В туман облачённый ветер хранит обет, Режет небесные сети закат-кинжал, В той, другой жизни, помните или нет — Я Вашу спину взглядами провожал. И провожал неумело, сурово, зло — Не знаю, насколько трудным сложился путь, Что-то родное с Вами тогда ушло, Вы, верно, пришли, чтобы это назад вернуть? Нет, я не помню в спину надменных глаз, Их заменил угрюмый немой рассвет, Я только помнила сотню и больше лет, Нечто, что запылало во мне сейчас. Под ледяной завесой прозрачных струй — Ими точился камень, да в порошок, Помните — подарили мне поцелуй? Что ж, тогда знайте: остался за мной должок. ©
Король, намеренно задержавшийся в собственном кабинете, с нарочитым хладнокровием поглаживал пальцами острое оперение эльфийских стрел. Поступок Храванона, решившего приволочь в его дворец заплутавшую смертную, поднимал в груди скользкое раздражение. Но стрелы под ненавязчивой лаской дарили ответное успокоение и несколько смиряли уже изрядно улегшийся гнев. Гладкое дерево едва продавливало кожу, аккуратно подстриженные ногти давили в ответ, царапали, с удовольствием подмечая отсутствие зазубрин. Казалось, стрела с лёгкостью прогнётся под рукой, надави он чуть сильнее. Легкая и прекрасная, живая — подобно только что срезанной сосновой ветке. И не подумаешь, что сжимаешь в ладонях точное и смертоносное оружие. Оружие, а не поблескивающую древесным узором, арфу. Стрела — тоже инструмент, звучащий в актах защиты и нападения. Но этой музыкой никогда не стоило злоупотреблять. Трандуил поднёс острый наконечник к лицу, любуясь металлическим блеском. Интересно, эти стрелы уже звучали для ушей их невольной гостьи? Целились в человеческую грудь, безошибочно находя трепещущее сердце и, отказываясь внимать чужим мольбам, обещая быструю кончину? Он недобро улыбнулся, прокручивая в голове недавний разговор. Если тебе нужно оружие, чтобы размахивать им перед носом у беззащитных существ, демонстрируя власть и вынуждая следовать за собой, значит, этого оружия у тебя больше не будет. Наконечник упёрся в ладонь — уж Король отыщет ему применение. Как и внезапно всколыхнувшему нраву охтара. Возможно, Владыка слегка поспешил, отдав ему должность командира лесной стражи. Тирон справился бы лучше. Власть обязывает, а не развязывает руки. Горячая кровь, вне всяких сомнений, будоражит, двигает вперёд. Но не позволяет оценивать ситуацию трезвым взглядом, застилая светлые глаза пьяной пеленой мнимого превосходства. О, Трандуил помнил, что такое юность. Когда весь мир для тебя — поле боя. Тем не менее, таур был согласен с решением доставить человеческую женщину во дворец. Хоть и хмыкал мысленно: «в следующий раз они приведут ко мне на допрос удравшую из людских деревень лошадь». Птицы, живущие в лесу и являющиеся куда более точными и быстрыми информаторами, чем сами эльфы, наперебой говорили о том, что женщина слаба. Ночные скитания по почерневшей части его владений и прошедший ночью ливень — таур нахмурился. Он не почувствовал приближения дождя, хотя должен был, — явно не пошли той на пользу. Её следовало допросить. Выяснить, от кого или от чего она бежала, сломя голову, не испугавшись дышащую мёртвым смрадом чащу. Несмотря на то, что паучьих следов на чёрной границе обнаружено не было, Король знал, какие слухи ходили о его лесе в соседних поселениях. Ещё он знал, что человек, сведущий об этих слухах, не посмеет туда сунуться. Если только женщина не пришла издалека. Приказ. Приказ гласил, что всякий, самовольно решивший посягнуть на его территорию, обязан предстать перед Королём до выяснения обстоятельств. Его слова не должны подлежать ни малейшему сомнению. Они — закон. Он — закон. Вот только, Храванон не учёл, что приказ не распространяется на женщин и детей. Тем более безоружных. Об этом не говорилось прямо, но Владыка, зазря понадеявшись на чужую смекалку, считал этот нюанс как само по себе разумеющееся. Тирон, до того, как оставил свой пост и стал одним из приближенных, пользуясь безвольным дозволением, предпочитал отпускать редких нарушителей. Ограничивался лишь коротким суровым предупреждением. Он понимал, что Королю навряд ли будет интересно выслушивать очередной, сбивающийся под тяжёлым, многовековым взглядом, рассказ. Рассказ о том, как непослушное людское чадо или не в меру любопытная девица забрели на запретную территорию и уже не смогли отыскать тропу к дому. И Трандуил был благодарен ему за это понимание. Иногда, все же, охтар возвращался не один. Младшие сыны Эру Илуватара, прочувствовав иллюзию безнаказанности, имели поразительное свойство наглеть. Храбрящиеся, острые на язык юнцы, отказавшиеся выразить лесному воину должное почтение, тем самым чуть ли не нанося непростительное оскорбление самому Королю, все-таки попадали к последнему на приём. Тирон не использовал оружия, искусно овладев главной составляющей дипломатии — даром убеждения. Они шли к нему сами, глубоко уверовавшие в то, что им есть, что сказать лесному Владыке. И говорили, со смехом — сначала другу другу, а после, окончательно расхрабрившись, самому лесу. Лес их не слушал, но слушали птицы. Встреча людей с Королём эльфов всегда начиналась и заканчивалась одинаково. Разворот плеч, наклон головы, загнанный взгляд — и слова скатываются, застревают сухим комом в горле. Трандуил без особого удовольствия наблюдал за тем, как с в миг побледневший лиц спадает, отслаивается напускная бравада. И коротко, обойдя мальчишек со спины, просил повторить особенно интересующую его часть из их недавних высказываний. Про прокажённых лесных обитателей и остроухую гадину в древесной короне. Он отпускал мальчишек через пару дней, так и не дождавшись внятного ответа. И те бежали подстреленными зайцами на встречу отцовскому ремню. Ветер разбивался о их спины, подгонял тихим воем. Птицы провожали несостоявшихся пленников, указывали им путь к заветному выходу из лесных чертогов. Снова шпионили, перекликаясь в когтистых ветвях. Король позволял себе намёк на улыбку, встречаясь взглядом с хмурым Тироном. Воспитание чужих детей — не их забота. Храванон же предпочитал действовать иначе. И иногда, погрузившись в собственные стремления, не видел опасной грани. Уж если эльф действительно так хотел продемонстрировать свою верность и прилежность в исполнении данных указаний, ему следовало научиться терпеливости и поднатореть в поисках обходных путей. А не слепо кидаться в бой, опираясь на доведённые до автоматизма, рефлексы. И никогда — никогда! — в открытую не перечить его словам, так же слепо веря, что теперь ему дозволено качать права. Король, наравне с почтительной покорностью, всегда поощрял свободу мыслей, верил, почти надеялся, что молодые воины, пусть даже с его подачи, вскоре будут способны самостоятельно принимать правильные, взвешенные решения. Но раз за разом испытывал долю привычного разочарования. Юные умы всё ещё не могли отыскать заветный баланс между безропотным подчинением и собственными умозаключениями. Склонялись к одной из сторон, ведь так, если взглянуть на ситуацию их глазами, было значительно проще. Для большинства подданных, особенно тех, кому не исполнилось и двух тысяч лет, попросту не существовало золотой середины. Пустое: он был готов подождать ещё. Не всё сразу. Слова птиц, проинформировавшие о весьма плачевном состоянии путницы, вполне ясно намекали на то, что место женщины первым делом в эльфийских лазаретах, а никак не у него на ковре. Эльфийский народ не варвары, любой, пусть даже безмолвно обратившийся за помощью и не несущий угрозы, справедливо мог на неё рассчитывать. Тот факт, что слабую и больную женщину, уставшую от судорожных скитаний по заколдованным тропам сразу привели к нему, не удостоив возможности даже просто перевести дух, наверняка сформировал в голове смертной не лучшее представление о хозяине леса. Это отчего-то злило. Не то, чтобы он сам отличался высоким благородством и радушным гостеприимством, — особенно по отношению к людям, — но его статус заставлял смотреть на вещи под иным уклонам и думать наперёд. Как бы поступок стражников не повлиял на чужую сговорчивость. Страх — не самый лучший помощник в предстоящих «переговорах». «Но и не самый худший». Король отчётливо ощутил чужое присутствие, стоило только женщине переступить порог его дворца. Это было привычным явлением. Он неуловимо, почти интуитивно чувствовал каждого, кто жил и дышал в стенах дворца и далеко за его пределами. В лесу. Особенно это касалось появлений там кого-то иного. Кого-то, кто жил многим меньше, чем он сам. Смущало другое: её аура отчего-то разительно отличалась от ауры немногочисленных людей, коим довелось посетить эльфийские владения. Ни на что не похожая, прозрачная и холодная, как тонкая корка льда, сковывающая лесные озера в первые месяцы зимы. Это сравнение сорвало с губ болезненный, ничем не прикрытый, вздох. Всё, что хоть как-то касалось вод, пусть и не морских, теперь напоминало тауру о собственной болезни. И о гибели невинных воинов. Стены льнули к ней, провожая до тронного зала. Касались дыханием, в тщетной попытке согреть, чтобы в обмен на осторожную ласку выторговать, получить ответы на свои вопросы. Они тоже чувствовали незнакомый дух и теперь справедливо рассчитывали заполучить, обменять своё гостеприимство на чужой секрет. Весь замок будто ожил, встрепенулся, заскрипел основанием — так скрипят корни вековых деревьев, всё глубже роющие твердь земли в поисках иссякающей влаги. Это вытягивало из самых недр сознания прохладную тревогу и странное... предвкушение. И Король не совсем понимал, чем именно они были вызваны. Чувство росло, будоражило разум, заставляя оттягивать момент их встречи. Отчего? Создавалось едкое впечатление, что таур опасается ее, ослабевшую обладательницу неровной поступи. Какой вздор. Она интересовала его не больше, чем влетевшая в окно мошка. И пугала в том же уничижительном сравнении. Уж если в ней и было что-то необычное, так это безрассудство и кипящее упорство, как правило, не свойственное представительницам прекрасного пола. Зайти в лес в смутное время одной было ровно добровольному согласию там умереть — пауки, свившие гнезда на юго-западе, продолжали наведываться в чащу с раздражающей регулярностью. Кочевали по нему, сплетались в небольшие стаи, приглядывая себе новое пристанище после зачистки очередного гнезда. Глупая, самонадеянная... Уж лучше бы Храванон воспользовался своим оружием против мерзких тварей, а не... Трандуил осёкся, стиснул оперение стрелы, поймав себя на мысли о том, что он как будто убеждает себя в чужой безобидности. И что в своих размышлениях практически лишился хваленого, отточенного за тысячелетия, самообладания. За этой злостью, он видел — скрывалось невозможное в своем существовании желание. Желание защитить. Как интересно. Уж не колдунья ли она, нагло посмевшая проникнуть в чертоги его разума, чтобы заблаговременно изменить представления о себе, не дождавшись их личной встречи? Эта мысль показалась Владыке ещё более абсурдной. Хоть болезнь слегка подкосила его, но таур вскоре сумел вернуть себе власть над собственными разумом и телом. Пусть и не в полной мере. Но он точно знал одно: люди не имели доступа к подобной силе. Пятьдесят, сотню, тысячу лет назад — никогда. Даже чрезмерно «одарённые». Ворожба, заговоры, шепотки — всё это не шло ни в какие сравнения с крепким полотном эльфийской магии, сшитого самими майар. Тем не менее... Он поднялся, отложив сломанную стрелу, стряхнул с бледных ладоней мелкую щепку. Что ж. Пожалуй, отсрочивать их знакомство более не имеет смысла. Нужно было взглянуть на неё лично. Убедиться, удостовериться в собственных, ещё не обретших чёткую форму, выводах. — Посмотрим, что ты из себя представляешь. Его отражение в тонком, причудливо изогнутом дереве старинного зеркала, блеснуло яркими глазами. Неожиданно чувственно, почти лихорадочно. И, не получив в ответ заслуженного внимания, показывало стенам кабинета скрывающуюся за тёмными дверьми, широкую спину, прикрытую вуалью платиновых волос. Владыка тоже уходил на свидание с неизвестностью.***
Размеры тронного зала поражали воображение. Высокие потолки соединялись над головой, рябили перед судорожно мечущимися глазами тонкими, выверенными в каждой детали, узорами. Если бы Хейд оказалась здесь по какой-то иной причине — «в другой жизни» — она, быть может, даже залюбовалась на столь точную, невообразимо величественную работу древних мастеров. Но боль очерняла впечатления, смазывала их. Восторг, мелькнувший в синих глазах, угас также быстро, как и появился. Остался на самом дне, придавленный иными, более сильными ощущениями. Тени, отбрасываемые безликой стражей, выстроенной у стены в идеально ровную колонну, сгущались. Тянулись длинными полосами к её ногам, напоминая рваную рыбацкую сеть. Даже свет из высоких окон, ласкающий позолоту чужих доспехов, казалось, не способен был развеять поселившуюся в помещении мглу. Она жила тут слишком долго, чтобы просто так исчезнуть. «Золотая клетка» — подумала девушка, глубоко выдыхая через нос, — «Красиво и жутко». Ни единого изъяна не было в рядах колонн, искусно имитирующих древесные стволы. Крутая, узкая лестница, выгибаясь кошачьей спиной, уходила ступенями к массивному трону. Такому роскошному и великому, что не оставалось никаких сомнений — хозяин должен быть под стать. Над ним сияли выбеленной костью огромные оленьи рога, оплетенные серебряной гибкой лозой. Если Король и рассчитывал произвести на своих гостей неизгладимое впечатление, то у него это получилось. Несмотря на незавидное положение и горящие синим пламенем, ступни, девушке страшно — для самой себя — хотелось рассмеяться. Похихикать в кулак, заполучив недоуменные и, возможно, оскорблённые взгляды молчаливых мужчин. И, тем самым, стать в их глаза не только воровкой, но и сумасшедшей. Её, измученную, сжимающую зубы из-за неотвратимо подступающей боли, привели в обитель эльфийской короны полюбоваться на пустой трон. Истерика была так близка, что не вырывалась из лёгких, удерживаясь лишь на одной силе воли. Хватит, она уже достаточно дала им насмотреться на собственную слабость. Больше ни одной лишней эмоции — они этого не заслуживают. Зато из лёгких вырывалось другое. Дикий, простудный кашель. Хрипящий, лающий. Разрезающий тонкое горло изнутри. Тут уж Хейд решила ни в чем себе не отказывать. И кашляла, кашляла, кашляла. Потому что когда от вырывающейся болезни звенело в ушах, на неё переставала давить зубодробительная, гробовая тишина эльфийского замка. И боль, в этой тишине становящаяся просто невыносимой, казалась не такой значительной. «Лошадь без всадника, что трон без хозяина», — говорил ей Кетиль, когда девичий взгляд в очередной раз падал на плотно закрытую дверь капитанской каюты. Тогда до Хейд не дошло, о чем именно тот пытался ей сказать. Она вспомнила об этом, стоило взгляду снова зацепиться за пустующий трон. Самого монарха на месте не было. Как и мгновение ранее. Как и час назад. Он не спешил к ней, будучи явно занят другими, более важными делами. Разумеется, что угодно может быть важнее загибающейся от боли, смертной. Тем, кто живёт вечно, наверное, некуда спешить. Она, ненавидя теперь всех и вся, злорадно размышляла о том, что Его Величество будет делать, когда, наконец, явится, но вместо обещанной нарушительницы обнаружит лишённое даже намека на сознание, тело. Или — ещё лучше — холодный труп. Держаться, не свалившись в такую нужную сейчас, черноту, её заставляло упрямое желание взглянуть лесному Владыке в глаза. Это было не простое любопытство или, вызванная долгим ожиданием, мстительная злоба. Хейд чувствовала, что нуждается в этом чуть ли не больше, чем в блаженном покое. Но разбираться в собственных чувствах не было ни сил, ни желания. Напряжённая, как струна, она сглатывала ставшую вязкой, слюну. И уговаривала себя мысленно: «ещё немного, сейчас он явится». И он явился. Явился, когда предел её возможностей был почти на исходе и плечи, ровно как и колени, исступленно дрожали. Она поняла это по возросшему в зале напряжению. Ещё задолго до того, как, наконец, откуда-то сзади прозвучали тихие шаги. Король разглядывал её со спины. Медленно, мучительно медленно приближался, вырывая из памяти живую, пугающую ностальгию. Тяжёлая ткань шуршала складками, что в воцарившейся более прежнего, тишине, звучало почти зловеще. К ней уже подходили вот так — подло и без предупреждения. Но вспомнить, где и когда это было, несмотря на все усилия, не получалось. А если быть до конца откровенной — не хотелось. Взгляд Трандуила, стоило ему только зайти в помещение, тут же заприметил хрупкую миниатюрную фигурку. Невысокую саму по себе, а в столь обширном пространстве кажущуюся почти крошечной. Он замер. Всмотрелся. Женщина на словах, на деле оказалась девчонкой. Король цепко прошёлся по напряжённой спине. Острые, выпирающие лопатки дрогнули, но тут же расправились. Гостья, несмотря на явные неудобства, пыталась держаться достойно: плечи, едва прикрытые лохмотьями ткани, когда-то бывшей цельной рубахой, оставались прямыми. Нечто, отдалённо походящее на восхищение чужой стойкостью загорелось в нём и тут же погасло. Он знал, что обычно скрывается за людской стойкостью. Слушать, как неразумное дитя в чужих владениях пытается качать права, не было абсолютно никакого желания. Трандуил дал ей прочувствовать своё присутствие. Постоял с минуту, разглядывая спутанные светлые волосы, некогда заплетенные в тугие косы. Тень Короля, стоило тому сделать пару шагов по направлению к морской деве, с лёгкостью перекрыла её собственную. Что-то, отдалённо похожее на рога, запримеченные над злосчастным троном, вилось, тянулось из его головы. Пульс подскочил. Застучал под стенками тонкой кожи с отчаянной силой. Поняв, что своими действиями все-таки вызвал нежелательный сейчас, испуг, тот немного замедлился. Когда Владыка подошёл совсем близко, почти огибая девушку слева, ту накрыло липкой паникой. Влага мелкими гроздьями выступила на висках, пальцы сильнее вцепились в ставшие такими же влажными, ладони. Она невольно зажмурилась. Владыка вдохнул. Запах, поначалу ошибочно принятый им за морскую соль, на деле оказался человеческим потом. Он поморщился. Но вдохнул ещё раз. И ещё. Будто смакуя чужой страх. Хейд, застыв ледяной статуй, на автомате сделала то же самое. И чуть не упала, сбитая с ног разноголосыми ароматами. Таур пах лесом и чём-то терпким. Удушающей сладким. Но в густой, навязчивой и стойкой смеси затесалась и теперь судорожно улавливалась тонкая, прохладная нотка. Лишняя, чужеродная, но пробивающая так, что хотелось зажать нос рукой. Этот запах вызвал у неё сильное, ни с чем несравнимое, головокружение. Запах двигался вперёд, оседал на пропахших мёртвой рекой, одеждах. Болотный смрад, почти выветрившийся после долгого путешествия с лесным отрядом, попытался дать крепкой сладости бой. Вцепиться в ответ, вытеснить, заявляя о собственном присутствии. Но потерпел ожидаемое поражение. Трандуил брезгливо смахнул кислоту тины рукой. Она, боясь смотреть, открыла глаза и тут же опустила их в пол. А он, как ни в чем не бывало прошёл мимо и замер у подножия крутой лестницы. Почти напротив. Но, всё же, на достаточном расстоянии. — Перед тобой сейчас Владыка здешних лесов — Трандуил Ороферион, — голос стражника внезапно раздался откуда-то справа. Хейд снова вздрогнула, но глаз не подняла. Голос с выразительно вычурными оборотами, продолжил: — Король, в чьи владения ты осмелилась войти, не получив при этом его дозволения. Знай же, что Его Величество милостив к тебе и готов выслушать, несмотря на столь вопиющее проявление неуважения. И тихо-тихо, стоило Трандуилу лишь взглянуть на подчинённого, добавил: — Да не ляжет на твою отповедь тень губительной лжи. Снова повисла тишина. Девушка понимала, что Король разглядывает её. В местах, где его взгляд соприкасался с кожей, нестерпимо пекло. Но глядеть в ответ упорно не хотелось. Пусть смотрит, если считает, что здесь есть, на что смотреть. Трандуил действительно смотрел. Без былого интереса, просто для того, чтобы занять себя чем-то, пока сбитая с толку дева приходит в себя. Человеческий найденыш с этого ракурса выглядел ещё более жалко. Некогда светлое лицо её было вымазано чёрной грязью. Драная рубаха едва прикрывала узкую грудь. Бурая кожа уцелевшей безрукавки спала, сползла с тонких рук и теперь, удерживаемая одним ремнём, мешком висела на узких бёдрах. На широких кюлоттах — дочь моряка? — запеклась отсыревшая дорожная пыль. А ноги, едва удерживающие девушку в вертикальном положении, пропахли кровью. От них разило такой болью, что скупое, но всё же, сочувствие, невесомо коснулось груди Короля. Хрупкие создания не должны так страдать. Никто не должен. Его лекари помогут ей. Как только та ответит на интересующие его вопросы. Король прищурился. Он уже давно понял, что ошибся. Даже позволил себе хмыкнуть, иронизируя над собственной паранойей: никаких намёков на отголоски той силы, померещившейся ему в стенах собственного кабинета. Обычное, сильно напуганное произошедшим, дитя. Хейд расценила его хмыканье иначе. «Он потешается надо мной?» Злая досада, не дав собраться с мыслями, заставила её резко вскинуть голову и сделать то, о чем девушка так мечтала, ожидая чужого появления — посмотреть эльфийскому Королю в глаза. Весь воздух вышибло из девичьей груди, стоило двум парам глаз встретиться. Как же он был красив. Высокий, выше её самой на две головы, если не больше. С юным, невероятно ладным, но от этого не менее уставшим, лицом. Яркие глаза, своим светом стократно превосходящие любые из драгоценных даров земли, смотрели прямо и, как будто, сквозь неё. Если бы море могло порождать и сыновей, то у них, наверняка, мог быть именно такой взгляд. Эта холодная голубизна в обрамлении чёрных густых ресниц в одно мгновение исполнила злую волю капитана — без единого усилия пригвоздила Хейд к полу и забралась под кожу. Чтобы затем, не мигая, разобрать на составляющие. Древесный венец, тень которого так напугала девушку, вплетался зеленью гибких веток в белые пряди. Едва касаясь острых кончиков ушей, тянулся вверх. Длинный шёлк волос, из-за неяркого освещения сияющий ослепительной, инородной белизной, стекал по сильным широким плечам. Даже тяжёлая, играющая бликами дивных цветов, ткань, не могла скрыть эти плечи, давая понять, что перед ней ней не только Король, но и вкусивший оружейную сталь, умелый воин. Он стоял перед ней, величественный и сияющий, сцепив длинные ладони в замок за спиной — поза подавляющего превосходства. Жар растекся по бледным щекам, словно их снова коснулась жалящая ласка солнца. Все мысли в голове перемешались, сконцентрировались на одухотворенном образе прекрасного видения. Губам вдруг стало горячо, а сама Хейд испытала то самое, что у людей принято называть стыдом. Ей вдруг захотелось узнать, что скрывается под маской холодного безразличия и слоями искусно расшитой ткани. Так ли тщательно скрыта душа лесного Короля, как длинное платье скрывает не предназначенную для её глаз, мужскую суть? Король не ощутил ничего. Тёмная бровь, разительно контрастирующая со светлыми прядями, изящно выгнулась. Трандуил, наблюдая за тем, как беззастенчиво девчонка его разглядывает, забыв о недавнем страхе и собственной боли, слегка склонил голову. Люди, непоследовательные в собственных действиях, переменчивые, как летняя гроза, не переставали его удивлять. Поняв, куда именно именно устремлён её взгляд, Трандуил предостерегающе вздохнул. Порка розгами за такую вольность — самое меньшее, что могли заслужить подобными взглядами обитатели дворца. Девчонке повезло, что она не одна из его подданных. Но это не значит, что он стерпит её выходку. — Скажешь что-нибудь...— низкий голос сорвался с чётко очерченных губ алым бархатом. Прекрасный и одновременно пробирающий настолько, что не мог не заставить усомниться в своей реальности. Пространство вибрировало, расступалось перед рокочущим звучанием. Падало ниц. Она вслушивалась в него жадно, ощущая, как твёрдая поверхность уплывает куда-то из-под раненых стоп. Теряется, вместе с ощущением действительности. «Не смейте сдаваться!» Что это? Так красиво... Хейд почувствовала короткий укол зависти, а потом словно очнулась. Заморгала, уставившись вперёд. Блаженная пелена начала рассеиваться, обнажая суровый холод. Нежная речь резала ничуть не хуже острого клинка. — ... или предпочтешь продолжить своё бесстыдное любование? Слова были плавными, вязкими. Без намёка на явную на грубость. Но теперь напоминали ядовитую насмешку. Вся благоговейная аура, бледным светом окружающая статную фигуру, рухнула и разбилась в одно мгновение, напомнив Хейд, где она находится и кто сейчас перед ней. Наваждение спало, уступая законное место боли и уже ставшему родным, раздражению. Хейд злилась на себя. И когда она успела так забыться? Мужчина перед ней, вероятно ожидающий извинений или чего-то подобного, под повторным разглядыванием значительно подрастерял в обворожительности. Она почувствовала, как эльфы, тихо наблюдающие за их односторонним диалогом, прячут коварные улыбки. Не улыбался только Владыка, ожидая ответа. Хотя, его откровенно забавляло то, с какой скоростью её взгляд из почти влюблённого стал чуть ли не ненавидящим. Похоже, своим видом он ввёл юную деву в заблуждение. Несчастная. Того и гляди, укусит. Хейд поджала губы. Опустила голову, чувствуя, что начинает закипать. Король слегка нахмурился. В который раз за этот день чужой жест был расценен неверно. —Тебе нечего бояться, — он благосклонно кивнул ей, всем своим видом давая понять, что готов слушать. Отступил немного, разглаживая складки струящейся ткани длинными пальцами, — Расскажи, как и почему оказалась в моём лесу, и я отпущу тебя. Даже лично сопровожу к эльфийским лекарям. Мгновение. Ещё одно. Дева отвечать не спешила. «Слишком напугана», решил таур. Или просто обдумывает, что сказать. О том, что ей действительно есть, что ему сказать, можно было легко догадаться по напряжённой, плотно сжатой челюсти и тонким пальцам, неосознанно сминающим ткань рубахи. Она как будто собиралась с мыслями перед тем, как перейти на сбивчивую отповедь. Что ж, он готов подождать ещё немного. Недоумение в красках отразилось на прекрасном лице, когда чувствительный слух уловил сдавленный смешок. Какое благородство. Чужая попытка подкупа окончательно пошатнула и без того нестойкое эмоциональное равновесие. Девушка разглядывала собственные, обтянутые аккуратными сапожками, ноги и думала, что к эльфийским лекарям попадёт теперь только после долгого пребывания в эльфийских тюрьмах. А она ещё считала недогадливой себя. Было бы куда продуктивнее попытаться добиться ответа у одной из величественных колонн. Холодные бездушные исполины наверняка бы нашли с Королём общий язык. Храванон был прав. Она не добьётся его расположения. Но только потому, что лишена возможности умолять. Смешок повторился. И это стало последней каплей. — Не поделишься, что именно тебя так рассмешило? — строго. Ему уже доводилось задавать подобные вопросы неразумным человеческим детям. И, как правило, этот тон, один из тех, к которым прибегал Владыка при общении с чрезмерно самонадеянными людьми, мгновенно развязывал им языки. Нет ответа. — Говори, — он развернулся всем корпусом, поднимая вверх многочисленные складки одежд. Теперь голос звучал действительно угрожающе. Она подняла голову. Открыла рот, словно собираясь что-то сказать. И снова хихикнула. Так непринуждённо и по-девичьи, что рассерженный Владыка потерялся окончательно. Вместо «не могу», вложенных ею в собственный взгляд, он прочел там «заставь меня». На секунду что-то древнее проскользнуло в незамутненной синеве, но растаяло там сизым миражом, стоило тому удивлённо моргнуть. Внезапная догадка поразила его своей простотой. А действительно ли девчонка не хочет с ним говорить? Или попросту лишена такой возможности? В пару крупных шагов он преодолел разделяющее их расстояние. Навис над ней, склонился, пристально разглядывая обветренные, уже не смеющиеся губы. — Открой рот, — раздалось сверху требовательное, окатившее макушку Хейд горячим дыханием. Она, неожиданно для самой себя, послушалась. И чуть было не закашлялась прямо ему в лицо. Простуда, на деле оказавшаяся чем-то куда более серьёзным, крепла. Одного взгляда на неподвижный язык тауру хватило для того, чтобы убедиться в собственной догадке. — Немая, — тихо произнёс Трандуил. Затем, многим более резко, чем следовало, окликнул стоящих у дверей, стражников. Эльфийская речь звучала из этих уст так, как звучат о раскалённый металл удары плетью. Вкрадчивое, но оглушающее шипение. Слушая его, нерадивые стражники стыдливо опускали головы, желая слиться воедино с блестящим деревом стен. Хейд сама невольно сжалась, позабыв о былом напускном веселье. Когда Король внезапно перешёл на всеобщий, она даже не вздрогнула. Разгневанный, он сказал что-то про убогих, коим нет места ни в его владениях, ни где бы то ни было ещё. И её злость, наконец, достигла своего апогея. В глазах потемнело. Не до конца отдавая себе отчёт в собственных действиях, девушка перехватила крепкую ладонь собиравшегося отстраниться, монарха. Глянула: оскорбленно и зло. Ноги теперь стояли крепко, подпитанные нечеловеческим упрямством. Она дёрнула его на себя, и он, идя на поводу у секундного порыва, последовал за ней. Распаленный чужим неповиновением и вопиющей непокорностью окончательно, глянул ей в лицо со всей своей надменностью и презрением. В голове тут же мелькнула идея добиться желанного иным, более суровым образом. И он схватился за эту мысль, с силой раздвигая чертоги чужого сознания. Проникая в него, как нож проникает в подтаявшее масло. Это было жёстко и шло в разрез с принципами эльфийского Владыки. Но остановиться не получилось. Гнев завладел им. У неё не было ни единого шанса противиться такой силе. Попытка сопротивления отдалась сильной головной болью. Желая хоть как-то защититься, она дёрнулась, вздрогнула, зажмуривая пылающие глаза. И тут же распахнула их, чувствуя, как из носа по дрожащим губам течёт кровь. Трандуил, не уловив её перемены, снова взглянул в них, желая закрепить собственное превосходство. Глянул, и чуть было не утонул. Тёмная синева, столкнувшись в неравном бою с пронзительной голубизной, вспенилась и потащила таура на дно. Вспышка. Всплеск. Вспышка. В лёгких забулькала, закипела вода. Стены пошатнулись, лишились прежних очертаний, превращаясь в бурлящие пласты ледяной воды. Она окатила их, накрыла с головой, потащила через зал, сквозь размазанные силуэты, чтобы затем соединить, ударив друг о друга искажённым сейчас, сознанием. Они сошлись, как небо сходится с морем в минуты жуткой, яростной бури. «Не смейте сдаваться!» «Твоя красота исключительная... » «Вор!» «Не получишь!» «Твоё! Возьми!» «Потерпи, не умирай...» «Владыка, теперь Вы в безопасности...» «Откройте глаза» «Открой глаза...» «Ослушалась» «Ослушаласьослушаласьослушаласьослушалась... » «Что Вы помните?» Отскочив друг от друга, как ужаленные, на деле каждый остался на прежнем месте. В висках звенело, плавилось, шептало незнакомыми, двоящимися голосами. Король застыл, поражённый внезапным открытием. Голубоглазый взор остекленел, рот приоткрылся. Если бы Владыка сейчас обернулся, то увидел бы, что тронный зал давно вернул себе прежнюю форму. Море отступило. Но. Там, под солёной завесой синих вод, они смотрели друг на друга долго, не замечая напряжённых взглядов молчаливой стражи. Это было похоже на сражение: дикое и безмолвное. Но в лице каждого, несмотря на непонятное, пульсирующее чувство, не прорезалось ни единого проблеска узнавания. Вода холодила его кожу, тянула за отяжелевшие одежды. В густой черноте, сквозь неведомую тяжесть, распластавшуюся на груди, длинный силуэт протягивал когтистую кисть к лицу. Тянулся, чтобы... Из небытия таура вытащило яростное копошение под собственными пальцами. Король удивлённо глянул вниз: девчонка тщетно пыталась высвободить свою руку из его стальной хватки. Гримаса боли сковала бледное лицо. В широко раскрытых, ставших действительно детскими, глазах, плескался страх. Она и сама была напугана этим внезапным всплеском. И, похоже, посчитала, что причиной ему был лесной Король. А он был? Последний лишь недоуменно проследил за отчаянно вырывающейся девичьей рукой. Перед глазами всё плыло, губы пылали. — Как долго он её так держит? — и разжал пальцы. Вернуть себе душевное равновесие оказалось намного труднее, чем выпустить чужую ладонь из своей. — Увести, — коротко. Растратив за их короткую встречу весь свой эмоциональный запал. Мысли замедлились, потерялись, натыкаясь друг на друга безумными предположениями. Ему нужно было побыть одному. И как следует обдумать случившееся. — Ваше Величество, — осторожно спросил один из эльфов, подступая к девушке со спины — Куда? Король сжал пальцами тонкую переносицу и прикрыл глаза. Настолько человеческий жест не укрылся от загнанного взгляда Хейд. Сердце по непонятной причине дрогнуло, пропуская удар. — В лазареты Элендила. Для начала. Пусть осмотрит её, девчонка явно больна. — И, словно задумавшись на мгновение, добавил: — Полагаю, Лаваин не откажется сопроводить её в женские купели. Ступайте. Пространство рябило, огрызаясь на собственного Владыку тёмными углами. Всё это было настолько неестественным, настолько неправильным и невозможным, что даже... пугало. Нечто, что Трандуил упрямо отказался признавать за страх, на деле было ни чем иным. Пальцы неосознанно прошлись по ладони, совсем недавно заключившей в прочный капкан девичью руку. Влажно. Он поднёс её к лицу, вдохнул — сильно и тяжело. Море. Ладонь пахла морем. Проклятье. Лекарство. Нужно послать за Элендилом.