтересную информацию. — А Дивина с этой своей новой… — Энид, — Уэнсдэй со вздохом поднимает на неё прохладный непроницаемый взгляд. От мелькания бывшей соседки перед глазами и слащаво-приторного аромата её парфюма у Аддамс начинает ощутимо болеть голова. — Мне это неинтересно. Ближе к делу. — Ладно, ладно… — блондинка делает глубокий вдох, набирая в лёгкие побольше воздуха, и на одном дыхании выдаёт самый идиотский вопрос из всех возможных. — Ты ведь посидишь с ними? — Ты упала и ударилась головой об асфальт? — смоляные брови резко взлетают вверх над умело подведёнными угольными глазами. — Эм… Да нет вроде, — Энид выглядит слегка озадаченной, замерев как вкопанная посреди просторного кабинета. — Тогда я не могу объяснить, каким образом ты пришла к настолько чудовищной идее, — невозмутимо отзывается Аддамс, впившись в соседку немигающим взглядом исподлобья. — Очевидно, что я дам отрицательный ответ. — Уэнсдэй, это всего лишь на пару часов! Пожалуйста! — та никак не желает уняться. — Нет. Ты прекрасно знаешь, что я ненавижу детей, — бескомпромиссно отрезает Уэнсдэй. Решив, что разговор окончен, она снова склоняется над столом и принимается скрупулезно раскладывать листы по порядку. Нужно будет внимательнее сравнить отчёт о вскрытии новой жертвы с предыдущими, но и без того очевидно, что это дело рук одного человека — слишком схож почерк убийств. Жертвами всегда становятся молодые женщины в возрасте от семнадцати до двадцати семи, все убийства совершены колюще-режущим предметом прямо в область сердца, и у всех погибших срезана прядь волос на виске… Похоже, в городе завёлся новый маньяк-виртуоз, раз за разом ловко ускользающий из рук копов. Дело обещает стать интересным — на меньшее Аддамс и не подписывается. Полиция Нью-Йорка уже не первый год обращается к ней в самых исключительных случаях. Пожалуй, нужно будет ещё раз съездить на место преступления — в первый раз она была там глубокой ночью сразу после происшествия и легко могла упустить из виду мелкие детали. Не отрывая сосредоточенного взгляда от фотографий трупа, сделанных крупным планом, она машинально тянется к верхнему ящику стола, где лежат ключи от машины. — Ну Уэнсдэй… — упрямо канючит Синклер, о присутствии которой Аддамс уже успела позабыть. — Пожалуйста-пожалуйста. Они будут вести себя тихо! Проси взамен, что хочешь. Мне больше не к кому… — Я же сказала. Нет и ещё раз нет, — она резко вскидывает голову, от чего пульсирующая боль в висках становится ощутимее. Чёрт бы побрал Синклер и всю её семейку… Похоже, потребуется анальгин. — Ты только посмотри на мои ногти, это же просто катастрофа… Как я могу брать интервью у звёзд мирового масштаба с таким ужасным маникюром? — блондинка подходит ближе к столу и суёт ей под нос руку с изрядно отросшими ногтями нелепого цвета фуксии. — Ты никогда не брала интервью у звёзд мирового масштаба, — иронично фыркает Уэнсдэй и машинально подаётся назад. Невыносимо сладкий аромат парфюма щекочет в носу, заставляя её слегка поморщиться. Похоже, сегодня Энид решила с головы до ног облиться чем-то особенно гадким. — Если ты не знаешь Джейдена Смита и Даррена Криса, это не значит, что их не знает весь остальной мир, — Синклер обиженно надувает губы. С полгода назад её карьера репортёра в низкопробной жёлтой газетёнке совершила резкий виток вверх — Энид выделили целых сорок пять минут эфирного времени на малоизвестном телеканале. И с тех пор она, чрезвычайно гордясь собственным успехом, не забывала напоминать об этом при любом удобном случае. Чем уже изрядно набила оскомину всем окружающим. — Не знаю и знать не хочу, — Аддамс небрежно отмахивается от назойливой подруги. — Ты выглядишь усталой… — похоже, Синклер решает зайти с другого конца. — Голова болит. От тебя. — Тебе нужно отдохнуть. Например, погулять на свежем воздухе… с моими детьми. Какая предсказуемая уловка. Уэнсдэй закатывает глаза. — В следующий раз хотя бы постарайся придумать что-то оригинальнее, — она скептически хмыкает и склоняет голову набок, изучающе воззрившись на Энид. — Ты совершенно не умеешь манипулировать. — Это означает «да»? — лицо блондинки моментально озаряет широкая сияющая улыбка. — Боже, Уэнс, ты буквально спасёшь мне жизнь! Ты же не хочешь, чтобы я потеряла работу, и близнецы умерли от голода? — На Аякса ты совсем не надеешься? — уголки вишнёвых губ чуть приподнимаются в слабой ироничной усмешке. — Он должен получить повышение, если новая сделка пройдёт успешно… — Синклер неопределённо пожимает плечами, задумчиво проворачивая обручальное кольцо на безымянном пальце. — Но я до сих пор мечтаю о той квартире в Вест-Виллидж… И всё ещё хочу третьего ребёнка, но в нашем крохотном доме даже с двумя детьми слишком тесно. Поэтому мне очень нужна эта работа. Уэнсдэй снова недовольно поджимает губы. Ей категорически претят подобные разговоры о банальных проблемах семейства Петрополусов, однако Энид с завидным упорством посвящает её в свои маленькие тайны на протяжении целых двенадцати лет. В такие моменты Аддамс невольно удивляется собственной выдержке. Слушать неумолкающую трескотню бывшей соседки — то ещё удовольствие. Но по какой-то необъяснимой причине она всегда слушает и иногда даже даёт рациональные советы — совершенно кошмарные, по мнению Синклер. — Ладно, — Уэнсдэй сокрушенно вздыхает, массируя неприятно ноющие виски кончиками пальцев. — Привози своих гибридов. — Ой, а они уже здесь! — Энид радостно подпрыгивает на месте и стремглав бросается к двери. Так уверенно, словно она ни на секунду не сомневалась в своём даре убеждения. — Мальчики, заходите. Oh merda. Чёрт бы её побрал. Массивная дверь из чёрного дерева распахивается, и на пороге детективного агентства появляются двое совершенно одинаковых мальчиков лет шести. Совершенно одинаковые бирюзовые шапочки, надвинутые до самых бровей, совершенно одинаковые огромные небесно-голубые глаза, совершенно одинаковые молочно-белые курточки. Хотя нет, не совсем одинаковые — на груди одного из близнецов расплылось пятно от зажатого в пухлой ручке апельсинового сока с трубочкой. Тяжело вздохнув, Энид опускается на колени перед сыном и, достав из кармана пальто упаковку влажных салфеток, пытается оттереть ярко-оранжевое безобразие — но в итоге лишь сильнее размазывает. Махнув рукой на заведомо бесполезное занятие, она подскакивает на ноги, ловко перехватывает детские ладошки и тянет близнецов к массивному письменному столу. — Райан. Рей. Вы побудете немного с тётей Уэнс, пока мама наводит красоту, — елейным тоном сообщает блондинка, переводя взгляд с одного близнеца на другого. — Ведите себя прилично, иначе не получите мороженого. — Никогда больше так меня не называй, — Аддамс раздражённо хмурит брови, медленно, но верно приближаясь к точке кипения. — Ладно, как скажешь… — Энид беззаботно пожимает плечами, явно даже не пытаясь принять к сведению услышанное, и быстро склоняется к сыновьям, по очереди чмокнув каждого в макушку. — Главное, не позволяй им снимать шапки. В прошлый раз Райан заморозил брата на целых шесть часов, а няню — на десять. Да, мой маленький проказник? Петрополус-младший ехидно поглядывает на мать, всем своим видом демонстрируя тотальное отсутствие раскаяния в содеянном. Похоже, два часа в обществе мелких негодников обещают стать настоящим филиалом Ада на земле. Oh merda, зачем она согласилась? Аддамс хмурится сильнее — хотя куда уж сильнее — и отбрасывает за спину неизменные тугие косы, теперь доходящие до поясницы. Взяв с сыновей обещание вести себя подобающе, жутко довольная Синклер удаляется за дверь так же поспешно, как и появилась. Уэнсдэй снова опускает пристальный взгляд на разложенные по столу бумаги, стараясь игнорировать неуклонно нарастающую головную боль. — Что нам делать? — тут же пытливо вопрошает один из близнецов — тот, что с пятном от сока. — Что угодно. Главное, делайте это молча, — небрежно бросает Аддамс, не поднимая головы. Свою фатальную ошибку она осознаёт уже через полминуты, когда слышит негромкий скрип стеклянной дверцы шкафа. И следом — металлический звон медицинских инструментов. Похоже, чёртовы отпрыски Петрополусов добрались до набора для вскрытия. — Если будешь трогать это, можешь случайно отрезать себе палец, — равнодушно сообщает Уэнсдэй, мельком взглянув на то, как более смелый из близнецов осторожно извлекает из кожаного чехла массивную листовую пилу. — А вот это? — второй мальчик в мгновение ока подскакивает к блестящей печатной машинке и на пробу зажимает клавишу пробела. — А если будешь трогать это, я могу отрезать тебе палец. Пухлые розоватые губы начинают нервно подрагивать — а спустя долю секунды ребёнок разражается оглушительным воплем и мощным потоком слёз. Oh merda. Какого чёрта? Похоже, коммуницировать с недоразвитым подобием человека гораздо сложнее, чем ей прежде казалось. — Почему ты плачешь? — ровным тоном спрашивает Аддамс, впившись в истошно ревущего мальчика непроницаемым немигающим взглядом. — Потому что… потому что… — он несколько мгновений хватает ртом воздух, а потом вдруг принимается верещать ещё оглушительнее. — Потому что мне страааашно! — Умолкни сейчас же, — шипит донельзя раздражённая Уэнсдэй с неприкрытой угрозой в голосе. Но арктически ледяная интонация, способная мгновенно повергнуть в ступор даже матёрых офицеров полиции, абсолютно не действует на миниатюрный детский мозг. Сын Энид отчаянно вопит во весь голос и трёт маленькие пухлые щёки крохотными кулачками, размазывая слёзы по всему лицу. Сделав глубокий вдох, словно перед прыжком в ледяную воду, она решительно отодвигает стул и поднимается на ноги. Но при первой же попытке приблизиться к Райану — или как там его — мальчик отшатывается назад как от огня. И сиюминутно забирается на чёрный диван прямо с ногами, пачкая дорогую кожаную обивку подошвой нелепых ярко-голубых кроссовок. — Не надо… не надо отрезать мне палец… — жалко всхлипывает он, забившись в самый дальний угол и глядя на Аддамс с выражением панического ужаса. — Я не собираюсь ничего тебе отрезать, — не слишком убедительно возражает она, по миллиметру сокращая расстояние между ними. Возможно, если действовать аккуратно, ей удастся относительно безболезненно стащить с дивана это несносное чудовище… Но в следующую секунду Райан проворно вскакивает на ноги и, неловко пошатнувшись на мягком сиденье, машинально цепляется рукой за прибитую над ним полку. От этого резкого движения изящная статуэтка из муранского стекла в виде древнегреческой богини Артемиды стремительно летит на пол и разлетается на мелкие осколки. — Вот же дерьмо, — невольно вырывается у Уэнсдэй. Обычно она не допускает нецензурных выражений в своей речи, будучи твёрдо убеждённой, что они ограничивают словарный запас человека, но теперь… Маленькие демоны в считанные секунды доводят её до белого каления — Аддамс мгновенно чувствует, как обычно бледные скулы вспыхивают гневным румянцем. Если проклятые дети останутся живы к моменту возвращения их матери, это станет восьмым чудом света. — Дерьмо… — осторожно, словно пробуя на вкус новое слово, повторяет второй близнец откуда-то позади. — Дерьмо. Oh merda. Она мысленно считает до трёх и резко оборачивается к нему — мальчик хихикает с таким довольным видом, словно только что разгадал суть уравнения Навье-Стокса. — Значит так, — медленно чеканит Уэнсдэй, приближаясь к ребёнку и решительно вырывая из маленьких пальчиков рахиотом. — Сейчас вы оба сядете на диван и проведёте следующие два часа своей никчёмной жизни, размышляя над смыслом выражения «нем, как могила». Я предельно ясно объяснила? Разумеется, крохотные исчадия Ада не поняли ровным счётом ничего. К концу второго часа Аддамс готова твёрдо поклясться, что скорее отрежет себе руку по локоть, нежели ещё раз останется наедине с отпрысками четы Петрополусов. Или с какими-либо другими. Очевидно, сыновья Энид полностью пошли в свою неугомонную мать — иначе как объяснить чудовищную неспособность сидеть спокойно дольше пары минут? В какой-то момент Уэнсдэй попыталась было занять их чтением, достав с полки книгу о средневековых пытках с красочными изображениями мучеников, но эта идея не увенчалась успехом. Уже спустя шесть минут относительного спокойствия один из близнецов принялся лупить брата увесистым томом. Пришлось принудительно развести их по разным углам кабинета, чтобы предотвратить бурное кровопролитие — не то чтобы Аддамс волновалась за их жизни, однако Синклер явно не обрадовалась бы, получив обратно на одного ребёнка меньше. За два с лишним часа Уэнсдэй не удаётся сделать ровным счетом ничего — разве что потерять пару тысяч нервных клеток. Когда дверь кабинета распахивается снова, у неё невольно вырывается вздох невероятного облегчения. — Как вы тут? Надеюсь, они не слишком тебе докучали? — Энид сияет, словно начищенный до блеска чайник. Ослепительно улыбнувшись, она несколько раз поворачивается вокруг своей оси, кокетливо взмахнув аккуратно завитыми платиновыми локонами. — Я ещё и укладку успела сделать! Спасибо тебе огромное, Уэнсдэй, ты настоящая подруга. Вместо ответа Аддамс закатывает глаза. Синклер роется в своей огромной сумке и спустя минуту достаёт бумажный крафтовый пакет и ярко-малиновую электронную сигарету. — Я заказала нам роллы… Не успела даже позавтракать, да и ты наверняка тоже, — беспардонно придвинув к письменному столу массивное кресло, Энид самым наглым образом принимается сдвигать на край аккуратно разложенные листы. — И даже не думай спорить. У тебя хоть изредка бывают перерывы на обед? Держу пари, что нет. — Мамочка, а можно нам тоже роллы? — негромко подаёт голос один из близнецов, скрупулезно ковыряющий пальцем каретную стяжку на кожаном диване. — Нет, родной, вам это вредно. Через полчаса за вами заедет бабушка, перекусите у неё, — мягко, но категорично отрезает блондинка. — Вот же дерьмо… — негромко констатирует мальчик, и брови Энид взлетают вверх над удивлённо расширившимися глазами. — Это очень плохое слово, Рей. В приличном обществе так не говорят, — с напускной строгостью произносит Синклер и, снова повернувшись к столу, сокрушенно добавляет. — И где они только набираются всякого… Просто кошмар какой-то. — Пагубное влияние соцсетей, — безэмоционально отзывается Уэнсдэй, откинувшись на спинку кресла. Головная боль становится всё сильнее с каждой секундой, вызывая неприятное ощущение лёгкой тошноты. Похоже, двойная доза анальгина совершенно не помогла. Или же у неё острая аллергическая реакция на детей. — Однозначно… — вздыхает блондинка. — Мальчики, следующие три дня проведёте без телефонов. Близнецы синхронно ворчат себе под нос, но возражать не решаются — похоже, мать у них пользуется куда большим авторитетом. Энид принимается распаковывать пакет, торопливо извлекая наружу несколько пластиковых контейнеров с прозрачными крышками. Расставив еду на столе, она глубоко затягивается электронной сигаретой. Густые белые клубы дыма с отвратительно-приторным ароматом клубники распространяются по всему кабинету — и Аддамс брезгливо морщится. Пустой желудок вдруг сводит противным тянущим спазмом. — Энид, убери сейчас же эту мерзость. — Что? — блондинка переводит непонимающий взгляд с электронной сигареты на Уэнсдэй, которая инстинктивно прикрывает нос тыльной стороной ладони. — Тебе всегда было наплевать, что я тут курю. Ты что, заболела? — Ничего серьёзного. Неделю назад отравилась йогуртом, — Аддамс тянется к стоящему на столе стакану с минералкой и делает большой глоток, пытаясь успокоить неприятно ноющий желудок. — Чёртов Торп никогда не проверяет срок годности на продуктах. — Неделю назад, и до сих пор не прошло? — с сомнением переспрашивает Энид. — Забудь. Я в порядке, — она до сих пор категорически не выносит бессмысленные проявления чужой заботы. — Думаю, дело тут не в отравлении… — Синклер слегка нахмуривается и прикусывает нижнюю губу, явно формулируя очередную гениальную мысль. — А в жутком переутомлении. Ты вообще когда-нибудь берёшь выходные? Ума не приложу, зачем так себя изводить, у вас и без этого куча денег... Выглядишь, если честно, кошмарно. Хоть сейчас в гроб клади. — Спасибо за комплимент, — саркастично фыркает Уэнсдэй, уже в сотый раз возводя глаза к потолку. Впрочем, минимальная доля правды в словах Энид всё-таки есть. Детективное агентство, изначально открытое скорее в качестве развлечения, в последние несколько месяцев и впрямь стало для неё практически вторым домом. Если не первым. Невероятно запутаннон расследование о серии убийств с идентичным почерком настолько сильно увлекло её, что шесть дней в неделю Аддамс уезжала из дома ранним утром, пока Ксавье ещё спал. Возвращалась поздним вечером — уставший и сонный, он всегда упорно дожидался её на кухне с давно остывшим ужином. А свой единственный выходной Уэнсдэй проводила за печатной машинкой — издательство заранее заключило контракт на следующие три книги, и все сроки нещадно горели. И так на протяжении последних четырех месяцев. Но Ксавье не возражал. Он вообще очень редко ей возражал, относясь с поистине фантастическим пониманием даже к самым странным затеям. — Тебе нужно лучше питаться. Съешь хоть одну филадельфию… — со знанием дела заявляет Энид. И тут же настойчиво суёт ей под нос пластиковый контейнер, источающий отчётливый запах лосося. Слишком концентрированный. Слишком… тошнотворный. Oh merda. Похоже, это вовсе не фигура речи. Зажав рот рукой, Уэнсдэй стремглав бросается в смежную с кабинетом уборную. А когда выходит оттуда спустя несколько минут, тут же натыкается на настороженный взгляд бывшей соседки. На лице той явственно написано странное выражение, не предвещающее ничего хорошего. — Боже праведный, Уэнсдэй… И давно с тобой такое? — что-то в тоне Синклер заставляет её невольно напрячься. Теперь Аддамс гораздо легче интерпретировать чужие эмоции — за годы работы частным детективом ей удалось идеально отточить интуитивное чутье. — Я же сказала. Неделю, — она недовольно поджимает губы, уставившись на странно притихшую блондинку исподлобья. — Слушай, я знаю, как ты к этому относишься, и не хочу тебя пугать, но… Эм. У меня было точно также, когда… ну… — Энид мнётся, с тревогой покосившись в сторону близнецов. — На что это ты намекаешь? — Уэнсдэй прослеживает направление её взгляда, уже предчувствуя самое худшее. — Я не намекаю. Я говорю прямо, — Синклер понижает голос до едва слышного шёпота. — Вы с Ксавье… кхм… всегда предохраняетесь? — Разумеется. Я пью таблетки, — раздражённо отзывается Аддамс. Столь нелепые предположения звучат почти оскорбительно. — И никогда не пропускаешь? — Конечно же, не… — она резко осекается на полуслове, внезапно вспомнив события недавнего прошлого. Несколько недель назад они вдвоём ездили на выходные к её родителям — дядю Фестера в очередной раз выпустили из тюрьмы. Проторчав допоздна в агентстве, Уэнсдэй не успела собрать вещи, и эта обязанность легла на плечи Ксавье. Разумеется, он как всегда сделал всё из рук вон плохо, благополучно позабыв добрую половину. В том числе и аптечку. Юбилейное, десятое заключение дяди проходило в Акапулько — он привёз оттуда настоящую мексиканскую текилу. И пока изрядно захмелевшие родственники лихо отплясывали традиционную мамушку, Уэнсдэй тайком затащила Ксавье в заброшенный зимний сад возле семейного склепа. — Подожди секунду… — сбивчиво шептал Торп, слабо пытаясь отстранить её руки, которые настойчиво расстёгивали ремень на его джинсах. — У меня даже нет с собой презервативов… — Заткнись, — решительно отрезала Аддамс. Чёртова текила бушевала в крови, распаляя жгучее желание и заставляя голос разума умолкнуть. — Но… Уэнсдэй… — Ксавье так и не смог договорить. Последние возражения утонули в низком глухом стоне, когда она опустилась на колени, а вишнёвые губы сомкнулись на головке уже напряжённого члена. Его дрожащая рука моментально запуталась в её волосах. Тогда Уэнсдэй в честь праздника сменила привычные косы на высокий гладкий хвост — и Ксавье с готовностью намотал его на кулак и с упоительной грубостью дёрнул на себя, принуждая её сильнее разомкнуть губы. А спустя несколько минут решительно потянул наверх. Путаясь в подоле длинного шёлкового платья, Аддамс поднялась на ноги, и Торп обхватил её за талию, подталкивая к широкому подоконнику. Уперевшись спиной в витражное стекло, она запрокинула голову с приглушённым стоном, пока его горячие пальцы скользили вверх по призывно разведённым бедрам, сминая тонкую струящуюся ткань. И прикрыла глаза, окончательно растворяясь в крышесносных ощущениях, когда Ксавье впился губами в пульсирующую жилку на шее и вошёл одним упоительно грубым движением. А теперь она стоит, прислонившись плечом к дверному косяку уборной, пока шестерёнки в голове стремительно вращаются, подталкивая к пугающему неутешительному осознанию. Oh merda, Уэнсдэй не знает, что хуже. То, что она действительно может оказаться… беременна — даже в самых кошмарных фантазиях она не могла вообразить, что однажды употребит это дурацкое слово применительно к себе — или то, что это произошло по её вине. — Может, присядешь? Ты совсем побледнела, — взволнованная Синклер подходит ближе и тянется к ней с намерением приобнять за плечи. — Нет, — Аддамс решительно отстраняется, качая головой. — Мне нужно домой. Сидя за обеденным столом посреди просторной кухни, Уэнсдэй уже который час не может оторвать пристального немигающего взгляда от лежащего прямо перед ней теста. Странно, но она была почти не удивлена, когда спустя положенные три минуты на нём явственно проступила яркая вторая полоска. Кажется, в мозгу сработали какие-то защитные механизмы, притупляющие остроту реакции — в голове стоит плотный туман. Мысли ворочаются тяжело и медленно, подобно склизким медузам, выброшенным на отмель после шторма. Аддамс не знает, сколько прошло времени с тех пор, как она в считанные минуты долетела до их двухэтажного дома и почти бегом помчалась в ванную, крепко сжимая в руке бело-синюю коробочку из ближайшей аптеки. Наверное, уже прошло несколько часов. На шумный Нью-Йорк постепенно опускаются мягкие осенние сумерки — тяжёлые бархатные шторы задёрнуты наглухо, и в столовой понемногу становится совсем темно. Но она никак не может заставить себя подняться, чтобы включить свет. Ноги словно стали ватными и приросли к полу, а все мышцы моментально одеревенели и налились свинцом. Даже сердечный ритм замедлился до границы с брадикардией. Когда до её чуткого слуха доносится скрежет ключа в замочной скважине, а следом — негромкий хлопок входной двери, Уэнсдэй невольно вздрагивает всем телом и моргает пару-тройку раз. Многочасовое парализующее оцепенение мгновенно спадает. Она машинально убирает проклятый тест себе на колени и мысленно считает до пяти в бесплодной попытке привести в порядок тотальный хаос в голове. Увы, ничего толкового из этой психологической уловки не выходит. Тем временем из глубин длинного коридора раздаётся громкий звук приближающихся шагов. Топая как слон в посудной лавке, Ксавье входит в столовую и щёлкает выключателем. — Господи, Уэнс! — он нервно дёргается как от удара электрошокером и инстинктивно отшатывается назад. Насыщенно-зелёные глаза удивлённо распахиваются. — Ты меня до чёртиков напугала… Почему ты сидишь тут в полной темноте? — Я убью тебя, Торп. Медленно и мучительно, — она называет его по фамилии в самых исключительных случаях, и Ксавье мгновенно напрягается, предчувствуя неладное. — Что случилось? — он непонимающе сводит брови на переносице, явно пытаясь припомнить все свои промахи за прошедшее десятилетие. Вместо ответа Уэнсдэй одним резким движением швыряет на стол положительный тест. Торп несколько раз открывает и закрывает рот, не проронив ни звука — после чего очень медленно приближается к противоположному краю стола, неотрывно взирая на тест с двумя полосками, словно на смертельно ядовитое насекомое. — Что это, Уэнсдэй? — совершенно севшим голосом спрашивает он. — Очевидно, что не градусник, — шипит Аддамс похлеще разъярённой гадюки, раздражаясь от его совершенно идиотского вопроса. Тонкая рука рефлекторно дергается в сторону небрежно брошенного неподалёку ножа. — Эй, ты что? — Ксавье угадывает её намерения за долю секунды и ловко перехватывает нож первым. — Успокойся. — Я. Абсолютно. Спокойна. Это ложь. Она чувствует, как руки бьёт мелкой лихорадочной дрожью — пытаясь скрыть это, машинально сжимает ладони в кулаки. Он аккуратно обходит стол и останавливается на безопасном расстоянии в несколько шагов. Сосредоточенно потирает переносицу, взъерошивает пальцами распущенные каштановые волосы. Молчание затягивается, быстро становясь гнетущим — напряжение повисает в воздухе туго натянутой тетивой, готовой лопнуть от любого неосторожного движения. — Я… я думаю, стоит перепроверить, — не слишком уверенно заявляет Ксавье спустя пару минут тягостных размышлений. — Слышал, тесты не всегда бывают точны… Вдруг бракованный попался. Да, однозначно. — Все восемь? — Уэнсдэй едва не скрипит зубами от раздражения и тщетно борется с неуклонно нарастающим желанием разделаться с ним самым жестоким образом. — Оу… — выдав этот короткий нечленораздельный звук, Торп снова умолкает, бестолково хватая воздух ртом словно выброшенная на берег рыба. Oh merda. Трижды. Десятикратно. Аддамс и сама не знает, какой конкретно реакции ожидала — но точно не идиотского немого хлопанья глазами. — Это всё, что ты можешь сказать? — она снова бросает быстрый взгляд на стальное лезвие ножа, теперь лежащего слишком далеко. — Конечно, нет. Я… просто в шоке. Никогда даже не мог представить, что такое случится. Но… Чёрт побери, Уэнсдэй… — Ксавье делает длинные паузы между фразами, машинально проводя рукой по лицу, словно пытаясь стереть растерянное выражение и окончательно собраться с мыслями. А спустя секунду на его губах расцветает совершенно счастливая широкая улыбка. — Чёрт, да я просто ужасно рад. Раньше я думал, что наша свадьба станет самым счастливым днём моей жизни, но теперь… Уэнс, я так сильно тебя люблю, ты даже представить не можешь… Торп решительно шагает вперёд, явно намереваясь заключить её в объятия. Уэнсдэй молниеносно подскакивает со стула и резко отшатывается назад как от огня. Улыбка на его лице медленно гаснет. — Эм… что-то не так? — Ксавье… — она произносит его имя одними губами и тихо опускает немигающий взгляд в пол, прежде чем озвучить своё непоколебимое решение. — Я хочу сделать аборт.