Семейные ценности

Age: 46 — Мама, а как ты поняла, что влюбилась? Щелчком степлера Уэнсдэй прикрепляет протокол допроса свидетеля к остальным материалам дела — а потом аккуратно откладывает бумаги в сторону и переводит немигающий взгляд угольных глаз на дочь. Мадлен сидит в кресле напротив с привычной идеально ровной осанкой, сложив руки на коленях и машинально поправляя несуществующие складки на чёрной юбке. Ей уже пятнадцать… И подобный разговор однажды должен был состояться. Вот только кто бы мог подумать, что это случится так скоро? Oh merda, и когда она успела так быстро вырасти? — Полагаю, если ты задаешься подобным вопросом, значит, ты уже влюблена, — прямолинейно отзывается Аддамс, не утруждая себя ненужными длительными предисловиями. Детективное чутьё, отточенное долгими годами практики, в очередной раз срабатывает безукоризненно — Мадлен, которая всегда спокойно выдерживала пронзительный материнский взгляд, мигом отводит глаза. Чуть наклоняет голову, не слишком убедительно сделав вид, что внезапно заинтересовалась собственным маникюром, а на обычно бледных щеках вспыхивают пятна пунцового румянца. Уэнсдэй не без удивления изгибает бровь — железное самообладание дочь унаследовала именно от неё и потому всегда была способна держать лицо даже в критических ситуациях. Например, когда в восемь лет взорвала кабинет химии на пару с неугомонными старшими отпрысками Петрополусов. Райан и Рей хотели сорвать нелюбимый урок — и по какой-то необъяснимой причине двое семнадцатилетних оболтусов подключили к делу Мадлен, которая даже в нежном возрасте предпочитала самые радикальные методы решения проблем. Мадам Уоттерфорд, директриса престижной гимназии имени Горация Манна, верещала так оглушительно, что было слышно в соседнем квартале, угрожала отчислением и судебным иском за нанесённый ущерб, но юная наследница семейства Аддамс-Торп и бровью не повела. Чего нельзя было сказать о парочке великовозрастных разгильдяев — во время заслуженной взбучки сыновья Энид едва не разрыдались и практически валялись в ногах директрисы, умоляя замять происшествие. Сама Уэнсдэй не отличалась склонностью к дипломатии и уже намеревалась оборвать истерический монолог мадам Уоттерфорд какой-нибудь особенно ядовитой фразой, но на выручку пришёл Ксавье — и решил вопрос буквально за пару минут, предложив денежную компенсацию с внушительным количеством нулей. Таким образом, семейный банковский счёт лишился суммы почти равной двум годам обучения в гимназии, а Мадлен — возможности провести летние каникулы в компании дяди Пагсли на Бермудских островах, расследуя тайну одноимённого треугольника. Она мечтала об этом путешествии на протяжении всего учебного года и явно была дико расстроена, но приняла наказание с честью и без единой эмоции на кукольном личике. А теперь вдруг такая экспрессия. Румянец на щеках, хаотичные движения рук, лихорадочный блеск в чернильных глазах, напряжённая донельзя поза. Похоже, всё и впрямь крайне серьёзно. — Мадлен? — Аддамс бесцеремонно прерывает повисшее в комнате молчание, сцепив пальцы в замок и прожигая дочь пристальным взором исподлобья. — Я ни в кого не влюблена. Это… — она позорно запинается на полуслове, окончательно выдавая собственное смятение. Но мгновением позже всё же берёт себя в руки и дерзко вскидывает голову, встретившись с матерью взглядом. — Это всего лишь научный интерес. В конечном итоге, чувство влюблённости — просто всплеск дофамина, серотонина, окситоцина и эндорфина. Но это только теория. Мне просто стало любопытно, как всё происходит на практике. — Ты огорчаешь меня, Мадлен, — Уэнсдэй едва заметно хмурится. — Ты блефуешь ещё хуже, чем твой отец. Разве такому я тебя учила? — Нет, — сконфуженно вздыхает дочь, снова принимаясь с преувеличенным усердием разглаживать подол чёрной юбки. К слову, длина этой самой юбки оставляет желать лучшего. Что-то новенькое. Выразительные острые скулы, унаследованные от Торпа, становятся совсем пунцовыми, а природная мертвенная бледность, позаимствованная от матери, только усиливает драматичный контраст. Мадлен выдерживает непродолжительную паузу, а пару минут спустя прикрывает глаза и наконец решается признать очевидное вслух. — Ладно. Возможно, это не только научный интерес. Хм. Любопытно. И весьма неожиданно. Аддамс не торопится перебивать, милостиво позволяя дочери собраться с мыслями. Та несколько раз моргает, с плохо скрытой нервозностью ёрзает в кресле и вымученно хмурит брови, явно пытаясь подобрать слова, подходящие для чистосердечного признания. — Есть один человек, — уклончиво произносит дочь, сдувая с высокого лба чёлку. — Я пока не до конца уверена… Но мне кажется, это оно. — Выражайся яснее. Должна ли я провести стандартную беседу о важности контрацепции? — напрямую спрашивает Аддамс, машинальным жестом поправляя аккуратно разложенные на столе материалы дела. — Мама, ты провела её, когда мы с Бенджамином делали совместный проект по географии, — Мадлен морщится с несвойственным ей смущением, заламывая пальцы один за одним и похрустывая бледными костяшками. — Не вижу в этом ничего предосудительного, — резонно возражает Уэнсдэй, искренне не понимания причин подобного замешательства. — По данным всемирной организации здравоохранения, ежегодно около шестнадцати миллионов девушек становятся матерями в возрасте от пятнадцати до девятнадцати лет. — Нам тогда было одиннадцать, — девчонка с досадой возводит глаза к потолку. — А ещё два миллиона — раньше пятнадцати лет, — отзывается Аддамс с тотальной невозмутимостью. Тема секса никогда не была под запретом в их семье, но такой необходимый разговор всё равно выходит слегка неловким. — Мама, я говорю о любви, а ты говоришь о сухих фактах! — Oh merda, а вот и проявления дурной наследственности Торпа. Громкие пафосные фразы, отдающие тошнотворным романтизмом. И кто бы мог подумать, что пубертатный период сделает её рациональную дочь такой эмоциональной? Не самое приятное открытие. — Если ты не можешь ответить на один прямой вопрос, я лучше спрошу у отца! Мадлен кладёт руки на широкие подлокотники кожаного кресла, уже намереваясь подняться на ноги и покинуть кабинет матери — но Уэнсдэй кивком головы приказывает ей остаться сидеть. Девчонка недовольно дёргает плечами, снова демонстрируя неуместную экспрессивность, но всё же подчиняется. — Я отвечу на твой вопрос, — наконец сдаётся Аддамс, откидываясь на спинку крутящегося кресла и закидывая ногу на ногу. Но подобрать подходящие слова трудно. Oh merda, и что толку быть всемирно известной писательницей, чьи книги вот уже много лет издаются миллионными тиражами, когда ты не можешь надлежащим образом построить такой важный диалог с собственной дочерью? Впрочем, дело вовсе не в отсутствии взаимопонимания. Просто Уэнсдэй и сама затрудняется сказать, когда именно отношения с отцом Мадлен перешли незримую точку невозврата под названием «любовь». Помнится, к принятию неизбежного она шла очень долго — после вынужденных каникул они с Торпом почти восемь месяцев гуляли по окрестностям Невермора без малейшего намёка на любую близость. После неудачного опыта с вероломным Галпином она твёрдо зареклась не заводить отношений. И упрямо сохраняла дистанцию, не позволяя Ксавье вторгаться в личные границы. Ни объятий, ни поцелуев — на протяжении долгих месяцев они даже не держались за руки. Просто разговаривали на разные отвлечённые темы, иногда вместе обедали, ещё реже смотрели абсолютно идиотские фильмы, выбранные Торпом. Он был джентльменом и уважал её желание не пересекать черту. Даже слишком. А потом наступил последний учебный день перед началом долгих летних каникул. Занятия тогда закончились раньше времени, чтобы студенты успели собрать вещи — быстро покончив с приготовлениями к отъезду, Уэнсдэй бесцельно слонялась по территории академии, брезгливо щурясь от палящего июньского солнца. И совершенно незаметно ноги сами привели её в мастерскую. Вопреки обыкновению, Ксавье не рисовал — а просто-напросто сидел в бескаркасном кресле-мешке и раз за разом самозабвенно прикладывался к стеклянной бутылке стаута. Палящее солнце нагрело хлипкий сарай до удушающей духоты, и находиться здесь было довольно дискомфортно. Но… — Не самый изысканный способ саморазрушения, — иронично прокомментировала Аддамс, остановившись на пороге мастерской и скрестив руки на груди. — Или сегодня праздник, о котором никто больше не знает? — Ага. Праздник, — Торп недовольно скривился, отпивая особенно большой глоток тёмной хмельной жидкости. — Не могу нарадоваться возвращению в отцовский дом. Вот и решил устроить вечеринку. — Насколько я знаю, вечеринка предполагает куда большее количество людей, — хмыкнула она и прошла вглубь невзрачного сарая, насквозь пропахшего химическим ароматом красок и растворителя. — Это такая… очень частная вечеринка. Приглашён только я один, — Ксавье криво усмехнулся, пьяно сверкнув глазами цвета болотной трясины, а потом потянулся к своему рюкзаку, небрежно брошенному на пол, достал оттуда новую непочатую бутылку и протянул Уэнсдэй. — Будешь? — Если бы я хотела отравить чем-то свой организм, то выпила бы матушкин яд, — она возвела глаза к потолку, но предложенное пиво всё же забрала. Исключительно для того, чтобы начинающий алкоголик не упился до состояния тотального анабиоза. На некоторое время в мастерской повисло молчание — но не тягостное, когда людям попросту нечего сказать друг другу, а совершенно спокойное, невольно заставляющее расслабиться. Пока Ксавье методично губил нейроны головного мозга дешёвым пойлом из местного бара, Уэнсдэй лениво озиралась по сторонам, исследуя взглядом и без того хорошо знакомое окружающее пространство. Картин с Хайдом тут больше не было — по совету нового психолога, Торп сжёг все полотна с монстром и сосредоточил свои творческие порывы на рисовании мрачноватых пейзажей. Выглядело довольно сюрреалистично. Ей понравилось. Но её портретов тоже больше не было — и хотя Аддамс заметила их отсутствие уже давно, именно сейчас в грудной клетке что-то неприятно кольнуло. — Почему… — она хотела было спросить, почему он больше не пишет портреты, но задала совершенно другой вопрос. — Почему у вас с отцом не складываются отношения? Несмотря на практически ежедневное многочасовое общение, они никогда не затрагивали в разговорах личные темы — и оттого Ксавье удивлённо взглянул на неё снизу вверх. Уэнсдэй спокойно выдержала неожиданно пристальный взгляд и словно на автопилоте откупорила бутылку стаута одним ловким движением. Ей действительно хотелось пить, но тёмное пиво оказалось на редкость гадким на вкус. — У нас не совсем плохие отношения. Просто он хочет, чтобы я стал тем, кем я быть не хочу, — небрежно отозвался Торп, но каким-то интуитивным чутьём она ощутила затаённую горечь в этих словах. — А ты сам-то знаешь, кем хочешь быть? — философски поинтересовалась Аддамс, зачем-то продолжая давиться отвратительным горьковатым пойлом. Настойка из Белладонны по семейному рецепту Мортиши казалась божественной амброзией по сравнению с этой мерзостью. — А ты? — он скривил уголок губ в ироничной усмешке, и Уэнсдэй машинально скопировала это снисходительное выражение. — Мы говорим не обо мне, — излишняя откровенность ей по-прежнему претила. — Зачем ты пришла, Уэнсдэй? — столь неожиданная прямолинейность, обычно не свойственная Ксавье, на пару секунд выбила её из колеи. Похоже, убойная доза дерьмового алкоголя развязала ему язык. — Решила побыть моим психологом и расспросить о детских травмах? Собственно, она и сама не знала, зачем. Ларч должен был приехать уже через полчаса, и гораздо разумнее было бы отправиться в свою комнату, чтобы в последний раз проверить тщательно уложенные вещи. А не стоять посреди убогой душной мастерской в компании пьяного художника и с бутылкой омерзительного пойла в руках. Но уйти никак не получалось. Словно какая-то незримая нить держала Уэнсдэй рядом с ним — и разорвать её не удавалось. А может, она и не пыталась? — Вставай, — заявила Аддамс твёрдым тоном, не терпящим возражений. Оставила недопитый стаут на столе и подошла ближе к бесформенному подобию кресла. — Зачем? — Торп непонимающе нахмурился, неотрывно глядя на неё снизу вверх. — Здесь невыносимая жара. Саморазрушением лучше заниматься в более комфортных условиях. Энид уже уехала, поэтому мы идём в мою комнату, — решительно отчеканила она и лишь спустя пару мгновений осознала, что именно сказала. И насколько двусмысленно это прозвучало. Oh merda, она ведь вовсе не собиралась… Или собиралась? А дальше всё окончательно пошло не по плану. Буквально полетело под откос со скоростью сошедшего с рельс поезда. Со скоростью самолёта, ушедшего в неконтролируемый штопор. Ксавье предпринял попытку подняться на ноги, но повышенное количество алкоголя в крови сыграло с его координацией злую шутку — неловко пошатнувшись на ватных конечностях, он инстинктивно схватился рукой за её предплечье и резко дёрнул на себя. Невольно растерявшись от такого неожиданного поворота событий и не сумев удержаться в вертикальном положении, Уэнсдэй вцепилась ладонями в лацканы его форменного пиджака — и они оба позорно повалились на бескаркасный пуф. Убогая пародия на кресло смягчила удар, и падение вышло абсолютно безболезненным. Но у неё всё равно вышибло весь воздух из лёгких — потому что Торп, всегда сохраняющий необходимую социальную дистанцию, в мгновение ока оказался недопустимо близко. Настолько, что Аддамс явственно ощутила исходящий от него аромат пряного парфюма в совокупности с ярким алкогольным амбре. И впервые в жизни в полной мере почувствовала жар чужого тела, крепко прижатого к её собственному. — Какого чёрта ты творишь? — возмущённо зашипела Уэнсдэй, пытаясь отбросить наглые мужские руки, которые каким-то непостижимым образом оказались на её талии. — Немедленно… Но договорить она не успела. Под влиянием убойной дозы алкоголя Торп очень быстро предал свои джентльменские принципы — и стремительно подался вперёд, впившись в её приоткрытые губы жадным глубоким поцелуем. И Аддамс мгновенно поняла, что катастрофически сильно влипла. Потому что ответила ему незамедлительно. Потому что с ужасающей покорностью позволила его языку проникнуть в рот, горячим пальцам — под одежду, а первому ростку неведомых прежде чувств — глубоко в сердце. А потом было лето. Изнуряюще жаркое долгое лето, когда всего спустя неделю после начала каникул Ксавье написал ей, что отец улетел в Европу на гастроли, и неожиданно предложил приехать в Нью-Йорк. Не моргнув глазом, Уэнсдэй соврала родителям, что намеревается навестить Энид в Сан-Франциско, для виду вызвала такси в аэропорт — но едва забравшись на заднее сиденье канареечно-желтого Форда, назвала совсем другой адрес. И то лето навсегда отложилось в её памяти калейдоскопом ярких образов, в которых неизменно фигурировали горячечные поцелуи, собственнические прикосновения рук и приглушённые стоны, сквозь которые иногда пробивались его несдержанные признания. — Мам? — Мадлен пытливо вглядывается в её сосредоточенное лицо, будто силясь разобрать малейшие проявления эмоций, и Уэнсдэй запоздало понимает, что молчала слишком долго, погрузившись в ностальгические воспоминания тридцатилетней давности. — Это не самая простая вещь, которую можно точно описать словами, — нехотя признаётся она, скользнув немигающим взглядом по идеальному порядку на рабочем столе и в очередной раз поправив многочисленные папки. Подобные механические действия обычно помогают Аддамс сосредоточиться на размышлениях. — Но… К примеру, у тебя появляется желание тратить своё время на определённого человека вместо того, чтобы заняться действительно полезным делом. И при этом ты абсолютно не испытываешь угрызений совести. А ещё… — Это похоже на то, как будто в животе копошатся могильные черви? — нетерпеливо перебивает дочь, и забавное сравнение заставляет Уэнсдэй слабо усмехнуться. Пожалуй, при всём желании она сама не смогла бы подобрать более точной формулировки. — Да. Действительно похоже, — подтверждает Аддамс, безуспешно пытаясь уложить в голове странную мысль, что её маленькая копия постепенно становится взрослой. Кажется, совсем недавно пятилетняя Мадлен разрезала скальпелем огромных игрушечных медведей, которые Энид дарила практически на каждый мало-мальски значимый праздник. Синтепоновые внутренности плюшевых чудовищ были разбросаны по всему дому, что регулярно доводило нетерпимую к беспорядку Уэнсдэй до белого каления. А теперь медведи и скальпели убраны на дальнюю полку гардеробной за ненадобностью — и их дочь густо подводит черничные глаза и носит чрезмерно короткие юбки, регулярно заставляя отца сокрушенно вздыхать. Пожалуй, излишне впечатлительного Торпа хватит удар, когда он узнает, что Мадлен влюблена. Нужно будет предварительно запастись корвалолом. — Полагаю, ты не станешь рассказывать, кто он такой, — безошибочно угадывает Аддамс, памятуя о собственной скрытности в аналогичном возрасте. Если бы Гомес и Мортиша обладали большей тактичностью и не имели раздражающей привычки врываться в её комнату без разрешения, они бы очень нескоро узнали о существовании Ксавье Торпа. — Не буду настаивать, потому что верю в твоё благоразумие. Только не вздумай меня разочаровать. — Ты лучшая, мам, — Мадлен с облегчением улыбается, демонстрируя очаровательные ямочки на щеках. А пару секунд спустя раздаётся негромкий звук входящего сообщения, и она мгновенно хватается за телефон, с жадностью вглядываясь в горящий экран. По всей видимости, таинственный воздыхатель наконец напомнил о себе. — Я пойду немного прогуляюсь, ладно? Уэнсдэй коротко кивает в ответ и тянется к особенно увесистой папке — очередное громкое дело близится к своему успешному логическому завершению, и надо бы привести бумаги в порядок. Всего через несколько недель в гимназии начинаются летние каникулы, и у них планируется семейный отпуск на Сицилии, поэтому нужно поторопиться, чтобы успеть разрешить все бюрократические загвоздки до этого момента. Мэдди шутливо посылает матери воздушный поцелуй и быстро покидает кабинет, едва не подпрыгивая на ходу от переполняющих её эмоций. Oh merda, как всё-таки много в ней от отца. На протяжении следующих десяти минут Аддамс кропотливо занимается удручающей сортировкой бумаг. Затяжное расследование длилось без малого два года, и материалов дела за это время скопилось немереное количество. Oh merda, поистине Сизифов труд. Краем уха она изредка прислушивается к звукам на заднем плане — Мадлен шумно хлопает дверями и громко стучит высоченными массивными каблуками. Буквально носится по дому словно стремительный вихрь, с лихорадочной поспешностью собираясь на встречу с загадочным объектом симпатии. А несколько минут спустя через настежь распахнутое окно, выходящее прямиком на дорогу, доносится оглушительный рёв мотоцикла. В первое мгновение Уэнсдэй думает, что мотоциклист просто едет мимо — но рокочущий шум мотора затихает аккурат на подъездной дорожке их дома. Да нет, вздор. Наверное, ей просто показалось. Однако проверить всё же стоит. Оставив на столе раскрытую на середине папку, Аддамс отодвигает стул на колёсиках и решительно подходит к окну, становясь так, чтобы её не было видно с улицы. И открывшаяся взгляду картина сиюминутно повергает её в состояние, близкое к тотальному ступору. Её пятнадцатилетняя дочь, облачённая в вызывающе откровенную плиссированную юбку и крошечный чёрный топ, буквально висит на шее у парня в байкерской куртке с заклёпками. С такого ракурса Уэнсдэй не может видеть его лица — но ей достаточно и того, что мотоциклист похабно стискивает хрупкую талию Мэдди одной рукой, бесстыдно прижимая девчонку к себе, а во второй его руке зажата тлеющая сигарета. Ничего подобного она не ожидала. Во время диалога пятнадцатиминутной давности Аддамс было решила, что симпатия дочери направлена на какого-нибудь ученика из гимназии Горация Манна — одноклассника или чуть старше… Но этот парень в потёртой кожанке однозначно очень далёк от старшей школы. Ему явно не меньше двадцати. Целая пропасть по сравнению с возрастом Мадлен. Она моргает несколько раз, словно это может помочь избавиться от шокирующего наваждения — но становится только хуже. Ни на секунду не отрываясь от своего воздыхателя, Мадлен ловко выхватывает из его пальцев сигарету и глубоко затягивается. Судя по тому, что она даже не кашляет, выпуская изо рта сизый никотиновый дом, подобное происходит далеко не в первый раз. Oh merda. Трижды. Нет, десятикратно. От созерцания кошмарной картины Аддамс ненадолго отвлекает тихий стук в дверь. — Уэнс, ты тут? — Ксавье заглядывает в кабинет и безмятежно улыбается при виде жены. — Не знаешь, куда Мэдди так торопилась? Чуть не сбила меня на пороге. Не удостоив его устным ответом, она жестом подзывает Торпа к себе и кивком головы указывает в сторону распахнутого окна. Ничего не понимающий Ксавье проходит в кабинет, на ходу стягивая тугую резинку с низкого пучка каштановых волос, в которых серебрятся нити первой седины. Очевидно, немалый шок от увиденного явственно отражается на её обычно бесстрастном лице — и это не может укрыться от его внимания. — Что-то случилось? — обеспокоенно спрашивает Торп, скользнув по Аддамс долгим изучающим взглядом тёмно-зелёных глаз. — Сам посмотри, — она раздражённо дёргает плечами и сводит брови на переносице, даже не пытаясь скрыть собственной нервозности. Он подходит к окну как раз вовремя. Или не вовремя, чёрт его знает. Как бы то ни было, Ксавье оказывается рядом ровно в тот момент, когда Мадлен небрежно тушит окурок сигареты носком ботинка на высоком каблуке и сливается с байкером в продолжительном глубоком поцелуе, позавидовать которому могли бы даже старшие Аддамсы, до сих пор демонстрирующие бурные проявления неугасающей страсти чуть ли не ежеминутно. И если видеть подобные тошнотворные сцены в исполнении своих родителей Уэнсдэй давно привыкла, то наблюдать в подобном развязном амплуа родную дочь… Аддамс всё ещё питает робкую надежду, что это просто оптическая иллюзия, зрительная галлюцинация, удивительно реалистичный кошмар — что угодно, только не правда. — Эм… Уэнсдэй… — голос Торпа звучит совершенно глухо и хрипло, словно у него в горле разом встал колючий комок. — Кто этот парень и почему он пытается засунуть язык в рот нашей несовершеннолетней дочери? — Пытается? — ядовито хмыкает она, чувствуя себя так, будто из глаз вот-вот хлынет кровь. — Проверь зрение. Он весьма в этом преуспел. Ксавье сквозь зубы бросает парочку непечатных выражений, и Уэнсдэй с тяжёлым вздохом отворачивается от окна и переводит суровый немигающий взгляд на супруга — тот буквально готов метать молнии. Между бровей залегла сетка глубоких мимических морщин, крылья тонкого носа возмущённо трепещут, а на дне малахитовых глаз плещется пламя несдержанной ярости. Торп выглядит так, словно намеревается сию же секунду выпрыгнуть из окна второго этажа прямо на подъездную дорожку и хорошенько врезать проклятому мотоциклисту, решившему нагло посягнуть на честь их дочери. И хотя голос рационального мышления напоминает Аддамс, что когда-то они и сами были молоды и тоже попадали в аналогичные неловкие ситуации, она убеждена на все сто, что не станет останавливать мужа, если он вдруг решит применить физическую силу. — Подожди-ка, да это же… — Ксавье подозрительно прищуривается, силясь получше разглядеть незадачливого ухажёра их наследницы. — Чёрт, быть такого не может. Проследив направление его взгляда, Уэнсдэй снова поворачивает голову в сторону окна. Тошнотворно сладкая парочка наконец отлепилась друг от друга — и Аддамс неожиданно понимает, что лицо паренька кажется ей смутно знакомым. Она однозначно его уже видела. Вот только где? Идеальная фотографическая память упрямо не желает нормально функционировать — очевидно, всему виной тотальный шок от увиденного. — Твою ж мать, — неверяще качая головой, Торп проводит ладонью по лицу и запускает пальцы в волосы, беспорядочно взъерошив каштановые пряди. — Уэнс, да это же Джексон Оттингер. Oh merda. И правда. Неудивительно, что она не сумела сходу вспомнить старшего сына Юджина — потому что в последний раз видела его ещё до беременности. Лет шестнадцать назад Оттингер вместе с женой Мелиссой и двумя маленькими сыновьями отбыл в бессрочную экспедицию куда-то в дельту Ганга для изучения особенно уникального вида пчёл. Какое-то время они изредка поддерживали связь с внешним миром, но с годами хрупкая ниточка между двумя континентами неизбежно распалась. Помнится, Джексон уже тогда учился в начальной школе… А значит, он старше Мэдди минимум на шесть лет. Или даже семь. Окончательно наплевав на необходимость конспирации, Уэнсдэй упирается обеими ладонями в широкий подоконник, чтобы получше рассмотреть великовозрастного наглеца, который абсолютно непостижимым образом связался с её несовершеннолетней дочерью — но Оттингер ловко взбирается на своего железного коня, а Мадлен с готовностью ныряет на сиденье позади него и крепко прижимается грудью к его широкой спине. Не замечая, что за ними наблюдают, влюблённые сливаются в очередном бесстыдном продолжительном поцелуе. У Торпа вырывается вымученный сокрушённый вздох. А пару секунд спустя чёртов Джексон поворачивает ключ в зажигании — мощный мотор отзывается утробным рычанием, бесцеремонно нарушая окружающее спокойствие, и мотоцикл резво срывается с места, выбрасывая из-под заднего колеса россыпь мелкого щебня. Скорость мгновенно возрастает до критической отметки, и очень скоро чёрный байк исчезает из виду, скрывшись за ближайшим поворотом на Парк-авеню. — Я точно убью тебя, Торп. Медленно и мучительно. Это всё твоё мягкое воспитание, — за неимением других вариантов раздражённая Аддамс напускается с претензиями на Ксавье, с лица которого в одночасье схлынули все краски. Сердито насупив смоляные брови, она с недовольством скрещивает руки на груди и едко передразнивает его стандартный тон. — Не стоит чрезмерно нагружать ребёнка занятиями, мы лишаем её детства. Доволен теперь? — Уэнсдэй, послушай. Давай не будем тратить время на пререкания, — он поднимает руки прямо перед собой в примирительном жесте и склоняется к хмурому лицу Уэнсдэй, не обращая никакого внимания на тяжёлый немигающий взгляд. За долгие годы совместной жизни Ксавье идеально усвоил простую истину, что бурной истерикой жену не пронять. Давить нужно исключительно на рациональность, чем он и пользуется. Её — её же оружием. Умно, ничего не скажешь. — Нам нужно подумать, что теперь делать. Мы ведь не сможем запереть Мэдди в четырёх стенах и запретить ей видеться с этим… молодым человеком. — Почему нет? Вполне эффективный вариант, — категорично огрызается Уэнсдэй. — Нет, так поступать ни в коем случае нельзя, — мягко, но решительно возражает невыносимо упрямый Торп. — Вспомни себя в её возрасте. Что бы ты сделала, если бы родители попытались запереть тебя под домашний арест? — Разумеется, сбежала бы, — нехотя соглашается она. И тут же добавляет, не желая так легко сдавать позиции. — Но в аналогичном возрасте я не позволяла себе подобных связей. Меня не за что было запирать дома. — Ну конечно, не за что. Кто бы сомневался, — иронично фыркает Ксавье, небрежным жестом отбрасывая назад спадающие на лицо волосы. — По крайней мере, сын Оттингеров точно не Хайд. — На что это ты намекаешь? — Аддамс одаривает супруга оскорблённым пристальным взглядом, полным арктического холода. — Я не намекаю, Уэнс. Я говорю прямо, — он снова вздыхает и сокрушенно качает головой. Кажется, уже минимум в пятый раз. — В её возрасте ты ходила на свидания с серийным убийцей. И по сравнению с твоим бывшим этот молодой человек — просто ангел во плоти. Наверное. Надеюсь. — Это только голословные предположения, не имеющие никакого веса, — презрительно фыркает Уэнсдэй и уверенным шагом отходит от окна, направляясь к массивному письменному столу. — А нам нужны конкретные факты. В конце концов, она по праву является одним из лучших частных детективов Нью-Йорка и имеет обширные связи — а значит, нарыть информацию на Джексона Оттингера ей не составит особого труда. Но начать, пожалуй, следует с самого достоверного и доступного источника. Выдвинув верхний ящик стола, Аддамс извлекает оттуда телефон в простом кожаном чехле и по памяти набирает номер признанной королевы сплетен. Энид отвечает не сразу, но спустя пару минут перезванивает по своей обожаемой видеосвязи — закатив глаза, Уэнсдэй принимает вызов, и на экране появляется лицо изрядно запыхавшейся блондинки. — Ох, прости, у меня есть примерно четыре минуты до начала съёмок, — деловито заявляет Синклер, небрежно отмахиваясь от рук стилиста, щедро поливающего лаком тщательно уложенные белокурые кудри. За прошедшие годы её бестолковая телепередача о закадровой жизни знаменитостей стала невероятно популярна среди скудоумной серой массы. — Что-то срочное? — Расскажи мне всё, что знаешь о семействе Оттингеров, — требовательно чеканит Аддамс, не утруждая себя ненужными вступлениями. — Хм… Не так много, как хотелось бы, — Энид задумчиво надувает губы, накрашенные ярко-алой помадой, и выдерживает довольно продолжительную паузу. На её лице с толстым слоем сценического грима проступает непривычно сосредоточенное выражение. — Юджина вроде бы нет в соцсетях, но зато я подписана на его жену. Правда она редко что-то постит, они ведь много лет жили в этой ужасной глуши, где почти не ловит связь. Но я точно знаю, что они не так давно вернулись в Штаты. А ещё у них пятеро детей… Два сына и три дочери, представляешь? Кто бы мог подумать, что Юджин… — Энид, не отвлекайся. Мне нужно больше конкретики, — она сухо обрывает чрезмерно эмоциональную речь бывшей соседки. Сейчас в Уэнсдэй говорит не подруга и даже не обеспокоенная мать, а суровый и собранный детектив, настоящий профессионал своего дела. Минимум воды, максимум фактов. — Его старший сын Джексон. Что он из себя представляет? — Боже милостивый, зачем тебе это? Только не говори, что на тридцатую годовщину отношений ты решила подарить Торпу развод и своего молодого любовника, — заливисто хохочет Синклер, которая, несмотря на пафосный статус телезвезды, в глубине души так и осталась улыбчивой девочкой с тошнотворно-яркой половины комнаты в Офелия-Холл. — Ты раздражаешь, — едко констатирует Аддамс, уже начиная жалеть, что обратилась именно к неугомонной блондинке, а не подняла архивы полицейского управления Нью-Йорка. Впрочем, если семейство Оттингеров возвратилось на родину совсем недавно, вряд ли копам удастся найти стоящую информацию. — Ладно, ладно… Только не куксись, — Энид примирительно улыбается и слегка склоняет голову набок, позволяя внезапно подскочившему гримёру освежить броский макияж. — У меня осталась пара минут, поэтому расскажу вкратце. Я как-то натыкалась на его профиль в Инстаграм. Вроде бы он стажируется на патологоанатома или что-то в этом духе… Но фотки там просто жуть. Тебе бы понравилось. А ещё он полгода встречается с вашей Мэдди, но, видимо, ты и так об этом знаешь, раз копаешь на него информацию. — То есть ты знала и ничего мне не рассказала? — Уэнсдэй чувствует, как щёки вспыхивают гневным румянцем от такого неожиданного предательства. — Ну прости, Уэнс… Не злись. Это не моя тайна, — блондинка сконфуженно морщится и виновато отводит взгляд от фронтальной камеры. — Мне по секрету рассказала Селена, а ей — сама Мадлен. Я не могла настучать, понимаешь? Это было бы просто ужасным поступком по отношению к нашим дочерям… Но Аддамс практически не слушает жалкий лепет подруги, выхватив из длинного оправдательного монолога одну-единственную фразу — а ещё он полгода встречается с вашей Мэдди. Стоп. Что? Полгода? Oh merda, вот уже целых шесть месяцев её родная дочь состоит в отношениях с каким-то сомнительным патологоанатомом, который рассекает по оживлённым улицам Нью-Йорка на самом опасном виде транспорта… И всё это время сама Аддамс ничего не подозревала — и пребывала бы в блаженном неведении ещё очень долго, если бы Мадлен не решилась признаться. Расклад вырисовывается откровенно скверный. Рациональное мышление только подливает масла в огонь, подсовывая ей самые неутешительные мысли — очень маловероятно, что эти отношения ограничились рамками платонических. — Ты меня слушаешь вообще? — Синклер дважды щёлкает пальцами, привлекая её внимание. — Прошу тебя, только не обижайся. — Я подумаю, — хмуро отрезает она и сбрасывает звонок, не утруждая себя необходимостью попрощаться. — Чёрт, — Ксавье, прекрасно слышавший весь диалог, устало плюхается в массивное кресло напротив письменного стола и ослабляет тугой узел на галстуке. — Что предлагаешь делать? Только давай договоримся на берегу — мы не станем рубить с плеча, ладно? Уэнсдэй не торопится отвечать, сосредоточенно обдумывая наиболее правильную стратегию — как бы ей ни хотелось этого признавать, он абсолютно прав. Грубой силой тут ничего не решить. Если запереть Мадлен под домашний арест и запретить ей видеться с этим сомнительным отпрыском Оттингеров, она просто-напросто сбежит, и её не удержат никакие замки. Сила действия равна силе противодействия. Эту простую истину из мира физики Аддамс знает по себе — а их своенравный ребёнок в большей степени унаследовал именно её характер. — Ты же понимаешь, что мы так ничего не добьёмся? — проницательный Торп озвучивает вслух её мысли. Судя по кислому выражению лица, ему тоже чертовски нелегко признавать очевидное. — Только настроим Мэдди против нас. — Знаю, — нехотя хмыкает Уэнсдэй, усевшись на подлокотник его кресла и сложив руки на коленях. Ксавье тянется к ней и бережно накрывает тонкую бледную ладонь своей. — Подумать только… Она совсем выросла, а мы и не заметили, — задумчиво изрекает он, уставившись в пространство перед собой. — Если он разобьёт ей сердце, я распну его, — категорично заявляет Аддамс. Хоть и прекрасно понимает, что никому из них при всём желании не удастся уберечь дочь от множества жизненных передряг. Её детство закончилось — и теперь всё гораздо серьёзнее, чем разбитые от падения с велосипеда коленки. Но это необходимый опыт, который Мадлен должна получить самостоятельно, ведь чужие шишки, как известно, не болят. — Думаю, пора организовать встречу одноклассников, — неожиданно предлагает Торп через несколько минут размышлений. В ответ на вопросительный взгляд Аддамс, он обвивает рукой её талию и тянет на себя, принуждая соскользнуть с подлокотника кресла прямо ему на колени. Она не реагирует, но и не протестует, когда Ксавье заключает её в кольцо чрезмерно нежных объятий и запечатляет короткий поцелуй на плече, скрытом тонкой тканью чёрной блузки. — Дождёмся возвращения Мадлен и скажем, что хотим устроить знакомство с родителями. А там видно будет… В конце концов, вдруг этот парень не так плох, как кажется? Первое впечатление зачастую бывает обманчивым. И хотя Уэнсдэй очень слабо представляет, что должен сделать чёртов воздыхатель дочери, чтобы исправить настолько негативное впечатление, иные варианты попросту отсутствуют. А сидеть сложа руки она категорически не привыкла. Время до вечера тянется невыносимо медленно — за незашторенным окном постепенно сгущаются мягкие майские сумерки, а непутёвой дочери всё нет и нет. Устроившись во главе обеденного стола с печатной машинкой и безуспешно пытаясь сосредоточиться на писательском часе, Уэнсдэй с неудовольствием думает, что отсутствие стандартных родительских запретов в их семье неизбежно вышло боком. Они никогда не запрещали Мадлен гулять допоздна, уповая на её сознательность — и вот к чему это привело. Oh merda, ну кто мог подумать, что пятнадцатилетняя девчонка проводит свободное время вовсе не с подругами? Нет, Аддамс всегда знала, что способность к социализации в обществе их наследница позаимствовала скорее у отца — у Мэдди был довольно обширный круг общения. Туда входили многочисленные ученики престижной гимназии, с десяток соседских детей, какие-то ребята из кружка по высшей математике… А лучшей подругой вроде как считалась Селена Петрополус. Но каким образом в эту разношёрстную компанию затесался старший сын Оттингеров, Уэнсдэй понять не могла. Торп тоже выглядит непривычно дёрганым и нервным — как обычно возится на кухне, наспех сооружая ужин, но слишком громко переставляет посуду и яростно клацает ножом по разделочной доске, нарезая говядину на тонкие полоски для своего коронного бефстроганов. Аддамс наблюдает за супругом краем глаза, подперев голову рукой. Вдохновение никак не идёт, мысли бродят бесконечно далеко от сюжета новой книги — несколько лет назад она завершила цикл приключений Вайпер и переключилась на несвязанные между собой мрачные детективы, основанные на реальных случаях из практики. Наконец входная дверь негромко хлопает, и в коридоре раздаётся громкий стук каблуков. — Привет старшему поколению, — счастливая до неприличия Мадлен впархивает на кухню летящей походкой и подскакивает к отцу, чтобы стащить со стола лакомый кусочек. — Живо сядь, — приказным тоном чеканит Уэнсдэй, смерив дочь хирургически пристальным взглядом и подмечая мелкие детали вроде раскрасневшихся щёк и лихорадочно блестящих чернильных глаз. Oh merda, и как она не заметила ничего подобного раньше? Куда она вообще смотрела? — Что с вами такое? — беззаботно спрашивает дочь, отправляя в рот тонкий ломтик огурца и облизывая пальцы с короткими чёрными ногтями. — Выглядите так, будто кто-то умер. — Никто не умер, Мадлен, — Аддамс отодвигает в сторону печатную машинку и кладёт на стол сцепленные в замок ладони. — По крайней мере, пока. Нам надо поговорить. — И очень серьёзно поговорить, — непривычно суровым тоном вворачивает Ксавье, небрежно оттолкнув доску с частично нарезанным мясом. Он оборачивается к семейству, скрестив руки на груди, и проницательная Мэдди мигом напрягается, заметив неладное — она привыкла к строгости матери, но отец всегда старался сгладить острые углы во время их неизбежных конфронтаций. — Да что случилось? — либо дочь умело изображает святую невинность, либо действительно не понимает причин такого поведения со стороны родителей. И ещё неизвестно, что из этого хуже. — Завтра вечером мы ждём на ужин твоего молодого человека и его семью, — без предисловий заявляет Уэнсдэй, впившись в кукольное личико ледяным взглядом исподлобья. — И это не обсуждается. Но обойтись без обсуждений не удаётся. Разумеется, было глупо предполагать, что своенравная девчонка покорно согласится на подобное мероприятие — следующие полчаса уходят на пререкания. Юная Аддамс-Торп с железобетонным упорством отстаивает свою позицию, ни на секунду не желая уступать. Вот только её невыносимое упрямство — черта наследственная, перешедшая от обоих родителей сразу. И в конечном итоге ей приходится пойти на попятную. Недовольно насупившись, Мадлен нехотя соглашается, но демонстрировать крутой нрав не перестаёт. Раздражённо заявляет, что у неё пропал аппетит и быстрым шагом покидает кухню, не забыв напоследок громко хлопнуть дверью. На следующий день Уэнсдэй завершает работу в агентстве пораньше, чтобы успеть навести порядок в доме перед визитом Оттингеров — ей категорически претит необходимость заниматься настолько обыденными делами, но приходящая горничная слёзно извиняется по телефону, что не может выйти вне графика. Едва не скрипя зубами от раздражения, Аддамс скрупулёзно стирает пыль со всех горизонтальных поверхностей, пока Торп возится с ужином. Недовольная Мадлен наотрез отказывается помогать, а потом и вовсе запирается в своей комнате, не позволяя к ней подступиться. Чёрт бы побрал этот невыносимый пубертатный период. Наконец ровно в восемь вечера раздаётся негромкий стук в дверь. На ходу застёгивая молнию на облегающем чёрном платье с высоким горлом, Уэнсдэй направляется в прихожую, чтобы впустить гостей. А когда на экране домофона появляется изображение с камеры видеонаблюдения, у неё против воли вырывается сокрушённый вздох — на пороге дома стоит всё семейство Оттингеров в полном составе. Раздражённо гадая, на кой чёрт Юджин и Мелисса приволокли сюда весь свой выводок, она поворачивает язычок замка и резко распахивает дверь. — Уэнсди! С ума сойти, сколько лет прошло! — давно забытое детское обращение заставляет её брезгливо поморщиться, но неприязненное выражение лица мгновенно сменяется тенью слабой улыбки. Несмотря на неутешительные обстоятельства визита Оттингеров, Аддамс и впрямь испытывает нечто похожее на радость, когда видит человека, когда-то ставшего её первым другом в академии Невермор. Со времён последней встречи пятнадцатилетней давности Юджин мало изменился — разве что набрал ещё с десяток килограмм и обзавёлся проблесками седины в иссиня-чёрных кудряшках. Даже стиль в одежде остался прежним. Оттингер облачён в дурацкую рубашку пёстрой расцветки и простые тёмные брюки, а на его сияющем лице красуются огромные круглые очки с толстыми линзами. Судя по всему, его старший отпрыск пошёл внешностью в высокую стройную мать. Юджин решительно переступает порог дома и в порыве чувств заключает Уэнсдэй в удушающе крепкие объятия — она неловко похлопывает его по широкой спине и аккуратно отстраняется спустя несколько секунд. — Должно быть, ты помнишь мою супругу Мэл… — ни на минуту не прекращая безмятежно улыбаться, он жестом указывает на черноволосую загорелую женщину в приталенном синем платье. С первого взгляда и не скажешь, что она родила аж пятерых детей. — Намасте, — Мелисса Оттингер складывает ладони на индийский манер и слегка склоняет голову в знак приветствия. А мгновением позже на её красивом лице с крупными выразительными чертами расцветает широкая белозубая улыбка. — Прошу прощения, мы слишком привыкли к иностранным манерам. — Ничего, — Аддамс неопределённо пожимает плечами и отступает в сторону, приглашающе махнув рукой в сторону столовой. — Проходите. — Дети, идём… — Юджин пропускает четвёрку отпрысков вперёд, поочередно тыкнув пальцем в каждого из них. — Познакомься, это наш средний сын Фред, старшая дочь Тала и близняшки Индира и Индрани. Дети, это моя старая подруга Уэнсдэй. Что надо сказать? — Очень приятно, — хором отвечают две абсолютно идентичные девочки лет восьми с одинаковыми высокими гладкими хвостами. — Не такая уж я и старая, — иронично хмыкает Аддамс, без особого энтузиазма глядя на многочисленных наследников друга. Младшие дети, совсем недавно оказавшиеся в цивилизованном мире, восхищённо озираются по сторонам, синхронно разинув рты. Вот только главного виновника торжества среди них почему-то не обнаруживается, и она тут же задаёт закономерный вопрос. — А где Джексон? — Джек, — мягко поправляет Мелисса, покровительственно обнимая близняшек за плечи. — Наш сын ненавидит полную форму своего имени. Он скоро будет… Он уже давно живёт отдельно от нас и перебрался в Нью-Йорк три года назад, как только поступил в колледж. — Какой красивый дом! — простодушно заявляет одна из младших девочек. — Мама, а Джек теперь будет жить здесь, да? — Это вряд ли, — едко отрезает Уэнсдэй, и в просторной прихожей мгновенно повисает неловкое молчание. Чета Оттингеров обменивается сконфуженными взглядами, после чего Мелисса смущённо отводит глаза, неубедительно сделав вид, что поправляет причёску одной из младших дочерей. Робкий Юджин мучительно краснеет до самых ушей, но никак не комментирует хлёсткую реплику. Фред или как там его засовывает руки в карманы широких светлых джинс, явно ощущая себя не в своей тарелке. Тала принимается нервно теребить отделанный кружевом подол бежевого платья. Невозмутимыми остаются одни только близняшки, слабо понимающие происходящее в силу малолетнего возраста — Индира и Индрани продолжают восторженно рассматривать интерьер прихожей, шепотом комментируя каждую деталь. Всеобщая неловкость невольно передаётся и Уэнсдэй — oh merda, она ведь совсем не собиралась быть резкой. Как ни крути, Юджин по-прежнему остаётся её другом, и он уже давно не несёт прямой ответственности за поведение взрослого сына. К огромному облегчению, на выручку приходит Ксавье — появившись на пороге столовой, он обменивается рукопожатием с растерянным Оттингером, умело вворачивает парочку дежурных комплиментов его супруге и вообще идеально отыгрывает роль гостеприимного хозяина. — Идёмте скорее, ужин уже стынет, — Торп кивком головы указывает на тщательно сервированный обеденный стол позади. Пока гости неторопливо проходят в столовую и рассаживаются по местам, Аддамс на секунду прикрывает глаза, собираясь с мыслями. Чёртов Джексон ещё даже не приехал — а она уже успела подпортить атмосферу якобы дружеской встречи. Пожалуй, нужно быть сдержаннее. Но разве можно сохранять спокойствие, когда перед глазами стоит картинка, как проклятый сынок Оттингеров без зазрения совести лапает её несовершеннолетнюю дочь, а потом самым кощунственным образом передаёт ей зажжённую сигарету? Хуже и вообразить трудно, а на скудное воображение она не жаловалась никогда. — Постарайся никого не убить, — шёпотом бормочет Торп, склонившись к её уху и слегка задевая губами мочку с бриллиантовой серьгой. — Ничего не могу обещать, — честно отвечает Уэнсдэй, стальной хваткой вцепившись в ладонь мужа. — Позови Мадлен. Что ж, фестиваль неловкости объявляется открытым. Занавес поднят, актёры на своих местах — и с минуты на минуту в их столовой начнётся самый настоящий театр абсурда. Аддамс степенно проходит в столовую и усаживается во главе стола, не без труда выдавив некое подобие улыбки, больше напоминающей смертоносный оскал. Спустя пару минут возвращается Ксавье в компании хмурой Мэдди — благо, она хотя бы прилично одета. Буркнув себе под нос дежурное приветствие, дочь шумно отодвигает стул и занимает своё место по левую руку от Уэнсдэй, упрямо не желая смотреть в сторону матери. — Вина? — Торп садится с противоположного края стола напротив Аддамс и уверенно тянется к бутылке Кьянти. — Ещё есть медовый бурбон, чёрный ром, сухой вермут… И водка. — Вино вполне подойдёт, — жена Юджина выдыхает с заметным облегчением и протягивает свой бокал. Сделав небольшой глоток, Мэл аккуратно промокает губы салфеткой и предпринимает попытку завязать светскую беседу. — Уэнсдэй, я читала все твои книги… Хотя в Индии довольно сложно их достать, приходилось заказывать через интернет и специально ездить в Калькутту. Но хорошая литература стоит приложенных усилий. — Это точно. Уэнс ещё в школе была талантищем, — Юджин мигом забывает о былой неловкости и тепло улыбается, становясь ужасно похожим на того мальчика, которого она регулярно защищала от нападок нормисов. Ностальгические воспоминания о совместном прошлом немного смягчают мрачное настроение Аддамс — и она слабо улыбается в ответ. Беседа набирает обороты, становясь почти непринуждённой. Юджин и Мелисса рассказывают об увлекательной и одновременно непростой жизни в Индии, жалуются, как трудно теперь привыкать к шумному Нью-Йорку и в один голос нахваливают еду и напитки. Уэнсдэй охотно делится некоторыми спойлерами из сюжета будущей книги, Ксавье достаёт телефон, чтобы наглядно продемонстрировать новую выставку в канадской галерее. Дети Оттингеров за обе щеки уплетают сочные стейки, и даже Мадлен постепенно включается в общий разговор, повествуя о своих планах пойти по стопам отца и стать художницей. — …и тут меня кусает этот жуткий паук, представляете! — захмелевший Юджин экспрессивно всплескивает руками, едва не опрокинув на себя бокал. — А до ближайшей больницы часов пять езды, и связь не ловит! И тогда Мэл пешком пошла до деревни, чтобы… Его занимательный эмоциональный рассказ прерывает требовательный стук в дверь. Дружественная ненапряжная атмосфера в мгновение ока разлетается на осколки — Оттингер осекается на полуслове, бросив встревоженный взгляд в сторону Уэнсдэй, которая совершенно машинально стискивает в ладони острый столовый нож. Мадлен нервно дёргается всем телом и несколько раз моргает, выдавая собственное волнение. Мелисса пытается ободряюще улыбнуться мужу, но выходит слишком натянуто. — Пойду открою, — небрежно отбросив на стол белую тканевую салфетку, Ксавье решительно поднимается на ноги и покидает столовую, не забыв взглянуть на Аддамс и предостерегающе качнуть головой. Она нехотя откладывает нож в сторону. Не сговариваясь, все присутствующие поворачиваются к приоткрытой двери, ведущей в коридор прихожей — словно за ней таится смертельная опасность. А спустя несколько томительных секунд на пороге столовой возникает Джексон Оттингер собственной персоной. Oh merda. Чёртов наглец даже не потрудился сменить байкерскую куртку с заклёпками на мало-мальски подобающий наряд. Вдобавок он не выказывает и тени смущения — уверенно проходит вглубь комнаты, останавливается аккурат напротив Уэнсдэй…. И остаётся тотально невозмутимым, напоровшись на колючий взгляд угольных глаз. — Очень рад познакомиться лично, миссис Торп, — с дерзкой улыбочкой выдаёт младший Оттингер, протягивая руку для приветствия. — Джек! — Мадлен становится белее снега. — Аддамс, — сквозь зубы цедит Уэнсдэй, ожидаемо не протянув руку в ответ. Тлеющее внутри раздражение стремительно разгорается, подобно тому, как порыв сухого ветра превращает непотушенный окурок сигареты в сокрушительное пламя лесного пожара. — Прошу прощения, — совсем непохоже, что ему хоть немного стыдно. Не обратив никакого внимания на неприветливый вид Аддамс, Джексон убирает руку за спину и вальяжно обходит стол. Легонько треплет Мадлен по волосам, хаотично взъерошив тщательно уложенные смоляные локоны — у Торпа на этом моменте вырывается громкий возмущённый вздох — и нагло усаживается рядом с их дочерью. Похоже, элементарные правила столового этикета ему неизвестны. — Я задержался на работе, извиняюсь за опоздание, — с тотальным спокойствием сообщает чёртов нахал, потянувшись к блюду с мясом и закинув себе в тарелку самый крупный кусок. — Малышка, тебе положить добавки? — Нет, спасибо, — выдавливает Мэдди, опасливо покосившись на мать. — В свободное от учёбы время Джек подрабатывает в городском морге, — Мелисса предпринимает неуверенную попытку обелить образ старшего отпрыска. — Он работает с шестнадцати лет, очень нам помогает… — Мамуль, давай без рекламы, — Джексон кривовато усмехается, принимаясь разрезать стейк на мелкие кусочки. Лезвие ножа противно скрипит по тарелке, и Аддамс прикрывает глаза, безуспешно пытаясь избавиться от желания вонзить этот самый нож ему под рёбра. — Я думаю, мистер и миссис… То есть, мистер Торп и мисс Аддамс хотели бы самостоятельно составить мнение обо мне. — Уже, — Уэнсдэй стоит немалых усилий, чтобы не продолжить фразу и не разнести в пух и прах проклятого Оттингера. Но подобная экспрессия совершенно ни к чему. На несколько мучительно долгих минут повисает напряжённое гробовое молчание, нарушаемое лишь омерзительным скрипом столовых приборов. Покрасневший до самых ушей Юджин раз за разом прикладывается к своему бокалу, Мадлен поминутно переводит взгляд с матери, напоминающей разъярённую фурию, на своего незадачливого воздыхателя, сохраняющего абсолютную невозмутимость. Быстро расправившись со стейком, Джек утирает губы салфеткой и наконец вскидывает голову, смело встречаясь глазами с Аддамс. — Ладно, опустим предисловия. Считаю нужным кое-что прояснить, — деловито заявляет он таким важным тоном, словно ведёт переговоры о целесообразности применения ядерного оружия на поле битвы. — Я не дурак и прекрасно понимаю все ваши опасения. Моя семья небогата и не имеет такого статуса в обществе, как ваша. Мои родители — простые энтомологи, но я… — Дело совершенно не в этом, — перебивает Ксавье, и Уэнсдэй краем глаза замечает, что его ладонь сжимается в кулак до побелевших костяшек. — А в том дурном влиянии, которое Вы оказываете на нашу несовершеннолетнюю дочь. Вы в курсе, что ей всего пятнадцать лет? Это даже не возраст согласия. — Папа! — возмущённо восклицает Мадлен, стукнув кулачком по столу в знак протеста. — Мэдди, молчи и не вмешивайся, — резковато обрывает её отец. Его неожиданная прямолинейность приятно удивляет — ведь обычно мягкотелый Торп старается сглаживать острые углы. Поэтому Аддамс милостиво позволяет ему договорить, хотя обстановка в комнате ощутимо накаляется. — Как только она связалась с Вами, она начала курить и врать родителям. А может, и что похуже. Как вы считаете, это нормально? — Прекратите обсуждать меня так, будто меня здесь нет! — Мэдди повышает голос и взвивается на ноги, едва не опрокинув стул. — Прости, малышка, — Оттингер покровительственно накрывает своей рукой её тонкую изящную ладонь, и Уэнсдэй снова чертовски хочется схватиться за нож. — Этот разговор должен был состояться рано или поздно. Всё нормально. Пожалуйста, присядь. Вспыхнув от возмущения, своенравная девчонка со внезапной покорностью опускается обратно на своё место. Аддамс не без удивления вскидывает бровь — даже ей не всегда удавалось добиться от дочери такого безукоризненного послушания. Впрочем, она особо и не пыталась, будучи твёрдо убеждённой, что излишние попытки ограничить свободу Мэдди грозят сработать с точностью до наоборот. — Продолжим. Я согласен, что это… не совсем правильно, — задумчиво кивает Джек, внимательно разглядывая пустую тарелку прямо перед собой. — Но я её никогда ни к чему не принуждал. Просто в её возрасте людям интересно попробовать всё. Неужели вы сами придерживались здорового образа жизни, когда были подростками? Держу пари, что нет. Уэнсдэй презрительно кривит губы. Но проклятый наглец отчасти прав, как бы ей не хотелось признавать это вслух. Кажется, совсем недавно они с Ксавье напились отвратительно горького стаута и до умопомрачения целовались в темноте её комнаты в Офелия-Холл. И тогда у них обоих не было ни времени, ни желания подумать о неправильности подобного поведения. А летом она и вовсе наврала родителям с три короба, чтобы сбежать к нему в Нью-Йорк и осквернить каждую горизонтальную поверхность в резиденции Винсента Торпа. А потом совершенно незаметно пролетело целых тридцать лет — и они напрочь позабыли о том, что когда-то сами были так безрассудно молоды. Oh merda, похоже, она всё-таки превратилась в некое подобие своей чопорной матери и перестала понимать родную дочь. — Можете мне не верить, но я действительно люблю вашу дочь и желаю для неё самого лучшего, — очень серьёзным тоном продолжает Оттингер, с нежностью глядя на заметно покрасневшую Мадлен. И что-то в его пристальном взгляде смутно напоминает Торпа на заре их отношений. — Но это просто слова, а трепать языком может любой кретин. Я докажу всё на деле, вот увидите. — Ох уж эта юношеская самонадеянность… — совершенно пьяным голосом бормочет Юджин, уныло заглядывая в свой опустевший бокал, но никто не обращает внимания на его реплику. — Только не запрещайте ей со мной встречаться, — Джек переводит взгляд сначала на наигранно-хладнокровную Уэнсдэй, а потом — на притихшего Ксавье. — Пожалуйста. — Посмотрим, — непримиримо отрезает Аддамс, не желая сдавать позиций. Хоть и заранее знает, что запрещать не станет. Поздним вечером, когда гости уже разошлись, она сидит в своей спальне перед туалетным столиком, тщательно стирая макияж, пока Ксавье лениво перелистывает страницы книги, лежа на своей половине кровати. Множество точечных светильников на потолке заливают комнату мягким тёплым светом, создавая ощущение домашнего уюта — такого ненужного в далёком прошлом и такого необходимого теперь. Размеренное окружающее спокойствие способствует размышлениям, и Уэнсдэй мельком думает — возможно, этот Джексон Оттингер не так уж плох. По крайней мере, он вряд ли является серийным убийцей во власти сумасшедшей женщины, ослеплённой жаждой мести. Покончив с макияжем и забросив испачканные ватные диски в мусорную корзину, Аддамс тянется к баночке крема, который подарила мать на прошлый день благодарения — Мортиша с гордостью утверждала, что состав почти аналогичен ядовитым свинцовым белилам, используемым в Средневековье. Идеальное средство для сохранения молодости и бледности кожи. — Уэнс… Послушай. Есть кое-что ещё, что тебе следует знать, — Торп загибает уголок страницы и откладывает книгу на прикроватную тумбочку. Что-то неуловимое в его ровном тоне заставляет её невольно напрячься. Oh merda, ну что ещё? — Не хотел говорить тебе перед ужином, чтобы не портить настроение. Вернее, чтобы ты не испортила его всем остальным. — Ну? — ей так и не удалось искоренить в нём идиотскую привычку тянуть время и использовать неуместно долгие вступления. — В общем… — Ксавье сокрушенно вздыхает и выдерживает очередную раздражающую паузу. Что за невозможный человек. — Ты в курсе, что твой отец уже месяца три как при смерти? — Что ты мелешь? — Уэнсдэй прекращает наносить крем на лицо и резко оборачивается к мужу, вопросительно изогнув смоляную бровь. Она созванивалась с родителями по хрустальному шару буквально позавчера, и всё было в полном порядке. Да и в целом… Единственное, что связывает Гомеса с загробным миром — то, что он на протяжении последних лет двенадцати чуть ли не ежемесячно меняет дизайн своего будущего памятника. К слову, предыдущий каменщик умер прошлой зимой, так и не дождавшись конкретного заказа, и пришлось в срочном порядке подыскивать нового умельца. — Именно так Мэдди рассказывает учителям в гимназии, — Торп разводит руками и на одном дыхании выдаёт длинную изобличительную тираду. — Я заезжал туда сегодня днём, хотел осведомиться о её поведении, а директриса Уоттерфорд встретила меня с постной миной и практически начала выражать соболезнования. Ты знала, что наша дочь идеально подделывает твой почерк? Директриса показала кучу записок якобы от тебя с просьбой освободить Мэдди от занятий. Видите ли, ей нужно было навестить умирающего дедушку. Oh merda, вот ведь мелкая негодница. Аддамс с такой силой швыряет баночку крема на мраморную столешницу, что зеркало отзывается жалобным дребезжанием. Подумать только, а она ведь в самом деле рассматривала вариант, что этот нахальный паренёк — не самая плохая партия для их дочери. Внутри сокрушительным пламенем лесного пожара вспыхивает неуёмная ярость. — Ma che cazzo?! — она машинально переходит на итальянский в порыве эмоций, едва не скрипя зубами от злости. — Я её прикончу! — Тише, не кипятись… Вдохни и выдохни, — Торп поспешно поднимается с кровати и подходит к туалетному столику, остановившись за спиной Аддамс. Его широкие ладони ложатся ей на плечи и начинают бережно массировать, обжигая своим теплом сквозь чёрный шёлк длинного халата. Поймав её взгляд в отражении, Ксавье растроенно поджимает губы. — Пора признать очевидное. Мы с ней не справляемся. Точно также, как твои родители в своё время не справлялись с тобой. — Вот только я — не мои родители. И если Мадлен решила, что может безнаказанно меня обманывать, пусть теперь пеняет на себя, — она рефлекторно сжимает руки в кулаки с такой силой, что острые ногти в форме стилетов больно впиваются в ладони. Но эта слабая боль нисколько не помогает унять безудержную злость. — Клянусь, я с неё три шкуры сдеру, но заставлю… — Уэнс. Прекрати, — Ксавье мягко, но уверенно обрывает гневную тираду супруги. — Мы оба знаем, что ты ей ничего не сделаешь. — Неважно. Потакать ей я больше не стану, — Уэнсдэй отрицательно мотает головой. Хмурит чётко очерченные брови. Упрямится. Сопротивляется по инерции, хоть и прекрасно понимает, что громкие угрозы так и останутся словесными. — И тебе не позволю, ясно? — Послушай… Решение есть. Мы всегда откладывали это на крайний случай. Что ж… Вполне очевидно, что сейчас именно такой случай. В своё время ты не смогла оттуда сбежать… Не сможет и она, — видно, что подобный монолог даётся ему очень нелегко, но Ксавье со свойственной ему непоколебимой решимостью перебарывает себя. — Ну а что касается этого паренька… Что он там говорил? Докажет на деле? Вот и пусть доказывает. Отсюда до Вермонта шесть часов езды, поэтому он спокойно сможет приезжать к ней на выходных. А если их отношения не выдержат расстояния в пять сотен километров, то грош цена таким отношениям. Уэнсдэй размышляет в течение нескольких минут, тщательно взвешивая все «за» и «против» — и в итоге коротко кивает в знак молчаливого согласия. Иного выхода нет. Что ж. Аддамсов в Неверморе не было уже почти тридцать лет — пора это исправить.