О чудовище и его музе

После ухода Кэйи Альбедо снова остался один в пустом доме, окружённый малознакомыми и непривычными вещами. Он решил попробовать включить телевизор, как ему советовали. Вчера он весь день провёл, сидя на подоконнике и наблюдая за птицами во дворе, боясь выходить наружу. Альбедо носом, чтобы не повредить экран, нажал на кнопку включения и сразу же отшатнулся, когда раздался громкий вопль. Телевизор работал не более минуты. Альбедо посмотрел на скачущую по сцене, окружённую слепяще-ярким светом софитов непонятную девицу в трусах. Она громко вопила под ритм барабанов и какой-то синтетической музыки — Альбедо не понравилось, и он, не зная о возможности переключить телепрограмму, поспешил погасить надоедливый экран. Вот Рэйндоттир пела красиво. Её голос был нежным, переливающимся стройным хором колокольчиков. Когда Альбедо был совсем маленьким, она пела ему колыбельные на ночь, рассказывая о прекрасных далёких странах, где живут волшебные создания, люди свободны и нечеловечески сильны. Потом её пение он заставал только во время экспериментов. Он помнил каждую песню Золота и иногда, забываясь, напевал древние, забытые за века мелодии. От нечего делать Альбедо решил исследовать дом. Первый этаж он уже знал практически как свои пять пальцев, а вот наверху ни разу не был, страшась гнева обитателей этих комнат. Но никого из них сейчас нет, а Альбедо всегда ставил свою жажду узнавать новое выше каких-то правил, поэтому без долгих раздумий начал подниматься по лестнице. Спальня Крепуса, небольших размеров комната с минимальным набором мебели, всё равно была такой же уютной в своей простоте, как и весь остальной дом. Несмотря на отсутствие жены, Рагнвиндр старался в одиночку создавать пресловутый домашний очаг. Комната Дилюка, как понял юноша, напоминала отцовскую. Те же однотонные стены, простая мебель и ничего лишнего. На столе аккуратно возвышалась стопка книг и тетрадей, в углу лежала сумка с каким-то спортивным оборудованием. Последняя дверь на этаже была обклеена какими-то постерами и яркими стикерами, от которых в глазах рябило. Стоило толкнуть дверь, и Альбедо потонул в потоке света, цвета, хаотичного расположения вещей. Казалось, что комната шумит плотной толпой, несмотря на полную тишину в доме. Какие-то пособия были безжалостно разбросаны по полу вперемешку с одеждой. Но в то же время в этом хаосе, если присмотреться, можно было заметить определённый порядок, как будто создателю нравилось, как это выглядит. Альбедо в очередной раз поразился тому, какие же братья разные. Он ещё немного постоял посреди комнаты, рассматривая скопления вещей, плакаты со знаменитостями на стенах и стопки книг и журналов на полках, а потом, удостоверившись, что ничего не сдвинул, закрыл за собой дверь и вышел в коридор. Уже собираясь снова спуститься вниз, он обнаружил доселе неприметную за большим стеллажом стремянку, ведущую к небольшому люку в потолке. Неуклюже цепляясь ножницами за перекладины, Альбедо принялся подниматься, движимый любопытством, граничащим с азартом. Незапертая крышка люка с жалобным скрипом открылась, когда гомункул залез внутрь. В темноте он задел головой паутину и принялся размахивать руками в попытке её снять. В итоге причёска, столь старательно сооружëнная Кэйей, была безнадëжно взлохмачена. Когда с обрывков паутины свалился паук, Альбедо, не долго думая, засунул несчастного в рот, не изменяя своим привычкам. Полностью высунувшись из люка, он забрался внутрь чердака, чихая от витающей в воздухе пыли. Солнце через маленькое окошко освещало её, казалось, что лучи прорезаются прямо в воздухе. Широкая полоска тёплого света падала на пол и стену, как прожектором подчëркивая предмет, который Альбедо без труда заметил бы и без игры освещения. Мольберт. Создательница использовала их для чертежей, рассчётов или просто записей, но после её исчезновения он прикреплял к нему листы бумаги и рисовал. Альбедо с благоговением провёл рукой по деревянному каркасу, даже носом приник, вдохнуть едва различаемый запах старого дерева. Рядом с мольбертом рядами были сгружены холсты. Альбедо поднял один из них и поднёс к окну. Солнце упало на яркое изображение, написанное аккуратными мазками маслом. Цветущий луг, пестрящий полевыми растениями, небо лишь немного подëрнуто облаками, на поляне жуёт какую-то травку большая пятнистая корова. Красиво. Альбедо отметил, что написана картина была весьма и весьма качественно — каждая деталь проработана, цвета подобраны точно, никаких ошибок в построении перспективы, анатомии животного и прочем. Художник был таким же гениальным, как сам Альбедо — если судить объективно, он на протяжении нескольких лет только и делал, что рисовал или проводил эксперименты, а потому стал практически профессионалом в этих занятиях, хоть и нет предела совершенству. Была лишь одна вещь, по которой картины на чердаке не походили на рисунки Альбедо — в замке не было красок. Гомункул в основном рисовал карандашами или углëм, потому всё его творения были чёрно-белыми. Здесь же многообразие цветов его поразило. Какова же была его радость, когда он нашёл среди прочих художественных принадлежностей коробку с кучей цветных кубиков. Он осторожно покрутил их в руках, затем лизнул один из кубиков кончиком языка. Краска. Альбедо не знал название акварели, но примерно представлял, как её использовать. Он нашёл в каком-то углу несколько кистей, нагло схватил мольберт с приклеплённым на планшет листом плотной бумаги и потащил найденное вниз. Не думая о том, что могут подумать о его внешности соседи, он вышел на улицу, расположив принадлежности прямо посреди проезжей части. Ещё из окна он увидел великолепный пейзаж и сейчас намеревался его изобразить. Узкая автомобильная дорога в одну полосу уходила вдаль, заворачивая на углу маленькой площади, посреди которой находился сквер. Деревья покрывали жёлтые и красные, но ещё не опавшие, листья, солнце заставляло их отбрасывать на каменную дорожку причудливые тени. Улица была безлюдна. Альбедо нравилось сочетание хилой природы с местной архитектурой. Дома рядом были сделаны из светлого кирпича, красные крыши контрастировали с ними и привлекали к себе взгляд. Каждый сажал возле крыльца цветы, кусты или деревья, оставлял велосипеды, детские игрушки или коляски, ставил скамейки, поэтому, несмотря на отсутствие людей в этот час, город казался живым. Альбедо уверенными движениями, зажав карандаш между лезвий, набросал на холсте будущий пейзаж. Он собирался изобразить уютный дом, стоящий перед ним, высокое дерево с густой кроной рядом и уходящую вдаль дорожку. Когда набросок был готов, и юноша был удовлетворëн получившимся, он взял кисточку, снова лизнул одну кювету акварели и принялся неумело добавлять краски в серость наброска. Альбедо никогда раньше не делал подобного, а потому не был уверен, что работает правильно, оставляя всё на произвол его интуиции. Дерево жëлтое? Он языком смочил жёлтую акварель, нанëс краску на кисть и неуверенно начал закрашивать крону дерева. Тень на листьях коричневая. Альбедо добавил тёмных оттенков, смешивая краску прямо на кисти. Пейзаж постепенно оживал на холсте под его умелой, но неуверенной рукой, но юноше всё ещё казалось, что в работе чего-то не хватает. Ему не удавалось показать всю жизнь этого дерева. Он дописывал светло-коричневый ствол, когда боковым зрением заметил движение, и за спиной раздался громкий лязг тормозов, как гром среди ясного неба огласивший блаженную тишину городка. Альбедо обернулся — в полуметре от него оказался автомобиль. Он испуганно отшатнулся в сторону, опрокинув мольберт и уставившись на машину округлившимся глазами, как у оленя, выбежавшего на дорогу. Дверь раскрылась, громко хлопнула, и перед Альбедо оказалось перекошенное злобой и беспокойством лицо женщины. Возрастом она походила на Крепуса, на голову выше самого Альбедо, в строгом костюме и со светлыми волосами, затянутыми в тугой пучок. Её можно было принять за учительницу какой-нибудь балетной школы, если бы юноша знал о существовании такой профессии. Женщина схватила его за воротник рубашки и приблизилась к его лицу практически вплотную. — Мальчик, тебя в школе не научили правилам дорожного движения? — Я никогда не был в школе, — признался Альбедо абсолютно ровным голосом. Быть может, незнакомка и внушала страх, но он не собирался этого показывать. Особенно с учётом того, что она помешала его творческому процессу. — Заметно, — фыркнула женщина. — Перенеси своë добро хотя бы на тротуар. Как можно так спокойно стоять посреди проезжей части? Альбедо знал, что по шоссе ездят машины — неоднократно встречал их, когда жил в лесу. Но здешняя «проезжая часть» была не похожа на известную ему. Никакой разметки, камни вместо асфальта — ясное дело, Альбедо и не узнал в этой дороге место, где его может сбить машина. Повезло ещё, что здесь не ездили особенно быстро, а то погиб бы под колёсами на какой-то третий день пребывания среди людей. Альбедо, пожав плечами, поднял с земли холст и вместе с мольбертом перенёс на газон рядом с тем самым деревом, которое так старательно рисовал. Точка обзора изменилась, но он решил, что лучше закончит работу так, чем окажется сбит автомобилем. Женщина же последовала за ним, и Альбедо почувствовал себя крайне некомфортно под её любопытно-пристальным взглядом. — А ты вообще откуда, малец? И что с твоими руками? И лицом? Альбедо был возмущён беспардонностью собеседницы, поэтому позволил себе огрызнуться: — Я не малец. — Что же, ростом не вышел? Выглядишь как пятиклашка. — Не вышел. Уж какой уродился. К рукам, кстати, это тоже относится. Какое вам-то дело? Женщина громко цокнула языком, закатив глаза. — Какой грубиян. Откуда такой взялся? Где ты живёшь? Мы в Доне все друг друга знаем, а ты вылез ни пойми откуда, бросаешься под машину и огрызаешься. Дикарь. Последнее слово неприятным колющим ударом отозвалось в сердце Альбедо. Его страхи находили подтверждение — он действительно дикарь, асоциальный чудик-монстр, которому среди людей не место, и он обречён на вечное одиночество. Он вздохнул и, намеренно игнорируя раздражающий элемент, принялся дальше работать над картиной. Надоедливая дамочка всё не унималась: — Так где ты живёшь? Давно в город приехал? Альбедо с лёгкой полуулыбкой на лице смотрел лишь на пейзаж и свой холст, делая вид, что незнакомки здесь нет и не было. Тогда та выхватила из сумочки телефон и вскоре оживлённо с кем-то заговорила: — Да, да, дорогая, представляешь, какой-то странный мальчишка. Бросился под машину, оскорбил меня и теперь игнорирует! Да, у него протезы рук, но почему-то с лезвиями на концах. Да, быть может, он и маньяк. Ужас, беги сюда, вдруг нам придётся вызывать полицию! Вскоре Альбедо обнаружил, что женщин, прожигающих в нём дыры взглядом, стало две. — И этого малыша ты считаешь маньяком, Фредерика? Ты посмотри, какой хороший мальчик, спокойно рисует, тебе такое должно нравиться. Альбедо бы сейчас показал двумя пальцами на рот, будто собираясь вызывать рвоту, если бы знал значение такого жеста. Малыш, мальчик, за кого они вообще принимают величайшее чудо Кхемии? Перед его взором снова предстало лицо. Молодая женщина белозубо улыбалась, в упор рассматривая пришельца. У неё были любопытные карие глаза и короткие, торчащие во все стороны и закрывающие уши, светлые волосы. Одетая в яркий красный плащ и шляпку, она являла собой полную противоположность сдержанной Фредерике. Да и сама мало походила на серьёзную взрослую, ведя себя как гиперактивный ребёнок. — Привет, я Алиса! — звонким голоском поздоровалась она, протягивая руку. — А тебя как зовут? Откуда приехал? Эта старая карга не сильно тебе досаждала? Фредерика снова цокнула языком. Альбедо пожал плечами, возвращаясь к рисованию. — Я Альбедо. Приехал два дня назад и теперь тут живу. Алиса понимающе-задумчиво протянула «о-о-о» и замолчала, продолжая пялиться на Альбедо. Но долго хранить тишину она попросту не умела, поэтому неожиданно сказала то, отчего юноша всё же отринул свою политику игнорирования. — Как поживает милашка Золото? Если бы он что-нибудь пил в этот момент, сейчас определённо бы выплюнул всё, как в дешёвых ситкомах. Но вместо этого он отложил кисточку, сложил руки на груди и удивлённо посмотрел на женщину. Фредерика, несколько оскорблëнная тем, что лишь на приятельницу он обратил внимание, подошла ближе. — Что за Золото, Алиса? Алиса загадочно улыбнулась. — Старая знакомая. — Вы знали создате... Рэйндоттир? — он решил не выдавать сразу то, кем она ему приходилась. — О, мы подруги. Общались постоянно, пока она не свалила куда-то. Ты с тех пор один жил? — Так вы знаете, кто я? — обречённо вздохнул Альбедо. — Конечно. Ты величайшее создание Рэйндоттир Золото, которое она считала своим сыном. Знаешь, кто всегда поддерживал эту одержимую наукой? Кто был её жилеткой, когда она выбрасывала очередной твой прототип, кто разделял её бешеные пляски, когда эксперименты были удачны? Я! Великолепная Алиса! Можно считать, что, в каком-то смысле, я твоя тётя. На моих глазах создавался, — она хныкнула и вдруг разразилась рыданиями, кинувшись на шею шокированного Альбедо. Тот аж ножницы в стороны развёл, чуть снова не опрокинув мольберт. Даже невозмутимое лицо Фредерики выражало крайнее удивление. Пять минут знакомы, а уже такие бурные эмоции! — Малыш Альбедо-о-о, — ревела Алиса. Её плач казался наигранным, но, кажется, она просто слишком ярко выражала эмоции. — Ты так выро-ос. Я же помню тебя таким махоньким, а ты уже вон како-о-ой... Альбедо ошарашенно стоял на месте, как беспомощный зверëк. Если чопорная Фредерика ему сразу не понравилась, то к Алисе он испытывал смешанные чувства. Она казалась слишком эмоционально несдержанной и несерьёзной, да и то, что она хватала его своими ручищами, ему не особенно льстило, но в то же время она знала наставницу. Альбедо не хотел искать Рэйндоттир, она просила его учиться жить самостоятельно, но в то же время он скучал. Вслух он звал её создательницей, но про себя — «мамой», сам не зная, где нашёл такое слово. Любой ребёнок скучает по своей матери, несмотря ни на что. Несмотря на то, что ребёнку этому семнадцать, он создан из мела, а мать его — бессмертная исследовательница алхимии. Алиса была ниточкой, ведущей к Рэйндоттир. Это несколько согревало душу. — Слушай, ты так красиво рисуешь, — Алиса обошла мольберт и в упор глядела на творение Альбедо. — Долго учился? Старина Золотко так не умела. Альбедо сконфуженно пожал плечами и объяснил, что часто рисовал после ухода Рэйндоттир. — Так вы... Вы знаете, где она? — Не-а, сожалею. Если что-то взбредёт ей в голову, никто не знает, куда она пропадает и насколько. Альбедо поник, но не показал виду, снова возвращаясь к работе. — Кстати, малыш Альбедо, тебе не холодно? Он вопросительно приподнял брови, только сейчас заметив, что Фредерика и Алиса были одеты в довольно тëплую одежду. Осень в Германии не отличалась особенным теплом, а сегодня вкупе с невысокой температурой воздуха дул пронизывающий холодный ветер. Альбедо же был одет в ту же лёгкую широкую рубашку, в которой приехал. У него и дома-то не было особого разнообразия одежды, и сейчас он просто ходил в том, что было. Он не знал, что ему должно быть холодно, и что на улицу следует надеть что-то потеплее. Когда Рэйндоттир воспитывала его, в особняке всегда было тепло. После её исчезновения Альбедо стал жить в холоде. Холодно было снаружи — от отсутствия отопления. Холодно было внутри — от разрывающего душу одиночества. А потом Альбедо привык, холод стал его верным спутником, привычной обыденностью, переставшей быть проблемой. Когда ему было холодно, он уже не помнил, что может быть по-другому, что холод неприятен. Поэтому он и не стремился согреться, рисуя на улице в одной рубашке. Между тем картина была близка к завершению. Фредерика удалилась по каким-то делам, и за неторопливым разговором с Алисой пролетело часа два. Время близилось к вечеру, освещение поменялось, картине недоставало деталей, но Альбедо рассудил, что вполне сможет дорисовать всё по памяти, благо она никогда ещё его не подводила. — О, Рагнвиндр возвращается, — вдруг указала Алиса на подъезжающую машину. Альбедо посмотрел туда, куда был направлен её длинный палец, и увидел знакомый автомобиль. Его юноша встретил в лесу два дня назад, на нём приехал в город. Он отделил гомункула от его старой однообразной жизни. «Мерседес» Крепуса проехал мимо них и вдруг остановился. Крепус вышел из автомобиля и подошёл к Алисе и Альбедо. Лицо его было спокойно, но бегающие глаза выражали волнение. — Альбедо? Что ты здесь делаешь? — Здравствуйте, герр Крепус, — помахал клешнями Альбедо. Алиса тоже поздоровалась. — Ты его знаешь? А мы с Фредерикой сегодня гадали, кто это. «Не сказала, что знает меня и моё происхождение», — заметил про себя юноша. — Он живёт у меня. — О! — выкрикнула Алиса, театрально всплеснув руками и подходя к Крепусу ближе. — Совсем не следишь за бедным мальчиком! Ты вообще знаешь, что он чуть под машину не угодил! А посмотри, как одет легко, простудится же! Ох, Крепус, Крепус, и как ты своих вырастил? Лицо Рагнвиндра выражало крайнюю растерянность, как у нашкодившего щенка, когда Алиса ругала его. Он подошёл к Альбедо и принялся осматривать его со всех сторон, щупать и приговаривать: — С тобой всё хорошо? Как ты попал под машину? Я же не думал, что ты захочешь выйти из дома, если бы знал, то проинструктировал бы... — Я в порядке, — отмахнулся Альбедо, глядя Крепусу в глаза. Тут Рагнвиндр заметил его занятие. Его рот округлился, глаза удивлённо расширились, и сам он даже пошатнулся. — Эрна... — прошептал он, не сводя глаз с мольберта Альбедо. — Ты нашёл его на чердаке? Альбедо, нахмурившись, кивнул. Неужели это было под запретом? — Нельзя? — Нет, что ты, бери, у тебя непревзойдённый талант. — Кто такая Эрна? Алиса присвистнула, а Крепус невесело ответил. — Мама Дилюка. Мы не любим говорить о ней. Все эти мольберты, холсты и материалы её. Но не думаю, что она была бы против того, что ты их позаимствуешь. — Простите, — опустил глаза Альбедо. В порыве вдохновения он и не думал, что вещи принадлежат покойной Эрне Рагнвиндр и неспроста сгружены в дальний угол дома. — Ничего. Пойдём домой? Уже поздно. Альбедо не стал сопротивляться, он собрал краски в кучу, подхватил мольберт с почти законченной картиной и, не торопясь, пошёл по направлению к дому, когда как Крепус снова сел за руль. Он услышал, как в спину ему прилетел смеющийся голос Алисы: — Кстати, малыш Альбедо! Для акварели используют воду, а не едят её! Помой рот по приходе, а то у герра Крепуса возникнут вопросы к твоему синему языку.