Искусство лёгкого поведения

«Болезнь, проклятие» - судил о своём грешном влечении Ман-Ди, до одури любящий тело Шпиона СИН прежде его души; и как, спрашивал он себя, невозможно всем на Земле не любить его. Прочие человеческие красоты меркли перед его холодным взглядом, прыткой и лёгкой поступью, узкими юношескими плечами, гибкими руками, что умеют обвить и обласкать, подобрать ключ к экстазу, задеть то особенное у каждого человека, что вгонит в краску и покорит. Ман-Ди известно о других, потому что Шпион славился в обеих базах, не позволял слухам донестись до ушей лидера своей команды и тем избегал его кары - да какой? Ман-Ди слышал истории из лагеря СИН о бытовых проколах Шпиона с нередкими завершениями "...за что был излуплен" - и воображение мигом рисовало картины того, как Джейн сечёт нежную спину Взысканием за закрытыми дверями при свете дня, а Шпион сдерживает стоны эйфории и выдаёт их за боль, чудом не прыгает солдату на грудь с поцелуями и не падает к его ногам, почитает наказание за лучший из подарков для алчущего сердца. Джейн – не первая и не последняя его любовь, и он страдал несильно. Отрывался на наёмниках; одного исподтишка, вот-вот из невидимости, гладил по шее, другому вгрызался в ухо, третьего хватал за талию – и дальше уводил в углы, разогревал, упивался их истомой и бил по рукам, покидал в самый неподходящий момент и не отвечал на отрывистый зов. Снайпер лично видел в прицеле, как инженер его команды беседовал с солдатом либо подрывником, отступал за спину – и наскакивал на плечи: «Бэкстаб!», и касался шеи языком, оплетал ноги своей. Не боялся немытой и закоптелой кожи, предательств и сплетен; не позволял трогать себя в ответ – и Ман-Ди скрежетал зубами, наблюдая, но без ревности. Измывался пересмешник и над ним, когда не чувствовал угрозы. Некоторых избегал из инстинкта самосохранения - Джейна в том числе, как бы сильно не хотел его. Не по-шпионски мешался, когда солдат кричал на него и угрожал всеми встрёпками, подчас волновался от одного упоминания лидера и его мужественной внешности. В ухмылке читалась сиюминутная готовность претворить ночные и дневные фантазии, снять балаклаву с его разрешения и положить крепкую ладонь себе на волосы, упасть на колени по команде "Давай, кексик. Служить!". Ман-Ди догадывался с вздохами: он, худосочная деревенщина, не в его вкусе, - и незачем Шпиону всё время это твердить. Шпион не принимал его мелкие презенты, не отзывался на неосторожные предложения, но сам при желании распалял в нём грех похоти; его силуэт будто круглые сутки не покидал базу КРС, преследовал снайпера, а голос вот-вот щекотал ухо: «Я здесь, не прозевай меня, что же ты…» При том что снайпер не знал ни фактов его биографии, ни даты рождения, ни цвета волос, ни даже имени. - А почему его скрываешь ты? – Шпион навестил его в момент полуночного таинства, когда Ман-Ди по картам предсказал его появление за десять минут до. Он, ненаглядный сухарик, с лукавым интересом склонился над свечой и непостижимой обывательскому уму схемой. – Тебе что от людей прятать? - Зная имя, можно что угодно совершить с судьбой и здоровьем. - А когда ты его у меня выпытывал, что хотел сделать? А, Энтони?.. И пригодилось бы Ман-Ди проснуться, но это была явь. По искреннему дружескому приглашению встревая в праздники на базе противников, не мешая там никому и всем видом и поведением внушая доверие даже Джейну, он не наблюдал за Шпионом целенаправленно, - но тот приковывал взгляды и на диване с сигаретой, и за столом, и в танце. Ман-Ди обожал его, уносимого на крыльях Терпсихоры, когда он стряхивал пиджак с острых плеч и, закрывая глаза, вскидывал тонкие и не знавшие физического труда руки, кружился, обращался с партнёром как со своей естественной второй половиной. Ман-Ди, завидев его в плену родной стихии, не мог более отвлечься. В кадрили Шпион двигался скованно и с нечастыми уникальными пируэтами, в казачке (стоит признать) - совершенно неумело, перед одним его лицом - механически и отточенно; и с полной отдачей, самозабвенно и чувственно, - перед Джейном. Он оканчивал прыжки и повороты, заламывал кулачки с лёгкой вуалеподобной тканью и тут же оборачивался на солдата в надежде, что он следил за каждым его прогибом и наклоном через шлем и сейчас осклабится ему в награду. -Ты любую даму на рауте уделаешь, - обыкновенно говорил Тавиш. – Это так нужно? -В последние годы все танцуют как умеют, - отвечал Шпион и, когда о нём подзабывали, в невидимости опустошал сигаретную пачку на каске Джейна. Солдат чувствовал подвох, бил его газетой по ногам и Шпион удивлял его восторженной улыбкой… Снайпер долгие месяцы вынашивал идею пригласить его в город, в ресторан и гостиницу высшего класса, сопоставлял выгоды и риски. Шпион принципиален, и если согласится выбраться в люди, то взамен маски намотает на голову неуместный в тёплый сезон платок или что-то подобное, не усладит его взор и тем продолжит увлекать. Будет подмечать огрехи Ман-Ди, начиная выбором еды в меню и заканчивая сдачей гостиничного номера наутро, и внутренне забавляться над ним, - на что Ман-Ди никогда не обидится, чтобы не расколоть зачатки его благоволения. И провинциальный невежа в свою очередь не нальёт себе вина, покажется дураком с минералкой, обязательно отмахнётся чем-то вроде: "Сегодня я пьян тобой, мне хватит", и Шпион скупо хмыкнет. Вариант изловить Шпиона в пределах двух общежитий и здесь же провести с ним ночь смотрелся беспроигрышно, и Ман-Ди многократно его практиковал. Медик ли красных захватит Спая красных и освободит его незапертую запыленную комнату, инженер ли покинет мастерскую по той же причине, сам ли Шпион BLU изъявит гостеприимство и введёт его в насквозь прокуренное гнездо – или же обоюдная борьба страстей застигала их в подпираемой изнутри кладовке, так что костюм к колоссальному неудовольствию стёсывался до ниток и Ман-Ди ударялся лбом о черенки инструментов… В этот раз снайпер, тщетно добиваясь совета от союзного Шпиона, сходил в город за несколькими разными бутылками красного и белого вина, утешился возможностью отравить ими Демо в худшем случае. Любовник не сказал слова о качестве, не поморщился с бокалом у губ; молчал слишком упорно и долго для первых минут секретной и многообещающей встречи во вполне приличном помещении, спальне Шпиона КРС. Сам Ман-Ди не хотел нарушать безмолвия, изучал тлеющий огонёк в пепельнице и живые и барахтавшиеся – на трёхрожковом подсвечнике, мельком поглядывал на мрачное, но необыкновенно свежее для своих лет лицо напротив; запивал чаем сырное ассорти с покоцанного повседневного блюдца и косился на их со Шпионом отражение в напольных часах. -На что ты надеешься? -Я?.. – Он поднял подбородок с ладоней, уставился на Шпиона смелее. -Спаиваешь меня, чтобы что? Повалить меня, беззащитного, на этот диван и… -Нет! -Ободрать щетиной, пока будешь целовать и тереться холодным носом. -Шпион, нет. -По имени даже назвать не умеешь, - он засмеялся, загородив бровь осушенным хрусталем. Снайпер поборол раздражение и умилился его прелестному фырканью. Ещё немного, подумал, и Спая возьмёт икота и он потребует воды или сам ускользнёт за ней. – Ты не первый, кто невзаимно любит меня. -И как ты с ними расправляешься? – перебил Ман-Ди. -Зачем? я живу за их счёт, они по доброй воле меня обеспечивают, - он осмотрел бокал с бледно-красными разводами на стенках, Ман-Ди принял это за намёк и взял бутылку. – Увидел, зоркий снайпер, что я откровенничаю и хочет подробностей. – Тот замер, но не вернул её на место. – Заслужит ли он? "Что-то начинается…" Шпион пробежал глазами по комнате. Он в широком и пышном кресле для размышлений у камина и опиумной дрёмы, снайпер – на кухонном стуле с ничтожной мягкой полоской на спинке. "Действительно, предвидит будущее и шагает ему навстречу". Он наклонился и сбавил голос: -И не смей думать, что завоевал меня этим. -Конечно. -Некоторым я обходился в целые состояния, кого-то жаловал по симпатии и за бесценок. Я ведь сам из низов, из бедной семьи. – Ман-Ди частично скрыл потрясение за чайной кружкой. – К тому же, ты сохранишь всё, что я скажу сегодня, в тайне. -Разумеется. -Я в этом уверен. – Он вспомнил о сигарете к досаде Ман-Ди, позлорадствовал в глубине души. – И мне не имеет смысла презирать тебя за бескультурность, потому что ты ни дня не учился, а я ни дня не работал. Работал, но не в общепринятом смысле… Чего недостаёт во мне, в твоей жизни в избытке. – Он отпил, улыбнулся тому, с какой щедростью снайпер по неопытности наливает ему до кромки. -Откуда ты знаешь? -Ты сам говорил, что сведущ только в одной науке – копании огорода. Или как ты выразился тогда? -Прополке… - нахмурился он. -Я тебе поверил, потому что ты, как правило, не врёшь. Так ведь? -Все равномерно таким промышляют, иногда во спасение. Шпион вовремя совладал с желанием заставить его соврать сию минуту; счёл это нелепым. Забывая то пить, то курить, он по-разному располагался поперёк кресла, нависал над журнальным столиком из тёмного дуба, пятнистым от всевозможных жидкостей, тепла и огня. -И в каком смысле ты работал? – задался Ман-Ди с неподдельным интересом. Шпион наконец пристроил разутые ноги и заговорил, переводя взгляд с вина на снайпера реже, но проникновеннее: -Как вы говорите, на дядю, но… Господи, - он потёр глаза, ничуть не уставшие в полумраке. – Скажу прямо: вступал в интимные связи, и бывало, что не за деньги и без влечения с моей стороны. Покорял я, покоряли меня, и женщины, и мужчины, и старшие, и младшие. – Он специально, с долей нахальства искал огонёк в зрачках Ман-Ди, наклонялся и заглядывал за его ладони – и наконец обнаружил. Сообразил без труда, что он самому себе за это противен. -Рассказать? Снайпер поднял глаза. "Налить ещё?" -Не стоит. – Он последовал к его стулу в носках, расстёгивая пиджак и тем несказанно волнуя Ман-Ди, заставлял его двигаться назад и уступать место между ним и столом. – А что ты готов сделать взамен? -Не что в тот раз было, - и он перевёл дыхание; даже не попробовал изменить голос в подражание Шпиону. -Такого и мне не хочется, - Шпион сел ему на колени, оседлав, и отвернулся в задумчивости. Ман-Ди проснулся немного позже, когда перчатки расстегнули ему ширинку, вытянули ремень из штанов и закинули ему на шею как поводок. Подвели голову к маске и сверкающим в тёплом и тусклом свете глазам, так что в носу засвербели табачные нотки: - Об одном попрошу: не распускай руки. -Даже если попросишь?.. -Хм. Дам тебе шанс, и если мне не понравится – свяжу. Ман-Ди еле оторвал руки от деревянных лакированных ножек, дотронулся до талии, нащупал её через жилет. Шпион не улыбнулся и не подмигнул, разрешил его рукам подобраться к рубашке, высидел эти минуты спокойно и с гримасой не столь мучительного преодоления на лице. Его рука неумолимо дёргала петлю и оборачивала ремень вокруг запястья, затягивая её; искушала снайпера возможностью прикоснуться губами к подбородку и разом всё окончить. -Что хочет услышать мой мальчик, какую из историй? В другое время снайпер обозлился бы на это обращение, скрылся, отбился от беспечных и самоуверенных домогательств. -Самое начало. -Что он имеет в виду? – Он дрогнул, когда пальцы забежали за ухо. -С чего всё началось? -Кто был моим первым, кто столкнул безвинного мальчика в бездну распутства, откуда никому нет выхода… Наш семейный нотариус. – Руки отпрыгнули от тела как от чумного. – Человек, что на протяжении месяцев помогал выкарабкаться из нищеты и обеспечить мне блестящее образование, которого была лишена моя старшая сестра… На нашу долю выпало богатейшее наследство дяди, и monsieur Бланк – так его звали – оформлял все надлежащие документы, бывал в нашем доме… -И? -И ничем меня не тревожил, восьмилетнего. Ни отец с матерью, ни сестра тоже не могли ничего заподозрить… - Шпион отводил взгляд, подбирая слова и снимая с нежелательных мест лохматые кисти Ман-Ди, которые постепенно замедлялись и опускались, а на настораживающих моментах несимметрично обрамляли скулы. – Спустя несколько лет я осознал, что он творил со мной. Невзрослые игры, когда мы оставались наедине… Я мыл посуду, а он заходил сзади и трогал, как ты меня. – Снайпер снова отцепился на время. – Спрашивал, нравится ли мне. Запускал руки в волосы, - Ман-Ди распахнул глаза, - и задавал тот же вопрос. -А ты… - прошептал он. -Ничего не говорил. Мне мешали выполнять мамино поручение, и я торопился вернуться к делам. Напоминал об этом, и monsieur Бланк сердился и отходил. -И где он… тебя трогал? -Говорю же, - насупился Шпион. -Это тебя извратило? Потом, когда ты вырос. -Я понял, на что это походило, но опоздал с выводами, monsieur Бланк избавил нас от бюрократии и навсегда ушёл к другим клиентам – и другим несмышлёным привлекательным детям… -Ты ненавидишь его? – Ман-Ди угадал по его недовольному вздоху, что заслужит кляп до конца встречи. -Я не из тех, кто вешается из-за единственного прецедента, пусть и в таком юном возрасте. Я уберёг себя от травмы, внушил себе, что я желанен и это может стать источником выгоды. "Например?" - шевельнул Ман-Ди губами, и Шпион, продолжая говорить, достал из кармана ленты, лёг на него и перехватил его запястья за неудобной спинкой, выпрямил ему позвоночник. Снайпер отвлёкся от туманных развратных мыслей, не относящихся к монологу, и рассудил, что сейчас-то понадобится его сочувствие. – То, что случилось, просто омерзительно с его стороны! Как ты этого не понимаешь. – Он нарвался на угрожающий взор с примесью неизбывной досады. -Может, и понимаю. А ты не искал бы соломинки на моём месте? Отчаялся бы и утопился в ближайшем пруду?.. Как ты низок. Но твоя твёрдость духа после того самого раза говорит об обратном, я заметил. -Умоляю тебя, говори дальше. -"И сядь смирно, и прекрати тереться о больное место?"... Смешной, глупый, маленький снайпер. - Однако он продолжил: -Меня отправили в пансион под строжайшим запретом вернуться даже на каникулах; кипела Вторая мировая. Мне исполнилось тринадцать, во мне проснулись чувства к обоим полам, к ровесникам и… не скажу. Мой проницательный мальчик всё угадал, так ведь? – Перчатка рванула за поводок крепче, другая прошерстила курятник на затылке снайпера и побеспокоила взгляд. -Наверное. - Ман-Ди приучится говорить тихо, чтобы не обижать господина. -Мне хотелось провести опыт и узнать, на что способны мои чары. -Ты уже понял, что...? – воскликнул вдруг он на полтона громче, и Шпион так резко завёл ремень от себя и вниз, что снайпер запрокинул голову, хрипнул и дальше прерывал его только сухим кашлем. -Я преуспевал в гимнастике и танцах больше остальных и больше, чем в других науках, и знал, что восхищаю. Многие огорчались, когда я коротко стригся… - Шпион склонился над сипевшим Ман-Ди и разогрел его: - Потому что это две трети моей красоты. "Увижу ли я их?.." -Я знал заранее, что мне ничего не стоит влюбить в себя человека, знакомого отдалённо, неопытного, над которым никогда не брали верх плотские желания… Я выбрал старшеклассника и взялся образумить его, отучить от издевательств над младшими и слабыми, в том числе и мной – и мне это удалось. Снайпер вскинул бровями, тем и ограничился. -Ему было шестнадцать, но он избегал девочек и насмехался над ними, не признавал физической близости, но вырывался из моих объятий недолго… Я выследил его в туалете во время занятий – и скоро он не смог выйти из угла, куда я загнал его. Тот самый мальчишка тринадцати лет, тонкий и гибкий как прутик, с роскошными волосами, в тёмной школьной форме, так изумительно облегающей его стройное тело… Висел на его мускулистой короткой шее, цеплялся за него ногами, ласкал его уши и губы, вот так, - и Шпион показал, и подошвы снайперских ботинков, единственных, стёрлись об облезший ковёр, и глотка высохла от сдавленных стонов, - и как будто обожал его сильнее, чем всё в поднебесном мире. И чувствовал, что его полюбили в ответ. Ман-Ди еле-еле сдержал смешок. -Мне ничуть не нравился этот задира, и взаимная приязнь испортила бы эксперимент. Я своего добился: зажёг в нём мечты, о которых нельзя рассказать ночью соседу по комнате, и сбежал на уроки, а к концу учебного дня получил приглашение в его комнату. Я не знал, выгнал он соседа под приличнейшим предлогом или он по волшебному совпадению удалился куда-нибудь сам, но согласился. Этого мне и требовалось… Продолжать? -Говори… - он вспомнил имя: - Шахерезада. -Это уже не начало, я вышел за рамки. А ты не остановил меня, - его ёрзанье на бёдрах Ман-Ди заменило любую плётку, - плохой мальчик. -Накажи меня? -Как же, заткнуть тебе уши? -Завяжи мне глаза, - давно ему не было так сложно говорить от прерывистого дыхания. -Ты разве не рад меня видеть? Мы ради этого встретились здесь. – Шпион отнял руку от его груди и положил чуть ниже. – Знаю, что рад. -Поэтому… эх, поэтому и завяжи. -Что ж, всё, как пожелает мой мальчик. – Вторая лента перехватила голову, а третья и четвёртая легли крестом и избавили от полосок света. Француз замолчал и отодвинулся, дал Ман-Ди передохнуть – и до него донёсся крепнущий винный аромат. – Если он будет хорошо себя вести, то получит что хочет и больше того. -Чем он может быть полезен?.. – Его ремень подняли неведущей рукой, несильно и ненадолго. -Молчанием. Шпион выдыхал дым и изредка охлаждал ему пылающие щёки бокалом, ползал ноготками по открытым участкам тела, когда не затруднялся в поиске выражений; Ман-Ди, отрезанный от наблюдения за его мимикой и непоседливым взглядом, начинал тихо страдать и ныть. В какую занимательную форму и структуру мучитель ни облекал описание первого сокровенного уединения с хулиганом, он сбивался на сторонние думы. Шпион не сидел неподвижно, приближался, не стеснялся и не боялся нападений, и в уме вспыхивали полузабытые вымышленные сцены с ним, где он приходит к нему, танцует для него, настолько доверяет ему, что не выпутывается из рук и даёт обнять себя под одеялом, не иронизирует в ответ на комплименты, так что Ман-Ди не приходится применять силу, поёт для него и бог знает что ещё. Ман-Ди не спорил, ему любопытна была история любовника, его душевные противоречия в момент инструктажа и прелюдии, когда он старательно притворялся и напоминал себе усвоенный в детстве урок, его трепетное ожидание храброго шага навстречу - и мига, действия, которое окончательно разрушило в нём ребёнка. Шпион не осуждал партнёра за его неуклюжесть, излишнюю до боли расторопность и грубость в некоторые моменты, эгоистичность. В конце концов, твердил француз, он как ответственный за последствия заранее приготовился к неудачам. Он до того подробно описывал ощущения, и сладкие, и неприятные, и животрепещущие, словно всё случилось не раньше чем вчера, что побудил снайпера задуматься над своим поведением, - от исполнения просьбы взять его и потащить за волосы до смущённых запрятываний взглядов и обтирания подручным носовым платком, опять же по наставлению Шпиона. -Я лежал на покрывале испачканной, липкой спиной и задницей вверх, растрёпанный, с горящим лицом, ни живой ни мёртвый. Сожалел я, стыдился, переживал за психику жертвы, боялся обнародования страшной тайны? точно нет. Продолжал пускать слюни на его подушку, дышать тяжелее, чем после гимнастического класса, и коситься на него, злодея, осквернённого мной из-за нечистой прихоти. Он упал рядом со мной, подлым и лукавым растлителем, и не увидел на моём лице ни удовлетворённого влечения, ни благодарности. Сказал: "Слушай… - Шпион кашлянул, едва не произнёс настоящее имя. – Ты же ещё малолетний", и я ответил: "Как и ты". -Учителя узнали об этом? -Сомнения на уровне неподкреплённых слухов закрались очень поздно, хотя мы не выдавали себя. Мы разошлись как в море корабли, но я бы сказал, что тот парень поскромнел и вплоть до выпуска не ввязывался ни в какие дурные происшествия. -Почему так? -Кто его знает. Но когда о нас разошлись сплетни, учителя не добились признания и не собрали доказательств, в их окружении дело не получило развития, но среди моих одноклассников… я снискал определённую популярность. -И как будто гордишься этим. -Смею гордиться! – повеселел Шпион. – В какой-то мере. Я три дня жил в тревоге и предвкушении многолетнего воздержания, но уже через месяц я пробудил интерес тех юношей, которые спустя годы добивались моего внимания. -Неужели. -Закрой рот или я сам это сделаю, милый, - он зашуршал тканью, завозился. – За судьбу моего первого я не ручаюсь, как и за его успеваемость, он не искал меня, только одну записку подбросил, где не написал ничего умного. -Хвалил, ругал? -Не верил в случившееся и не узнавал прежнего себя. Но я едва ли считал это победой… Я пообещал себе в следующий раз быть верхним. -И был? -Менял роли и в долгих отношениях, и от человека к человеку, и в однодневном соитии. И партнёры не противились, я вынуждал их познавать новое. Я учил, меня учили… -Чему? -Тебе ещё рано о таком слушать, малыш. -Мне не шестнадцать!.. -Ты представь, родной: обычная городская квартира, куда я сбегал с института на автомобиле с моими будущими рабами и хозяевами. Наполнена зрелыми мужчинами, почтенными отцами и образцовыми семьянинами, известными в своих областях бизнесменами и владельцами фирм, в юбках à volants и платьях, красуются передо мной, чтобы я наградил каждого из них семихвостой плетью, - и падают на спину. С этого момента их нельзя бить, только нежно гладить плёткой по голому торсу и сложенным рукам. Кто хочет – тот приподнимает юбку и садится верхом… -Шпион, чёрт! -Хочет ли подробностей мой снайпер? – вскричал его хмельной и велеречивый соблазнитель и услышал неожиданное для самого Ман-Ди "Да!". – Тогда пусть вылижет мои прелестные ножки, прежде чем я замотаю ему рот. – Он прилёг на обомлевшего снайпера. – Мне это понравится. Шпион не мог продолжать дозволенные речи, растянувшись на столике и радостно хохоча, когда обретший долгожданную свободу действия ("Не спустить ли моего щенка с привязи?..") Ман-Ди, мало что соображая в фут-фетишизме, растирал и щекотал его маленькие узкие лёгкие и гладкие ступни, дул на них, проминал пальцами до косточек, но ни за что не брал в рот. Француз приподнимался с тающей улыбкой и нетерпением, сквозившем в довольном прищуре, и снайпер смотрел на него без повязок, опоминался, находил в его просьбе шанс достичь его бесценного расположения и делал над собой железное усилие… Тот откидывался назад, выгибался и смеялся в потолок, направлял и торопил его ленивый язык стонами и судорожными ляганиями в грудь. Он держался перчатками за столешницу, когда что-либо скользило между его пальцев уверенно, быстро и множество раз, имитируя проникновение, и дыхание его замирало вместе с сердцебиением Ман-Ди. Водить по ноге носком снайпер тоже отказывался до поры; если в итоге не побрезговал кожей, то чего чураться куска тряпки с неё. -Ты не безнадёжен, - произнёс Шпион, и снайпер впервые задумался, не симулирует ли он, хотя его озвучка отменно заводила и будоражила в полночный час. Или это Ман-Ди души не чаял в Шпионе и не мог вытерпеть презреннейшую форму благоговения к его телу и голосу, был не в силах безвыходно заключать её в себе, и взгляд его неминуемо падал на область у пояса брюк. -Дорасскажи. -Не спеши, у нас впереди целая ночь, - он то расслаблялся и изучал люстру во мраке, то выпрямлялся в струнку и сжимал кулачки. -Шпион когда-нибудь вернётся. -Как ты невыносим! Он наказывал Ман-Ди немым пренебрежением за любое промедление и халатность, мучил до тех пор, пока у неумелого снайпера не затекла челюсть и он не переложил всю нагрузку обратно на руки; огорчённо фыркнул и резнул Ман-Ди по сердцу, опять уселся на него, и он сам сложил ладони за спиной для удобства перевязки. -Я на твоём месте никого не уставал ублажать, даже если не любил, - беззлобно и немного грустно ворчал он, не пытаясь давить на жалость. Ему помешали перетянуть рот ещё одной лентой: -Давай поговорим чуть-чуть. -О чём? – он начинал хмуриться. -Ты обещал договорить про ваши оргии. -Какие ещё оргии… да, случалось, но нечасто. Ужасные ночи, когда меня охаживали несколько человек в одно время, а я до того истощался, что не помнил ни имён, ни личностей, ни напитков, ни порошков. Мне не разрешали уползти и тянули за ноги обратно, - он печально и коротко улыбнулся, - будь то постель, или матрас, или одеяло на полу… -И не боялся ничего подцепить. -В те мгновения я не боялся ничего, ты поверь. Я хотел спать, но у меня хватало сил обслуживать тех мужчин и женщин до восхода солнца; я хотел есть, и мне давали… - Ман-Ди слегка поморщился и отвёл взгляд. – Меня поили, и эти самые руки постоянно гуляли по чьей-то обнажённой плоти, и мои дороги также были открыты и всем известны. Знал чужие дороги и я, и передо мной ложились беззащитно и беспомощно, но в mauvaise nuit других людей я не мог вести себя так жестоко… и оттого выигрывал меньше всех. -Что тут вообще можно было выиграть? -Удовольствие от унижения людей, которые сами на это идут. -Странно. -Но с любимой я сумел познакомиться и вне этих ночей, неузнанный. – Шпион широко осклабился. Ман-Ди догадался: речь о матери разведчика. -И вы с Джерри вдвоём оставили её… -Я больше десяти лет не знал, что подарил ей ребёнка, - воскликнул он удивлённым голосом, - и, скажи, - он положил локоть Ман-Ди на плечо, - хороший ли я после этого отец? Но, по крайней мере, подростковые годы я провёл рядом с ним, непредсказуемым последствием моей несдержанной юности. -Оставив свой блуд? -Как сказать… Я ни дня не работал на родине, не окончил института, хотя учился весьма и весьма прилично, и по-прежнему переходил от дома к дому. Если даже я заселялся к патрону на пять лет, он должен был позволить мне уйти на шестой, таковы наши договорённости. И… я передавал часть денег гражданской жене и её детям. Вот и весь мой заработок. -А взамен – ужасные ночи. -И ночи с самим патроном, подчас отвратительным из людей, строптивым, неуступчивым, ревнивым – но богатым. -Ну одуреть… Будь всё до сих пор так, ты не пришёл бы в Манн Ко. -Моей сестре понадобились деньги тоже, её муж в кратчайшие сроки проиграл состояние до последней статуэтки вместе с отведённой им долей нашего дядюшкиного наследства. -И так помогаешь до сегодняшнего дня? -Спонсирую и сестру, и жену, пришло время чистить карму, не так ли?.. – Он, намного более устало, наклонился к снайперу. – Чем чаще зарезаю тебя и ломаю инженеру машины… - Он не договорил, и они помолчали, Шпион как будто задремал на груди снайпера, но очнулся, когда под его головой забилось сердце от восторга исполненной заветной мечты. -А как тебя не обнаружили? -Когда? -После того, что вы творили. -Если и были фотографии с голым мной в окружении таких же голых людей… они лягут позором и на этих остальных участников, и на держателя фото. -А где ты один, и с пометкой: "нашли бесхозное, неизвестно чьё"? -Так или иначе, происходившее в тех стенах осталось в тех стенах, а наутро мы расходились так скоро, чтобы никогда в жизни не пересечься вновь. – "А ты уходил на занятия?" - Если имел желание и силы. Если же нет – возвращался на квартиру очередного патрона и готовил ему обед. -Женщинам ты не подчинялся, упорно? -Крайне редко, там либо меня пытались изничтожить и оклеветать её дети, либо она оказывалась столь богомерзкой по характеру… - Ман-Ди посмеялся, но руки, с угрозой натянувшие ленту, оборвали его потеху, - что я вынужден был согласиться на ближайшее по времени свидание и на его исходе переехать на новую квартиру. -А если всё-всё рушилось, так что съехать не к кому? -Оказывал честь родителям своим присутствием, - он доказал иронию своим тоном, - а у жены не смел задерживаться, не выносил мук совести, бежал от ответственности. Ещё что-то нужно?.. Свечи вот-вот догорали, на полу твердели восковые лужи. Недоеденный влажный сыр, бокал и кружка, недопитое вино – всё громоздилось под столиком со времён, когда француз пожелал виться в беспамятстве на их месте. Шпион вяло осмотрел их и повернулся на снайпера, вольного так же пронизывать его глазами; возбуждение теперь не так отчётливо сверкало в них. -Теперь я знаю о тебе так много… -Но во многом я и сам себе отказываюсь признаваться, - трезвеющий и потому впадающий в уныние Шпион отодвинулся по его бёдрам подальше и зажёг сигарету. Из-за него, "змеи", Ман-Ди невзлюбил болтовню с прочими курильщиками, потому что не мог хоть единожды не взбодриться тёплыми воспоминаниями. -Но не выложил мне самое главное. – "И поделом". – Ты же не врал мне, не придумал ничего? -Пьяные редко врут… - и не сочинил прозвища, смолчал. – Это ведь не означает, что отныне каждая встреча будет начинаться так? – Его голос звучал отчуждённо и грубо, как, посчитал Ман-Ди, в первый раз. Тот вспомнил про ящик с разносортными бутылками. -Козырями не стоит разбрасываться, а то приестся. -Нашёл приём, мерзкий ты человек… Смотришь на меня извращенцем, ты подлее всякого шпиона в Манн Ко. -А будь я богаче английской королевы, ты бы так не говорил, - пробормотал снайпер – и испугался сказанного. Не взбесив утомлённого Спая, рискнул продолжить, пока его рот не на замке: - Все в твоём вкусе, и стар и млад, кроме меня. Пристаёшь к людям, только когда они не ожидают. -Заткнись с психологией! -А когда к тебе первыми подходят, сразу морозишься. Не хочу, не могу здесь и сейчас, устал, голова болит, не в духе и прочее, - говорил он как пономарь, но с неиссякаемой нежностью. - Боишься разочаровать, не прочитать чужие желания и не угодить запросам, заявить о намерениях и впоследствии не выполнить их. -Не стану спорить. А теперь – не дёргайся… - и поднял руки с лентой к его рту. – Видит Всевышний: не потому что я отрицаю твои слова… -Никогда не возьмёшься за ум? – выплюнул и прекратил сопротивляться, дал пятой ленте расширить улыбку по горизонтали. -Никогда. Скучая и докуривая сигарету, заставляя снайпера чихать, сидя на его коленях вполоборота, Шпион нарочно вернулся умом к недавним кокетничаньям, вампиризму и доведению несчастного Ман-Ди до сладострастной боли, прочувствовал их заново до предела, как было возможно представил под собой Джейна – и вернул себе воодушевление. На недоумение он предупреждающе хихикнул, перетянул тремя лентами его глаза, чмокнул в нос, одну из главных эрогенных зон, - и так лихо опутал языком, что Ман-Ди выгнулся и чуть не сбросил его. -Сиди смирно. Шпион поймал голову за теменные вихры и напал на его губы как после долгой разлуки, так страстно, насколько позволяла лента; крепко зажал бёдрами его туловище, чтобы не слететь от следующего толчка. Ладони то и дело стекали под одежду, и Ман-Ди стонал и изгибался. "Молчать". Забаловавшись, француз шепнул ему на ухо: -На моей флейте не будешь играть? – Ман-Ди глубоко вдохнул, но в конце отвернулся в знак "не уверен, мы опять ни к чему не придём". – Ах ты-ы, мальчик. Он тянул за ремень и целовал опухающие губы, смыкая челюсти; добегал рукой до лобка и отдёргивал её, ликовал от страданий Ман-Ди; понимал: ему не простят мгновенного прекращения пытки, как и проволочек, подобных смерти. А месть за сорванную тогда эйфорию Шпион приберёг на будущее. Приговором звучало его шипящее "Я не дам тебе кончить, ни за что". Он раздевался от жара обоих тел и ласкал его открытыми участками нестерпимо гладкой кожи, тёрся о его бёдра и шею, подбирался языком к ушам, и Ман-Ди вскрикивал. "Плохой мальчик…" - Шпион тут же сдавливал петлю и щекотал низ живота. Снайпер изловчился поднимать колени попеременно и стряхивать его, причинять ему неудобства, и Шпион для равновесия хватался за его же горло. -Нравится себя душить, так давай, не капризничай. - Снайпер забился как обваренный. – Я сделаю всё, как ты любишь… но ты не кончишь, ясно тебе? Ясно?! Только посмей, я буду наказывать тебя так – до конца твоих дней! Француз грозился привязать и щиколотки к ножкам стула, волновал его неспешным бархатным скольжением от поясницы вниз, чтобы Ман-Ди сползал, упираясь коленями в столик, и Шпион мог усесться повыше, сделать ему только хуже. Оскорблённый, вновь и вновь распаляемый азарт обретал вид саркастичной ненависти, Шпион не уставал возиться, прикладываться головой к голове, грызть и облизывать уши, привносить разнообразие, снимая одну перчатку за другой, и расцарапывать ему шею до мелких кровоподтёков; к его взволнованному гневу поблагодарил тремя засосами и затёкшими от бесконечных наклонов мышцами. Разве что не мутил его рассудок напоминаниями о "том самом разе", когда Шпион в случайный день, терзаемый несбыточными мечтами о Джейне, выразил их во внезапной для Ман-Ди форме… С брызгами масла, с ударами о пол, хлюпаньем слюней и хрипящими воплями за сцепленными челюстями и зажатыми губами, без жалости, нежности и разогревов. Резкий локтевой захват со спины, потухшая лампа, пучок волос в кулаке, хруст швов на одежде, принудительный наклон и падение на колени, растерянное молчание, безоговорочное согласие и подчинение; победа коварного насилия, поданного холодным. Ман-Ди отплатили той же монетой. "Что, ударишь? Себя не простишь!.. Доминирован!!" Туфля Шпиона упёрлась между ключиц Ман-Ди, петля опустила слепую и немую голову и не перекрыла дыхания. "Непослушный, непонятный, так жаждал моего внимания, гонялся за мной, добивался как умел. Не бросал попыток, когда его отвергали. И чем я отвечаю ему? Тем, чего он неустанно требовал, - и француз прыгнул на него, сжал челюсть как клешнёй. – Почему же он мучается, мой бедный мальчишка?..". Он приходил к мнению, что снайперу надоели оскорбления и его счастье становится горьким антиподом самому себе, и задумался над следующими манёврами, безмятежно развлекая его щекоткой за ухом, которая за своей редкостью не успела осточертеть и ещё умиляла до искусственного мурлыканья. И придумал; до финального аккорда специально не предпринимал ничего серьёзного и вызывал в снайпере напряжение и любопытство, тихую покорность, смирение, даже некоторую вину за его плохое поведение. Он вслушивался, принюхивался, смешил этим Спая – но когда на его порозовевшие уши посыпались мягкие завитые волосы…! он взревел как одержимый, отряхнулся, попытался сорвать ленту с рук. "Тихо", – злобно рыкнул Шпион без балаклавы, но снайпер брыкался дальше, замирая и вновь дёргаясь, когда его касалась святая святых Шпиона, не допускаемая до его глаз и пальцев. Француз повисал на его плечах, и тот запрокидывал голову, чтобы не соблазниться сверх данного и не умереть от перенасыщенности чувств прямо на этом стуле. "Calme-toi! Довольно, Энтони!" - ничего не действовало. Снайперу недоставало воздуха в прокуренной комнате не только потому, что Шпион укрощал его ремнём и тем, по сути, покушался на его жизнь; он пробовал говорить и одними губами, и во весь голос, но сбивался на крик. Шпион ждал, что ленты намокнут и сквозь них польются слёзы. Его именем святым умоляли либо немедленно прекратить издевательства, либо снять повязки. "Ни то, ни другое…" - и произнёс еле слышно, так что Ман-Ди унялся и стул не рухнул под ними с чудовищным скрипом: -А этого ты не заработаешь никакими уловками. Будь ты трижды богат и праведен, не получишь! – и снайпер отозвался недолгим, но выразительным скулежом и чуть позже – звуком, напоминающим "почему?" Шпион молча замялся, ненарочно прошёлся кончиками волос по его щекам не вызвал шумной реакции, выкрутился: - Хоть ты лопни, не люблю таких. Последовало возражение длиной в пару толчков и лошадиный взмах головой. Француз слез, поднял с ковра посуду и подсвечник с огарками, пока снайпер не дотянулся и не спихнул их; "Я тебе имя скажу охотнее, чем это покажу, вот так. Настоящее ли, хочешь спросить?.. Я тебе лучше руки отвяжу и дам глумиться над собой до Страшного Суда, но пока я живу в трезвой памяти и с твёрдым рассудком, волос ты не увидишь!" И закончил невесомым поцелуем в нос и словами, потухшими в звуках инвиза: "До завтра, мальчик мой", и отпер дверь, и выскочил с вещами из спальни и из базы RED; покинул любовника на суд шпиона красных, что застанет его, разгорячённого вожделением, незрячего, бессловесного, с одеревеневшими плечами, свирепого как сам дьявол и с тем изувеченного сильнейшей из обид.