О чудовище и его музе

Строчки уже расплывались в глазах, буквы лихо выплясывали чечётку, стремительно скача по страницам, отчего голова Альбедо шла кругом. Какая-то схема, приведённая в описании, казалась угрожающей пентаграммой, а термины — ведьминскими заклятьями. И, казалось бы, стоит уже захлопнуть помятый учебник, честно стащенный у Кэйи, но упорству Альбедо не было предела, и он продолжал с остервенением вчитываться в каждую строчку в надежде разобраться во всех этих схемах строения атома и законах Джоуля-Ленца. Страсть к науке с рождения была одной из основополагающих черт Альбедо, но беда в том, что он забросил это, приехав в Дону. Рисует да гуляет, а продолжать дело создательницы и не думает — стыдно. Поэтому он и начал одалживать у братьев энциклопедии и обыкновенные школьные учебники, чтобы удовлетворить голодный до знаний разум. Конечно, то, что изучали люди, сильно отличалось от исследований Рэйндоттир, и по всему выходило, что создательница была скорее ведьмой, нежели учёной, а наука её — алхимия — оказывается, давно осталась в глухом Средневековье. Но это не останавливало юношу, он ухитрялся проводить параллели между совсем разными отраслями, находя в них общие черты и придумывая, как бы их объединить. Альбедо решил отдохнуть от физики и схватил со стола увесистый том с литературными статьями, найдя место, где остановился в последний раз. Он кончиком лезвия перевернул старую пожелтевшую страницу и обнаружил зажатый между двумя листами засушенный нарцисс. Его молочно-белые лепестки, некогда прекрасные и благоухающие, сейчас превратились в сморщенные и потемневшие отростки. Когда-то он источал чарующий аромат, радовал кого-то и восхищал при одном лишь взгляде на него. Перед глазами Альбедо предстали мнимые сцены любви, где нежная юная дева, краснея, прижимала этот цветок к груди и улыбалась. А может быть, его держал в грубой, покрытой шрамами руке вернувшийся с войны солдат, или одинокая старушка с блестящими глазами ставила в вазу подарок внучке, с которой перестала общаться. Но сейчас цветок погиб, унося с собой ворох воспоминаний, и никто уже не мог сказать, что приключилось с ним в прошлом. «Так и с людьми», — вдруг подумал Альбедо и сам испугался этой мысли. Все мы сегодня яркие и красивые, живём и цветëм, дарим радость окружающим нас людям и получаем заботу от них, но один миг, всего мгновение в масштабах неумолимо надвигающегося вселенского забвения, — и исчезает жизнь, уходит вся красота и молодость, превращая некогда здоровое создание в увядшего и сморщенного уродца, и столь стремительна ужасающая метаморфоза, сколь неотвратима. Но и на этом всё не заканчивается, ведь гибель физической оболочки влечёт за собой медленное уничтожение души и, что самое страшное, воспоминаний. Не станет последнего, кто помнит прошлое засохшего цветка, и только тогда он окончательно и бесповоротно погибнет. И неужели нет способа предотвратить это? Неужели невозможно обратить время вспять и искусственно создать жизнь, ведь Рэйндоттир подобное было под силу? Альбедо с тоской провёл по сухим лепесткам рукой, еле-еле касаясь, чтобы хрупкий цветок вовсе не рассыпался. Он не знал, что на него нашло, но это зрелище наталкивало на необъяснимую грусть, от которой хотелось срочно избавиться. И ведь это ему по силам. Отвыкший от экспериментов, долгое время практически забывший о законах алхимии, когда-то он действительно мог делать подобное. Создательница манипулировала Жизнью и Смертью как марионетками на тонких ниточках, и её ученик перенял многие её умения. Если бы только у него под рукой были нужные книги и материалы, он бы сумел вернуть этот цветок к жизни... Неизвестно, почему засохший нарцисс вызвал в Альбедо такой шквал эмоций и рассуждений, но вот он уже брёл по трассе, ведущей от Доны к Дрездену. Он узнал, что именно на ней впервые встретил Крепуса, но до этого у него не возникало настолько материального желания посетить поместье, которое долгие годы служило местом его своеобразного заточения. Вскоре Альбедо уже мог различить чуть ли не каждое знакомое дерево — за полгода, проведённые вдали отсюда, ничего не изменилось, а уж эту часть леса юноша всегда знал как свои пять пальцев. В январе, наконец, начались обильные снегопады, так что ноги в тканевых кроссовках — опять забыл, что зимой нужны сапоги — глубоко проваливались в сугробы и быстро промокали. Куртка нараспашку мало согревала, а шапку Альбедо потерял, но он привычно не чувствовал холода. Вдалеке послышался вой, который можно было принять за волчий, но гомункул с неожиданной теплотой узнал в нём голос своих четвероногих братьев. Вскоре вдали показалась высокая башня, увитая диким плющом, и спустя пару минут Альбедо уже поднимался на крыльцо особняка. За время его отсутствия абсолютно ничего не изменилось: те же мрачные тëмные коридоры с увитыми паутиной углами и витающей в воздухе пылью, те же просторные, но зловеще-пустые комнаты и старомодная мебель. Поддавшись порыву ностальгии, он задержался внизу, рассматривая рисунки на стенах, которые сам и сделал несколько лет назад. Перед глазами всплыли картины, где Альбедо, совсем маленький, хоть и выглядящий так же, как сейчас, сидел на ковре с создательницей, и она показывала ему фокусы. В глазах Альбедо застывало неподдельное восхищение, и он непоседливо теребил женщину за рукав, прося научить его делать так же. Наконец он поднялся на второй этаж, полностью отведённый под лаборатории Рэйндоттир, распахивая скрипящие двери в самую большую из них. Здесь он, одетый в белый халат и защитные очки с перчатками, смешивал в пробирках какие-то зелья, но эксперимент пошёл не по плану, пробирка, взорвавшись, вылетела у него из рук, пробив окно. Убирая осколки, Рэйндоттир возмущëнно ворчала, но Альбедо знал, что она не злится и сейчас терпеливо расскажет ему, в чëм он ошибся. Альбедо подошёл к книжному стеллажу и провёл рукой по корешкам книг, смахивая пыль и вспоминая содержание каждой из них. Обнаружив нужную, он положил её на стол, внимательно вчитываясь в описание действий, которые ему предстояло выполнить. Огромный фолиант был написан Рэйндоттир вручную и содержал её собственные открытия вперемешку со сторонними мыслями, и, если бы юноше ни была привычна её манера, он бы и не распознал ничего в этой мешанине. Сосредоточившись, он разместил цветок на металлическом столе, закрепив его края, затем, порывшись в шкафу, нашёл абсолютно все нужные вещества и приборы. Ну а дальнейшее было актом вдохновения. Здесь Альбедо чувствовал себя в своей стихии, подобно рыбе в воде, хоть чёткая инструкция и была перед его глазами, он не полагался на неё, действуя по наитию, доверяя собственному чутью. Даже при объективном суждении Альбедо был гением. Он не сильно старался думать об этом, потому что не видел себя со стороны. Но сейчас, когда руки его порхали над столом, а ножницы ни капли не мешали процессу, скорее, наоборот, лицо казалось вдохновенным и просветлëнным, а сам он прямо-таки сиял от удовольствия, любой смотрящий бы увидел перед собой полубезумного творца. Альбедо практически впал в транс, загипнотизированный возможностями, что были сейчас ему подвластны, его глаза подëрнулись туманной дымкой, как у маньяка, поджидающего свою жертву у подъезда, или наркозависимого, оплачивающего новую дозу. Но Альбедо не был ни наркоманом, ни маньяком. Он был творцом. Как и во время написания картин, он вдохновлялся, он жил этим процессом, он открывал всю свою душу навстречу неизведанному, распахивая узорчатые ворота в своё сердце и впуская внутрь абсолютно всё, что только есть в этом огромном мире, чтобы обработать, почувствовать и сотворить из этого что-то новое и прекрасное. Да, именно так чувствовал себя Альбедо, оживляя какой-то жалкий засохший цветок. И он это сделал. Пришлось повозиться из-за долгого отсутствия практики, но вот на столе лежал такой нежный и хрупкий нарцисс, его бледно-жёлтые лепестки больше не осыпались при случайном прикосновении, а, напротив, излучали жизненную силу и благоухающую красоту. Альбедо наклонился к цветку, вдыхая его аромат, чувствуя, как тот распространяется по всему его телу. Восхищала не только природная изящность, но и то, что всё это вернулось из царства смерти и забвения благодаря стараниям юного алхимика. Рэйндоттир учила его невероятным вещам, однако совместно экспериментировали они исключительно с незамысловатыми вещами: растениями, камнями, насекомыми... А на что вообще способен Альбедо? Ведь его навыки вкупе с врождённой одарëнностью и годами практики могут хоть всем миром повелевать! Альбедо не нужен целый мир. Ему нужен уютный дом и любящая семья, убивающая вездесущие побеги произрастающего в сердце одиночества. Он мечтал стать обыкновенным членом общества. Безусловно, не абсолютно серым и отказавшимся от своей истинной сути, но ведь все люди разные, и его, такого странного, могут принять и любить... Так он думал, когда закрывал дверь особняка и не торопясь спускался по покрытым снегом ступенькам. Небо только начинало темнеть, значит у него было предостаточно времени, чтобы вернуться домой. Лес толпой темнеющих стволов окружал одиноко бредущего юношу. Тот настолько погрузился в раздумья, что не замечал шорохов возле себя. И очень зря. Боковым зрением он ухватил мелькнувшую тень, но было поздно, потому что через долю секунды тень издала пугающий рык, а его лицо пронзила боль. Альбедо вскрикнул и повалился на снег. Вот чëрт. Эти твари так редко появлялись здесь, и нужно было им выбрать момент, когда гомункул оказался в этом месте. Воистину отвратительная неудача. Раньше, когда им с создательницей приходилось покидать дом, она всегда держала при себе несколько пузырьков с непонятными жидкостями, которые в случае чего могли одолеть её же созданий, но сейчас у Альбедо таковых не имелось. Он в ужасе смотрел на огромного волка, походящего на состоящего из одного скелета, покрытого железными пластинами уродливого демонического робота. Его глаза угрожающе светились в медленно сгущающихся сумерках, но Альбедо понимал, что бояться рано, ведь вскоре между деревьями зажëгся ещё с десяток подобных глаз-огоньков. Гончие разрыва никогда не охотятся в одиночку. Рычащие чудовища со всех сторон окружали юношу, пока тот находил в себе силы подняться на ноги. Наконец этап запугивания подошёл к концу, и самая крупная из Гончих набросилась на Альбедо. Тот резво откатился в сторону, глубоко проваливаясь в снег. Когда за спиной послышался лязг зубов, он понял, что к бою присоединились и другие монстры. Острые клыки впились ему в плечо, выворачивая его и прокусывая практически до кости, а когти снова полоснули по белой коже лица. Альбедо вскрикнул и схватился за раненую конечность. Боль — пугающее и невыносимое чувство — пульсировала в его кровоточащей руке. Он чудом ухитрился разжать хватку Гончей и снова увернулся от атаки, кувырнувшись головой в сугроб. Способность мыслить в таких ситуациях теряется, но сейчас произошло обратное, первоначальная паника отступила, уступая силы холодному расчёту разума. Альбедо коснулся запястьем уже пропитавшей куртку крови на плече и, уклоняясь от зловещих клыков и когтей, наспех начертил магический символ на белом снегу. Земля тотчас вздыбилась, и мощная ледяная волна обрушилась на ближайших Гончих, те отлетели на десяток метров и врезались в огромное дерево. Но твари остались живы и вновь бросились на юношу. Тогда Альбедо, с трудом проводя ровные линии согнутой ладонью с поджатыми ножницами, принялся с завидной скоростью рисовать символ за символом, и вскоре гладкий снежный покров превратился в испещрëнное кровавыми письменами, покрытое глубокими рытвинами место страшного побоища. Альбедо ногами пинал врагов, словно шпагами фехтовал ножницами, вместе с этим ухитряясь бубнить все возможные всплывающие в памяти заклинания и чертить обороняющие и защитные символы. И вот последняя Гончая издала жалкий щенячий визг, и её тяжёлое, уродливое тело безжизненно упало к его ногам. Альбедо на долю секунды даже проникся сочувствием к несчастным братьям, просто следующим своим инстинктам и потому напавшим на него. Но огромная стая адских псов бездыханно громоздилась возле него, и лишь сейчас он осознал: а как он вообще это сделал? Даже создательница, обладающая как боевой магией, так и превосходными навыками фехтования, не могла так просто убить Гончих. А он сделал это. Абсолютно не будучи готовым, Альбедо уничтожил целую кучу опаснейших существ практически голыми руками. О Боже. Так он, оказывается, невероятно силён. В пылу сражения он даже не задумывался о том, что внутри него бушевала нечеловеческая мощь, а сейчас уставший и ослабевший он уже не чувствовал той неведомой силы. Вновь размышляя о скрывающихся внутри него возможностях, Альбедо по трассе добрëл до города. Он думал, что приключений на сегодня достаточно, но одиноко сидящий на лавочке силуэт считал иначе. На окраине и без того богами забытого городка, на абсолютно тихой и безлюдной улочке расположился несчастный с виду юноша. Его некогда уложенные волосы растрепались и теперь длинной паклей свисали вниз, закрывая лицо. Да и ладони словно приросли к нему. Альбедо осторожно приблизился и деликатно кашлянул. Кэйа поднял голову, делая между пальцами щель, через которую смог посмотреть на пришедшего. — Ох, цветочек. Не вовремя ты, — его голос был хриплым и меланхоличным, а при дыхании на порядочное расстояние несло алкоголем. Он был пьян. — Зачем ты пьëшь? — в лоб задал вопрос Альбедо, недовольный тем, что Кэйа доводит себя до такого состояния. Кэйа невесело хмыкнул: — Потому что я пьяница, как ты не понимаешь. Я пропащая душа потерянного поколения, которой нравится творить вредную херню. — Но для чего это делать? — Ты правда хочешь узнать? — после удовлетворительного кивка Альбедо он показал на скамейку рядом с собой. — Присаживайся, расскажу. — Знаешь, в чëм превосходный плюс выпивки? Она заглушает всё в тебе. Тебе грустно? Ты пьёшь, тебе становится весело. Легко заглушать свои чувства, легко отстраниться от проблем, почувствовать себя счастливым, полноценным и не одиноким. Ты не чувствуешь боли, когда ты пьян, ха-ха. Ты же тоже чудик, ты поймёшь меня. Неужели тебе никогда не казалось, что мир враждебен к тебе? Что ты чужой всем и каждому? Налепи на лицо легкомысленную улыбку и иди покорять мир таких же легкомысленных людей. Ты думаешь, Тарталья, Роза, Бродяжка — мне действительно с ними интересно? Цветочек, я ненавижу их, ненавижу их глупость и низменность, мне страшно однажды стать таким же. Ты думаешь, что у меня любящая семья, но я по глупости намеренно отстраняюсь от них, чувствуя себя чужим и ненужным. По мне этого не скажешь, но на самом деле я вовсе не счастливый, я одинокий и никем не понятый, слышишь меня? Ох уж эти философские разговоры в нетрезвом виде. Альбедо чувствовал себя не в своей тарелке, будучи свидетелем настолько уязвимого Кэйи. Ему было больно видеть его таким, но ещё больнее слушать эти откровения. Неужели он всегда думает об этом? Даже в трезвом состоянии он несчастен? Альбедо даже не пришло в голову, что его желание раскусить истинный облик Кэйи наконец сбылось. Он никогда не слыл человеком с великолепными способностями к эмпатии, а утешения давались ему и того хуже. В дни, когда создательница была не в духе, он просто старался меньше мозолить ей глаза, но сейчас он хотел помочь. — Кэйа... — расстроенно пробормотал он, наконец усаживаясь рядом с юношей. Тот мрачно посмотрел на него. На губах играла ухмылка, пугающая своей неискренностью, и Альбедо поспешил спросить. — Ты можешь убрать эту фальшь со своего лица? Кэйа лишь глупо хихикнул. Он приблизился к лицу Альбедо и приподнял изящными пальцами его подбородок. В темноте не было видно покрасневших от смущения щёк гомункула. Когда Кэйа заговорил, в нос ударил омерзительный алкогольный запах, заставивший Альбедо поморщиться. — Ха-ха, забудь всё, что я сказал. Я опять вру. Слушай, цветочек, ты когда-нибудь мечтал исчезнуть? Тебе казалось, что мир вздохнëт с облегчением, когда ты, неправильный и безнадëжный, наконец сдохнешь? — Кэйа, — только и мог вновь сказать Альбедо, с трудом подбирая слова. — Кэйа... Послушай... Никто не желает тебе зла. Ты обычный, правильный человек. И... Ты не одинок. Есть много людей, которые любят тебя. — Кто, например? — фыркнул Кэйа. «Я», — подсознательно промелькнуло в голове. — Я, — слова вырвались прежде, чем Альбедо успел осознать, что произносит это вслух. Он мысленно скрестил несуществующие пальцы в надежде, что опьянëнный мозг Кэйи никак на это не отреагирует. Но удача оказалась не на его стороне. Казалось, Альберих аж протрезвел от удивления, его глаза расширились, и он ещё крепче сжал подбородок Альбедо в руках. Кэйа налепил на лицо привычную улыбку и словно флиртующим тоном протянул: — О-ох, цветочек, это так мило... Я тоже тебя люблю-ю. Альбедо мог бы обрадоваться или испугаться, но он понимал, что Кэйа, будучи пьяным и расстроенным одновременно, вряд ли признается ему в любви всерьёз. Да и слова самого гомункула не стоило расценивать как официальное признание. Это вообще случайно получилось. Кэйа смахнул волосы с лица и вдруг повалился на Альбедо. Юноша перепугался, но вскоре понял, что его просто хотели обнять, и уже хотел было обрадоваться, ведь предмет его обожания снова проявил признаки некой нежности, но рукав куртки Альбедо был насквозь пропитан кровью. Кэйа протрезвел второй раз за вечер и встревоженно посмотрел на юношу. — Альбедо. С тобой вообще всё в порядке? Он только сейчас вспомнил, как в его плечо вонзались острые клыки Гончей, разрывая плоть и мышцы. Та боль, которую он почувствовал тогда, фантомно запульсировала в его теле. Кэйа стащил с него куртку, спустил с плеча подаренный полтора месяца назад свитер с оленем и в свете фонаря рассматривал окровавленную руку. Выражение лица Альбериха с каждой секундой становились всё более и более ошеломлённым. Где же шарики и гирлянды с надписями: «Ура, Кэйа Альберих показывает настоящие эмоции»? Удивление Кэйи можно было понять, ведь плечо Альбедо оказалось абсолютно здоровым. Он явственно видел кровь на одежде и чувствовал тошнотворный металлический запах. Казалось, под одеждой должно обнаружиться настоящее месиво, но на белоснежной коже можно было различить лишь не сильно бросающийся в глаза шрам. Вот почему кровоточащие порезы на лице так быстро превращались в тонкие-тонкие полоски. Вот почему Альбедо с такой лëгкостью пользовался ножницами вместо пальцев. Вот почему он долгие годы жил вдали от людей. Даже затуманенный разум Кэйи быстро сложил эти данные с уже имеющейся у него информацией, и сумма его пугала. — Чудо Кхемии? — Что? — опешил Альбедо. — Такие ужасающие способности к восстановлению. Даже завидно. Альбедо, ты никогда не рассказывал о своей семье. Кто твои родители? Юноша почувствовал, как сердце ухнуло вниз, а кровь отошла от лица, сделав его мертвенно-бледным. Его ножницы от тремора начали позвякивать. Это конец. Кэйа знает, кто он, он расскажет всем, его возненавидят и убьют, бренное тело заберут на опыты, а особняк опечатают... — Ты и сам знаешь, так? Рэйндоттир Золото. О, боги, хуже всего то, что Кэйа его возненавидит! Если он и не сдаст Альбедо, то начнёт относиться как к чудовищу, и тогда точно не видать ему не только любви, но и обыкновенного общения! Кэйа кивнул и замолчал, оставляя Альбедо тонуть в панических круговоротах мыслей. Вдруг он дружелюбно улыбнулся и похлопал его по макушке. — Крутяк! Оказывается, я всё время жил рядом со знаменитостью! Альбедо непонимающе посмотрел на него. Он ждал криков, презрения, испуга, да чего угодно, кроме этого. Он даже не спохватился спросить, когда стал знаменитым. — Ты не ненавидишь меня? — Цветочек, я только что сказал обратное. Я и так догадывался. — Я не человек, тебя это не пугает? — Ты слишком самокритичен, не настолько ты и страшный. Довольно милый, я бы сказал. С тëмного неба падали вальсирующие снежинки, холодный ветер пробирался под испачканный свитер, но в маленьком саду в душе Альбедо появился крошечный росток нарцисса. Зима отступала, плавя многовековой слой льда, и нежный весенний цветок, как символ возрождения и возобновления чувств, скромно поднял ярко-жёлтые лепестки над чёрной землёй.