О чудовище и его музе

Гирлянда наконец засияла яркими огоньками, придавая дому праздничный вид. Крепус воодушевлëнно хлопнул в ладоши, лихо спрыгивая на землю со стремянки, пока Альбедо любовался рождественскими огнями, задрав голову наверх. Казалось, что всё звёздное небо сжали до тонкой нити и поместили сюда. Рэйндоттир создавала невероятные вещи, но всё же многие людские изобретения приводили его в восторг. Он смотрел на переливающиеся разноцветные звёздочки, превращающие белую стену дома в искрящееся карнавальное море, и не заметил, как невольно приоткрыл рот. Кто-то подошёл со спины и слабо дëрнул его за подбородок. — Муха залетит, — послышался смеющийся голос Дилюка. Альбедо удивлённо обернулся, и в этот момент в него прилетело что-то большое и пушистое. — Надень, иначе замёрзнешь, заболеешь и умрёшь, — улыбался Кэйа с крыльца дома, только что запустив в юношу тëплый шарф. На Альбедо нараспашку была надета куртка, раньше принадлежавшая кому-то из братьев, но теперь по размеру подходящая лишь невысокому гомункулу. Крепус подошёл к нему, застегнул куртку и укутал в шарф поплотнее. Было холодно, а сам он так и не научился нормально одеваться по погоде. Но несмотря на то, что шкала термометра опустилась много ниже нуля, снег выпал лишь пару недель назад и сразу же растаял, что несколько ослабляло праздничную атмосферу. Альбедо, которого научили пользоваться компьютером Крепуса, внимательно вычитал в интернете, что же такое Рождество, о котором в последнее время только и говорят. Он был далёк от религии, но тенденция раз в год собираться всей семьёй в красиво украшенном доме, поздравлять друг друга и готовить праздничные блюда казалась ему интересной и привлекательной. — Цветочек, ты можешь сходить до магазина? — вдруг попросил Кэйа. — Я тебе поручал, — нахмурился Крепус, но Альбедо без раздумий согласился. Он больше ни разу не встретил Аякса, а потому снова вернул прежнее отношение к Альбериху, как будто его мозг просто-напросто стёр из памяти травмирующие воспоминания. Так что помощь Кэйе была делом первостепенной важности, тем более заняться ему всё равно нечем. Альбедо шагал с холщовой сумкой на плече, нагруженной небольшим набором продуктов, срочно потребовавшихся Крепусу для какого-то блюда. Он давно стал своим в Доне, его узнавали все соседи, друзья семьи и продавцы в магазинах, и никто уже не шарахался в сторону при взгляде на него. Но всё же он чувствовал, что когда отворачивался, они смотрели на него как на диковинную зверушку. Вдруг он услышал, как кто-то окликнул его с другой стороны улицы. Он думал, что ослышался, но крик повторился, и вскоре рядом показалась знакомая девушка, смущëнно перебирающая в руках маленький свёрток. Пятнадцатилетняя Джинн была дочерью Фредерики, и они не впервые пересекались. Кажется, она неровно дышала к Дилюку, вот и сейчас, покрасневшая не то от бега, не то от стеснения, попросила: — Альбедо, ты можешь отдать это Дилюку? Уже завтра Сочельник, я хочу, чтобы он открыл это вечером... — Это подарок? — Да... А что такого? — удивилась его вопросу Джинн, теребя тонкими пальцами светлый локон волос. — Вот же... — раздосадовано сказал Альбедо, ещё больше пугая девушку. Она подумала, что что-то не так с Дилюком, или её подарок выглядит отвратительно, но юношу расстроило не это. Он совсем забыл про подарки. В тех статьях, что он читал, говорилось, что люди дарят друг другу рождественские сувениры, но эта традиция абсолютно вылетела у него из головы. Времени практически не оставалось, а ему хотелось порадовать близких, почувствовать себя приближëнным к их культуре. — А что ты даришь ему? — Ой, ну, это личное... — снова смутилась Джинн. — А что обычно друг другу дарят? — Это зависит от предпочтений человека... Одежду, сладости, игрушки, — принялась перечислять девушка. — Мама обычно дарит мне учебники или спортивное снаряжение, а от папы с Барбарой каждый год я получаю зимние свитера. Альбедо вспомнил о ярких свитерах со снежинками и снеговиками, уже с ноября продающихся как в маленьких супермаркетах Доны, так и огромных магазинах Дрездена, где он, пряча руки в глубокие карманы, всё же побывал. Денег у него не было, а просить у Крепуса ради его же подарка — глупо. Он помнил, что на чердаке был огромный ящик с шерстяными нитками, так же оставшийся, видимо, от Эрны. Вязать Альбедо не умел, но схватывал всё новое на лету, потому освоить новый навык не составило бы труда. Только вот... — Джинн, а за сколько можно связать свитер? — Ну, если совсем без перерывов, то за пару недель. Я вот однажды вязала шарф, это заняло неделю, а бабушка моя и за полдня может, я так не умею... — Шарф... Отлично. Спасибо, я обязательно передам Дилюку твой подарок! Пока! — бросился прочь Альбедо. — Счастливого Рождества! — прилетело ему в спину. Дома никого не было, Альбедо сразу кинулся к компьютеру, осторожно стуча железными руками по клавиатуре. Он намотал нитки на тонкие сжатые лезвия ножниц вместо спиц и неуверенно повторял движения за какой-то девушкой с видеоурока. Спустя час мучений у него начало получаться. Недостаток в виде уродливых рук неожиданно стал его преимуществом, и он, быстро перебирая ими, ряд за рядом создавал вязаное полотно. Стрелки часов показывали десять, за окном давным-давно стемнело, Крепус не один раз позвал его ужинать, но Альбедо, забившись в угол чердака, всё вязал и вязал. Всецело поглощëнный процессом, старательно набирая петлю за петлёй, изучая урок за уроком, предвкушая реакцию Крепуса и братьев на свои труды, отдавая столько же сил, как на написание картин, он не останавливался, даже когда шаги внизу окончательно стихли, и дом погрузился в сонную тишину. Когда он наконец закончил, начиналось утро, хотя за узеньким окошком всё ещё стояла густая темнота. Альбедо сам не заметил, как уснул, сгорбив спину, сидя в том же углу. Ему снились олени, скачущие по вязаному полю, и спицы, на которых вместо нитей были набраны петли из гирлянд... Разбудил его луч света, сквозь окно указывающий ровно на то место, где спал Альбедо. Свет заставил его недовольно сморщить нос и раскинуть руки в стороны, потягиваясь. Но он обнаружил, что особенно двинуться и не может — клубки нитей опутали его с ног до головы, сковывая в плотный кокон, а сверху были намотаны три шарфа: полосатый — Крепусу, со снежинками — Кэйе и с ëлочками — Дилюку. Альбедо раздосадовано застонал и помотал головой, стряхивая с себя шарфы, после чего осторожно принялся высвобождать себя из шерстяного плена. Распутать узлы не удалось, потому ему пришлось воспользоваться помощью ножниц. Несколько уверенных движений, и обрывки нитей легли на пол, а сам юноша наконец поднялся на ноги и по-старчески закряхтел, разминая затëкшую спину. Он посмотрел на часы и охнул — оказывается, он умудрился проспать аж до полудня. Альбедо вздохнул и, держа шарфы под мышкой, спустился вниз. К его счастью, гостиная была пуста, поэтому он без труда положил подарки под наряженную рождественскую ель, спрятав между каких-то коробок. От дерева исходил великолепный хвойный аромат — сначала можешь и не почувствовать, но потом он завлекает тебя всё глубже и глубже, ты растворяешься в нём, и вот уже находишься не дома, а в зимнем сказочном лесу, где снежинки танцуют вальс, а звери осторожно выползают из своих норок, приветствуя тебя. Ель была плотно покрыта узором разнообразных игрушек, отчего её ветви терялись в сиянии украшений. Альбедо, скрестив ноги, уселся на пол и принялся любоваться золотыми шишками, стеклянными шарами, крошечными медвежатами и даже настоящими конфетами в ярких обёртках. Но больше всего его привлекали сверкающие огни гирлянды. В комнате царил полумрак, отчего ель была окружена божественно-светлым сиянием, и в расширенных от восхищения зрачках юноши свет отражался, будто это сами глаза сверкали звёздочками. Вдруг кто-то легонько пнул его по пояснице. Больно не было, но Альбедо не ожидал такого, поэтому громко ойкнул и подскочил на месте, оборачиваясь. — Тихо, тихо, — прозвучал мягкий голос Кэйи. Он примирительно поднял руки и улыбнулся. Его длинные волосы свободно спадали на спину и плечи пушистые и взлохмаченные; на ногах красовались плюшевые тапочки, а сам юноша был в какой-то смешной яркой пижаме со зверушками. Увидев это, Альбедо неосознанно тепло улыбнулся, захотел обнять его и завалиться на уютный диван, любуясь рождественской ёлкой и растворяясь в невероятной атмосфере, как мягкие зефирки в кружке горячего шоколада. — Тебе так нравится меня дразнить? — не сдержался и насупился Альбедо, на что Кэйа лишь ухмыльнулся: — Не обижайся, цветочек, я любя. Он сонно зевнул, потянулся и плюхнулся на пол рядом с гомункулом. — Где все? — Рыжики-то? На службе, где ещё. Мне в церковь разрешили не ходить, а до тебя не докричались, не обессудь, если вдруг хотелось посидеть и послушать заунывные песенки. Альбедо покачал головой, показывая, что и не собирался никуда идти. — Конфетку хочешь? — предложил Кэйа, вытаскивая ни пойми откуда разноцветный календарик с сокрытыми за картонными окошками шоколадками. — Двадцать четвёртое, бери последнюю. — Разве это не для детей? Кэйа деланно-оскорблëнно цокнул языком. — Сам ты для детей. Эти календари позволяют прикоснуться к святому, трепетно ожидая день появления чуда, осознанно прожить каждый декабрьский день, насладиться, казалось бы, мелочами... Пока он говорил, его пальцы ловко подцепили последнее закрытое окошко и вытащили оттуда маленькую шоколадку. Он повертел её у руках, пристально рассматривая, перед тем, как отправить её прямиком в приоткрытый рот Альбедо. — Ура, сегодня у нас пряничный домик, — делая всё это, Кэйа чуть ли не в ладоши хлопал от радости, как маленький ребёнок. Альбедо и сам улыбнулся, жуя шоколад, который несколько секунд назад имел форму домика. А потом — он и сам не понял, как это произошло, — его желания были услышаны небесами, и вот Альбедо с Кэйей уже лежали на диване, Альберих щекой прижимался к плечу юноши, перекинув руку через его живот, и заинтересованно смотрел телевизор, где показывали какой-то старый рождественский фильм про мальчика, подружившегося с гусëм. Альбедо же фильма не смотрел. Альбедо пытался унять неистово рвущееся из груди сердце и судорожно соображал, как вообще всё это произошло. Под «этим» он подразумевал не только их нынешнее положение, но и неожиданно появившиеся чувства. Какой ужас. Ладно, с первым всё было более-менее понятно. Альбедо просто сел на диван, после Кэйа присоединился к нему и принял наиболее удобную для себя позу. Да, неожиданная ласка с его стороны, с учётом того, что пару месяцев назад он и не смотрел на него, но всё же ничего настолько смущающего в этой сцене не было. Но, чëрт возьми, скажите, пожалуйста, когда Альбедо, странный мальчик из леса с буквально каменным сердцем, умудрился влюбиться в грëбанного Кэйю Альбериха? Это произошло ещё во время их первой встречи, когда Альбедо упал со стула прямо на него? Когда они устроили вечер откровений? Или когда Кэйа перевернул вверх дном весь город в попытке отыскать несчастного сожителя? Непонятно даже, как он к нему относится. Ведь действительно двуличность — хотя лиц, кажется, было много больше двух, — Кэйи абсолютно не помогала пролить свет на этот вопрос. Он то пинал Альбедо, то обнимал, то намëками посылал в пешее эротическое, то делал всё возможное, чтобы помочь. В голове юноши мысли сменяли одна другую со скоростью света, спутывались и перемешивались, стягиваясь в узлы и вновь развязываясь. Когда Крепус и Дилюк вернулись домой, Кэйа мирно посапывал, придавив своей тушей забившегося в угол дивана Альбедо, который напряжëнно сверлил взглядом телевизор. — У вас всё в порядке? — спросил мужчина, присаживаясь рядом. Альбедо от неожиданности подпрыгнул, случайно проводя ножницами по лицу и оставляя на нём очередную царапину. Крепус встревоженно осмотрел повреждение и поспешил за аптечкой, несмотря на смущëнные протесты юноши. Его место занял Дилюк, который, ехидно улыбаясь, принялся пальцем тыкать брата в живот, пока тот не проснулся. — Ты и так дрых полдня, не выспался? — Не завидуй, лошок. — Даже и не думал. — По тебе заметно. Дилюк не успел увидеть, как рука Кэйи поднялась и обрушилась на него, изо всех сил щекоча живот. Рагнвиндр пронзительно завизжал, мгновенно теряя всю свою спесь, и попытался выбраться из зоны пытки. Путь ему как назло преградил Альбедо, который по неудачному стечению обстоятельств в итоге оказался втянут в хохочущий и кричащий клубок, извивающийся подобно многоногому организму. — Сколько вам лет, дети мои? — вздохнул вновь появившийся в комнате Крепус. *** Из старенького приëмника тихо лилась нежная рождественская мелодия, слышался звон вилок и бокалов. Вся семья наконец собралась за праздничным столом. В середине высился запечëнный гусь, на приготовление которого у Крепуса ушло порядочное количество времени. При виде его Кэйа согнулся пополам от смеха. Лишь когда его истерика закончилась, обнаружилось, что он просто вспомнил милую-добрую сказку про гуся, которую смотрел днём. Крепус, как единственный хозяин в доме, два вечера потратил на приготовление праздничного ужина, уставив весь стол салатами и разнообразными закусками, в то время как на кухне своего часа ожидал огромный пудинг. Дилюк рассказывал какую-то историю, чем вызывал звонкий смех всех собравшихся, Кэйа опустошал уже второй бокал глювайна — естественно, как владелец винодельческого бизнеса, Крепус не мог оставить праздник без хорошего алкоголя, — а Альбедо, несмотря на то, что молчал большую часть времени и лишь тихонечко уплетал салат, чувствовал себя более чем отлично, влившись во всеобщую атмосферу в окружении других членов семьи в этот вечер. — А сейчас, я думаю, настало время подарков, — торжественно объявил Крепус, поднимаясь из-за стола. Его практически взрослые сыновья с детской взбудораженностью кинулись к ёлке и принялись искать адресованные им коробки. Ещё один сын остался за столом, молча взирая на них, из-за чего мужчина улыбнулся ему с такой теплотой в глазах, что Альбедо действительно почувствовал, что находится дома. — Почему бы тебе не присоединиться? Вдруг и ты найдëшь что-то интересненькое? С замирающим от волнения сердцем Альбедо опустился на корточки рядом с братьями, заметив коробку с подписью: «Для Альбедо». Ножницами разрезав ленточку, он достал на свет толстый вязаный свитер, на котором был изображëн белый рождественский олень в солнцезащитных очках, рисующий что-то на своём мольберте. — На тебя похож, — хихикнул Дилюк. — Вот я тоже так подумал, — улыбнулся Крепус. А в глазах Альбедо уже чуть не стояли слëзы. Как создательница ни любила его, он никогда не получал от неё подарков — быть может, ей просто была чужда эта традиция. Поэтому сейчас он трепетно, боясь испортить, держал в руках-ножницах свой первый в жизни подарок. Он не мог вымолвить и слова, поэтому лишь посмотрел на Крепуса, выражая взглядом всю свою благодарность, и мужчина понимающе кивнул. Дилюк с растерянным взглядом теребил руками коробочку, подаренную Джинн, когда Кэйа обнаружил, что под елью остались подарки. — Ой, а тут ещё что-то! — удивился он, доставая какие-то тряпки. — Что это... Он продемонстрировал всем свою находку, и Альбедо залился краской, осознавая, что уродливые тряпки — это столь заботливо связанные им шарфы. — Это тебе, — смущëнно буркнул он, наматывая синий, специально подходящий под цвет глаз, шарф на шею Кэйе. — Это тебе, Дилюк, а это вам, герр Крепус. Наконец неловкое молчание было прервано громким смехом Кэйи, а потом, когда все всё осознали, комната взорвалась звуками хохота. Альбедо смеялся вместе со всеми, понимая, что серьёзно облажался. Он-то думал, что его подарки, над которыми он старательно корпел всю ночь, выглядят великолепно, ведь изначально они таковыми и казались, однако сейчас обнаружил море растянувшихся или, наоборот, слишком туго затянутых петель, криво смещëнный рисунок и осыпающуюся бахрому. Но, как бы он ни стыдился своего промаха, Кэйа, Дилюк и Крепус как по команде надели шарфы на себя и с гордостью завязали. Альбедо, недолго думая, просунул руки в широкие рукава новенького свитера. Тот был таким удобным и мягким, что юноша решил не снимать свитер никогда, пусть даже тот прирастëт к его коже. Крепус с умилением взглянул на свой детский сад из семнадцатилетних малышей и притащил откуда-то старенький полароид. На получившейся фотографии Кэйа и Дилюк в страшненьких шарфиках обнимали несколько растерянно стоящего в середине Альбедо, растопырившего ножницы в разные стороны. На лицах всех троих сияли улыбки, да и сам Крепус не мог её сдержать, вешая получившийся снимок на кухне рядом с другими семейными фотографиями. И впервые среди них появился Альбедо. Вдруг он заметил, что за окном посветлело. Это показалось ему странным, потому что минутой назад небо было по-зимнему чëрным. Присмотревшись, он обнаружил, что начался снегопад. Проследив за его взглядом, Кэйа радостно указал: — Смотрите, наконец-то снег пошёл! Декабрь выдался тëплым и малоснежным, и голые деревья на пару с сырым асфальтом несколько портили праздничный дух. Но сейчас из каждого дома высыпали люди, подставляя лица долгожданному снегопаду и поздравляя с Рождеством встречающихся им соседей. Альбедо по-детски высунул язык, ловя на него снежинки. Ему приходилось гулять по лесу зимой, но он впервые видел, как снег переливается в свете уличных фонарей и разноцветных праздничных гирлянд, да и рядом с ним никогда раньше не находились люди, так же наслаждающиеся такой мелочью, как обыкновенные осадки. Раздался возмущëнный вопль Кэйи, а вскоре и в самого Альбедо прилетел снежок, отчего юноша невольно попятился назад, схватив за капюшон куртки ближайшего к нему человека, и они оба вмиг оказались на земле. Этот несчастный оказался Кэйей, и сейчас он лежал прямо на Альбедо, хохоча и с трудом поднимаясь. О сугробах не могло быть и речи, газон покрывал совсем тонкий слой снега, но всё же спина гомункула оказалась белой. Крепус, что-то ворча, отряхнул его одежду, прежде чем его волосы оказались покрытыми снегом. — Посмели атаковать собственного отца? Кто из вас, малолетние преступники, решился на такое? — Это он! — в унисон заявили Дилюк и Кэйа, показывая друг на друга, и мужчина в очередной раз за вечер рассмеялся. Альбедо не знал, сколько они пробегали так, кидаясь друг в друга шариками грязноватого снега, поправляя яркие шарфы, постоянно падая друг на друга и громко смеясь, но сегодня он всё-таки позволил себе допустить мысль о том, что он вовсе не лишний здесь. Что он действительно счастлив.