А скоро будет весна

Тянущая боль в пояснице невольно разбудила Шан Цинхуа. Как бы он ни ворочался, спина не переставала недовольно нудеть, иногда почти прорезая тело своей пульсацией насквозь. Будто он лежал несколько дней весь перекрученный в косичку на острых камнях, и сейчас его, наконец, размотали. — Уф, какого же… — Цинхуа! Звонкий голос, которого здесь явно не должно быть, заставил резко открыть глаза. Но даже смотреть почему-то тяжело и больно. В левый глаз вообще будто насыпали песка, а правый не открывался чисто из солидарности. Шан Цинхуа страдальчески промычал и попытался привстать. Тело отказывалось подчиняться и тянуло куда-то вниз. — Ай, не вставай! — нежные руки придержали его за плечи и мимолетно погладили. — У тебя еще температура. Мамочки, целый день провалялся в бреду. Дурачок, кто же бегает в расстегнутом пальто! Мобэй мне все рассказал! — Мобэй? — Шан Цинхуа вновь постарался открыть глаза. Перед ними постепенно возникал образ, напоминавший Нин Инъин. Та обеспокоено разглядывала его и соображала, что следует делать, если судить по мельтешащему взгляду и закусанной губе. Шан Цинхуа не мог понять, что произошло, но и спросить не получалось. Говорить было до невероятного лень. Будто язык его распух и отказывался двигаться. — Мобэй тут, да, — Инъин, видимо, посчитала, что он задал вопрос, поэтому с запозданием решила ответить. — Я сказала, что тебе нужно сварить бульон, вот он там, на кухне, и колдует. Скоро придет, не волнуйся. До этого момента он вообще не волновался. Ни капельки. Но сейчас сознание Шан Цинхуа резко прояснилось, а границы сна вмиг отступили, как прогоняемые ветром пески пустыни. Этот же самый песок улетел в забытье и позволил глазам испуганно распахнуться. «Мобэй делает бульон?! Да он же отравит меня! Точно… Вот почему он был так спокоен! Все спланировано!» — Ну и куда ты собрался? — Нин Инъин с силой повалила его на кровать, прерывая всякие попытки к бегству. — Да что с тобой? Сон приснился, что ли? Ты, пока спал, бормотал там что-то. Про подземелье, пустоту. Шан Цинхуа послушно лег и отвернулся к окну. Все еще темно. Будто уснул лишь на минуту. Хотя по ощущениям он будто проспал год. Никакого чувства бодрости! Лишь невероятная тяжесть и боль во всем теле! Еще и голова словно стиснута неповоротливым железным шлемом. Кажется, что-то такое он видел в своем сне? Или это был не сон? — Мне пора идти, — Цинхуа почувствовал, как легкая рука погладила его одеяло. Наверное, Инъин улыбалась. — Не беспокойся, я на связи. Если что, я обязательно сообщу Мобэю, что и когда следует принимать и чем тебя кормить. Не пропадем! С ее приободряющими хлопками в Цинхуа что-то взорвалось. «В смысле сообщит Мобэю?.. В смысле?» — Хорошо, что он остался тут с тобой, — Инъин продолжала заботливо кружить у его кровати, кажется, уже поправляя подушки. — За тобой нужен присмотр! Как маленький, — Цинхуа обернулся, чтобы возразить, но его ущипнули за нос. — Ай! За что?! — А нечего бегать раздетым в такой холод! Даже младшеклассники это знают! — Нин Инъин недовольно прожужжала что-то еще, но Цинхуа лишь еле видно покивал, пропуская все мимо ушей. Сейчас его пугало лишь то обстоятельство, что с ним в одном доме находится Мобэй. И, судя по словам Инъин, тот никуда не собирается уходить. Вот это было пугающе! То есть он теперь полностью в распоряжении этого человека, что, по логике самого Цинхуа, должен был мечтать растереть его в порошок, но почему-то этого до сих пор не сделал. «А вот оно что! Он ждал! Да! Теперь все выглядит правдоподобно! Я тихо умру во сне, и все будут думать, что мой организм подкосила болезнь! Умно! И врачей всех подкупят!» — Я труп, — Шан Цинхуа тихо проскулил это, когда за Нин Инъин уже захлопнулась дверь. Нужно бежать! Только как он в таком состоянии вообще встанет? Да и куда бежать, если Мобэй внизу контролирует выходы? — Окно! Второй этаж. Если он вывалится, то точно что-то сломает себе. Но если аккуратно спуститься и перебраться на деревце рядом, то… — И что ты делаешь? Цинхуа резко остановился и отпустил еще не раскрытую ставню. Он должен был догадаться, что смерть придет так рано, у него просто не было шансов. Мобэй стоял в дверях с подносом, в центре которого была глубокая тарелка с тем самым бульоном, про который говорила Инъин. Мобэй с недоумением разглядывал этот кокон из одеяла, что отчаянно пытался открыть окно, чуть ли не держась за бедную ручку всеми конечностями. Шан Цинхуа только успел представить, как побледнело его лицо, перед тем как испуганно рухнул обратно. — Цинхуа! Поднос с громким звяканьем поставлен куда-то на стол, одеяло сдернуто с горящего тела, а большая рука тут же подхватила болтающуюся на ниточке голову. Шан Цинхуа еще более испугано выпучил глаза, глядя прямиком на оказавшегося так близко Мобэя. Длинные волосы, собранные в хвост, немного растрепались, на черной футболке было несколько пятнышек брызг — наверняка Мобэй мыл посуду, чтобы раздобыть хоть одну чистую тарелку. А лицо… С таким лицом не идут убивать. Цинхуа могло показаться, но глубоко в глазах, там, где утопала ночь, он увидел блеск испуга. Обветренные сухие губы были приоткрыты, словно хотели что-то сказать, но так и не решались издать и звука. Лишь та самая ладонь аккуратно придерживала голову Цинхуа, слегка проходясь кончиками пальцев по волосам. — А? Я… Тут душно, да! — Шан Цинхуа глупо посмеялся и, абсолютно противореча своим же словам, постарался натянуть одеяло до самых глаз. — Я хотел… Ну… Вот это… Я… — Продует, — Мобэй выдохнул, и весь его корпус сразу как-то расслабился и опустился вниз. — Я думал, что ты теряешь сознание. — А? Видимо, столь драматичное падение от испуга он посчитал обмороком. Может, это и к лучшему. Цинхуа бестолково улыбнулся и снова попытался накрыть голову одеялом. Вторая рука резко потянула то вниз. — А? Что… — Ну и чего ты прячешься? — Мобэй стянул то ему до груди и недовольно нахмурился. Цинхуа же впервые почувствовал, как вокруг холодно. Либо же это от Мобэя шел тот устрашающий холодок. — Озноб? — Я не прячусь, — жалкая попытка хоть как-то оправдаться снова сопровождается недовольным фырканьем, что неожиданно смягчает Мобэя. — И да, мне холодно! — Понятно, — либо это галлюцинации, либо рука под головой нежно погладила волосы. — Подожди немного. Шан Цинхуа сказал бы, что он испытал небольшое разочарование, когда опора снизу исчезла и головой он плавно опустился на подушку. Он все еще чувствовал ту внутреннюю дрожь, но его простуда была тут не при чем. Внутри боролись тепло и холод, отчего сердце плясало в неритмичном танце, а в животе все скручивало канатом. Все это должно было исчезнуть еще давно, но почему же он снова чувствовал это? Столько раз проклинал себя, старался забыть, сбежать от этих эмоций. И вот опять все повторилось! Все оказалось напрасным! Но он не мог и не должен был подпитывать этот пугающий водоворот внутри себя. Сейчас это было бы еще более неуместным и глупым. Слишком поздно. — Вот, возьми. Тарелка с горячим густым паром оказалась прямо у рук Цинхуа, что продолжали остервенело комкать одеяло и дрожать от холода. Он посмотрел на нее с толикой испуга, а потом перевел взгляд на свои пальцы, что сейчас не в состоянии были удержать даже тонкую ложку, не говоря уже о целой миске бульона. Как бы он ни манил своим тонким ароматом. Даже если в нем яд. Шан Цинхуа с улыбкой покачал головой, уже предвидя, что Мобэй сейчас обиженно насупится и обреченно вздохнет. — Не можешь? — Мобэй задумался, а потом резко сел рядом. — Привстань. — А? — Шан Цинхуа понял, что он за все это время не сказал ничего внятного, но язык, еще и в присутствии Мобэя, никак не хотел снова подчиняться ему. Не выдержав, тот снова подложил руку под голову Цинхуа и немного резко поднял ту, отчего перед глазами на мгновение что-то зазвенело. — Да что… — Шан Цинхуа не успел договорить, потому что прямо у его губ оказалась теплая ложка с бульоном, которую сразу же нагло впихнули ему в рот. Мобэй удовлетворенно усмехнулся и зачерпнул еще. — Ты меня с ложечки кормить будешь? — Цинхуа хотелось, чтобы это тоже звучало с долей усмешки, но, похоже, вышло слишком испуганно. — Да, — Мобэя вообще ни капельки не смутил его вопрос, поэтому он снова впихнул ложку в рот, когда Цинхуа уже хотел что-то сказать. Вся эта ситуация была настолько комичной, что мысли о недавних противоречиях развеялись как-то сами. Шан Цинхуа уже молча открывал рот в ожидании следующей ложки, а Мобэй, не прерываясь ни на секунду, послушно наполнял ту и продолжал кормить. Если выбросить из головы все, что было раньше, это казалось даже смешным и невероятно милым. Шан Цинхуа пожелал бы получить амнезию и просто насладиться этими мгновениями. Пусть недолгими и такими обманчивыми. — Ты улыбаешься, — Мобэй отложил ложку в почти пустую тарелку. — Тебе лучше? — Думаю, что да, — он бы все отдал, лишь бы рука под головой не исчезала. Пусть и была перспектива, что она безжалостно раскрошит ему череп. Об он этом, кстати, до этого как-то не думал. — Хорошо, — ложка снова зачерпнула немного бульона. — Давай еще. Инъин сказала, что тебе нужно восстанавливать силы. Шан Цинхуа довольно что-то мурлыкнул и снова открыл рот. Лишь немного времени на глупость и беспечность. Это все болезнь, это она виновата. Он потом придумает, как загладить свою вину. Очередную вину! Просто ему так хотелось, чтобы страх отступил хотя бы сейчас. Пусть ненадолго, Цинхуа так хотелось просто притвориться, что не было ничего. — Тебе вовсе не обязательно было оставаться, — осколки внутри не давали ему права на покой. Он должен был сохранять разум. — Я… На меня не нужно тратить время… Ты… — Лучше молчи, — Мобэй с небольшой силой впихнул ложку Цинхуа в рот, слегка задев щеку изнутри. — Я делаю то, что хочу, ясно? Шан Цинхуа растерянно кивнул и сдержал подступившие к уголкам глаз слезы. Конечно, раз он хочет его убить, он будет как можно ближе! Это же так просто и банально! Гибель Цинхуа неизбежна! — Цинхуа, — Мобэй слишком обреченно выдохнул, отодвинув пустую тарелку. Шан Цинхуа непонимающе уставился на него. — Почему ты… думаешь всегда не о том?.. «Теперь этот парень читает мои мысли? Все, мне точно конец! Я так и умру, не написав больше ничего! А кто-то заработает на моей биографии… Не, за одну страницу ему мало заплатят». — Да ни о чем я не думаю, ха-ха! Вообще ни о чем! Тебе кажется! Моя голова до абсурдного пуста! Я как воздушный шарик! Я… Под головой все опустело. Затылок соприкоснулся с мягкой подушкой, а изо рта вырвался испуганный вскрик. Шан Цинхуа казалось, что он задрожал еще сильнее, а потом и вовсе лишился пульса. Мобэй неожиданно навис над ним, расставив руки по обе стороны от его головы. Волосы перекинулись с одного плеча и слегка пощекотали щеку Цинхуа. Хмурый взгляд, словно скальпель, пытался проникнуть в самые глубинные мысли и вычленить из них все лишнее, то, что заставляло их обладателя так глупо мямлить и испуганно дергаться. Мягкий и тонкий аромат мяты закружил так близко, что Цинхуа всего прошибло током сверху вниз и обратно. Свет от лампы у кровати так некстати усилил тень ключиц, что выглядывали из-под черной футболки. Шан Цинхуа весь сжался и просто таращился на Мобэя над собой, ожидая хоть чего-то. Тот сейчас задушит его подушкой, свернет ему шею или все одновременно? Ну, хоть он умрет счастливым. Если его убийство сможет искупить вину, то он согласен. А если его будут душить эти руки, крепкие с бледной кожей и голубыми венами… Кто бы знал, как Цинхуа вновь хотелось до них дотронуться, а не просто искоса смотреть и отгонять от себя жестокие воспоминания. — Цинхуа. Кажется, Мобэй приблизился к его уху, но Шан Цинхуа не мог повернуть голову. Если он сейчас обернется, он сорвется. Лучше рассматривать эти сильные предплечья и глотать горечь. Снова и снова. Как много времени прошло. Они оба уже совсем другие люди. Что пришлось пройти Мобэю за эти семь лет? Вспоминал ли он хоть раз Цинхуа без сожаления и злости? Или же равнодушие давно уже охладило его сердце? Шан Цинхуа не знал, что было лучше для того. Если бы ему самому было все равно, он бы, наверное, был рад. Не было бы всего того, что терзало его эти годы. Хотя и не было бы его книги, не было бы рассказов, не было бы интервью и читателей. Не было бы этого скачущего сейчас сердца. Не забыл ничего. Мобэй не двигался. Даже не произносил больше ничего. Цинхуа тоже боялся шелохнуться. Даже дышать перестал на какое-то мгновение. Ему казалось, что он вновь стал паникующим старшеклассником, чье тело сковывало от столь близкого контакта. Но сейчас в нем бушевал ревущий страх. Шан Цинхуа не мог не отпустить его. Он не понимал, чего хочет Мобэй, и просто ждал, когда тот предпримет хоть что-то. Он бы даже подсказал, как не оставить следов во время убийства. Как в духе палачей: сначала вкусно накормить, ласково поболтать, а потом беспощадно отрубить голову. Только бы уже быстрее. Но Мобэй продолжал нависать и тихо дышать где-то рядом с виском Цинхуа, отчего немного влажная кожа покрывалась мурашками. Тишина прерывалась лишь еле слышными звуками дыхания. Цинхуа продолжал рассматривать чужую руку, наблюдая, как длинные пальцы сильно комкают его простынь. Костяшки белеют от напряжения. В этом читается какое-то странное бессилие. Не злость, не ненависть, а именно бессилие. Шан Цинхуа удивился своему открытию. Хотя, может, ему и привиделось. И вот волосы снова прошлись по его щеке, подарив ласковое и щекочущее касание. Лицо Мобэя снова было напротив, темные глаза снова разглядывали Цинхуа, что так же повернул голову. Беспомощность. Цинхуа ощутил это даже кончиками пальцев. Он не мог ничего поделать. Ему оставалось лишь смотреть в эти глаза, наблюдать, как поблескивают в них огоньки от света лампы, вглядываться в их тьму, не без внутреннего восторга находя в них кусочки синевы. Будто проясняющееся ночное небо. Но ничего больше. Только смотреть и молчать. У него не было прав на что-то другое. Лишь в груди все полыхало. — Я… — Мобэй отмер и спустился взглядом с его глаз сначала на нос, потом на губы, пока не дошел до шеи. — Тебе нужно отдохнуть. Давление ушло. Руки отпустили подушку, а теплая тень сверху ушла. Цинхуа показалось, что он лежит в до нелепого пустой кровати. Мобэй молча встал, забрал тарелку с подносом и вышел из комнаты, больше ничего не сказав. Шан Цинхуа, оставшись один, еще несколько минут просто лежал и смотрел на потолок. Там лежала неподвижная тень от чего-то на столе. Большая, вытянутая, словно наползающая. Он просто смотрел на нее, а в голове отсутствовало хоть что-то. Лишь пугающий стук сердца, что разрывал его уши и невероятно пугал. Будто вот-вот и оно остановится. От страха Шан Цинхуа резко сел и вновь прислушался. Больше не было слышно. Рука у груди тоже не чувствовала ударов. Может, он и вовсе умер. За окном были лишь темные округлые горы, что так напоминали ту тень на потолке. Шан Цинхуа сам не знал, как заснул тогда. Будто вид гор мгновенно усыпил его, несмотря на тошнотворное чувство пренасыщения сном. Больной сон всегда тяжкий, от него кружится голова, а в горле застревает тошнота. Тело перекручивается и скрипит, как заржавевший замок. Но эту ночь Шан Цинхуа спал спокойно. Когда он проснулся, из окна лил серый свет — день снова был пасмурным. Весь вечер казался лишь бредовым сном, моменты которого прокручивались в голове ускоренным фильмом почему-то сразу же при пробуждении. Но если это ему снилось, то как же объяснить еще один сон? Сон на сон? Шан Цинхуа почему-то боялся вспоминать тот. Там было темно. И вроде бы он ощущал рядом с собой те же самые руки, но от них становилось еще холоднее. Словом, поспал он неплохо, но могло быть и лучше. Чем дольше Шан Цинхуа рассматривал свое одеяло, тем больше ум его прояснялся. Вот Мобэй садится рядом, вот кормит его, а затем… Что-то необъяснимое, что-то заставляющее даже сейчас зажмуриваться и сглатывать. — Ты проснулся? Шан Цинхуа хотелось бы сказать, что он все еще не привык к голосу Мобэя в своей комнате, но он и не должен был привыкать! «Этот голос… По сравнению с прошлым… Он стал еще глубже. Мощнее. Как зимний буран». Восприятие человека во многом зависит от звучания его голоса. Наш голос определяет нас самих. Писклявые девушки очень часто оказываются инфантильными или метят в содержанки. Бархатный, тягучий женский голос непременно ассоциируется с джазом, а его обладательницы обладают этой частичкой томности и сексуальности, которой не нужно даже добиваться: она заложена в ней с самого начала и расцветает после четырнадцати. А мужские голоса… Есть те, которые будто созданы для улыбчивых людей. В них всегда сквозит приятная смешинка. Есть тяжелые, будто содержащие в себе эхо, что еще больше глушит голос. С такими голосами мужчины часто ссорятся, кричат и вообще выглядят пугающе. А есть голоса… Обволакивающие, голоса, наполненные какой-то магической силой. Стоит такому человеку заговорить, и его голос заполняет тебя, как пустой сосуд, заставляет замирать и трепетать. Как бы смешно ни звучало, но людям с такими голосами хочешь непременно отдаться. В них есть та таящаяся сексуальность, которая добирается до самых скрытых струн души. Такого человека ты будешь слушать лишь за тем, чтобы просто слушать его. Цинхуа уже думал об этом когда-то, и сейчас эти обрывочные рассуждения вновь завертелись в его еще не остывшей голове. Лучше тогда ему вообще постоянно спать, во сне он не совершает глупостей. — Ага, — он тихо зевнул и потянулся. В спине что-то щелкнуло и, кажется, ушло не туда, где должно быть. — Эх, мда… Будто и температуры нет! Мобэй с недоверием подошел к нему, отчего Цинхуа вжался в стену, побоявшись, что все повторится. Но ему на лоб лишь упала прохладная рука. — Еще немного есть, лучше полежи. — Я так развалюсь совсем! — впервые он так негодовал, когда ему говорили отдохнуть. — Я лежу… Не знаю, сколько я там лежу, но уже долго! Моя спина начинает разваливаться! Шан Цинхуа осекся, осознавая, что и кому он говорит. Почему он так беспечен? Что за бред? Мобэя же ничего подобного не терзало, поэтому он лишь усмехнулся и пожал плечами. — Тогда иди умывайся и спускайся завтракать. Или тебя покормить с ложечки? — еще и хмыкнул так неоднозначно. — Нет! Иди уже! — Шан Цинхуа подавил в себе желание кинуть в него напоследок еще и подушку. Стоило двери вновь закрыться, как одеяло отлетело в сторону. Шан Цинхуа, довольный, выбрался из кровати и потянулся, что было мочи. Позвонки, будто клавиши, один за другим проиграли какую-то мелодию сколиоза. Прокручивать в голове все произошедшее не хотелось. Чем больше он об этом думает, тем выше поднимается его температура. Лучше он подумает обо всем позже, а пока следует разобраться с этим самым парнем, что вдруг навязался в домохозяины к Цинхуа. Цинхуа бросил в стирку футболку и штаны, которые насквозь уже пропитались потом от его температурного марафона, и с облегчением встал под душ. Какой-то пыльный слой смывался с него, что-то освобождалось в голове с потоками воды. Прохладная плитка дарила незабываемое удовольствие для его все еще горячего лба. Будь воля Цинхуа, он бы тут остался навсегда. — Ты утопился? Стук в дверь прервал приятную медитацию. Почему больной человек не может даже тут обрести покой? — Нет, — Шан Цинхуа лишь скупо буркнул и все же выключил воду. Вопросов больше не последовало. Надев свежую футболку, что была еще шире предыдущей, и короткие штаны, Цинхуа все же распахнул дверь и мужественно пошел на кухню, навстречу еще одному тяжкому испытанию. По пути его еще немного помотало, но все же он дошел, не свалив ни один предмет в доме. И себя тоже. На кухне уже приятно пахло беконом. Цинхуа не помнил, чтобы покупал его. Кроме лапши, кажется, он вообще мало что покупал. Мобэй крутился у плиты и помешивал что-то в шипящей сковородке. Шан Цинхуа тихо подошел к столу и сел. Странное чувство. Еще более странная ситуация. Вот Мобэй на его кухне, с собранными в высокий хвост волосами и прихваткой в руке, готовит им априори вкусный завтрак. А вот он, Шан Цинхуа, сидит за столом, рисуя пальцем какие-то незамысловатые рисунки на его поверхности, и смотрит в спину тому, кого не должно быть здесь. Как все завернулось так? Такое развитие событий не выдерживало никакой критики. Это попросту сумасшествие. Пересечение вселенных, что не должны были даже знать о существовании друг друга. Наложение солнца и луны, что парадоксально не вызвало затмения. Шан Цинхуа подпер щеку рукой и продолжил сканировать чужую спину. Может, когда-то подобная картина и была возможна, но сейчас все происходящее напоминало сюрреалистический фильм. Вот сейчас стены начнут стекать куда-то в водосток в ванную, а стол закружится в водовороте. И лишь серое небо и тень гор будут неподвижны. Один поворот, второй, десятый. И запах бекона, что со сковородкой улетает птицей наверх вместе с каркающей прихваткой. — Ешь. Тарелка материализовалась перед ним. Что-то невообразимо ароматное, горячее и вкусное. — Я сделал пасту, — Мобэй сел напротив и тоже подвинул к себе тарелку. — Захотелось чего-то необычного. Даже если бы Мобэй просто порезал лук и подал бы его сырым на доске, это было бы уже необычно. Во-первых, потому что это сделал Мобэй, во-вторых, потому что Цинхуа со своей лапшой вообще воспринимал другую еду как что-то иноземное. — Ох, спасибо! — мягкие сливки таяли на языке. Желудок пораженно охнул, умер и воскрес. — Вау, это так вкусно! Мобэй просто кивнул и продолжил копаться в своей тарелке. Шан Цинхуа съел все слишком быстро, сам не понял, как так получилось. Но вот он осознал, что рассматривает дно и нелепо скребется по нему. Будто там будет разгадка всего, что сейчас происходит. — Наелся или еще? — Мобэй заметил его опустошенный вид. — Не, наелся. Очень вкусно, — Шан Цинхуа поспешно закивал и слегка отодвинул тарелку. Божественный вкус все еще мягко ласкал рецепторы. Но выглядеть обжорой не хотелось. Он же писатель! Статусный писатель! Не голодный подросток! Мобэй, словно догадался, поэтому лишь хмыкнул, но навязывать добавку не стал. — Почему ты все же остался? — Цинхуа не мог не задать этот вопрос. Он должен был его задать! Это недопонимание не могло тянуться вечность. Цинхуа хотелось понять, что происходит, где он ошибся. Почему все пошло по совершенно иному сценарию? Где ненависть? Где холод? Где презрение? Где все это? Почему он не видел этого? Куда все ушло? Будто не было семи лет. Будто тот день стал лишь его сном, о котором никто не знал. Или это он до сих пор наивно перематывал те времена в голове, каждый раз пытаясь все переиграть, но приходя к одному финалу? Что значили семь лет против одного года? Даже не года, меньше. Снежинка против снежной пустыни, звезда против галактики. Лишь капля в жизненном море человека. Частица, что не видна под микроскопом. Он сломал себя ради этой простой истины? Цинхуа понял всю абсурдность своих чувств, что терзали его семь лет, лишь сейчас, глядя в пустую тарелку, где еще недавно лежала ароматная паста. Семь лет. И вот он на собственной кухне с температурой сидит напротив Мобэя, что приготовил им завтрак, и понимает, как глупо он разъедал себя столько лет. Он был на грани не то что смерти, просто небытия, а все оказалось так ничтожно. Смешно. Настоящая трагикомедия. — Потому что хочу. Цинхуа снова почувствовал странный щелчок в своей голове. Он посмотрел на Мобэя, что внимательно разглядывал его. Это тот же человек. Тот же самый, что был с ним рядом по-настоящему лишь год своей жизни, нет, меньше. И вот их миры снова встретились. Так забавно. — Что? — Я здесь, потому что хочу этого. Вот и все. Вот и все. Простая истина. Ничего больше. Бледный луч солнца скользнул по столу и вновь погас. Наползшая туча будто властно сказала ему, что еще не время. Шан Цинхуа смотрел на Мобэя и молчал. Ему просто нечего было ответить.