Отражение

– Поговорить? О чём? – О тебе. Алекс некоторое время сомневается, тем более от таких внезапных перемен в голосе, но, всё же, решается. – И что же ты хочешь узнать? Келлер отводит взгляд и обнимает колени: она не знает этого. Знает лишь одно. – Мы знакомы около шести лет, но... В самом деле... Я практически ничего не знаю о тебе. Ты всегда слушал лишь меня, не говоря ничего лишнего... Поддерживал, когда погибла моя мама... И просто... Всегда прощал, ждал, давал эту призрачную надежду... – Келлер? – Я... Мне очень тяжело верить кому-то... Сейчас... Когда я вновь, снова, опять разочаровалась в людях... В этот раз куда больнее, ведь я просто... Потухла... Сколько бы не было тепла, счастья, покоя... Всегда происходил надлом... И я уже не знаю кому, когда и как верить... Моё сердце было заколочено тяжёлыми кандалами, а душа сокрыта за семью печатями, лишь бы... Лишь бы быть удобной, лишь бы... Лишь бы другие были счастливы. По щекам Келлер начинают медленно течь слёзы, но, вместо того, чтобы упрекнуть её в слабости и глупости - обвинения, которые она так привыкла слышать, Алекс стирал мягким платком горячие слезинки. – Я хочу довериться тебе, но... Не могу... Мне страшно, я не верю больше ни во что... И мне больно, очень больно... Назовёшь меня наив... – Келлер... – Да..? – Я отвечу на любой из твоих вопросов. На все и каждый, если это поможет тебе успокоиться. Келлер стирает тыльной стороной ладони потекшие слёзы. Она поднимает взгляд, думая, с чего начать опрос. И, конечно, первым её голову посетил... Достаточно экстраординарный вопрос, что заставил спутника растеряться. – Когда ты получил свой первый в жизни шрам? – Это... Нелепица... Ты смеяться будешь... Алекс, стыдясь воспоминаний, отвёл взгляд. – Ты обещал ответить. Он устало вздыхает: вынужден. – Мне было лет пять, не помню точно. Вместе с матерью мы готовили молочные вафли. И, наш домашний кот, Стэфик... Стащил одну из вафель. А я... Алекс морщится, пытаясь справиться со стыдом внутри себя, сложно принимать то, на какую дурость он пошел, пусть и будучи ребенком. – Попытался забрать эту вафлю... Зубами. Стоя на четвереньках. У кота. – Забрал? – Нет, он... Сожрал вафлю при мне, а потом облизал мой рот в издевательство и расцарапал край губ. Парень показывает тонкую, едва заметную полоску-след от когтей недалеко от правого края губы. Келлер некоторое время обдумывает сказанное и... На неё снизошло озарение, которого она не желала. – Твой первый поцелуй принадлежит коту?! – Эй, я знаю что это абсолютная нелепица, ты обещала не смеяться! Девушка сдерживает смех... Как и обещала, в любом случае, не ей осуждать за нелепые действия. Сама совершала много тупейших ошибок, найдя, например, великолепной идеей стащить из под носа медведя обломок медовой соты. Ух и далеко ей бегать потом пришлось, горе-марафонщице, что от медведя, что от пчелиного роя. – А свой первый шрам я получила в драке с бешеной собакой за право остаться живой в свои то три года... – Три года?! – Бегэрлэнд, город возможностей, ха-ха. Сардонически посмеялась Келлер, окунувшись в воспоминания этой мерзотной грязи. Душная системность, фальш, бессердечие без проблеска надежды... Помнит тот самый день, когда потеряв последние чувства к людским жизням, брела по городскому рынку, наполненному скудными товарами, ложью, грязными попрошайками, что пичкали детей наркотиками и просили подати... Помнит, что сама никогда не смела опускаться до такого: отчаянно пыталась быть выше этого. Иронично выше, учитывая её рост. Помнит бандитов, что терроризировали её город за годом год. Никому город не нужен был, ни властям, ни полиции, они и чувствовали себя словно рыбы в воде. Снимали "налоги на жизнь" оббирая более пятидесяти процентов с каких-либо заработков людей. Избивали, убивали, шантажировали. Помнит, как они били её, желали убить, уничтожить. Но она терпела, продолжала терпеть, хотя была в состоянии одной лишь бутылкой, наполненной её ненавистью, разбить каждому из них лицо. Но покорно молчала: в ином случае пострадала бы её мать, чего Келлер ни в коем случае допустить не могла. Помнит всю грязь этих улиц, помои выше чем по колено. Помнит, как, словно бы балерина, вынуждена была выкручивать пируэты по тонким дощечкам, чтобы не проваливаться в смердящие ямы зловоний. Помнит трупы, которые гнили, покрывались личинками, притягивали мух и прочую живность - никому не было дело до того, чтобы их даже похоронить.

Всем плевать.

Помнит всех бешеных животных, которые нападали на детей, взрослых... Никто и не думал их отстреливать. Помнит тысячи тар из под битых бутылок паленого алкоголя, который просто бросали по улицам и там же, заблеванные и нетрезвые валялись, будто бы трупы - ничем не отличить от тех, что лежали давно за гранью мира иного.

Каждому плевать.

Помнит кровавый дождь. Помнит человека, который мог позволить себе пойти вопреки судьбы, вопреки системе. Который, мог позволить себе... Жить, а не существовать, как привыкла Келлер. Который мог позволить себе решать, изменять мир вокруг. Быть тем самым человеком, что действительно ворочает в своих руках судьбу. КОЕ-КТО... Нет, она не смеет звать его так, не может просто взять и избавиться от имени, что настолько важно...

Джеймс

Медленно, по звукам она проговаривала это имя в голове, испытывая весь спектр чувств: от счастья до печали. Помнит ли он вообще? Помнит, и это убивало... Герой, спаситель... Пламенный феникс, что смог сжечь оковы всего её черного и грязного мира одним лишь своим взглядом. Герой, что дал ей шанс начать всё заново. Тот, кто дал ей право... На жизнь. – Келлер? – Мой следующий вопрос... Что ты думаешь о звёздах? – Звёзды? – Да, я серьезно. Только посмей сказать что-то вроде... – Они прекрасны. – А? Парень смотрел в сторону окна, за которым уже садилось солнце. Он молчал, пока на небе не загорелась первая звезда. – Каждый в звёздах видит что-то своё. Космический огонь, угрозу, или... Мечту. – Когда-то на падающую звезду я загадала встретить особенного человека, что сможет изменить весь мой потускневший мир... Я встретила его... А после... Разрушила и его мир также... – Келлер. Ты не обязана брать на себя ответственность за чужие миры. – Но также и не должна была становиться частью чужой судьбы... Я не хочу быть той кошкой, что меняет судьбы! Я просто хочу быть обычной девушкой Келлер! – Кошкой? Келлер замолкает, резко стирая слезы на щеках. Понимает, что, как и она, не все знают об этих зверинцах в душах. Вздыхает. – Верь, не верь, есть у каждого человека в душе особая животинка, что даёт ему, через призму воли, особенные силы. В моём случае это... Кот. – И что могут коты, кроме кражи детских поцелуев при поедании вафель? – Менять выстроенную вселенной судьбу своим влиянием, стоит лишь приложить желание и все пути, предсказанные в прошлом, способны изменить тропу своего повествования. – Но это... Звучит как непосильная ноша для простого, не разбирающегося в этом человека... – И я не смогла её понести...

Ничего ты в жизни не можешь!

– Алекс. – Да? – Скажи, а ты веришь в чудеса? – Верю. – Почему? Молчит, задумавшись. Хоть и знает ответ, но не знает о том, стоит ли его озвучивать вслух. Выжидает, отдаваясь лишним размышлениям. – Моя встреча с тобой была чудом. – Да неужели? Келлер вскакивает, не веря в такое ни на секунду. Глупая, хрупкая, ничтожная и слабая... Чем она вообще могла помочь серьезному человеку, с устойчивой жизнью, целями, мечтами и верой? Она всё только рушила. Всегда рушила. – Шесть лет назад, хах... Он улыбается, но его губы изогнулись немного печальной дугой. Старые воспоминания, со всеми взрывами, кровью, слезами, которые он не мог прекратить... Всё помнит. Как бы не хотел помнить. – Мне было лишь двадцать два, когда я, устав от всей этой грязной жизни... Хотел сбежать в какой-нибудь лес и навеки закрыться от бесчеловечного общества... Людей. Где вместо душ давно уже живут деньги и маски. Но, в тот день... Интернет счёл необходимым "порекомендовать" мне посмотреть пару видео, возможно, развеяться перед уходом... Я не знаю. Келлер смотрит на Алекса, но тот, не смотрел на неё в ответ. Его, отчасти потухший взгляд направлен далеко за окно, на неизвестную далёкую точку. – И я наткнулся на видео, где ты танцевала вальс на канате, натянутом меж двумя небоскрёбами. И в окаменевшем сердце бывшего военного... Вспыхнула давно утерянная тревога. – В тот день ты написал мне, достаточно резко, говоря, что я подвергаю себя опасности, что это незаконно и что я могу пострадать... – А ты лишь рассмеялась. – Это было обидно? – Скорее, совсем не то, что я ожидал... Совсем не то. Парень оборачивается на Келлер, а в его глазах сквозь тусклую бледность вновь появляется слабый огонёк. – Ты была... Такой неправильной, непокорной, такой ветреной, но такой... Уверенной. Тебе хватало сил, чтобы справиться со своей жизнью, чтобы делать глупости не беспокоясь о том, что подумают другие. Тебе хватало сил... Просто быть. – Но это не правда, я... – Справлялась. Правда справлялась и была сильной. И сейчас ты сильная, просто устала. – Алекс... – Я знаю, что я говорю, ведь кому, как не мне, сапёру по службе, игроку с жизнью по призванию знать о цене человеческих жизней в определенные моменты? Келлер отводит взгляд, не сильно веря в его слова. Она никогда не была достаточно сильной, чтобы верить. – Я видел как многие теряли жизни. Как многих ломала судьба и они просто сдавались. Я видел слезы, боль и кровь... Но лишь продолжал делать свою работу, надеясь дать им хоть немного покоя. Война - очень тяжёлая и разрушительная вещь. Но войны это не только то, что происходит в реальном мире. Это, в первую очередь, войны внутри человеческих душ. – Душ? – И твоя душа смогла победить в этой войне. Ты до сих пор жива, дышишь, и всё ещё, хоть и сквозь отчаяние, хочешь продолжить, хочешь жить, хочешь быть счастливой. Молчит, её губы немного вздрагивают. – Хочешь же? Тихий, дрожащий голос... Совсем переходит на шепот, сквозь сдавленные всхлипы. – Хочу...