Семейные ценности

Age: 24 Обычно Ксавье всегда просыпается на пару часов раньше Уэнсдэй. За исключением тех дней, когда она особенно занята очередным расследованием. Тогда назойливая трель её будильника, подозрительно напоминающая похоронный марш, начинает безбожно звенеть с семи утра. В такие дни она вяло выползает из-под огромного чёрного одеяла — за несколько лет совместной жизни у них накопилось столько комплектов постельного белья чёрного цвета, что впору выделять отдельный шкаф — и несколько минут сидит на краю кровати, свесив ноги на пол. Ксавье твёрдо знает, что в такие моменты трогать её смертельно опасно — Уэнсдэй чертовски ненавидит ранние подъёмы, но график у лучшего частного детектива во всём Нью-Йорке зачастую бывает нестабилен. Поэтому он всегда делает вид, что спит, чтобы иметь возможность незаметно любоваться ею без риска для жизни. Украдкой приоткрыв один глаз и затаив дыхание, Ксавье с жадностью разглядывает трогательно острые плечики, изящные тончайшие запястья и чуть растрёпанные после сна волосы, спадающие иссиня-чёрным водопадом ниже поясницы. Ему всегда до жути интересно, о чём Аддамс думает в такие моменты. Вероятнее всего, она строит грандиозные планы на грядущий день — о том, как с утра поедет на место очередного громкого убийства, чтобы с маниакальным фанатизмом рассматривать кровавые лужи и ошмётки органов где-нибудь на паркете. И как потом отправится в своё обожаемое агентство, захватив по дороге тройную порцию эспрессо — и будет сидеть там дотемна, копаясь в занудных талмудах, именуемых материалами дела. А возможно, она думает вовсе не об этом. В самых смелых мечтах Ксавье упорно воображает себе, что она размышляет об их почти что семейной жизни. Например, о незаконченном ремонте в их доме на севере верхнего Ист-Сайда, который Аддамс в момент покупки презрительно окрестила «обителью снобов»… Но всё-таки поставила резкую размашистую подпись в конце договора купли-продажи — и даже бровью не повела, когда смс на телефоне оповестило о списании с их общего счета суммы в три десятка миллионов долларов. Впрочем, такие пустяки никогда не были способны вывести её из несокрушимого душевного равновесия. Зато сам Ксавье в тот момент был на седьмом небе от счастья — ведь тогда у их временами штормящих отношений появился первый весомый якорь в виде совместной недвижимости. Впрочем, вряд ли подобные житейские мелочи занимают хоть немного места в её странном мышлении. Вернее, в рациональном мышлении — именно так Уэнсдэй обычно называет плоды собственных умозаключений, шокирующие всех нормальных людей жестокостью и цинизмом. Всех нормальных людей, кроме него. Он давно привык. Да она и выбора никогда не оставляла. Но сегодня совершенно иной день. Сегодня все будильники на телефоне Аддамс отключены. Сегодня они ночуют не дома, а в родовом поместье её родителей, мрачная атмосфера которого уже давным-давно не пугает Торпа. И сегодня он просыпается первым и, осторожно приподнявшись на локте, долго разглядывает свою… невесту. Ксавье позволяет себе называть её так исключительно мысленно — подобное обращение вслух может оказаться весьма чревато. И пусть на её тонком пальчике уже несколько месяцев красуется помолвочное кольцо с редчайшим чёрным бриллиантом, Аддамс категорически пресекает большую часть разговоров, затрагивающих свадьбу. Но сегодня все будет иначе. Сегодня Уэнсдэй не сможет напустить на себя суровый надменный вид и резко прервать нежелательную тему. Ведь сегодня тот самый особенный день, когда она ответит «Да», стоя у алтаря. Наверное, ответит «Да». Когда имеешь дело с Уэнсдэй Аддамс, никогда нельзя быть до конца уверенным. Именно эта аксиома стала причиной того, что ночь перед свадьбой они провели вместе, вопреки устоявшимся семейным традициям. Впрочем, это был один из немногих моментов, где они пришли к согласию сразу и безоговорочно. Пусть и по разным причинам. Уэнсдэй — из-за презрения к банальным пережиткам прошлого. А ещё потому, что о «важнейшей семейной традиции» сообщила её мать, на которую младшая Аддамс решительно не хотела походить даже в мелочах. Ксавье — потому что просто-напросто боялся, что третья их попытка связать себя узами брака закончится также плачевно, как и две предыдущие. Правда, они ещё никогда не заходили так далеко — в прошлые разы всё благополучно летело к чертям собачьим ещё на моменте предложения. Однако Аддамс вполне могла передумать и сбежать даже в ночь перед свадьбой. Торп бы ничуть не удивился такому исходу. Но она не сбежала. Небо на востоке уже разгорается коралловыми лучами рассвета, а Уэнсдэй всё еще здесь — спит совершенно безмятежно посреди исполинской кровати, положив под голову изящную тонкую руку. Ксавье не может не улыбаться, зачарованно разглядывая её и подмечая малейшие детали цепким взглядом художника. Изумительный контраст чёрного и белого. Надменный излом смоляных бровей, соблазнительный изгиб от природы вишнёвых губ, чётко очерченные скулы цвета алебастра. Во сне Аддамс выглядит совершенно иначе, совершенно непривычно. Полное отсутствие косметики и расслабленные черты лица делают её трогательно юной, совсем девочкой. Со времён Невермора её несгибаемый жёсткий характер только укрепился — и когда Ксавье видит, как перед его невестой робеют видавшие виды копы, он невольно забывает, что ей всего-навсего двадцать четыре. Вспоминает лишь иногда. Например, когда в редкие минуты щемящей нежности она садится рядом с ним на диван, доверчиво утыкается лбом в плечо, запускает маленькие ледяные ладошки ему под футболку, заставляя зябко поёжиться. Ксавье молча целует её в висок и заключает в объятия, щедро делясь своим теплом, которого им с лихвой хватает на двоих. Но обычно Уэнсдэй не позволяет себе лишних нежностей, считая их недопустимым проявлением слабости — опять-таки исходя из доводов проклятого рационального мышления. В этом плане с ней неимоверно тяжело. Одно неверное движение в её сторону, одно лишнее объятие, один неуместный, по её мнению, поцелуй — и в Аддамс мгновенно возрождается упрямая жестокая девочка, его соседка по парте на ботанике, регулярно разбивавшая сердце Торпа с виртуозным садизмом. Но если с ней тяжело, то без неё решительно невозможно... И оттого Ксавье готов мириться с любыми острыми гранями характера. Уэнсдэй что-то несвязно бормочет сквозь сон и напряженно хмурит чётко очерченные брови. Он очень осторожно придвигается ближе, невесомо касаясь большим пальцем бледной щеки — и едва не зажмуривается от опьяняющего чувства счастья. Кристально чистого, всепоглощающего, заставляющего сердце замирать, а через мгновение — заходиться в бешеном ритме. — Я так тебя люблю, Уэнс… — благоговейно шепчет Ксавье, утыкаясь носом в разметавшиеся по подушке локоны цвета воронова крыла. Её гипнотический пряный парфюм окутывает дурманящим облаком, способным заменить даже кислород. — Не называй меня Уэнс, чёрт бы тебя побрал. Голос Аддамс звучит немного хрипло после сна, но в нём уже отчетливо угадываются привычные стальные интонации. Ксавье усмехается и, напрочь игнорируя все инстинкты самосохранения, притягивает невесту к себе, заключив в объятия. Заметно хмурая Уэнсдэй недовольно возится в кольце его рук, пытается освободиться, но явно без особого энтузиазма — иначе он бы давно валялся в нокауте. — Ты меня задушишь… — сердито ворчит Аддамс, но тут же оставляет лёгкий, почти целомудренный поцелуй на его щеке. Она до сих пор соткана из множества противоречий. — Лучше бы кофе принёс. — Кофе на голодный желудок вреден, — уже в тысячный раз повторяет Торп. Он уже не первый год пытается приучить её завтракать по-человечески, но все упорные старания разбиваются об ответное невероятное упрямство. Сила действия равна силе противодействия. Кажется, именно так их учили на физике в академии. Впрочем, Ксавье мало что запомнил из школьной программы последних двух лет — ведь в это время он всегда был слишком увлечён разглядыванием странной новенькой. — Ты раздражаешь, как заевшая пластинка, — Уэнсдэй решительно выворачивается из объятий и садится на постели спиной к нему, подобрав ноги под себя. — Я тоже тебя люблю, — усмехается Ксавье, невесомо проводя пальцами по её выступающим хрупким позвонкам. Он не видит её лица, но точно знает, что в этот момент Аддамс закатывает глаза. И что с вишнёвых губ срывается беззвучное: «Я тоже». Мерную утреннюю идиллию нарушает настойчивый стук в дверь. Уэнсдэй машинально выпрямляет спину, словно в позвоночник разом вставляется металлический стержень, и уже через секунду от её сонной расслабленности не остаётся и следа. — Кто там? — недовольно бросает она. — Кошмарного вам утра, мои дорогие, — слышится певучий голос Мортиши по ту сторону двери. — Пора вставать. У нас ужасно много дел. — Я передумала… — Аддамс со вздохом откидывается на подушки и едва заметно морщит нос. — Мне не нужен кофе. Принеси мне бурбон, и тогда я, возможно, переживу этот день. Ксавье не решается возразить, что алкоголь в половине девятого утра ещё вреднее убойной дозы эспрессо. Он полностью солидарен с ней в этом вопросе. Вопреки настойчивым увещеваниям дочери о том, что она категорически не желает видеть на банкете больше десяти человек, мистер и миссис Аддамс разослали целую кучу приглашений. Похоже, тотальное упрямство и неумение искать компромиссы было у них фамильной чертой. «Спешим с прискорбием сообщить, что 13 июля сего года в нашем поместье состоится торжественное бракосочетание…» — и далее по тексту. Снабдив пригласительные открытки необходимым декором в виде капель свиной крови и узором в форме паутины, родители Уэнсдэй вручили внушительную кипу конвертов оторопевшему почтальону. Наблюдавший за этим Ксавье предположил, что бедолагу хватит удар. Однако нервы почтальона оказались на удивление крепкими, и приглашения дошли до всех своих адресатов — ещё со вчерашнего вечера мрачный особняк наполнился многочисленными гостями. Раздраженно бурча себе под нос, Уэнсдэй поднимается на ноги и одним решительным рывком сдёргивает с него одеяло. — Советую тебе уйти, пока не ворвалась мама, и здесь не воцарился последний круг Ада… — в её ровном голосе почти слышится сочувствие, и Ксавье покорно сползает с кровати. — Встретимся у алтаря… — с улыбкой шепчет он, быстро целуя Аддамс в макушку. — Кстати, на этом моменте ты должна ответить, что будешь в белом. — Нет. Вероятно, я буду расчленять кого-нибудь из своих родственничков. Или твоих. Конечно же, Уэнсдэй не поняла отсылки — ведь ту самую книгу Стефани Майер она подложила под ножку антикварного письменного стола, когда тот начал шататься. Беззлобно усмехнувшись, Ксавье покидает комнату, столкнувшись на пороге с сияющей Мортишей. Судя по плотоядной улыбке в уголках тёмно-сливовых губ, мать его невесты настроена предельно решительно, и Аддамс нисколько не преувеличивала насчёт последнего круга Ада. Следующие пару часов проходят относительно спокойно — быстро переодевшись в торжественный чёрный костюм и собрав волосы в низкий пучок на затылке, Ксавье шатается туда-сюда по просторному нарядному холлу. Если не знать наверняка, что зал украшен к свадьбе, можно решить, что здесь проходят поминки. Или вечеринка в честь Хэллоуина. С залитых воском канделябров свисает паутина, красная ковровая дорожка заменена бархатно-чёрной, а в многочисленных вазах стоят букеты роз — определить их цвет не удаётся ввиду отсутствия бутонов. Впрочем, Ксавье ничуть не удивлен — чего ещё можно было ожидать, доверив дизайн торжества родителям Уэнсдэй? Остаётся надеяться, что никто из родственников с его стороны не склонен к инфарктам. — Mi hijo… — к нему подходит Гомес, по-отечески хлопнув по спине. — Какой великолепный день. Моя маленькая гадючка стала совсем взрослой… Мистер Аддамс сентиментально вздыхает, утирая одинокую скупую слезу рукавом пиджака. Ксавье поспешно достаёт из нагрудного кармана аккуратно сложенный платок и протягивает будущему тестю. — Подумать только, ещё вчера я держал её на руках, а сегодня поведу к алтарю… — отец Уэнсдэй качает головой с таким выражением, словно ему до сих пор трудно осознать происходящее. — Но я жутко рад, что именно ты станешь членом нашей семьи. Сынок шерифа совершенно никуда не годился. — Да… Спасибо, — Ксавье ощущает небольшую неловкость, не зная, можно ли воспринимать эти слова как комплимент. Наверное, всё-таки можно — за восемь лет отношений с Уэнсдэй он провёл больше времени с её родителями, нежели за всю жизнь с собственным отцом. Здесь его всегда принимали с поразительным радушием, так резко контрастирующим с суровой холодностью Винсента. — Вот бы и Пагсли наконец остепенился… — вздыхает Гомес, глядя на то, как младший сын нашёптывает что-то на ухо хихикающей смазливой служанке. — Ему всего двадцать один, успеет ещё, — Ксавье неопределённо пожимает плечами, стараясь поддержать диалог. — В его годы у меня уже была жена. А в твои — ещё и двое детей, — непоколебимо возражает Аддамс-старший. — Кстати, когда вы с Уэнсди планируете порадовать нас внуками? Торп неопределённо пожимает плечами, не зная, как потактичнее сообщить Гомесу, что его упрямая дочь скорее отдаст на отсечение свою правую руку, нежели всерьёз вознамерится испытать счастье материнства. К счастью, в этот момент на верхней ступеньке лестницы появляется Мортиша, и необходимость отвечать на неудобный вопрос отпадает сама собой. Мать Уэнсдэй, по случаю торжества облачённая в особенно изысканное платье из чёрного бархата, мгновенно привлекает к себе внимание — почти все присутствующие оборачиваются на неё с одинаковым выражением немого восхищения. — Дорогие гости… — на тёмно-сливовых губах расцветает загадочная улыбка, а мягкий взор угольных глаз скользит по рядам собравшихся. — Церемония начнётся через считанные минуты. Прошу вас занять свои места. Оркестр. Несколько музыкантов, стоящих сбоку от лестницы, быстро рассаживаются в установленном порядке, а дирижёр заносит палочку. Мортиша пальцем подзывает супруга, и Гомес почти бегом спешит подняться на второй этаж вслед за супругой — с целью исполнить свою важную роль и повести дочь к алтарю. Сделав глубокий вдох, чтобы унять неуклонно нарастающее сердцебиение, Ксавье на негнущихся ногах приближается к импровизированной арке, полностью увитой чёрными георгинами. Трепетное волнение в душе никак не утихает, неизбежно провоцируя мандражную лихорадочную дрожь в коленях и ощущение колючего комка в горле. Пытаясь хоть немного отвлечься, Торп обводит внимательным взглядом роскошный мрачный зал — гости послушно разделились на две части, устроившись на многочисленных стульях, украшенных пышными тёмными бантами. Почти все места со стороны Аддамсов заняты — и никогда прежде Ксавье не видел столько чудаков в одном месте. Относительно нормальными выглядят лишь чета Петрополусов да скромняга Юджин. Но вот остальные… Самый настоящий театр абсурда. Одна только бабушка Юдора чего стоит — сидя в первом ряду, она со скоростью бывалого крупье тасует огромную колоду карт, сверкая глазами из-под спутанных седых волос. Рядом с ней гордо восседает кузен Итт в шляпе и непрозрачных тёмных очках — неизвестно, на кой чёрт ему вообще понадобились очки, ведь никто доподлинно не знает, имеются ли у него глаза за сплошным водопадом волос, скрывающих лицо и тело. К этому сюрреалистичному существу Ксавье так и не смог привыкнуть, ровно как и не смог научиться понимать его скрипящую речь. Невольно поежившись, он переводит взгляд на свою сторону, где занято всего два стула. Престарелая мадам Файоль — его няня, фактически заменившая мать, трогательно промокает взмокшие глаза кружевным платочком. По правую руку от неё сидит его двоюродная сестра по отцу Сильвия, по случаю торжества она прилетевшая из далёкой Франции. А вот самого отца нет. Откровенно говоря, Ксавье не слишком сильно надеялся, что Винсент почтит своим присутствием такое незначительное событие как свадьба единственного сына, но всё равно ощущает привычно-болезненный укол в области сердца. Впрочем, ничего удивительного. Отец откровенно недолюбливал Уэнсдэй ещё со времен её первого и единственного визита в поместье Торпов четыре года назад. Тогда она тяжёлым дорожным катком прошлась по жизненной философии Винсента, базирующейся на принципах тоталитаризма. У них завязался напряженный спор, в ходе которого Уэнсдэй разгромила убеждения Торпа-старшего в пух и прах. В своей коронной манере. Хладнокровно, уверенно и безжалостно. Короткие резкие слова летели, словно остро заточенные дротики — точно в цель, ведь она никогда не промахивалась. Багровея от ярости, что в его собственном доме кто-то впервые воспротивился его мнению, Винсент бросил едкое замечание касательно слишком юного возраста Аддамс. — Вот только ум — это не морщины, а извилины, — ядовито парировала Уэнсдэй, медленно поднимаясь из-за стола. — Столь низкосортные аргументы отбивают мне аппетит. Ксавье, я подожду тебя в машине. И уверенно направилась к выходу из поместья, гордо вскинув голову и ни разу не обернувшись назад. Глядя на её неестественно-прямую осанку, Торп вдруг испытал ощущение мстительного триумфа — и оно только усилилось, когда он перевёл взгляд на отца. Казалось, тот готов метать молнии — настолько сильно исказились суровые черты лица. — Дерзкая и наглая девчонка, — сухо поджимая губы, процедил Винсент, — Чтобы ноги её больше тут не было. Никогда. — Только потому, что дала тебе отпор? — Ксавье усмехнулся, неосознанно копируя саркастичную манеру Аддамс. — Боюсь, тебе придётся смириться. Я люблю её и в будущем собираюсь на ней жениться. — Ты совсем рехнулся?! — железный кулак отца врезался в столешницу, отчего жалобно задребезжали приборы из фамильного серебра. — Ты женишься на этой заносчивой девке только через мой труп. — Тогда тебе очень повезло, что я не собираюсь спрашивать твоего разрешения, — решительно отчеканил Ксавье. И, вдохновлённый примером Уэнсдэй, уверенно поднялся со своего места и покинул отцовский дом, игнорируя летящие вслед ругательства. Наверное, впервые за много лет он уходил из поместья Торпов с лёгким сердцем. Блестящий чёрный кабриолет с эмблемой трезубца Посейдона — её неизменная любовь к Италии проявилась даже в выборе машины — уже стоял с заведённым двигателем на вымощенной камнем подъездной дорожке. Устроившись на пассажирском сиденье, Ксавье бросил на Уэнсдэй короткий пристальный взгляд. Внешне её лицо казалось бесстрастным, однако он уже давно научился подмечать малейшие детали вроде побелевших от напряжения костяшек или едва заметно трепещущих крыльев тонкого носа. — Фурия, остынь. Противник разбит и повержен, — ободряюще улыбнулся Ксавье, поглаживая её колено сквозь плотный атлас длинной юбки. — Я никому не позволю разговаривать со мной в таком тоне. И с тобой тоже, — твёрдо заявила Аддамс, сжимая руль хрустально-хрупкими пальцами. А потом помолчала с минуту и очень тихо добавила. — Особенно… с тобой. И в тот самый момент Ксавье окончательно понял, что Уэнсдэй его любит. Не проводит с ним время просто так — потому что его присутствие удобно и избавляет её от большинства рутинных обязанностей, или потому что он точно знает, как доставить ей удовольствие в постели… А действительно любит всем своим маленьким чёрным сердечком. И в тот самый момент он твёрдо решил, что завтра же отправится на поиски самого лучшего кольца с самым чёрным камнем из всех возможных. И пусть первые две попытки увенчались сокрушительным провалом, на третий раз случилось настоящее чудо. На лестнице возникает движение — Мортиша бесшумным стремительным вихрем спускается вниз и, взмахнув широким рукавом платья, подаёт знак оркестру. Дирижёр делает первый взмах палочкой, и под высокими сводами мрачного особняка начинают звучать переливы классического свадебного марша — Уэнсдэй, разумеется, хотела похоронный, но ценой титанических усилий Ксавье удалось её переубедить. Нервно сглотнув, он медленно поднимает взгляд на верхние ступеньки широкой лестницы, отчаянно желая запечатлеть этот момент в памяти на всю оставшуюся жизнь. Но все мысли разом улетучиваются, когда он видит… её. Степенно держа отца под руку, Уэнсдэй неторопливым шагом спускается по ступеням. Какой-то незначительной, самой наивной частью разума Ксавье до последнего надеялся, что она будет в чём-то пышном и ослепительно-белом. Но Аддамс осталась верна своему готическому стилю даже на свадьбе. И это, несомненно, было самым великолепным решением. У Ксавье буквально перехватывает дыхание. И не только у него — по рядам гостей проходит нестройный восхищённый вздох. Шёлковые фестоны чёрного платья струятся до самого пола, подчёркивая каждый изгиб точёной фигуры. Низко опущенные пышные рукава открывают изящные плечи и тончайшие линии хрупких ключиц. Водопад локонов цвета воронова крыла собран в свободный высокий пучок — вместо классический фаты на голове Уэнсдэй красуется миниатюрная обсидиановая диадема с шипами. Надменно поджатые губы накрашены кроваво-алой помадой, а угольные глаза особенно густо подведены чёрным карандашом. Ксавье замирает на месте подобно безмолвной статуе не в силах отвести глаз. И не в силах поверить, что отныне и навсегда столь совершенная ледяная красота будет принадлежать только ему одному. Это слишком невероятно, чтобы быть правдой — словно всё происходящее не более чем призрачный ночной морок, способный растаять от неосторожного движения, как оживлённые им картины. Но это не иллюзия. Он действительно стоит у алтаря. И Гомес действительно подводит к нему главное сокровище своей жизни. Впрочем, само сокровище вовсе не выглядит довольным — младшая Аддамс то и дело стреляет глазами в сторону многочисленных гостей, явно намереваясь сократить их количество каким-нибудь изощрённым жестоким способом. — Отныне это твоя проблема, — добродушно усмехается отец Уэнсдэй, передавая тонкую руку дочери в заметно дрожащую ладонь Ксавье. — Искренне сочувствую. Она молча закатывает глаза, даже не стараясь скрыть собственного раздражения от неуместной пышности торжества. Но уголки багряных губ едва заметно дёргаются в мимолётном подобии улыбки, моментально выдавшем её истинные чувства. — Приступим, — деловито сообщает специально приглашённый сотрудник мэрии, украдкой бросив опасливый взгляд на ползущего по арке паука. — Сегодня мы собрались здесь, чтобы навеки соединить священными узами… — Ближе к делу, — Уэнсдэй холодно обрывает его пламенную речь. — Кхм… Хорошо… — седовласый мужчина прокашливается и пролистывает вперёд несколько страниц в лежащей перед ним папке. — Уэнсдэй Фрайдей Аддамс, согласны ли вы… — Стояла я бы здесь, будь это не так, как думаете? — она с недовольством изгибает бровь, смерив оторопевшего сотрудника ледяным немигающим взглядом. Тот выглядит жутко сконфуженным. Гости начинают тихонько посмеиваться. Обстановка медленно, но верно накаляется, приближаясь к точке кипения. — Я тоже согласен, — поспешно вставляет Ксавье, опасаясь ненароком навлечь сокрушительный гнев и на себя. — В таком случае объявляю вас мужем и женой. Прошу обменяться кольцами, — скороговоркой выдаёт окончательно растерявшийся мужчина, явно желая поскорее покончить с формальностями и покинуть пугающее мероприятие. Весь его вид красноречиво говорит о том, что надо быть самым последним психом, чтобы добровольно обречь себя на пожизненное сосуществование с самим Дьяволом во плоти. Но Ксавье чувствует себя отнюдь не психом. А самым счастливым в мире человеком. Особенно, когда маленький сын Петрополусов с особенно важным видом подносит им чёрную бархатную подушечку с двумя кольцами из белого золота. Затаив дыхание, Ксавье надевает тонкий ободок на безымянный палец её мертвенно-бледной руки. Уэнсдэй повторяет его движение, а секунду спустя сама приподнимается на носочки и неожиданно впивается в его губы до неприличия жарким поцелуем — и гости с дружными аплодисментами подскакивают со своих мест. К сожалению, официальная часть церемонии на этом не заканчивается. Уже добрых двадцать минут Аддамс стоит, крепко вцепившись пальцами в его локоть, и даже не пытается выдавить светскую улыбку, когда многочисленные гости подходят с банальными поздравлениями. Сердце Ксавье щемит от нежности, когда он смотрит сверху вниз на её плотно сомкнутые кроваво-алые губы и безукоризненно красивое лицо. — Не пялься на меня, — заострённые ногти с силой вонзаются в локоть, причиняя лёгкую боль даже сквозь несколько слоёв ткани. — Теперь у меня есть официальное право пялиться на тебя всю оставшуюся жизнь, — иронично поддевает Торп, ни на минуту не прекращая счастливо улыбаться. — И она будет очень короткой, если сейчас же не прекратишь, — колко парирует его жена, едва заметно нахмурив смоляные брови. Совершенно одинаковые пожелания безграничного счастья и вечной любви быстро смешиваются в единую монотонную какофонию — даже терпеливый Ксавье понемногу начинает ощущать усталость от необходимости улыбаться и отвечать всем и каждому. Уэнсдэй и вовсе не обращает никакого внимания на происходящее, уставившись глазами в пол и методично растаптывая лепестки георгина, выпавшего из арки. Внезапно высокие двустворчатые двери особняка распахиваются с надрывным скрипом, вполне способным стать саундтреком к фильму ужасов. На пороге появляется грузная фигура, облачённая в чёрный плотный плащ до пят и шляпу с широкими полями, скрывающую лицо. Аддамс поднимает скучающий взгляд на нового гостя — и её хмурое лицо вдруг озаряет непривычная сияющая улыбка. — Дядя Фестер. — О, моя дорогая протеже с косичками… Как я рад за тебя, — раскинув руки, он быстрым шагом пересекает холл и останавливается напротив племянницы. — Мои поздравления, молодые люди. Первая свадьба всегда самая волнительная. А уж первый развод… — Фестер, уместно ли такое говорить? — Мортиша мягко, но решительно прерывает деверя, взирая на него с укоризной. — Да бросьте… — небрежно отмахнувшись, Фестер переводит взгляд на Ксавье и понижает голос до вкрадчивого шепота. — Я не рассказывал о своём? По правде сказать, он не был официальным. Моя бедная жена Дебби сгорела дотла, оставив после себя лишь горстку пепла и кредитные карты… — Мы же сами её поджарили, — Уэнсдэй машинально подносит тонкую руку к губам, чтобы скрыть довольный смешок. — О, стоит ли вспоминать о таких пустяках в такой восхитительно-кошмарный день? — её дядя пожимает плечами с таким безмятежным видом, словно речь идёт о препарировании лягушки на биологии. Ксавье чувствует, как его рот против воли приоткрывается в немом удивлении. Чёрт побери, сколько ещё ему предстоит узнать об их ненормальной семейке? Сколько ещё скелетов в шкафу скрывают своды мрачного родового поместья? — И когда ты намеревалась рассказать об этом… происшествии мне? — он снова обретает способность складывать мысли в слова лишь спустя несколько минут, в течение которых Уэнсдэй и Фестер предаются ностальгическим воспоминаниям о прошлом. — Добро пожаловать в семью… — она поворачивает голову, и в уголках кроваво-алых губ расцветает коварная усмешка. — …муж. Ксавье вдруг улыбается в ответ. Наверное, он и вправду самый последний законченный псих на этой планете, раз совсем не чувствует страха, присущего всем нормальным людям в подобной ситуации. Похоже, все инстинкты самосохранения напрочь атрофировались в тот момент, когда он впервые поцеловал Уэнсдэй Аддамс. И если бы у него вдруг появилась возможность изменить прошлое… он сделал бы это снова, не раздумывая ни на секунду.