Алавин: морская буря

Гром и буйный ветер затевают салки, Море ледяные скинуло оковы, На волнах качаясь, плакала русалка: Не ее целует сокол чернобровый. ©

Море ещё дремало. Ветер лениво укачивал податливые волны, скользил вдоль берега, невидимыми пальцами касался светлых волос молчаливого мужчины, прислушивающегося к лёгкой осторожной поступи у себя за спиной. Пахло сыростью, солью и дурманящей свежестью. Вязкое золото песка было в новинку для них, этих маленьких ног, привыкших к ровности земли и мягкой податливой траве. Трандуил — всего на мгновение — беззлобно усмехнулся, а затем холодно хмыкнул. Пусть привыкает. К тому же, картина, должно быть, открывалась просто удивительная. Такая, что юное эльфийское сердце замирало от восторга. Эти перебойные удары о хрупкую грудную клетку просто нельзя было не услышать. Ему было почти жаль, что он сам не мог взглянуть на кружево морской пены другими глазами. Широко распахнутыми, детскими. С восторгом впитывающими открывшуюся им картину. Почти жаль. Первые лучи рассветного солнца, боясь потревожить чужой покой, не спешили высовываться из-за горизонта. Тихо перешептываясь, — так малые дети крадутся мимо постели строгой матери, — они едва скользили возле его границ, не смея поднять алые головы и коснуться светлеющего неба. Сейчас на морскую гладь можно было смотреть, не опасаясь обжечь взгляд об сверкающее отражение раскаленного солнца. Окружённое постепенно рассеивающимся полумраком, море выглядело обманчиво нежным и теплым, бросалось в ноги, льнуло к высокому статному силуэту, вылизывая носки походных сапог. Звало, радовалось встрече, но Король не торопился ему отвечать. Он знал другое море. Грозное и темное. В секундном порыве, без всяких раздумий отнимающее жизни у тех, кому не повезло оказаться в его просторах в минуты неудержимой ярости. Бурлящее белой раскаленной пеной, поднимающее огромные скачущие валы, стремящиеся погрести под собой и прибить этой исполинской тяжестью к самому дну. Помнил вкус морской соли на языке, жжение в лёгких и грохот волн, разбивающихся о навесные камни. Помнил чужие губы, решительно прижимающиеся к его собственным. Помнил, как сознание покидало его, а он все тянулся и тянулся к этим дарующим жизнь губам. Тянулся сам, пил их, признавая свое поражение в неравной борьбе, обнажая липкий, непонятно откуда взявшийся и доселе неизвестный страх. Ещё была слабость, боль в напряжённых глазах и медленно крадущееся из обожженного ледяной водой нутра смирение. И голова тогда кружилась вовсе не от переизбытка чувств, вызванных внезапным поцелуем. Ему жизненно необходим был воздух. Будто слыша его мысли, всезнающий ветер разогнался, зачерпнул могучей ладонью холодные воды и почти окатил спокойное лицо волной леденящих брызг. Владыке в последний момент удалось уйти от коварного удара и капли едва коснулись ткани его одежд. Он стирал их медленно, почти ласково, растягивая губы в забытой снисходительной улыбке. Море глянуло в ответ укоризненно. Взгляд Трандуила устремился вперёд. Туда, откуда игривый ветер, смешавшись с белизной морской пены, настойчиво вытягивал на поверхность робеющие солнечные лучи. И гнал, гнал их к берегу тонкой рябью золотистых цепочек. Море мерцало. За спиной послышался восторженный, ничуть не смутившийся от своей несдержанности, вздох. И этому вздоху, нежному и невинному, выцвевшими отголосками вторил другой. Тихо-тихо, не касаясь, но мимолётно задевая слух чутких эльфийских ушей. Здесь уже вздыхали так прежде — сотни лет назад. Почти вчера. И вроде бы отболевшее, но такое живое воспоминание, мелькнуло перед глазами яркой вспышкой. И он окунулся в него. — Здравствуй, Алавин, — тихо сказал Владыка, чуть склонив голову, когда невесомая белизна разлетелась брызгами у самого берега, — Ты также прекрасна, как и в нашу первую встречу. «Прости, что не приходил».