Собрала всех подружек на пижамной вечеринке.
Послушали фанфиков,
обсудили всех мальчишек.
Началось все с того, что Лена предложила однажды собраться у кого-нибудь на ночевке всей нашей девичьей компанией. Мама на все выходные уехала к какой-то там дальней родственнице в другой город, потому, конечно же, было решено провести этот так называемый шабаш у меня. Череватый напрашивался тоже, но Ивашина в тот же день очень любезно послала его нахуй. Завершала наш легендарный тройничок Ангелина. Признаться, первое время она меня раздражала. Притащилась в Москву из своего Петербурга, на всех нас глядела с нескрываемым презрением, а еще курила пиздец какие дорогие сигареты. С Леной они сошлись почти сразу. Я же первые месяца полтора грызлась с ней не на жизнь, а на смерть. Кидались друг на друга как бешеные шавки, честное слово. Потом свыклись, меня даже перестало бесить это ее самолюбие, хотя раньше от одной только приторной ухмылки воротило не по-детски.***
Ивашина вваливается в квартиру совершенно по-хозяйски. Обнимает порывисто, но забывает обо мне довольно быстро, потому что замечает мирно дремлющего на батарее кота Василия, и весь интерес оказывается прикован к нему одному. Впрочем, ничего нового. А следом за ней на пороге появляется Изосимова. По традиции вся в черном. Мне порой кажется, что у нее в гардеробе других цветов просто нет. Да и не нужно, ведь темная одежда вкупе с такими же темными волосами и болотно-зелеными глазами смотрится поистине ахуенно. А эти чертовы стрелки с эффектом кошачьего глаза придают образу какой-то загадочности. И это мне в ней нравится. — Лен, ну ты как всегда, — смеется Ангелина, глядя на то, как Ивашина мучает несчастного кота. — Оставь его наконец. А потом подходит ко мне ближе и заключает в объятия. Вообще она это делает редко. Вернее, не делает никогда. Потому я на секунду застываю в каком-то неясном ступоре. У Гели руки ледяные, оттого по спине проносится волна мурашек. Но я только прижимаю ее ближе, наклоняюсь и спрашиваю шепотом: — Вы пьяны, Ангелина Юрьевна? А она смеется заливисто, но отстраняться не думает. Невольно принюхиваюсь и чувствую привычный аромат ее духов. Что-то приторно-цветочное, совсем ей не подходящее. Все-таки надо будет затащить ее в магазин парфюмерии и подобрать что-то менее сладкое. — Еще нет, но скоро буду, — покрытые бордовой помадой губы трогает едва заметная улыбка. И мне почему-то тоже очень хочется улыбнуться. Блять, Изосимова, как ты это делаешь? — Ну где вы там? — доносится Ленкин голос из кухни, а я только теперь понимаю, что мы стоим вот так уже минут пять.Я нашла шампанское, что спрятали родители.
Кто-то из девчонок предложил
сыграть в бутылочку.
Вот сидим на полу в моей спальне. Вокруг куча каких-то сладостей, Лена притащила две колоды карт — обычных и таро. Мы с Ангелиной ее увлечение гаданием всерьез никогда не воспринимали, но и переубедить не пытались. А в самом центре наполовину пустая бутылка шампанского. Мне от матери после этого точно влетит, но плевать. Делаю глоток из своего стакана (бокалы мы достать не додумались) и доливаю Изосимовой. — Девчонки, может в «бутылочку»? — предлагает вдруг Ивашина, а я взгляд поднимаю и в чужие зеленые тут же вляпываюсь. Ангелина прищуривается как-то странно и глазами туда-сюда бегает, будто на меня стараясь не смотреть. — На желание? — мне ее голос чересчур хриплым кажется, а Лена улыбается загадочно. — Ты что, с луны свалилась? — смеется, а потом ко мне поворачивается и, кажется, подмигивает. — На поцелуй! А до меня, блять, только теперь доходит, что она это специально. Нас ведь трое, и Лена прекрасно понимает, чем все может закончится. Мы с Ангелиной понимаем тоже, но отказываться почему-то не особо спешим.Кручу.
Выпало на девочку напротив.
Шампанское исчезает так же быстро, как возможность послать Ивашину с ее ебанутыми идеями нахуй. А я стараюсь саму себя убедить, что идея с бутылочкой — полная херня. Получается, правда, не очень, потому что от одной мысли о поцелуе с Изосимовой сносит крышу. — Я тебя уебу когда-нибудь, — бросаю еле слышно, когда бутылка все-таки пустеет. На языке остается чуть кисловатый привкус, а на виски начинает приятно давить. — Не стоит благодарности, — Лена даже не думает скрывать довольной улыбки, и это, черт побери, бесит сильнее всего. Мне, как назло, выпадает крутить первой. Ангелина своими болотными в мои руки впивается, а я стараюсь делать все медленнее — то ли для того, чтобы оттянуть момент, то ли для того, чтобы она понервничала. Чувствую себя настоящей садисткой. Пальцы уже обхватывают стеклянное горлышко. Я мысленно матерю себя во весь голос, а взгляд то и дело на брюнетку эту проклятую перескакивает. Красивая, хоть и наглая пиздец. Бутылка замирает именно тогда, когда горлышко указывает на меня. Очень хочется процедить что-то вроде «блять», но глаза снова, будто по закону подлости, встречаются с чужими темными. И я просто-напросто не могу из себя слова выдавить.Запах губ.
Почему колотит что-то так под маечкой?
Наклоняюсь, улавливая сладковатые нотки ее духов, и здесь-то вспоминаются наши слишком уж долгие объятия посреди коридора. Мелькает мысль о том, что она все продумала заранее. Но не могу же я быть настолько предсказуемой? — Ты уверена, что хочешь? — ее шепот, подобно электрическому разряду, проходится по всему телу, горячим молоком растекаясь вдоль окоченевших за секунды конечностей. Очень хочется съязвить, но вместо этого хватаю ее за руку. — А у меня большой выбор? Ангелина в ответ лишь глаза закатывает. Она так делает постоянно, чтобы вопросов глупых избежать. Обычно это даже помогает, но сегодня придется сделать маленькое исключение. Подаюсь чуть вперед, накрывая чужие обветренные губы, и чувствую на своих привкус ее любимой вишневой гигиенички. Изосимова вообще любит все со вкусом вишни. И помады все у нее вишневые, и сигареты эти дорогущие, черт бы их побрал, тоже вишневые. Но я вгрызаюсь в эти губы с каким-то диким остервенением, нижнюю игриво оттягивая, а она, кажется, не думает сопротивляться. Отвечает и дышит рвано, завитыми локонами щеку щекоча, будто сама этого ждала не меньше меня. И подобные чувства накрывают впервые, будто это мой первый в жизни поцелуй. Впервые, будто до нее никого и не было вовсе. Странно, но приятно настолько, что отказаться от этого в принципе невозможно.Я тихонько намекнула,
что могу всем погадать
по рукам.
Лена еще долго не могла отпустить ситуацию. Смеялась и донимала нас откровенно тупыми шутками. Ангелина то и дело закатывала глаза, а я все кусала губы, стараясь запомнить химозный привкус чужого блеска. В какой-то момент просто не выдержала. Подошла к Изосимовой и села рядом на диван, взяв ее ладонь. — Ге-леч-ка, — прекрасно знаю, что ее от такого обращения тошнит, но мне сейчас даже на руку. — Тебе чего? — она поднимает глаза и смотрит пристально-пристально. Ивашина ушла курить на балкон еще минут десять назад да так и не вернулась. — Да гигиеничка у тебя вкусная пиздец, — сама не замечаю, как уголки губ приподнимаются в легкой улыбке. — Подаришь? — Без проблем, — и снова этот глубокий взгляд, от которого мурашки по всему телу. Касаюсь ее запястья, медленно скользя на внутреннюю сторону ладони. — Только прекрати называть меня Гелечкой. Рефлекторно провожу кончиком языка по верхней губе. Изосимова же недовольно цокает, но никак не комментирует. А глаза потихоньку на чужие бордовые сползают. Ангелина замечает и ухмылку приторную подавить безуспешно пытается. — Честный обмен, — и вот теперь ухмыляться стоит уже мне. Геля лезет целоваться первой, в мои искусанные в кровь губы впиваясь своими обветренными, а я руки на талию перемещаю и в спинку дивана ее вжимаю намертво, совершенно забывая о том, что балконная дверь может распахнуться в любую минуту. Изосимова руками по телу быстро рыскает, ледяными кончиками пальцев мои ребра стараясь пересчитать, а я в этот момент щеку кусаю с внутренней стороны, чтобы в голос на нее не сматериться. — То-то Вера Михайловна ахренеет, когда узнает, что ее Ангелиночка по непутевой однокласснице своей сохнет, — шепчу где-то в районе шеи, когда она падает на подушку, меня за собой утягивая и стараясь унять частое дыхание. — Джебисашвили, я ведь тебя прибью, — суровый взгляд болотно-зеленых. — Ладно, я шучу, — смеюсь и чмокаю ее в уголок губ, плюхаясь рядом. — Но Сотникова точно ахренела бы. — Я тебя правда прибью.А я не могу забыть
ее губы на моих губах.