Не важно.
К ней вновь вернулось то, что достойно любви. Она помнит, что за это можно любить её... Можно любить себя. Улыбка. Чистая, искристая, нежная улыбка. Заливистый смех. Сияющие глаза, доверие, наивность и тепло. То, что невозможно создать искусственно, то, что не сделаешь хирургически. Настоящая. Но отражение всё ещё пугает её... Она видит весь свой фальш, не веря, что это она. Пластика, пластика, ещё одна пластика... Операция следом за операцией, даже вопреки её желаниям... "Для получения официальной лицензии твоё здоровье должно быть совершенным" - звучали слова Рэйвен, когда мисс Опра Холт вручала ей десятки врачебных направлений на майском медосмотре. Это был первый медосмотр в жизни Келлер, она боялась, ведь до этого врачей видела только в потасканых комиксах, будто бы с китайского дарк-нета, где те играли роль психанутых маньяков, расчленяющих своих жертв. "Это нужно вырезать", "это заменить", "как ты вообще жива", "деточка, что с твоими сосудами?", "малышка, что с твоим желудком, чем ты вообще питаешься?!", "ГОСПОДИ ЧТО С ТВОЕЙ ВАГИНОЙ, КАКУЮ ВЬЕТНАМСКУЮ ВОЙНУ ОНА ПЕРЕЖИЛА?!" - вспоминает все вскрики докторов, хах, всего восемь из них сознание теряли от её состояния, не веря, что она может быть живой. Помнит, как КОЕ-КТО держал её за руку, давал сжимать свою ладонь, чтобы Келлер не боялась сдачи крови. Она пугалась, словно бы видя в медицинских иглах наркотические инъекции, но... Кровь, текущая по трубкам была столь завораживающей, что становилось совсем не страшно. Помнит, как ОН вёл её к операционной, обещая, что всё будет хорошо, обещал, что ОН проследит за тем, чтобы врачи не посмели ничего с ней сделать. Помнит, что ОН правда переживал, правда был рядом. Но всё ещё вздрагивает от диалога, что проносился в её голове. – Снова приводишь детей ко мне, хах? – Доктор, это Келлер. НЕ донор расчленения на органы. – Ну что ты такой серьезный, дай то пошутить, я же вижу все направления. Помнит анестезиолога, похожую на какую-то зомби, с её монотонным голосом и ледяными, словно смерть руками. Помнит, как теряла сознание под кислородной маской и больше... Ничего не помнит, после счёта "семь". Помнит как проснулась в светлой палате, когда за окном уже садилось солнце. Каждые цветы на подоконнике, успокаивающую музыку, чтобы она не переживала. Помнит мисс Рэйвен, что читала нотации о том, как правильно питаться следующие недели, запретив есть всё то, что так успела полюбить Келлер. Помнит, как два мужчины, что когда-то были дороже ей целой жизни сидели рядом. Переживали. Правда приятно.Я в порядке.
Помнит бинты на руках, шее, теле. Помнит слабость, боль, усталость. Но она была сильнее, вопреки всей этой слабости. Она встала, хотя не должна была быть способна. Хотела сама ходить в туалет, не пользуясь медицинскими приспособлениями для лежачих. Нет. Она не могла себе позволить быть настолько уязвимой. Помнит своё отражение в тот день... И не знала, что думать: не тогда, не сейчас. Тогда её тело было таким... Живым? Будто бы не она это была, будто бы тело переделали наново. Будто теперь это какая-то кукла, машина... Не Келлер. – Не шрамы определяют твою личность, а твои поступки, твои воспоминания и желания. Что до операции ты идиот последней степени, что после. Ничего ведь не изменилось, Келл. КОЕ-КТО был уверен, что ничего не изменилось, но всё же... Было слишком сложно это принять. Келлер помнит как её щеки были едва ли не впалыми, а о подбородок можно было порезаться едва ли не как о нож. Помнит как её ногти были разбиты и изогнуты, а под ногтевыми пластинами были гнойные раны и гематомы, от которых не было возможности избавиться. Помнит волосы, что были тусклыми, блеклыми, помнит, как секлись их концы, когда Келлер была вынуждена стричь их исключительно ржавым лезвием, а мыть только спиртом и настоем из странных трав. Помнит кости, которые можно было пересчитать даже издалека смотря: была более чем скелетом. Острые пальцы, ключицы, выпирающие рёбра и позвонки. Кожа, подобно рыбьей чешуе от шероховатости и ран облегала всё это... Будто бы какую-то жуткую куклу или манекен - не человека. Помнит каждый порез, садину, ожог, царапину и рану, что оставались на её теле месяцами, а порой и годами - не было у организма достаточного питания, чтобы останавливать кровотечения. Помнит каждое отравление, когда ей, одной, в чащобе леса, раз за разом приходилось искать способ самостоятельно превратить какую-то дрянь в что-то, хоть отдалённо съедобное. Грязь, ядовитых насекомых, ядовитую траву. Раз за разом теряла сознание, кашляла кровью, сутки за сутками пролёживала в холодных лесах, но оставалась живой... Помнит, как её напичкали наркотой и оттрахали куда хуже, чем последнюю шлюху... Как животное. Как тягали за волосы, били по лицу руками и ногами, чтобы не смела терять сознание. Грубо, без смазки, говоря самые мерзкие вещи, которые смутными красками оставались на подсознании девушки: как бы она не хотела забыть. Тот вечер, та вечеринка, несколько ублюдков, что посчитало смешным поиграть с невинностью тринадцатилетней... Мерзость. Помнит как была измызгана собственной кровью от ударов и насилия. Помнит мерзкое, вязкое и липкое белое вещество, что стекало по её лицу, шее, животу, внутренней стороне бёдер, ногам... Помнит боль: боль везде. Помнит как челюсть болела, как от всей её внешней части половой системы оставалась едва ли не кровавая каша, помнит каждую трещинку на анальном отверстии, когда каждый бездушный толчок внутри отдавался болью и вскриком. Помнит, как её пичкали таблетками, на случай, "если залетит". Помнит ржавую вешалку, что ей бросили, чтобы "в худшем случае просто избавиться от абортыша". Помнит всё... Помнит, как бросилась в грязную реку, в которую люди, за свинским невежеством, сливали помои. Да и свиньями бескультурно их называть, свинюшки то чистоплотные на самом деле, Келлер знала... Помнит, как хотела просто уйти. Как ей не хотелось жить. Как мог её на части размолоть жернов городской водной мельницы, но... Не сделал этого. Помнит, ведь не утонула в этой воде... Помнит, как не сгорела в бушующем пламени... Помнит... Каждую рану, каждый ожог, каждую царапину... Всё было частью её жизни. Но это всё... Стёрли. Будто бы дали жизни начаться заново, но... Возможно ли это?Могу ли я действительно начать жить, а не существовать?
Молчит. Отводит взгляд от зеркала и цветов. Сейчас, многие воспоминания... Уже не приносят такой боли. Время не исправляет жизнь, исправляют люди и собственные силы, но... Время притупляет боль. Келлер знает это. И сейчас... Она нашла что-то, что куда сильнее времени. Девушка смотрит на Алекса, что, в стеснении, всё ещё отводил взгляд. Он был готов к её пошлым выходкам, но тот поцелуй... Слишком нежная, слишком искренняя... И совсем не в пьяном трансе. Так странно... Келлер улыбается. – Алекс. – Да? – Ты не против поговорить?