Семейные ценности

Age: 38 Утро понедельника в полицейском участке всегда наполнено рутинной суетой: копы снуют туда-сюда с помятыми сонными лицами и бумажными кофейными стаканчиками в руках, стараясь не попадаться на глаза злющему Шепарду. Энтони громогласно разоряется на подчинённых с самого начала рабочего дня, обвиняя всех и каждого в непроходимой тупости и вопиющей халатности. Главный инспектор намеревался подать в отставку ещё два года назад, но бестолковый недоумок, присланный на его место из Вашингтона, оказался неспособным выполнять колоссальный объём работы и не сумел держать под контролем внушительный штат полицейских Большого Яблока. Вдобавок масла в огонь подлила сама Аддамс — всего через неделю после назначения нового инспектора у них случился серьёзный конфликт, в ходе которого в напыщенного кретина полетел нож для бумаг. Тот сиюминутно сравнялся цветом лица с белой стеной позади и поспешил убраться восвояси, трусливо поджав хвост. Когда Шепарда попросили вернуться на прежнюю должность, он усердно создавал вид, что делает всему полицейскому управлению огромное одолжение, чем выбил для себя солидную прибавку к зарплате. Но после первой же планёрки признался Уэнсдэй, что пересаживать бархатцы из одной клумбы в другую оказалось невыносимо унылым занятием и не шло ни в какое сравнение с распутыванием сложных уголовных преступлений. — Мам, можно мне пойти к кофейному автомату? — Мадлен настойчиво тянет Аддамс за рукав строгой чёрной рубашки, привлекая к себе внимание. — Я хочу молочный коктейль. Уэнсдэй отступает на шаг от доски, к которой прикреплено множество разноцветных стикеров с пометками о серии громких разбойных нападений на придорожных заправках — в ходе последнего ограбления сотрудник кассовой зоны оказался в реанимации с огнестрельным ранением — после чего переводит немигающий взгляд угольных глаз на семилетнюю дочь. Та с самым невинным видом хлопает длинными пушистыми ресницами, одновременно накручивая на палец кончик тугой косички цвета воронова крыла. Ангельское личико и пышное чёрное платье с оборками делают её похожей на настоящую фарфоровую куклу — но Аддамс слишком хорошо знает, что за внешним воплощением нежности скрывается маленький чертёнок. И что желание выпить молочный коктейль не более чем хитроумная уловка, чтобы улизнуть из-под строгого надзора матери и учинить очередное безобразие. Например, стащить у кого-нибудь из копов табельное оружие. Или пробраться в лабораторию к коронеру, чтобы поглазеть на снимки из отчёта о вскрытии. С отцом Мэдди такой номер вполне мог бы прокатить — это случалось практически ежедневно, но Уэнсдэй была не настолько глупа, чтобы купиться на наигранный образ кроткого ягнёнка. — Нет, — категорично отрезает она, смерив помрачневшую девочку долгим пристальным взглядом исподлобья. Но секунду спустя всё же немного смягчается. Совсем немного. — Я сама куплю тебе молочный коктейль по дороге на место преступления. Подожди полчаса. — Это так долго… — канючит Мадлен, капризно надув губы, но быстро осекается под суровым материнским взором. — Ладно. А можно я хотя бы схожу в кабинет к дядюшке Энтони? Oh merda, ну что за невозможный ребёнок. Внешне Мэдди была поразительно точной копией Уэнсдэй, но внутренне переняла самые невыносимые качества Ксавье — в том числе и патологическую неспособность усидеть на одном месте дольше пятнадцати минут. На пару с отцом они вносили тотальный кавардак в любое дело, к которому прикасались. Подчинить эту бурную реку из неконтролируемых творческих порывов и эмоционального дисбаланса Аддамс никак не удавалось — оставалось только приучиться плыть по течению. — Только не вздумай никуда свернуть по дороге, я всё равно об этом узнаю, — она нарочно напускает на себя максимально суровый вид, хотя сердце предательски плавится от нежности, стоит только заглянуть в забавно сосредоточенное детское личико. — Хорошо, мамочка, — Мадлен покорно склоняет голову, но на дне чернильных глаз блестит плохо скрытая дьявольщинка. Ладно. Ничего страшного. Кабинет Шепарда располагается совсем недалеко, буквально через три двери отсюда — вряд ли дочь успеет найти приключения за такой короткий путь. Хотя недооценивать маленького чертёнка тоже не стоит. Во время недавнего визита в резиденцию к отцу Ксавье она буквально за пять минут ухитрилась нарисовать и оживить с десяток крыс, которые перепугали всю прислугу и сожрали несколько важных документов. Но суровый Винсент Торп только посмеялся и одобрительно потрепал внучку по голове — после этого Ксавье всю дорогу до дома сокрушался, что с ним самим отец никогда не был таким ласковым. Когда за девочкой закрывается дверь, Уэнсдэй возвращается к изучению информации на доске. По всей видимости, организованная преступная группировка действовала чётко и слаженно — камеры видеонаблюдения зафиксировали четырёх мужчин в дурацких карнавальных масках, которые всего за семь минут обнесли кассу и выстрелили в сотрудника, пытавшегося набрать 911. Пострадавший парень ещё не пришёл в сознание, поэтому опросить его не представлялось возможным. Других свидетелей и вовсе не было — как и в прошлые разы. Пожалуй, стоит поскорее осмотреть место преступления, чтобы поискать там гильзы и сдать их на баллистическую экспертизу. А потом проехаться по округе и посмотреть, нет ли там других камер, которые могли бы зафиксировать номер машины грабителей. Определившись с планом действий, Аддамс запускает руку в карман широких чёрных брюк-палаццо и выуживает оттуда телефон. В сущности, она не имеет ничего против, если Мэдди отправится вместе с ней на место преступления — но у Торпа диаметрально противоположное мнение на этот счёт. Он с переменным успехом и чудовищным упрямством пытался убедить жену, что маленькой девочке не стоит постоянно видеть лужи крови и искалеченные трупы. — Привет, — Ксавье снимает трубку только после второго звонка. — Прости, у нас тут завал… Элоиз опять бунтует, чёрт бы её взял. — Заберёшь Мадлен на пару часов? — нетерпеливо перебивает Уэнсдэй, не желая вникать в нудные разговоры о стандартных проблемах в галерее. — Мне нужно съездить на место преступления, даже пообедать не успею. — Ох, Уэнс… — его виноватый тон заставляет её раздражённо возвести глаза к потолку. — Прости, никак не выйдет, у нас тут полный бардак, я попросту не смогу за ней уследить. — Ладно, — Аддамс равнодушно пожимает плечами. — Тогда не вздумай жаловаться, что я таскаю ребёнка по неподходящим местам. — Почему бы тебе не позвонить Эн… Она сбрасывает вызов, не позволив Торпу договорить, и убирает телефон в карман. Чёрт бы побрал летние каникулы — пока дочь ходила в начальную школу, подобных проблем не возникало. Обычно на всё лето Мэдди отправлялась в ссылку к старшим Аддамсам, но в этом году в честь сорокалетия со дня свадьбы Гомес торжественно преподнёс Мортише трансокеанский круиз до Венеции. Родители Уэнсдэй благополучно укатили в длительное путешествие — и Мадлен пришлось оставить в Нью-Йорке, где она поочередно коротала дни то у отца в галерее, то в агентстве или полицейском участке у матери. — Доброе утро, Аддамс, — в кабинет входит Шепард, для виду стукнув до дверному косяку. На его руках гордо восседает изрядно потрёпанная девочка. — Я тут поймал твоего маленького шпиона. Пыталась стащить наручники у офицера Деккер, но мы быстро приняли меры по предотвращению уголовного преступления. Уэнсдэй молча закатывает глаза. Энтони беззлобно усмехается и хитро подмигивает Мадлен — он слишком любит детей, чтобы всерьёз досадовать на тот кавардак, который неугомонная девчонка учиняет практически каждодневно. — Зачем тебе понадобились наручники? — Аддамс награждает дочь суровым немигающим взглядом исподлобья. — Потому что у вас с папой они есть, я нашла их в твоей тумбочке! — с обескураживающей честностью выдаёт Мэдди, обиженно насупив смоляные брови. — И захотела такие же себе! Oh merda. Кошмар. Уэнсдэй бросает себе под нос парочку непечатных выражений на итальянском, а Шепард начинает хохотать в голос. — Вот это я понимаю — преданность своему делу! — заливается он, раскрасневшись от смеха. — Слушай, прости, но мне теперь интересно: а кто кого? Или вы по очереди? — Заткнись, — Аддамс титаническим усилием подавляет желание приложить инспектора по седовласой голове чем-нибудь тяжёлым. — Ладно-ладно… Молчу, — Шепард не слишком убедительно напускает на себя виноватый вид и осторожно опускает маленькую негодницу на пол. — Извини, принцесса. Староват я, чтобы носить тебя на руках. Мой остеохондроз такого не простит. Та мгновенно подскакивает к доске и принимается с живым интересом разглядывать разноцветные стикеры, прикреплённые к детальной карте города. Уэнсдэй ловит дочь за руку и привлекает к себе, пока чертёнок в обличье кроткого ангела не испортила упорядоченную систему. — Собирайся, Аддамс, — вдоволь насмеявшись, инспектор наконец становится предельно серьёзным. — Надо смотаться в Куинс и посмотреть, что там творится. — И проверить камеры в округе, — она моментально включаются в рабочий процесс, подхватив в одну руку стоящую на столе сумку, а в другую — маленькую детскую ладошку. Убив полтора часа времени на дорогу сквозь вереницу нескончаемых пробок и нарушив с десяток ограничений скоростного режима, они наконец добираются до нужного адреса — заправки Эксон Мобил, расположенной на бульваре Рокуэй. Напротив здания с фирменной красно-белой вывеской возвышается четырёхэтажная гостиница эконом-класса из красного кирпича, а вокруг тянутся ряды невысоких убогих зданий непонятного назначения — у большинства из них опущены рольставни, что автоматически минимизирует количество видеокамер и возможных свидетелей. Дорога довольно оживлённая, но сам район откровенно так себе. Оставив Мазерати на неком подобии парковки возле оцепленной заправки и велев дочери не отходить далеко, Уэнсдэй решительным шагом направляется к месту преступления, стуча каблуками по асфальту. Энтони торопливо семенит следом, демонстрируя всем и каждому золотистый жетон инспектора — копы покорно расступаются перед странной процессией из умудрённого сединами полицейского, строгой женщины в чёрном брючном костюме и маленькой девочки, которая с любопытством озирается по сторонам. — Мадлен. Посиди вон там и ничего не трогай, — безапелляционным тоном командует Аддамс, кивнув в сторону высокого стула в кассовой зоне. Дочь покорно подчиняется — она уже не в первый раз оказывается на месте преступления, поэтому прекрасно знает, как нужно себя вести. Убедившись, что Мэдди вроде бы не намерена отколоть какой-нибудь номер, Уэнсдэй обводит просторное помещение хирургически пристальным взглядом и жестом подзывает напарника. — Я осмотрюсь тут, а ты прогуляйся до гостиницы. У них должны быть камеры. Шепард коротко кивает в знак согласия — за долгое время сотрудничества они научились понимать друг друга с полуслова, а в последние годы пожилой инспектор всё чаще позволял ей брать командование на себя. Некоторые копы роптали, пытались возражать, что Аддамс даже не является официальным сотрудником полиции, но быстро осекались под суровым взглядом Энтони. Беспрекословное доверие инспектора было вполне оправданным — они с Уэнсдэй знали друг друга без малого двадцать лет и буквально прошли огонь и воду. Бывало всякое. И серьёзные перестрелки с криминальными группировками, и долгие часы слежки за предполагаемым преступником, и изредка даже разговоры по душам. Натянув перчатки, Уэнсдэй внимательно осматривает пол помещения в поисках гильз — камеры зафиксировали несколько выстрелов, один из которых едва не прикончил несчастного сотрудника. Первая гильза обнаруживается под полкой с машинными маслами, вторая и третья — неподалёку от дверей подсобки. — Мам, здесь тоже есть! — сидящая на стуле Мэдди тычет пальцем куда-то под прилавок. — Умница, — Аддамс награждает дочь одобрительной полуулыбкой и аккуратно складывает в маленький зип-лок пакет найденную улику. Покончив со сборами вещественных доказательств, она стягивает перчатки и приступает к основной части осмотра — пора пустить в ход экстрасенсорные способности. Потерев между собой ладони, Уэнсдэй приближается к луже крови на полу, оставшейся после того, как раненого парня забрали парамедики. Садится на корточки, стараясь не испачкать штанины широких брюк, и на пробу прикасается кончиками пальцев к уже засохшему участку обширной лужи. По позвоночнику проходит знакомый электрический импульс, от чего голова резко запрокидывается назад, а перед широко распахнутыми глазами закручиваются образы недавних событий. Молодой парень зажимает уши руками и пытается спрятаться за морозилкой с мороженым — на заднем фоне слышны торопливые шаги, негромкие обрывки разговора, звук открываемого ящика кассового аппарата. Иногда Аддамс везёт увидеть происходящее со стороны, но сегодня не тот счастливый случай. Она наблюдает глазами насмерть перепуганной жертвы, чувствует липкий страх, неистовое сердцебиение… А значит, очень скоро ощутит и боль от огнестрельного ранения — это совершенно не опасно, но довольно неприятно. Сотрудник заправки трясётся как осиновый лист, но всё же намеревается попробовать добраться до ближайшего стеллажа, возле которого валяется оброненный им телефон. Oh merda, и к чему такое нелепое геройство, едва не закончившееся смертью? Но Уэнсдэй ничего не остаётся, кроме как наблюдать за происходящим чужими глазами и усиленно напрягать слух, пытаясь уловить разговоры между грабителями. — Шевелись, Гонсалес! — в прокуренном мужском голосе слышны знакомые нотки латиноамериканского акцента. — Захлопнись! — грубо огрызается второй преступник. Снова слышится неясная возня. — Найди лучше щенка, пока он не вызвал копов! Паренёк тоже это слышит — и одним резким движением выскакивает из своего укрытия, бросившись к телефону. Раздаётся оглушительно громкий звук выстрела, в районе солнечного сплетения обжигает приглушённой вспышкой боли, и угол обзора моментально меняется, потому что мальчишка плашмя падает на пол. Единственное, что Уэнсдэй успевает разглядеть — как мимо проносятся четыре пары ног, облачённые в одинаковые грубые ботинки, а потом наступает темнота. Видение мгновенно заканчивается. Тряхнув головой, чтобы рассеять лёгкий туман в голове, Аддамс поднимается на ноги — и пусть полезной информации было немного, она всё же успела услышать фамилию одного из преступников. С этим можно работать. Пробить по базе данных, поднять архивы последних лет… да даже расспросить Пагсли. По молодости лет он имел неосторожность связаться с бандой мексиканских наркодельцов, за что и схлопотал первый срок — стараниями старшей сестры, всего лишь условный. — Мама, а когда мы поедем домой? — капризно канючит дочь, отвлекая Уэнсдэй от напряжённых размышлений о деле. Девочка по-прежнему покорно сидит на высоком стуле, но статичная поза ей явно наскучила — Мадлен болтает ногами и с живым энтузиазмом крутит головой во все стороны. Аддамс посылает красноречивое мысленное проклятие в адрес Торпа, не сумевшего выкроить время в рабочем графике, чтобы забрать Мэдди. Нечего и думать об эффективном продолжении расследования, когда под руку постоянно лезет неугомонный маленький чертёнок. — Позже, — уклончиво отвечает она, прикидывая, кому можно сплавить дочь хотя бы на пару-тройку часов. Но вариантов особо нет. Энид наверняка занята на съёмках своего низкосортного шоу, а её благоверному Уэнсдэй не доверяет — если Аякс останется наедине с Мадлен, присматривать придётся скорее за ним. — Твою ж мать, что за день такой поганый? — в здание заправки быстрым шагом входит заметно недовольный Шепард. — Недоумки из отеля отказались предоставлять записи с камер без официального запроса. Можно подумать, у них там Джей Ло в неглиже запечатлена. Я сейчас ласты склею от голода… Аддамс, как насчёт перекусить? — Я не голодна, — отзывается Уэнсдэй, небрежно махнув рукой. Это не совсем правда, однако расследование не терпит отлагательств. — Лучше вернусь в участок и пробью по базе некоего Гонсалеса. Он был среди нападавших. Не слышал о таком? — Хм, возможно… Надо бы пораскинуть мозгами, — Энтони задумчиво сводит на переносице густые кустистые брови и машинально почёсывает уже полностью седой затылок. — Вот только на пустой желудок дерьмово соображаю, уж извини. — А я тоже голодна, — требовательным тоном вворачивает Мэдди, вопросительно воззрившись на мать. И тем самым подаёт ей отличную идею. — Вот и пообедаете вместе с дядей Энтони, — безапелляционно заявляет Аддамс, покосившись на напарника. Под пристальным немигающим взглядом инспектор сдаётся практически мгновенно — тяжело вздыхает, но коротко кивает в знак согласия. Шепард аккуратно обходит подсыхающую лужу крови и сгребает девчонку на руки. Довольная Мадлен расплывается в улыбке — ведь следующие несколько часов она проведёт, поглощая любые сладости без ограничений и слушая увлекательные рассказы матёрого копа о случаях из практики. Подбросив дочь и напарника до ближайшей закусочной, Уэнсдэй сворачивает на север в сторону моста Трайборо, соединяющего Куинс с Манхэттеном — нужно использовать освободившееся время с максимальной пользой и прошерстить архивы полицейского управления. Время уже близится к обеду, поэтому улицы шумного города скованы нескончаемыми километровыми пробками, и на дорогу уходит больше двух часов. Наконец добравшись до участка, она незамедлительно отдаёт найденные улики на экспертизу, а потом направляется в свою законную обитель — лет шесть назад Шепард выбил для неё отдельный кабинет с пафосной табличкой «Уэнсдэй Ф. Аддамс, гражданский консультант». Впрочем, она редко работала здесь без крайней необходимости, предпочитая полное уединение в агентстве. Но сегодня иной случай — придётся остаться в участке, чтобы дождаться Мэдди. Прихватив с собой стаканчик с дерьмовым эспрессо из кофейного автомата и увесистую кипу бумаг из архива, Уэнсдэй усаживается за стол и погружается в чтение. Вот только фамилия Гонсалес оказывается слишком распространённой в криминальном мире — под подозрение автоматически попадает больше полутора десятков человек, фигурирующих в самых разнообразных делах. Двух известных членов мексиканского наркокартеля Аддамс отметает практически сразу, здраво рассудив, что бывалые мафиози не стали бы мараться о мелкомасштабные преступления вроде грабежа придорожных заправок. Но подозреваемых по-прежнему остаётся слишком много, а найденных улик — слишком мало. Ближе к трём возвращается Шепард вместе с необычайно довольной Мадлен — едва переступив порог кабинета, она принимается в красках пересказывать истории о самых громких делах, успешно раскрытых доблестной полицией Нью-Йорка. Приходится всучить дочери телефон и включить интервью нейлонового маньяка, взятое за день до его казни на электрическом стуле. Благо, уловка срабатывает — восторженная Мэдди моментально умолкает и с головой погружается в исповедь Теда Банди, позволив матери заново сосредоточиться на работе. Увы, всё без толку — ничего стоящего в архивных документах не обнаруживается. Убив на бесполезное занятие несколько часов, Уэнсдэй наконец сдаётся и устало откидывается на спинку крутящегося кресла, стянув тугую резинку с высокого хвоста. Пару минут она сосредоточенно обдумывает дальнейший план действий, напряжённо барабаня пальцами по подлокотнику, а потом решает немедленно съездить в больницу к пострадавшему — пусть несчастный мальчишка по-прежнему пребывает в медикаментозной коме, он всё равно сумеет оказать содействие полиции. Ценные сведения можно получить не только при помощи устного допроса, куда эффективнее будет просто вызвать нужное видение. Всего-то нужно сообразить, чем занять Мадлен ещё на пару часов. Пожалуй, стоит прибегнуть к рекомендации Ксавье и позвонить подруге. В отличие от семейства Аддамс-Торп у Петрополусов была няня — ходячий сборник стереотипов из низкосортного кинематографа. Добродушная светловолосая женщина лет тридцати в пушистом джемпере пудрового цвета, длинной летящей юбке с цветочным узором и с неизменной широкой улыбкой, излучающей любовь ко всему сущему. Впрочем, стоило отдать ей должное. Мисс Гибсон каким-то непостижимым образом ухитрилась найти общий язык не только с невыносимо энергичной младшей дочерью Энид, но и с неугомонной Мэдди — вероятно, няня крепко сидела на антидепрессантах, раз готова была списывать злокозненные проделки маленького чертёнка на невинные детские шалости. — Тебе придётся поехать к Петрополусам и остаться там до конца дня, — безапелляционно сообщает Аддамс, заново собирая волосы в хвост и поднимаясь из-за стола. — Потом тебя заберёт отец. Мне нужно отлучиться в больницу. — В морг? — тут же спрашивает Мадлен, вскинув голову и мигом позабыв о серийном маньяке. Чернильные глаза в обрамлении пушистых угольных ресниц сиюминутно вспыхивают живым интересом. — Можно мне с тобой? Ну пожалуйста, я не буду мешать! — Нет, не в морг, — терпеливо отзывается Уэнсдэй и забирает телефон из рук дочери, чтобы набрать номер Энид. Девочка обиженно хмурится, насупив брови и уставившись на мать оскорблённым взглядом исподлобья. Очевидно, её куда сильнее привлекает пребывание в полицейском участке и возможность посещать самые настоящие места преступлений, нежели перспектива торчать до самого вечера в доме Петрополусов. Поэтому Аддамс немного смягчается и почти ласково проводит тыльной стороной ладони по бледной детской щеке. — Тебе там будет скучно. Мне просто нужно увидеть пострадавшего. Никаких трупов. — Ну и что? — капризно канючит Мэдди, скрестив руки на груди. В моменты выражения протеста она всегда становится чертовски похожей на своего упрямого отца. — Мам, дело же не в этом… Я просто хочу с тобой. Мне интересно везде, когда мы вместе. Уэнсдэй тяжело вздыхает, ощутив небольшой укол вины — увы, за прошедшие годы она так и не сумела стать образцово-показательной матерью и слишком часто предпочитала работу времяпрепровождению с семьёй. А ещё регулярно пресекала на корню просьбы дочери о младшем брате или сестре. Нельзя сказать, что Аддамс категорически не желала обзаводиться вторым ребёнком — пару лет назад они с Торпом основательно обсудили эту тему и приняли обоюдное решение не торопиться. Она хотела завершить очередное запутанное расследование, он — открыть новый выставочный зал в канадской галерее, поэтому деторождение в эту схему попросту не вписывалось. Но время шло, одни рутинные дела сменялись другими, а Уэнсдэй всё никак не решалась выбросить в мусорную корзину противозачаточные таблетки, бесконечно откладывая осуществление задуманного на потом. Вероятно, это было слегка эгоистично, но ей абсолютно не хотелось снова выпадать из жизни на невыносимо долгие месяцы и тратить драгоценное время на бессонные ночи возле детской кроватки. Разумеется, она любила свою семью. Но наличие двух домочадцев постоянно отвлекало от блестящей детективной карьеры, а уж перспектива появления третьего… Нет, это однозначно могло подождать. — Послушай, принцесса… — обычно Аддамс претят подобные слащавые обращения, но сейчас она решает прибегнуть к более мягкой формулировке, чтобы хоть немного снизить градус растущего напряжения. — Я обязательно возьму тебя с собой в морг. Но потом. — Когда? — требовательно спрашивает девочка, насупившись ещё сильнее. Oh merda, поразительно, каким образом при абсолютно точном внешнем сходстве с матерью она унаследовала так много внутренних черт отца. — Потом, — уклончиво повторяет Уэнсдэй, мысленно прикидывая, когда сможет выкроить немного времени в плотном графике, чтобы исполнить обещанное. Однако в ближайшие две-три недели у неё явно не намечается ни выходных, ни даже полноценных перерывов. — Почему я постоянно тебе мешаю?! — вдруг восклицает Мадлен с неожиданной экспрессивностью. А в следующую секунду обиженная девчонка резко подскакивает на ноги и пулей вылетает из кабинета, громко шмыгнув носом и не забыв демонстративно хлопнуть дверью. Ну вот. Теперь нечего и думать, чтобы подступиться к дочери в ближайшие часы. Аддамс на мгновение прикрывает глаза, чтобы подавить неуместный порыв броситься следом за Мэдди и начать успокаивать так не вовремя начавшуюся детскую истерику. Подобные драматичные сцены случались нечасто, однако фамильный вспыльчивый темперамент Аддамсов, помноженный на чрезмерно тонкую душевную организацию Торпа, давал поистине гремучую смесь — и этот бурный вулкан временами взрывался. Впрочем, оно и к лучшему. Теперь Мадлен точно не захочет оставаться в участке, поэтому можно спокойно звонить Синклер и просить ту прислать няню. Разобравшись с этим вопросом, Уэнсдэй отправляется прямиком в больницу Нью-Йорк Пресбитериан, где в данный момент проходит лечение пострадавший сотрудник заправки. Поскольку Энтони добровольно вызвался посидеть с Мэдди в ожидании мисс Гибсон, ей приходится взять с собой одного из офицеров — к сожалению, без официального удостоверения доступ в реанимационную палату строго запрещён. Молодой коп, явно окончивший полицейскую академию в прошлом или позапрошлом году, трещит без умолку и дико раздражает одним своим присутствием, но деваться некуда. Терпение Аддамс заканчивается катастрофически быстро — когда её вынужденный спутник начинает заискивающе трепаться о том, как сильно ему повезло работать под руководством Шепарда, она осаждает поток излишней лести парочкой ядовитых реплик. Полицейский сконфуженно умолкает, залившись краской до самых ушей, и оставшийся путь проходит в молчании. Время уже довольно позднее, поэтому в приёмном отделении больницы практически нет людей. Свежеиспечённый коп гордо светит удостоверением и золотистым жетоном, зачем-то представляет медсестре за стойкой регистрации «гражданского консультанта Аддамс», после чего они оба получают подробный инструктаж, как добраться до отделения реанимации. Оставив безмозглого недоумка караулить пустой белоснежный коридор, Уэнсдэй в одиночку проходит в нужную палату — вокруг удушающе пахнет медикаментами, тихонько пищат синие мониторы, а на койке лежит совсем молодой парень, подключённый к многочисленным системам жизнеобеспечения. Вроде бы врачи дали благоприятный прогноз, но сейчас пострадавший почти кажется трупом. Потерев между собой ладони, она с присущей детективу внимательностью оглядывается по сторонам. Просто привычка — ведь ничего интересного в безликой палате нет и быть не может. Но сейчас не время сканировать окружающую обстановку хирургически пристальным взглядом, гораздо важнее сосредоточиться на главной цели визита. Аддамс решительным шагом проходит к больничной койке, стуча каблуками по белой кафельной плитке, ещё раз машинально потирает ладони, чтобы почувствовать давно привычное покалывание на кончиках пальцев. А потом сосредоточенно зажмуривается и осторожно прикасается к грудной клетке пострадавшего — аккурат между четвёртой и пятой парой рёбер, где прошла навылет одна-единственная пуля, едва не ставшая смертоносной. Резкий электрический импульс прошибает позвоночник, до хруста изогнув всегда идеально ровную осанку, а вместо интерьера палаты перед глазами проносится стремительный калейдоскоп картинок. На этот раз она видит происходящее не глазами жертвы, а будто со стороны — сотрудник в форменной красной бейсболке Эксон Мобайл скрупулёзно сортирует по отсекам кассового аппарата смятые купюры. Уэнсдэй подходит чуть ближе, заглядывая в циферблат электронных наручных часов на его запястье. И тут же выдыхает с невероятным облегчением — судя по времени, до вооружённого нападения осталось не более трёх минут. Идеальное попадание в нужный момент. Остаётся лишь немного подождать. В районе солнечного сплетения возникает привычный спазм, предвещающий, что её вот-вот выкинет обратно в реальность. Благо, Аддамс уже давно знает, как с этим бороться — нужно лишь хорошенько сконцентрировать внимание на каком-нибудь предмете из видения. Поэтому она принимается с преувеличенной сосредоточенностью вчитываться в яркую этикетку на канистре с моторным маслом. Класс 5W-30, подходит для бензиновых двигателей, температура застывания -50, температура воспламенения… На заднем плане слышится визг тормозов. Уэнсдэй резко оборачивается — напротив ближайшей к зданию бензоколонки резко останавливается наглухо тонированный чёрный внедорожник. Утратив необходимую концентрацию, она уже чувствует, как картинка начинает смазываться, но в самую последнюю секунду успевает рассмотреть номера автомобиля и название штата. — Ищем чёрный Форд Раптор одиннадцатого поколения, — на ходу диктует Аддамс в трубку, придерживая телефон плечом и одновременно шаря по карманам пиджака в поисках ключей от своей машины. — Зарегистрирован в штате Мичиган, номер CCB 9448, хотя насчёт последней цифры я не совсем уверена. — Принято, — с готовностью отзывается Шепард и тут же принимается передавать полученную информацию через рацию по внутренним каналам связи. — Я поеду в агентство, поработаю там. Держи меня в курсе, — выдав дежурное сухое прощание, Уэнсдэй уже намеревается сбросить звонок и сесть за руль, но инспектор вдруг выразительно прокашливается. Хм. Странно. Обычно таким образом он привлекает к себе внимание, чтобы завязать разговор на отвлечённую тему. — Энтони, что ещё? — Ехала бы ты домой, Аддамс, — внезапно выдаёт напарник и выдерживает довольно продолжительную паузу, словно пытаясь подобрать подходящие слова. — Мэдди сегодня жаловалась мне, что ей тебя очень не хватает. — Глупости. Она просто обиделась, что я не взяла её с собой в больницу, — твёрдо отрезает Уэнсдэй, презрительно покосившись на топчущегося за спиной молодого копа. Тот поспешно отводит взгляд и отступает на пару шагов. Тем лучше. Ещё не хватало посвящать неизвестно кого в семейные неурядицы. Шепард — совсем другое дело, за долгие годы сотрудничества он поневоле стал свидетелем того, как постепенно рушились её внутренние барьеры и категоричные принципы. Когда в один прекрасный день Аддамс вернулась в участок с помолвочным кольцом на безымянном пальце, инспектор лишь тихонько усмехнулся, но оставил свои мысли при себе. А когда шесть лет спустя она вынужденно призналась ему, что ждёт ребёнка, Энтони радостно расхохотался и выдал самодовольное: «Я же тебе говорил». Он и вправду говорил — скептически усмехался в ответ на все её непоколебимые «Я никогда не…», а потом пускался в раздражающие рассуждения о юношеском максимализме. Уэнсдэй так и подмывало заткнуть напарника какой-нибудь особенно ядовитой фразой, но рациональное мышление заставляло сдерживать рвущиеся наружу необдуманные колкости. Ей тогда было двадцать, и от содействия главного инспектора напрямую зависел успех едва начавшейся детективной карьеры — приходилось наступать на горло собственной гордости и молчать. А потом она привыкла к нему — и даже стала считать Шепарда кем-то вроде наставника, хоть и никогда не признавалась в этом вслух. — Дам тебе один непрошеный совет. Если встаёт выбор между работой и семьёй, всегда выбирай второе, — философски изрекает главный инспектор. — Жизнь проходит быстро, а дети растут ещё быстрее... Уж это я точно знаю, у меня их пятеро. Потом пожалеешь об упущенном времени, а будет поздно. — Избавь меня от своей душещипательной тирады. Ты состарился и размяк, — хлёстко отрезает Аддамс и решительно нажимает на кнопку блокировки, сбрасывая вызов. Вот только проклятому Энтони всё же удалось посеять в её голове зерно сомнения — вжимая в пол педаль газа, Уэнсдэй никак не может отделаться от мысли, что действительно уделяет слишком мало внимания единственной дочери. Она ведь пропустила большую часть праздника, что был посвящён первому дню рождения Мадлен, а её самостоятельный шаг увидела только в видеозаписи на экране телефона Ксавье… Оh merda, она и на день рождения в этом году опоздала — аккурат тринадцатого апреля в Ист-Ривер выловили труп со странными следами, похожими на стигматы, поэтому Аддамс пришлось срочно проводить вскрытие, и свечки на торте домочадцы задували без неё. Но ведь это ерунда. Кому нужна вся эта бессмысленная мишура с шариками и подарками, когда она готова свернуть горы и сравнять с землёй весь Нью-Йорк, если это будет необходимо, чтобы защитить семью? Впрочем, ответ очевиден. Вся эта мишура жизненно важна для Торпа — и, по всей видимости, для их дочери тоже. Чаша невидимых весов неизбежно склоняется в одну сторону. Высадив раздражающего спутника возле крыльца полицейского участка, Уэнсдэй с минуту барабанит пальцами по кожаной оплётке руля — а потом переключает передачу на движение и резко выкручивает руль влево, сворачивая в сторону верхнего Ист-Сайда. Обычно она возвращается домой за полночь, когда дороги уже свободны от вечных пробок, но сейчас время едва близится к десяти вечера, и стандартный маршрут занимает больше сорока минут вместо привычных двадцати. Семьдесят третья Восток-стрит безнадёжно парализована коллапсом из длинной вереницы автомобилей, которые ползут по ярко освещённой улице с черепашьей скоростью. Аддамс без особого интереса разглядывает неоновые вывески пафосных бутиков, поминутно перемещая ногу на педаль тормоза — обычно она использует время простоя в пробке, чтобы изучить на телефоне материалы того или иного дела, но сегодня мысли бродят бесконечно далеко от расследования. Хорошо бы успеть домой до десяти, чтобы уложить Мэдди спать… И заодно попытаться объяснить дочери, что она вовсе не является для Уэнсдэй досадной помехой. Oh merda, ну почему это так сложно? Почему людям так важно регулярное словесное подтверждение собственной значимости? Ведь поступки говорят намного больше, нежели пустая болтовня, разве не так? Однако рациональное мышление укоризненно подсказывает, что и по части поступков она откровенно облажалась — даже если напрячь извилины, Аддамс вряд ли сумеет припомнить, когда в последний раз укладывала спать родную дочь. Хорошо, если хотя бы раз в этом году... И то не факт. Обычно роль более ответственного родителя исполнял Ксавье, и ему явно доставляло удовольствие наизусть пересказывать дурацкие сказки о принцессах и драконах. Ладно. Наплевать. Сегодня всё будет иначе. — Ого, ты что-то рано… — улыбающийся Торп выходит в прихожую с бокалом красного вина в руках. С кухни отчётливо доносится аромат жареной курицы и аппетитное шкворчание масла на сковородке. Смерив жену долгим внимательным взглядом, он оставляет бокал на обувной тумбе, заботливо забирает у Уэнсдэй пиджак с сумкой и на всякий случай решает уточнить. — Всё хорошо? — Разумеется, — отзывается Аддамс, слегка раздражаясь от неуместного вопроса. Словно обязательно должно случиться нечто из ряда вон выходящее, раз она решила вернуться домой раньше обычного. Но тут же осекается и растерянно моргает, сообразив, что это действительно так. Oh merda, кошмар. — Ну тогда ладно, — благо, Ксавье не замечает секундной заминки. Или скорее убедительно делает вид, что не замечает. Беззаботно пожав плечами, он притягивает Уэнсдэй к себе, на секунду прижавшись губами к её макушке. Но тут же торопливо отстраняется и оборачивается в сторону кухни, прислушиваясь к звукам готовящейся еды. — Переодевайся скорее и будем ужинать. Сегодня у нас курица с овощами в тайском соусе. Прямо напротив галереи на днях открыли азиатский магазинчик, так что я сегодня ушёл пораньше, чтобы… — Мадлен ещё не спит? — нетерпеливо перебивает Аддамс, с облегчением сбрасывая туфли на массивных каблуках. — Нет, ещё же рано. Да и вообще… Зачем на каникулах мучить её строгим режимом? Пусть отдыхает, — Торп останавливается на пороге кухни и оборачивается через плечо, взирая на Аддамс со смесью недоумения и интереса. Немного подумав, он всё же озвучивает свои мысли вслух. — Уэнс, ты сегодня какая-то не такая. Точно ничего не случилось? Oh merda, ну что за невозможный человек. Она молча закатывает глаза и проходит в гостиную, наслаждаясь ощущением твёрдого прохладного пола под босыми ногами — всё-таки каблуки однозначно входят в число самых изощрённых пыточных орудий. В другое время Уэнсдэй бы непременно возмутилась, что Ксавье как всегда проявляет недопустимую мягкотелость в воспитании ребёнка и позволяет Мэдди не спать допоздна, но сейчас ей это исключительно на руку. Поднявшись на второй этаж, она ненадолго наведывается в спальню, чтобы быстро принять душ и сменить деловой костюм на домашнюю одежду — а потом направляется в детскую, некогда бывшую гостевой комнатой. Как и ожидалось, Мадлен не спит. Устроившись на кровати, девочка досматривает по телевизору документальный фильм о преступлениях Банди — решив не мешать, Аддамс смиренно усаживается в бескаркасное кресло в углу детской. Но даже когда на экране появляются финальные титры, Мэдди демонстративно не реагирует на присутствие матери. Чертовски упрямое создание. Что ж, придётся зайти с другой стороны и надавить на слабое место. — Несколько месяцев назад мне попался на глаза очень любопытный труп. Секта сатанистов совершила ритуальное убийство… — как бы между прочим сообщает Уэнсдэй, с деланным безразличием уставившись в пространство перед собой и лишь изредка бросая в сторону дочери незаметные взгляды. Убедившись, что Мадлен действительно её слушает, хоть и старается ничем не выказать своего интереса, Аддамс негромко продолжает. — Ровно тринадцать колото-резаных ран по всему телу. Орудие убийства так и не нашли, но это явно был не простой кухонный нож... И специально умолкает на самом интересном месте, ожидая закономерной реакции. Уловка с интригой срабатывает незамедлительно — Мэдди начинает нетерпеливо ёрзать на постели, на кукольном детском личике загорается искренний интерес, но она по-прежнему сдержанно молчит. Впрочем, Уэнсдэй бы сильно удивилась, если бы невыносимо упрямая дочь сдалась так легко. Похоже, настала пора достать из рукава главный козырь. — К сожалению, вскрытие проводила не я. Но мне удалось достать полный отчёт. Три. Два. Один. Мадлен с недовольством морщит носик, явно досадуя на саму себя — но в итоге любопытство побеждает недавнюю обиду. Бинго. — Прочитай мне! — она спрыгивает с кровати и стремительным вихрем подскакивает к креслу, забираясь на колени к Аддамс и обвивая её шею маленькими цепкими ручками. Конфликт благополучно исчерпан. Не сумев сдержать едва заметной улыбки, Уэнсдэй покрепче прижимает к себе девочку и поднимается на ноги вместе с ней, чтобы вернуться в постель. Тщательно укутав дочь в тёплое одеяло и приглушив свет в комнате, она расслабленно откидывается на мягкие подушки, а затем открывает на телефоне нужный документ — и начинает читать вслух, выделяя интонацией особенно примечательные места. — Труп мужчины средних лет, правильного телосложения, нормального питания. Трупное окоченение хорошо выражено в конечностях, кожные покровы бледно-жёлтого цвета, трупные пятна багрово-синюшные, располагаются по задней поверхности туловища и конечностей… — пролистав немного ниже, Аддамс пропускает стандартные общие сведения и сразу переходит к самой интересной части. Мэдди негромко сопит и сосредоточенно кивает, с живым интересом впитывая каждое слово. — На медиальных частях грудной клетки в подключичной области визуализируются два проникающих колото-резаных ранения, симметричных друг другу. Края раны ровные, чёткие, глубина левого ранения составляет одиннадцать с половиной сантиметров, правого — девять с половиной. На латеральных частях обоих подреберий визуализируются… Изредка она прекращает читать, чтобы наглядно продемонстрировать приложенные к отчёту детальные фотографии — пять ранений на грудной клетке соединены неглубокими разрезами и представляют собой обратную пентаграмму. Самое очевидное доказательство, что убийство носило ритуальный подтекст. Затаив дыхание, Мэдди очень внимательно рассматривает снимки, но вскоре начинает сонно зевать и тереть кулачками осоловевшие глаза. Уэнсдэй поспешно тянется к выключателю, и детская погружается в полумрак, разбавленный лишь мягким желтоватым светом ночника, который создает иллюзию мерцающих созвездий на потолке. На моменте описания желёз внутренней секреции девочка окончательно затихает, сдавшись во власть объятий Морфея. Аддамс тихонько откладывает телефон на прикроватную тумбочку и переворачивается на бок, пристально разглядывая крепко спящую дочь. В рассеянном свете ночника пушистые ресницы отбрасывают длинные тени на бледные щёчки, чуть вздёрнутый носик усеян россыпью практически незаметных светлых веснушек, а вишнёвые от природы губы слегка приоткрыты… Такая маленькая и такая взрослая одновременно. Оh merda, она ведь так быстро меняется — растёт с каждым днём, активно познаёт окружающий мир, как губка впитывает новую информацию. Ощутив внезапный порыв щемящей нежности, Аддамс осторожно протягивает руку к фарфоровому детскому личику и отводит в сторону волнистые после косичек прядки, прислушиваясь к мерному сопению спящего ребёнка. Постепенно её тоже начинает клонить в сон — по-хорошему стоило бы спуститься вниз, чтобы впервые за день нормально поесть, но внезапно накатившее умиротворение превращает мышцы в вязкое желе, отнимая всякое желание шевелиться. Нет, к чёрту еду. Окончательно сдавшись, Уэнсдэй удобнее устраивает голову на подушке и расслабленно прикрывает глаза. Уже проваливаясь в глубокий сон, она прокручивает в голове самые яркие воспоминания о раннем детстве Мэдди. И вдруг понимает главное — каких бы головокружительных успехов Аддамс ни добилась на поприще детективной карьеры, её самым большим достижением навсегда останется эта маленькая девочка, неуклонно взрослеющая с каждым прожитым днём. Но ведь совсем необязательно ограничиваться одним-единственным достижением, верно? Ровно как и откладывать жизнь на потом. Тем более что Ксавье уже который месяц недвусмысленно намекает, что пора бы сделать перепланировку в доме, а гостевая комната на южной стороне такая солнечная, что идеально подойдёт для новой детской. Да. Завтра вечером она поговорит с ним. Скажет, что тоже хочет второго ребёнка. И обязательно будет возвращаться с работы пораньше, чтобы они могли… попробовать. Сквозь приятную дымку сна Уэнсдэй смутно чувствует, как тёплые сильные руки бережно отрывают её расслабленное тело от кровати и несут в их совместную спальню. Даже не потрудившись открыть глаза, она утыкается носом в шею Торпа, ощущая тонкий аромат древесно-пряного парфюма. — Оставь при себе… свои дурацкие патриархальные замашки, — вяло бормочет Аддамс, но даже не предпринимает попыток высвободиться из кольца крепких объятий и добраться до постели на своих двоих. И совсем не чувствует угрызений совести за настолько явное проявление слабости. Ксавье только негромко усмехается в ответ, осторожно опуская её на чёрные атласные простыни, так приятно холодящие кожу. Ещё пару минут он слоняется по спальне, шурша вещами в гардеробной — а потом ложится рядом, повыше натянув огромное одеяло, и допускает ещё одну крайне рискованную вольность — запускает широкую ладонь под тонкую ткань её пижамного топа и притягивает дремлющую Уэнсдэй поближе к себе. Она терпит удушающие объятия и жар чужого тела не больше десяти секунд, после чего с неудовольствием отбрасывает его руку и отворачивается к противоположной стене. Однако невыносимо упрямый Торп явно не намерен сдаваться — снова пододвигается и обвивает талию жены левой рукой, уткнувшись носом в затылок и щекоча кожу размеренным тёплым дыханием. Наверное, стоило бы возразить против абсолютно несанкционированного вторжения в личные границы… Но почему-то ей совсем не хочется этого делать. Не сегодня. В конце концов, проклятый Шепард был прав — жизнь и вправду ужасающе скоротечна. Раздражающе громкая трель телефонного звонка раздаётся слишком рано. Вымученно застонав сквозь плотно стиснутые зубы, Аддамс вслепую шарит по постели в поисках дребезжащего устройства — за неплотно задёрнутыми шторами едва занимается рассвет, и ей чертовски хочется отправить звонящего к праотцам самым изощрённым образом. Что за безрассудный глупец додумался разбудить её в такую рань? Но когда одним приоткрытым глазом она видит на вспыхнувшем экране имя инспектора, сон моментально как рукой снимает. Шепард никогда не беспокоит её по утрам без крайней необходимости. Значит, случилось что-то действительно важное — приподнявшись на локте, Уэнсдэй несколько раз моргает, чтобы сфокусировать осоловевший взгляд, и торопливо принимает вызов. — Слушаю, — после сна её голос звучит немного хрипло, но в ровных интонациях уже звенят обычные металлические нотки. — Мы нашли Раптор с таким госномером. Зарегистрирован на Самуэля Гонсалеса, который в двадцатом году проходил по делу о незаконном сбыте оружия, — прямо сообщает Энтони, памятуя о нетерпимости напарницы к лишним предисловиям. — 526, Джуниус Стрит. Мы уже выехали. Тебя ждать? — Буду через полчаса, — моментально отзывается Аддамс, отбрасывая одеяло и опуская босые ноги на прохладный ламинат. Недавняя сонливость бесследно испаряется, сменяясь привычной собранностью — на душ уже нет времени, поэтому она ограничивается тем, что торопливо чистит зубы и споласкивает лицо ледяной водой. Затем быстро выуживает из гардеробной самые удобные чёрные джинсы, свободную футболку и ботинки на массивной плоской подошве. Во время задержания ничего не должно сковывать движений, ведь события могут принять нежелательный оборот в любой момент — вооружённые преступники зачастую оказывают сопротивление. Всего через семь минут после звонка инспектора Уэнсдэй подхватывает с тумбочки ключи от машины, быстрым шагом выходит из дома и садится за руль Мазерати, сразу утопив педаль газа в пол. Указанный адрес располагается в промзоне печально известного Браунсвилла — множество складов, ещё больше ограждений из сетки-рабицы и совсем мало случайных прохожих. Идеальное место для дислокации организованной преступной группировки. Ничего, совсем скоро копы разворошат это осиное гнездо. Несколько полицейских машин с мигалками уже оцепили участок Джуниус Стрит и выстроились в ровный ряд, отрезающий все пути к отступлению. Припарковав Мазерати в паре десятков метров от длинного ангара из красного кирпича, Аддамс достаёт из бардачка пистолет, надёжно закрепляет кобуру на поясе и выходит на пустынную улицу. Едва завидев напарницу, Шепард машет рукой, подзывая её к себе. Она приближается к инспектору, внимательно осматриваясь по сторонам — напротив ангара с поблёкшей надписью «Переработка отходов» тянется забор из проржавевшей сетки, а в воздухе висит противная вонь помойки. — Сколько их там? — спрашивает Уэнсдэй, кивнув в сторону опущенных рольставен. — Семеро точно… Или больше. Хрен знает, — сообщает инспектор, доставая свой пистолет и проверяя количество патронов в магазине. — Мы уже сообщили, что они окружены, но никто не вышел. Придётся брать штурмом. — Так чего мы ждём? — она оглядывается через плечо на группу захвата в одинаковых чёрных шлемах и бронежилетах. — Тебя и ждали, — иронично усмехается Энтони. — Не хочу, чтобы ты потом мне всю плешь проела. Как когда мы взяли Деанджело в твой обеденный перерыв. С этими словами инспектор оборачивается к копам в шлемах — и двумя пальцами указывает им на потёртую дверь, выкрашенную чёрной краской по металлу. Вышколенная группа захвата ровным строем движется навстречу цели, первый из них мощным ударом ноги вышибает дверь, и полицейские врываются внутрь ангара с громким криком: «Всем стоять!» — Вперёд, — командует инспектор, и они вместе с Уэнсдэй быстро заскакивают следом. Изнутри ангар представляет собой просторное тускло освещённое помещение, некогда бывшее цехом по переработке мусора. По центру расположен длинный конвейер с оранжевыми бортиками, по углам виднеется несколько погрузчиков, а бетонный потолок подпирает множество широких металлических балок. Группа захвата сработала идеально, и основное дело уже сделано — лицом в пол лежит пятеро мужчин характерной латинской внешности. Oh merda, стоп. Почему всего пятеро, когда речь шла минимум о семерых? Едва она успевает подумать об этом, откуда-то сбоку раздаётся оглушительно громкий звук выстрела, эхом отразившийся от низких кирпичных стен. Рефлекторно пригнувшись, Аддамс отшатывается на два шага назад и отточенным движением снимает пистолет с предохранителя. Быстрый внимательный взгляд по сторонам — чтобы оценить обстановку и увидеть, как из-за стоящего в дальнем углу жёлтого погрузчика вихрем вылетает вооружённый преступник. На бегу отстреливаясь от копов, он успевает попасть в плечо одному из полицейских, а потом ловко скрывается за лентой конвейера. Уэнсдэй молниеносно занимает более выгодную стратегическую позицию, укрывшись за ближайшей балкой. Энтони тут же следует её примеру, продемонстрировав удивительную для своего возраста скорость реакции. Группа захвата слаженно рассредотачивается по всему ангару, переговариваясь условными жестами. — Сдавайтесь, вам отсюда не выбраться. Сопротивление только прибавит лет к вашему сроку, — наставительно вещает Шепард, чуть высунув голову из укрытия. — Положите оружие на пол и выходите с поднятыми руками. Аддамс усмехается самыми уголками губ, одобрительно кивнув напарнику. Ей прекрасно известно, что вся эта длинная речь и деланно спокойный тон — не более чем уловка, призванная отвлечь преступника и получить возможность подобраться к нему со спины. Пожалуй, пора действовать. Уэнсдэй обводит полукруг указательным пальцем, тем самым оповещая инспектора о своих намерениях обойти конвейер с левой стороны. Тот коротко кивает в знак согласия и быстро сворачивает направо, шустро перебегая от одной балки к другой. Она движется к цели бесшумно и стремительно, держа пистолет в вытянутых руках и прислушиваясь к любому шороху — вряд ли преступник решил вступить в перестрелку с полицией в одиночку. Очевидно, где-то рядом притаился как минимум один его сообщник. Аддамс осторожно обходит длинную ленту конвейера, поднимается по невысокой металлической лестнице, заглядывает в будку управления мусороперерабатывающим механизмом. Но всё чисто. Чёртов грабитель словно сгинул в никуда. Она даже успевает предположить, что где-нибудь в полу имеется люк, ведущий в подземный ход — но в следующую секунду по ушам оглушительно ударяет звук второго выстрела. Пуля, выпущенная откуда-то сзади, со свистом проносится в нескольких сантиметрах от головы Уэнсдэй, заставив её и всех полицейских инстинктивно пригнуться. Воспользовавшись всеобщим замешательством, преступник выныривает из-под ленты и бегом мчится в недра ангара. Второй мужчина, прикрывающий подельника, выскакивает из кабины жёлтого погрузчика и устремляется следом за ним. Быстро сбросив секундное оцепенение, Аддамс прицеливается грабителю в спину и решительно спускает курок. Остальные копы проделывают то же самое, но ни одна из пуль не достигает своей цели — убегающие ловко петляют между хаотично брошенными погрузчиками и в считанные мгновения скрываются из виду. Выплюнув непечатное выражение на итальянском, Уэнсдэй бегом устремляется за ними. Короткий путь приводит к настежь распахнутой двери чёрного выхода, ведущей наружу — вдалеке виднеется тот самый Форд Раптор, к которому и направляются мексиканцы. — В ангаре оказалось ещё трое! Не дадим этим уйти! — Шепард нагоняет её уже на улице, тяжело дыша и держась за сердце. Она ничего не отвечает, только ускоряет бег, на ходу выпуская ещё несколько пуль — один из мужчин уже пытается отпереть дверь внедорожника, но под градом выстрелов вынужден отшатнуться в сторону. Второй и вовсе отказывается от идеи скрыться на слишком приметном авто, бросившись к высокому ограждению из местами порванной сетки-рабицы и даже не стараясь отстреливаться. Однако его товарищ оказывается куда более упрямым — укрывшись за машиной, он несколько раз вслепую спускает курок. Уходя из-под прицела, Аддамс плашмя бросается на землю между спрессованными кучами непереработанного картона, в кровь содрав ладони и едва не выронив пистолет. А вот Шепарда реакция на этот раз подводит — боковым зрением она с ужасом наблюдает, как напарник хватается за живот, со сдавленным стоном сгибается пополам и словно в замедленной съёмке оседает на асфальт. Oh merda. Трижды. Десятикратно. Она на долю секунды зажмуривается, собираясь с мыслями — всё в порядке, ничего катастрофического не произошло, в ангаре куча копов, которые помогут раненому инспектору и вызовут скорую… Нужно только оттащить его из-под прицела преступника. Уэнсдэй резко подскакивает на ноги, вскидывает руку с зажатым в ней оружием и нажимает на спусковой крючок. Противник поспешно скрывается за чёрным Фордом, и пуля пробивает переднее колесо. Воспользовавшись ситуацией, она на четвереньках выбирается из своего укрытия и подползает к Энтони. Тот выглядит чертовски скверно — зажимает рану на животе обеими руками, а с морщинистого лица уже схлынули все краски. Похоже, дело обстоит намного хуже, чем ей казалось. — Ерунда, я в порядке… Поймай их, — сдавленно хрипит инспектор, безуспешно пытаясь выдавить ободряющую улыбку. — Заткнись, — отрезает Аддамс и подхватывает мужчину подмышки, стараясь утянуть его подальше от линии огня. Удаётся из рук вон плохо — Шепард жутко тяжёлый, а у неё ощутимо горят содранные в кровь ладони. Вдобавок приходится постоянно хвататься за пистолет, чтобы не позволить врагу выстрелить первым. Стиснув зубы от боли, инспектор отталкивается ногами, и совместными усилиями им удаётся добраться до высоких куч из спрессованного картона. Оказавшись в относительной безопасности, Уэнсдэй торопливыми движениями расстёгивает мужскую форменную куртку, задирает насквозь пропитанные кровью рубашку с майкой — и не может сдержать сокрушенного вздоха, когда видит огнестрельную рану. Пуля прошла в области правого бока, и есть огромная вероятность, что задета печень… Чёрт. И по какой-то совершенно непонятной причине на поясе матерого копа нет рации, чтобы срочно вызвать сюда подмогу. Oh merda. — Аддамс, твою ж мать… — Энтони с непоколебимой решимостью отстраняет от себя её окровавленные руки. — Не дури. Иди и займись делом. Обещаю не подохнуть. И хотя всё внутри неё отчаянно противится решению бросить напарника, Уэнсдэй твёрдо знает, что ни в коем случае не должна позволить преступникам избежать наказания. Скрипнув зубами, она не без усилия коротко кивает и выбирается из укрытия. Разом накатившая холодная ярость внезапно придаёт сил — слабое жжение в поцарапанных ладонях окончательно отступает на второй план. Прячущийся за машиной грабитель стреляет в молоко ещё пару-тройку раз, но на очередной попытке его пистолет даёт осечку — в магазине кончились патроны. Отбросив в сторону уже бесполезное оружие, мексиканец предпринимает попытку к бегству. И тем самым совершает роковую для себя ошибку — каким тупицей надо быть, чтобы пытаться уйти на открытой местности? Он успевает пробежать всего лишь с десяток метров и валится как подкошенный, сраженный метким выстрелом в ногу. Мстительно усмехнувшись, Аддамс приближается к поверженному врагу и почти с удивлением замечает, что тот совсем ещё мальчишка — вряд ли ему больше двадцати. Вдобавок преступник боязливо втягивает голову в плечи и тихонько всхлипывает, хватаясь за простреленную лодыжку. Жалкий слабак. К тому же, несмотря на юный возраст, этот человек уже совершил серию громких ограблений и серьёзно ранил полицейского при исполнении. Когда он выйдет на свободу спустя много лет, от былой молодости не останется и следа. У неё при себе всего одна пара наручников, а где-то неподалёку бродит сообщник мальчишки, поэтому Уэнсдэй решает нейтрализовать грабителя более простым способом — сжимает в ладони иссиня-чёрные кудрявые лохмы, вынуждая его приподнять голову, а потом с силой впечатывает лицом в асфальт. Тот мгновенно обмякает, а из разбитого носа на землю вытекает тоненькая струйка крови. Теперь дело за малым. Осталось отыскать второго, сопроводить раненого Шепарда в больницу и можно спокойно отправляться домой — ещё по дороге в Браунсвилл она твёрдо решила, что сегодня проведёт остаток дня с семьёй. Приближаясь к сетчатому забору, через который ловко перепрыгнул преступник, Аддамс открывает на телефоне карту местности. Промзона простирается на несколько километров вокруг, поэтому задача предстоит явно не из лёгких. Однако далеко уйти на своих двоих второй мексиканец однозначно не сможет, ровно как и вызвать такси в запутанные хитросплетения заброшенных ангаров из красного кирпича. Значит, он притаился где-то здесь. Убрав пистолет в кобуру на поясе, а телефон — в задний карман джинсов, она подтягивается на руках и перебирается через невысокий забор. Адреналин бурлит в крови, обостряя почти животные инстинкты — сейчас Уэнсдэй чувствует себя вышедшим на охоту хищником. И точно знает, что жертве никуда не деться. Однако слишком долго искать нарушителя закона не приходится — он находит её первым. Когда Аддамс сворачивает за угол ближайшего ангара, непроницаемую окружающую тишину вспарывает звук выстрела, резко бьющий по барабанным перепонкам. Рефлексы срабатывают быстрее мозга, и она проворно отскакивает на шаг назад, скрывшись за кирпичной стеной. Пара секунд уходит на то, чтобы перезарядить пистолет — после чего Уэнсдэй осторожно выглядывает из укрытия и в очередной раз спускает курок. Судя по короткому глухому вскрику, пуля достигла своей цели. Туше. Однако расслабляться ещё рано. Даже будучи раненым, грабитель по-прежнему остаётся вооружённым и очень опасным. Она на мгновение прикрывает глаза, прислушиваясь к звукам на заднем плане — судя по неясному шороху, мексиканец пытается куда-то отползти. Отлично. Раз он передвигается с трудом, ранение оказалось довольно серьёзным, и теперь преимущество целиком и полностью на её стороне. Затаив дыхание и держа указательный палец на спусковом крючке, Аддамс снова высовывает голову из-за стены — и с мстительным удовлетворением видит, как лежащий на земле мужчина пытается перезарядить свой пистолет. Вот только его окровавленные руки бьёт мелкой дрожью, и новый магазин выпадает из ослабевших пальцев. Пора действовать. Разом решившись, Уэнсдэй проворно выскакивает из своего укрытия и в несколько стремительных шагов добегает до поверженного врага. Тот поворачивает голову на звук приближающихся шагов, но уже не успевает среагировать — резко замахнувшись, она с силой бьёт рукоятью пистолета в висок мужчины. Тот безвольно обмякает, закатив глаза, а Аддамс снимает с пояса наручники и отточенным до автоматизма движением защёлкивает металлические браслеты на запястьях преступника. За спиной отчётливо слышится топот — наконец-то прибыла застрявшая на месте задержания группа захвата. Как всегда вовремя. — Вы за кофе решили забежать? — язвит она, медленно выпрямляясь и оборачиваясь к запоздало подоспевшим копам. Вот только это не копы. А тот самый мальчишка, которого она ранила в лодыжку несколькими минутами ранее — и в ярком солнечном свете в его руках поблескивает широкое лезвие ножа. От неожиданности Уэнсдэй теряется ровно на одну секунду, ставшую роковой. Молодой грабитель с удивительной для раненого скоростью подскакивает к ней и с истошным воплем заносит нож. Она успевает блокировать первый удар, оттолкнув его руку в сторону, а потом молниеносно наклоняется, чтобы подобрать лежащий на земле пистолет… Но на возможность выстрелить времени уже не хватает. Преступник со всего размаху вгоняет остро заточенное лезвие в низ живота. Oh merda. Все нервные окончания моментально взрываются резкой вспышкой ослепляющей боли, с приоткрывшихся губ против воли срывается сдавленный стон, но противнику этого недостаточно — глядя ей прямо в глаза, мальчишка всем своим весом налегает на рукоять перочинного ножа. Безжалостная сталь входит ещё глубже, разрезая слои кожи, мышц, кровеносные сосуды… Обжигающая волна боли в считанные секунды распространяется по всему телу — отчего-то это ощущается гораздо больнее, нежели в далёкие шестнадцать, когда восставший из мёртвых пилигрим точно также ударил её ножом в солнечное сплетение. Тщетно цепляясь за стремительно ускользающее сознание и безуспешно сражаясь с подступающим болевым шоком, Уэнсдэй успевает подумать, что дело совсем дрянь. По всей видимости, теперь задеты какие-то жизненно важные внутренние органы. Oh merda, как же глупо и недостойно будет умереть вот так… В заброшенной промзоне самого дерьмового района Нью-Йорка от рук безмозглого сопляка... Если повезёт выжить, Ксавье точно убьёт её за такой идиотизм. Oh merda. Ксавье. Мадлен. Как же они… Что же с ними… А потом чёртов мальчишка мучительно медленно проворачивает острое лезвие вбок, и мыслей в голове совсем не остаётся. Он отпускает её. Абсолютно ничего не соображая, Аддамс инстинктивно отшатывается назад, обеими ладонями вцепившись в торчащую из живота рукоятку. Под кончиками пальцев смутно ощущается липкая горячая кровь, перед глазами всё плывет, а сердце поневоле заходится в бешеном тахикардичном ритме, который только усугубляет кровотечение. Она спотыкается о ноги закованного в наручники преступника и неловко валится на спину, приложившись затылком об асфальт. Но едва замечает это — вся ослепляющая парализующая боль сконцентрирована где-то в нижней области живота, словно там ворочается раскалённый добела камень. — Ни с места! Руки вверх! Наверное, это группа захвата. Или просто галлюцинация. Она не знает точно. Сознание стремительно окутывает спасительная темнота, и вся окружающая реальность ускользает катастрофически быстро. Жизнь скоротечна, да? Когда Уэнсдэй упирается расфокусированным взглядом в белоснежное полотно потолка, а сквозь звон в ушах смутно слышит писк датчика сатурации, на неё моментально накатывает невероятное облегчение от осознания, что всё обошлось. Всё в порядке. Всё нормально. Она в больнице, она жива — и Ксавье с Мадлен не придётся лить слёзы над безликим могильным памятником. По крайней мере, не сейчас. Проморгавшись, чтобы окончательно сфокусировать затуманенное зрение, Аддамс медленно приподнимается на локтях, отчего воткнутая в вену капельница слегка смещается, причинив слабую боль. Но эта боль совершенно ничтожна по сравнению с тем чувством, когда внутри проворачивалось широкое лезвие ножа. Даже от незначительной смены положения тела повреждённые мышцы внизу живота неприятно напрягаются, но убойная доза препаратов пока что блокирует болезненные ощущения. Однако вместе с тем вызывает и помутнение в голове — лишь спустя пару минут Уэнсдэй запоздало вспоминает, что при захвате мексиканской банды пострадала не только она. Oh merda, Шепард. Остаётся надеяться, что скорая помощь подоспела вовремя, и главному инспектору повезло выкарабкаться из лап старухи с косой. Нужно срочно у кого-нибудь о нём спросить. Осмотревшись по сторонам, она замечает круглую серую кнопку для вызова медсестры, расположенную на бортике больничной койки — и розовощёкая молодая женщина в медицинской униформе появляется в палате всего через пару минут. — Мисс Аддамс, вы так быстро очнулись… Как вы себя чувствуете? — щебечет она, покрутив колёсико на регуляторе капельницы и заботливо поправляя немного сползшее одеяло. — Что с моим напарником? — нетерпеливо перебивает Уэнсдэй, не посчитав нужным отвечать на бессмысленный вопрос о собственном самочувствии. — Мистер Шепард ещё не пришел в себя, но операция прошла успешно. Он обязательно поправится, — охотно сообщает медсестра, проверяя показатели на раздражающе пищащем мониторе. — Пожалуй, я позову вашего лечащего врача. Он должен… — В этом нет необходимости. — Поверьте мне, есть. Аддамс тяжело вздыхает — у неё нет совершенно никакого желания контактировать с посторонними людьми, даже если это необходимо для лечения. Вдобавок под действием мощных обезболивающих препаратов снова начинает клонить в сон. К моменту, когда в палате появляется седовласый мужчина в белом халате, она практически засыпает. Но не тут-то было. — Вижу, вам уже лучше… Вы потеряли довольно много крови и здорово ударились головой. Но теперь всё будет в порядке. Только позвольте кое-что проверить, — пожилой доктор светит ей в глаза маленьким карманным фонариком, после чего усаживается на край кровати и начинает сосредоточенно листать тонкую медкарту. — Сотрясения нет, поэтому мы сможем выписать вас уже на следующей неделе, если не будет никаких осложнений. — Ясно, — равнодушно отзывается Уэнсдэй, переводя взгляд на окно с наполовину опущенными жалюзи. Солнце уже клонится к закату, значит, она провела в отключке всё утро и весь день. Интересно, сообщили ли Ксавье? Наверняка сообщили. Должно быть, он вне себя от ярости, что она в очередной раз влезла в самое пекло. Помнится, около десяти лет назад, когда она схлопотала пулевое ранение по касательной, Торп буквально рвал и метал. Орал во весь голос, срывая глотку до хрипоты — что так жить нельзя, что в работу частного детектива не входит необходимость ездить на задержания, что ему невыносима сама мысль о том, чем может обернуться её стремление всегда быть в эпицентре событий… Что она чёртова эгоистка, абсолютно не думающая о близких людях. И ещё целая куча громких фраз, отдающих тошнотворных драматизмом. — Мисс Аддамс, — ровный голос врача отвлекает Уэнсдэй от размышлений о грядущем семейном скандале. — Я должен вам кое-что сказать. Это очень важная информация, так что послушайте внимательно, пожалуйста. — Ближе к делу, — ей категорически претят чрезмерно долгие вступления. Oh merda, ну почему большинство людей не способно изъясняться коротко и по сути? — К сожалению, вы получили очень серьёзное ранение. Мы сделали всё возможное, но без последствий не обошлось, — он со вздохом закрывает медицинскую карту и откладывает её в сторону. — Мне очень жаль, но была сильно повреждена матка… Вдобавок во время операции мы обнаружили, что рубец от кесарева сечения оказался несостоятельным. — Что это значит? — сонливость моментально исчезает, и Аддамс приподнимается на локтях, интуитивно предчувствуя самое худшее. — Несостоятельный значит сформированный не из мышечной ткани, а из соединительной. Не способный к растяжению и предрасположенный к разрывам, — подробно и обстоятельно объясняет пожилой доктор, взирая на неё с нескрываемым сочувствием из-под дурацких квадратных очков. — Велика вероятность, что образовавшиеся после ранения рубцы будут такими же… Поэтому я настоятельно рекомендую вам подписать согласие на перевязку маточных труб, чтобы полностью исключить возможность беременности. Oh merda. Трижды. Десятикратно. В эту роковую секунду Уэнсдэй чувствует себя так, словно пропустила ступеньку, спускаясь с крутой лестницы — сердце на мгновение замирает, а потом ухает вниз с километровой высоты. И туда же со скоростью пущенного под откос поезда летят и все планы, в которые она должна была посвятить Торпа этим вечером. Врач говорит что-то ещё — кажется, он объясняет, что шансов на благополучное родоразрешение практически нет, что слишком велик риск разрыва по рубцу, а это повлечёт за собой прямую угрозу для жизни… Она его практически не слушает, уставившись в пространство прямо перед собой бесстрастным взглядом исподлобья. Вот только под непроницаемой бронёй тотального равнодушия бушует настоящий ураган. Шепард был прав, во всём прав. Аддамс ужасающе долго откладывала осуществление планов на потом, наивно полагая, что впереди будет уйма возможностей — но их не оказалось. В одночасье всё перевернулась с ног на голову, и теперь идиллические мечты Торпа о сыне навсегда останутся просто мечтами… и бесчётными картинами в его мастерской, скрытыми под плотной завесой ткани. Конечно, он думал, что она не знает. Но она знала. Всегда знала. Пожалуй, даже хорошо, что Уэнсдэй не успела сегодня приехать домой пораньше, не успела поговорить с ним и сообщить о своём важном решении. Произошедшее не станет для него таким болезненным ударом, если он не будет знать, насколько близки были самые заветные мечты… Да. Так определённо будет лучше. А уж она как-нибудь справится. Спасибо дефективному эмоциональному диапазону — это почти не больно. Почти. — Уэнс! Невесть откуда взявшийся Ксавье вихрем врывается в палату, распахнув дверь так резко, что она с грохотом ударяется о белую безликую стену. Больничный халат слетает с его плеч и остаётся сиротливо валяться на пороге. Но Торп абсолютно этого не замечает — как не замечает и присутствия врача. В мгновение ока подскочив к койке и рухнув перед ней на колени, он поистине стальной хваткой вцепляется в тонкую кисть жены, принимаясь осыпать хаотичными поцелуями мертвенно бледную ладонь, почти сливающуюся по цвету с белоснежной простынёй. — Мне только что сообщили… Господи Боже, как ты?! Что вообще произошло?! — сбивчиво бормочет он, заглядывая ей в лицо совершенно обезумевшими от ужаса глазами. Пожилой доктор выразительно прокашливается в кулак, покосившись на разыгравшуюся драму, но быстро теряет надежду добиться внимания и тактично покидает палату. Аддамс не без труда выдавливает ободряющую улыбку, переплетая пальцы мужа со своими. У него как всегда удивительно приятные руки — тёплые, чуть загрубевшие от постоянного контакта с красками и растворителями, но всё равно такие… родные. Oh merda, похоже, конская доля наркотических обезболивающих ненадолго сделала её чрезмерно сентиментальной. — Ну что ты? Я ведь в порядке, — странно севшим голосом шепчет Уэнсдэй, часто-часто моргая от переизбытка внезапно накативших чувств. — Это просто царапина. Через пару дней заживёт, и даже следа не останется. Она безбожно врёт, одновременно испытывая неведомые прежде душевные терзается. Конечно же, след останется — и не только новым шрамом на теле, но и незаживающим рубцом где-то глубоко на сердце. Проклятой трофической язвой, которая будет кровоточить и свербеть ещё очень-очень долго, ежечасно напоминая о том, чего не случилось и никогда уже не случится. Но Торпу знать об этом совершенно необязательно. Однако и оставлять его в полном неведении будет слишком несправедливо — в конце концов, они провели вместе уже больше двадцати лет… Большую часть сознательной жизни. Oh merda, да она ведь уже совершенно не представляет себя без него и дочери. Попросту не помнит, как было до. И Ксавье заслуживает честности хотя бы за это. — Я должна кое-что тебе сказать. И тут же умолкает. В палате моментально повисает гнетущее молчание — такое напряжённое и вязкое, что его впору резать ножом. Явно предчувствуя неладное, Торп не спешит задавать вопросов и терпеливо дожидается, когда она сама решится начать разговор. Но его широкая тёплая ладонь по-прежнему крепко сжимает её — тонкую и ледяную, а в насыщенно-зелёных глазах плещется океан из бесчисленного множества эмоций, которые ей всегда было так трудно интерпретировать. Волнение. Страх. Беспокойство. Вечное стремление уберечь её от всех невзгод, в которые Уэнсдэй беспрестанно ввязывалась на протяжение всей совместной жизни. А ещё безотчётная несокрушимая любовь — несмотря ни на что и вопреки всему. Oh merda, что вообще удерживало его рядом с ней так долго? Она ведь практически никогда не задумывалась, каково приходилось Ксавье. Или каково приходилось Мадлен. Попросту не находила времени в чрезвычайно плотном графике, чтобы замечать самых близких людей. Принимала присутствие мужа и дочери как нечто само собой разумеющееся. Аддамс долго собирается с мыслями, тщательно обдумывает каждое слово, взвешивает в голове каждую реплику, которую ей вот-вот предстоит озвучить. А потом понуро опускает взгляд на торчащий из вены катетер, машинально набирает в лёгкие побольше воздуха — и начинает говорить. Обо всём сразу. О неутешительном вердикте лечащего врача, о внезапно обнаруженной скоротечности жизни, о том, что ей действительно жаль, так кошмарно сильно жаль… И наконец произносит самую главную фразу, которую намеренно игнорировала почти всегда: — Прости меня. Хочется зажмуриться, спрятаться за сомкнутыми веками или за стандартной маской ледяного равнодушия — но титаническим усилием воли Уэнсдэй заставляет себя не закрывать глаза и очень медленно переводит взгляд на лицо Ксавье. Тот встряхивает головой, словно пытаясь таким образом уложить по полочкам полученную информацию. Торп выглядит абсолютно сбитым с толку, но продолжает машинально цепляться за её тонкие бледные пальцы словно за единственный доступный якорь. Подобный жест немного обнадёживает, поэтому она решается уточнить. — Ничего не скажешь? — этот вопрос должен был прозвучать спокойно, но на деле выходит по обыкновению резковато, почти претензионно. — Так, стоп… Уэнс, я ничего не понимаю, — он проводит свободной ладонью по лицу, будто бы пытаясь стереть налёт растерянности. — Ты сейчас действительно извиняешься передо мной за то, что какой-то поганый ублюдок ранил тебя ножом, и ты едва не погибла? — Не за это. Ты что, не слушал? — крохотный лимит мягкости благополучно исчерпан, и Аддамс постепенно начинает ощущать жгучее раздражение от неспособности мужа быстро соображать. — У нас никогда не будет второго ребёнка, потому что врач сказал… — Уэнс, необязательно повторять. Я прекрасно расслышал и с первого раза, — перебивает Ксавье и вдруг начинает улыбаться своей коронной благоговейной улыбкой, становясь похожим на тихого сумасшедшего. Oh merda. Возможно, стоило бы попросить медсестру вколоть ему успокоительное, прежде чем озвучивать печальные известия. Чёрт бы побрал его тонкую душевную организацию и патологическую неспособность стойко переносить удары судьбы. Совершенно очевидно, что Торп теперь пребывает в состоянии шока и явно не может здраво… — Как ты до сих пор не поймёшь, что для меня важнее всего в этом мире? — внезапно произносит он и поднимается с колен, чтобы усесться на краю больничной койки. — Я ведь говорю тебе об этом каждый день. Ничего не имеет для меня значения… Только бы вы с Мэдди были живы и здоровы. А потом крепче сжимает её оцарапанную саднящую ладонь и очень бережно поглаживает большим пальцем хрупкие бледные костяшки, мимоходом задев тонкий ободок обручального кольца. — И чтобы ты всегда была рядом. Мы ведь обещали друг другу. На свадьбе, помнишь? И хотя формально никакого обещания тогда не прозвучало, ведь Уэнсдэй оборвала нудную речь представителя мэрии гораздо раньше, чем настало время обменяться клятвами — сейчас она кивает в знак согласия, давая молчаливое обещание никогда его не оставлять.