Великолепная вселенная «Рэй»

      Не прошло и пары минут, как в руке стражника зазвенели ключи. Он вставил один из них в замочную скважину, не без труда повернул три раза, после чего отворил дверь. Уже многое повидавшие, петли скрипнули, заставляя напрячься того, кто находился в камере.       Диамкей не понимал зачем к нему пришли. Он не вслушивался в разговоры охраны, к тому же, говорили они довольно тихо, чтобы никто ненароком не услышал об их замыслах. Поэтому, когда в темницу просочился луч света из коридора, а в дверном проёме появились зарг и оборотень, Диаму стало не по себе.       — Дайн, может все же не стоит? — шепнул своему товарищу рогатый. Он все еще не был уверен в том, что они собираются сделать.       — Роб, заткнись хоть на минуту! Если так боишься ослушаться приказа, то иди и стой за дверью, чтобы нас никто не заметил. — Также тихо произнес тот в ответ. Раздражение в его голосе было слишком заметно, и Робин, чтобы лишний раз не злить Дайна, поспешно удалился обратно в коридор темницы. Пускай друг считает его трусом, но если сюда вдруг ворвется советник лорда, от которого в последнее время можно ожидать чего угодно, он хотя бы сможет вовремя предупредить о его появлении. Пожалуй, эта мысль его приободрила, он закрыл за собой тяжелую дверь и облокотился на каменную стену.       — Ну, не надумал еще признаться в том, что сделал? — С нескрываемым презрением спросил Дайн у слуги. Хоть и сам он был далеко не высокого звания, даже ему было позволено обращаться с низшими, как с чем-то подобным вещи.       Диамкей в ответ лишь судорожно затряс головой, не в силах сказать даже простого "нет". Он бился в попытках придумать хоть какое-то оправдание самому себе. Казалось, что в глубине души он уже начинает верить, что украл что-то из кабинета Кэпа.       — Врешь, наглое отродье! — Прикрикнул стражник, делая несколько шагов навстречу арахне. Тот лишь сильнее вжался в стену, надеясь слиться с ней, раствориться, исчезнуть, да что угодно сделать, лишь бы не находиться сейчас в этой треклятой камере! — Ну ничего, уж я-то из тебя выбью все, чего ждет господин Ксеноморф. — Слова эти были произнесены негромко, но так, чтобы пленник их точно услышал. И прежде, чем Диам смог придумать как возразить, чтобы отсрочить неизбежное, воин с силой схватил его за волосы и швырнул в центр камеры. — Не смей по углам жаться! Когда обворовывал нашего господина посмелее был, да? — Дайн выхватил плеть из-за пояса, в ярости щелкнув ей по полу темницы. Голос его уже переходил на крик. Не сказать, что он понимал за что так ненавидит этого слугу. Виной тому воспитание, которое в принципе не предполагало сочувствия к низшим расам, или же бесконечная преданность дому Энди, или, быть может, древняя вражда оборотней и пауков, он не разбирался. Впрочем, этот момент мало волновал его, и он, не задумываясь, ударил плетью лежащего на каменном полу арахну. Удивительно, но вид беззащитного, дрожащего от страха, свернувшегося клубком слуги не вызвал никаких эмоций, кроме еще большего гнева. Воину хотелось бить еще, и он бил, зная, что не испытает при этом никаких угрызений совести.       Плеть вздымалась в воздух снова и снова, разрывая одежду Диамкея и оставляя на коже красные полосы. Слуга вгрызался в костяшки зубами, лишь бы не кричать, чтобы не раззадоривать стражника сильнее. Но тот и не думал прекращать, даже когда увидел кровь, струящуюся по плечу пленника.       — Ну как тебе такой язык, падаль? Говори, что ты украл у господина! — Как полоумный кричал он, снова и снова занося над неподвижным телом плеть.       — Прошу вас... — Взмолился арахна — Я... Я ничего не крал! Вы... — Он не сумел закончить мысль, слова перебил его собственный всхлип, после того, как кожаная плетка снова со свистом впилась в рану на руке. Он надеялся, что вскоре просто потеряет сознание от боли, и его оставят в покое.       — Снова лжешь! Мало я тебя порол, раз даже теперь смеешь врать! — Сильные руки оборотня снова вцепились в серые волосы Диамкея. На этот раз его с силой дернули наверх, а после того, как он поднялся на ватные ноги, опустили на колени. — Какого черта слугам вообще позволяют носить такие длинные пакли... — пробормотал Дайн, вынимая из ножен поясной кинжал. — Ну ничего. Судя по твоему упрямству, ты здесь очень надолго. Отрастить успеешь.       До Диама слишком поздно дошло, что именно собирается сделать стражник. Одним четким движением тот отсек волосы арахны, оставляя из настолько короткими, что они едва касались плеч. По сравнению с той длинной, которую Диамкей так старательно отращивал многие годы это было чем-то смехотворным. Он не мог больше проронить ни слова, и лишь смотрел на пряди, так любезно брошенные прямо перед ним.       В тот момент, что-то внутри перевернулось. Но было это что-то настолько слабое, что Диам лишь в очередной раз задался вопросом: какого черта с ним могут поступать так? К сожалению, на большее его сломанного сознания просто не хватило. Однако в глубине души шевельнулись воспоминания давно минувших дней.                                                                                                                   * * *       Арахны живут намного дольше остальных рас, и все это произошло еще задолго до рождения нынешнего лорда Энди. Тогда, в возрасте двадцати лет, Диамкей стал жертвой отлова. Это рано или поздно случится с каждым, кто родился в Филеоне. Еще давно, во времена перворожденных, раса пауков была провозглашена низшей. Истинную причину хранят в тайне до сих пор. Вероятно, все дело в том, что шестирукие и восьмиглазые существа не вызывали ничего, кроме чистого отвращения. Даже оборотни, не имеющие своего лица и вовсе, быстро придумали как скрыть свой недостаток и избежать приравнивания к арахнам. Потому, боясь опуститься на уровень низших рас, к ним они наиболее жестоки. Кичатся своим презрением, демонстрируя величие, и принадлежность к высшим слоям общества.       Тогда Диамкей спокойно жил в небольшом городе — клочке земли, на краю бесплодных пустынь Аракса — Филеоне, пока однажды отряд рабовладельческой организации не явился снова. Они хватали всех, не разбираясь. Отвозили в крупные города, и продавали гильдиям, или просто влиятельным и состоятельным господам. И это уже стало обыденностью. Каждого арахну с самого детства готовили к тому, что однажды он станет чьим-то слугой. Некоторые семьи сами отдавали своих детей, чтобы хоть на какое-то время отвести от себя взор высших, и сохранить свободу подольше.       Но Диамкея такое положение дел не устраивало. Когда его схватили на улице, он использовал свои силы, и паутиной буквально лишил отловщика глаз. Еще одному свернул шею, окончательно введя в ступор весь отряд. Казалось, что все получилось. Еще немного, и он станет первым арахной, который смог избежать рабства! Но в самый ответственный момент, когда до спасения оставалось несколько шагов, кто-то из "своих" захлопнул дверь прямо перед его носом. Получив сперва нож в спину, а после и удар по затылку, Диамкей провалился в беспамятство.       Очнулся он на полу в какой-то темной камере. Было ужасно. Кажется, еще в городе избили его от души. Но боль от предательства и ушибов с синяками не сломила его тогда. не смотря на то, что две руки были намертво прикованные к стене, он умудрился давать сдачи каждому, кто пытался прикоснуться к нему в тюрьме. Он плевался в работорговцев ядом, выпускал паутину им в лица, две пары рук, которые обычно скрывались от чужих глаз, были на виду больше недели подряд. Диамкей не был готов сдаться так просто. Даже если ему придется провести всю жизнь в рабстве, он будет с теплотой и гордостью вспоминать, как потрепал нервы своим похитителям.       Но время неумолимо шло вперед, пытки стали жестче, а палачи — злее. Постепенно вся ненависть, боль и прочие чувства сменились одним желанием покинуть темницы. Диам не видел солнца тринадцать лет. Быть может, выгоднее и проще было бы просто убить его в тот самый день, как он попытался удрать от своей судьбы, но оскорбленные отловщики не могли простить низшему такой вопиющей наглости. Арахна уже забыл почти все, что с ним делали там, ведь если бы произошедшее он воспринимал как реальные события, а не просто страшный и противный сон, то просто сошел бы с ума. Но последний день заточения вгрызся в память намертво.       Теперь он уже не сидел на полу темницы, а был подвешен на цепях под потолком. Теперь все восемь конечностей были скованны железными браслетами. Одна пара глаз была просто-напросто выдавлена — работорговцы мстили за своих товарищей. И Диамкей больше не грезил о свободе. Не было у него даже мысли о том, чтобы сопротивляться, или пытаться избежать пыток. Страх. Животный страх вытеснил все "революционные" идеи до одной. Когда его, едва живого, привели к главарю всех отловщиков, он только и мог, что жмуриться от света, что лился отовсюду, и бесконечно благодарить его за освобождение из многолетнего заточения. Тогда, глядя на то, как арахна стоит на коленях и восхваляет его добродетель, главный понял — все готово. От истинной личности этого существа не осталось ничего.       Через пару дней, еще не привыкшего к миру в не темниц и камер пыток, Диамкея продали гильдии оборотней. Семья Хидден, что правит ею по сей день, оказалась едва ли лучше организации рабовладельцев в Риа. Но дело свое они сделали: из разумного, способного на собственную точку зрения существа, Диам превратился в безвольного раба, как и полагалось его расе. Следующие тридцать лет прошли как в тумане. Он делал все, что приказывали господин и госпожа, не смея даже подумать о том, чтобы ослушаться или убежать. На самом его подсознании был выжжен, вырезан страх. Диамкей панически боялся не угодить хозяевам.       Чуть легче стало, когда его отослали семье Энди, в Даск. И хоть меньше бояться высших он не стал, работы поубавилось: гильдия Теней на тот момент могла себе позволить намного больше рабов, чем Хидден, а потому у него была возможность хоть иногда прятаться от чужих глаз в коморке слуг. И до сегодняшнего дня существование его было даже похоже на жизнь...                                                                                                                   * * *       Долго думать о прошлом не было возможности. Удары — уже не плети, а тяжелых кулаков стражника — быстро приводили в чувство. Оборотень что-то кричал, пытался заставить признаться в преступлении, и совершенно не хотел верить в то, что Диамкей не совершал ничего плохого. Сколько времени прошло? Час? Два? Меньше? Вероятно, все это не кончилось бы никогда, и, рано или поздно Дайн все же убил бы несчастного слугу. Но вдруг из коридора послышался голос, и через пару секунд дверь в камеру распахнул побелевших от страха Робин.       — Дайн! Бросай это дело! Господин Ксеноморф скоро будет здесь!       Слова эти будто заставили оборотня протрезветь. Как тряпичную куклу, он отшвырнул Диамкея в тот угол, из которого выволок его пару часов назад. Не прошло и мгновения, как трижды повернулся старый ключ в замочной скважине. Арахна даже не понял что произошло. Он уже плохо соображал и различал что-либо, и уж точно не стал прислушиваться к разговорам за дверью. Как только свет перестал проникать в камеру, он сполз по стене на пол, осторожно повернулся на бок, подтянул к груди ноги, усыпанные синяками, свернулся в своеобразный клубок и провалился в сон. Ему необходимо было восстановиться хоть немного.       Дайн, тем временем, судорожно прятал связку ключей, чтобы Кэп ничего уж точно не заподозрил, а Робин метался вокруг, ведь сбылись его худшие опасения.       — Я же говорил, что так все и закончится! — Бормотал он — Помяни мое слово, теперь в камере сидеть будем мы! Ну почему же ты никогда меня не слушаешь?!       — Замолкни, всеми силами прошу! Иначе ты и правда составишь этому отродью компанию. — Сквозь зубы процедил оборотень, подталкивая товарища к табуретке. — Сядь, и сделай вид, что ничего не было. Я сам все решу, если потребуется...       Больше никак успокоить друга он не успел. Из-за поворота коридора показалась белая фигура Кэпа Ксеноморфа. В полумраке темниц казалось, что от него исходит слабое свечение. Он был похож на смерть, медленно подбирающуюся к жертве. Она неминуема, ее нельзя обмануть или запутать. Она придет за тобой, как бы ты не изгалялся и не пытался прожить лишние две-три минуты. Ксеноморф шел медленно, и с каждым его шагом сердца нарушивших приказ стражников бились все чаще.       — Ну что, пленник все еще молчит? — В своей обычной манере поинтересовался Кэп. В его голосе уже не было и тени волнения, сжиравшего его вчера. Он ожидал ответа, пока стражники взволнованно переглядывались.       — Т-так точно, мой господин. — Потупив взгляд, признался Дайн. — Если бы он хотел что-нибудь сказать, мы бы вам передали! — Он старался звучать как можно убедительнее, и Робин, в подтверждение его слов, закивал головой.       — Ценю выполнение моей воли. Но я хотел бы лично встретиться с ним. Быть может, ночь в темнице пошла ему на пользу. У кого из вас ключи? — Кэп смотрел так пристально, что отказать ему было просто невозможно. Казалось, не отдай они ему ключ, он бы стёр их в порошок прямо на месте. Дайн быстро это понял, и, получив от товарища короткий одобрительный кивок, протянул советнику звенящую связку, специально не выделяя ключ, подходящий к камере Диамкея. Как будто это остановило бы Ксеноморфа надолго. Он знал все темницы настолько хорошо, что мог бы вычислить нужный ему ключ из тысячи точно таких же. Не прошло и пары секунд, как он уже открывал железную дверь. Поковырявшись в замке немного, он нажал на нее, и она, издав противный скрип, поддалась, снова впуская в помещение пару лучей света.       — Ну как, хорошо тебе спалось в наших темницах? А мне казалось, что ты не станешь тянуть так долго. — Кэп говорил спокойно, но насмешка в его голосе была слишком очевидной. Но ответа он не услышал. Да что там ответа! Не было вообще никакой реакции, хотя бы движения в углу камеры. — Молчишь? — Уже менее добродушно поинтересовался советник. — Не советую. Злить меня — ужасная идея.       И снова ответом ему была сплошная тишина, которая стала уже не на шутку раздражать. Кэп сделал пару шагов вглубь камеры, надеясь, что это возымеет хоть какой-то эффект. Но вместо того, чтобы заставить слугу говорить, он вдруг случайно перевел взгляд на пол, и замер. С минуту он прожигал глазами серые пряди волос, валяющиеся посреди темницы. Линьки, при чем такой, советник точно у пауков не припомнил.       — Какого черта... — Первая мысль, возникшая в голове, дабы хоть как-то объяснить увиденное, разбилась вдребезги, ведь допустить, что у Диамкея могло найтись что-то острое нельзя: Кэп обыскал его лично. — Я спрашиваю: какого черта?! — Он повторил вопрос так громко, чтобы стража точно услышала, и поняла, что обращаются к ним. Ксеноморф нагнулся и поднял с пола пряди, после чего буквально вылетел из камеры.                                                                                                                   * * *       Ночь опускалась на Даск медленно: сумерки на севере длиннее. Зак сидел на кровати, пытаясь осмыслить все, что с ним произошло за последние несколько дней. Ему все еще казалось, что это все просто не может быть правдой. Совсем недавно он был голодающим воришкой, который ютился в полуразваленном домишке на краю Сильвена, а теперь сидит в замке гильдии Теней. Он никогда не думал, что жизнь может поменяться настолько резко и круто.       Комната, которую Джаст ему выделил, была не самой большой в замке, но довольно уютной. На просторной кровати красовалось красное, бархатное покрывало, окон было сразу три, потому как комната находилась на углу коридора. У одной из стен — слева от двери — стоял письменный стол, на котором нашлась чернильница, перо и бумага. Заку они, правда, без надобности: письма писать он никому не станет. Единственный знакомый, с которым он мог бы побеседовать жил через две двери он него, так что тут можно было обойтись и без почтальона. Пол комнаты был укрыт ковром, таким же красным, как покрывало. По всей видимости, этот цвет в гильдии Теней особенно почитали.       Он достал из внутреннего кармана плаща мешочек, развязал и вытряхнул на ладони подвеску. Огоньки свечей отражались в этом украшении невероятной красоты. Зак повертел его в руках, перевернул и стал рассматривать гравировку на обратной стороне. Там была вырезана фамилия владелицы подвески и год, когда она ее получила.       — Подумать только, если бы не она, я бы сейчас и дальше прозябал в трущобах Сильвена... — Пробормотал он, убирая украшение обратно. На мгновение повисшую тишину прервал скрип двери. Стоило Заку спрятать мешочек в плаще, как на пороге комнаты появился Нео.       — Добрый вечер. — Коротко сказал он, после чего прошел в помещение, закрыв за собой дверь.       — Добрый... Что-то случилось? Почему ты пришел? — Привычка Зака задавать много вопросов однажды сведет его в могилу, но на этот раз Нео добродушно улыбнулся, подошел к окну и сел на подоконник.       — Мне скучно. У себя дома я каждый вечер рассказывал хорькам и прочей мелкой живности истории, а теперь не могу придумать куда себя деть. Жаль, что их нельзя было взять с собой... Вот я и подумал: может быть ты хочешь узнать что-нибудь. В конце-концов, познания в истории у тебя еще меньше, чем у лесного зверья. — Он говорил все это так спокойно и непринужденно, что Заквиель сперва даже не понял, что его назвали невеждой. Как-будто все это для фениксов в порядке вещей.       — То есть, у меня мозгов меньше чем у какого-то хорька? — Чуть оправившись поинтересовался нага. — Ну спасибо.       — Не понимаю за что, но пожалуйста. — Ответил Нео, и облокотился спиной на окно. Теперь его почти полностью скрывали крылья, были видны лишь руки и часть лица. — Так что, ляжешь спать и оставишь меня наедине с собой, или захочешь спросить что-нибудь?       Глаза феникса хитро сверкнули из-за белых перьев, и Зак отвернулся, чтобы не пялиться на него. Его, конечно, напрягал тот факт, что для Нео он замена лесных зверей, но поговорить и правда хотелось. Долго думать над темой он не мог: по его собеседнику было видно, что он опять собирается отпустить какой-то едкий комментарий, и нага спросил первое, что приходило ему в голову, при взгляде на это горделивое существо.       — Нео, а почему ты последний?       — Что? — Переспросил тот. Кажется, он ожидал какого угодно вопроса, но точно не этого. — Это единственное, что тебя интересует?       — Да, полагаю. История фениксов неизвестна никому, и для всех жителей Рэйелмана вы были за завесой тени. И, раз уж ты сегодня рассказываешь истории, ответь на мой вопрос.       — Как скажешь. — Лицо Нео приобрело чуть более серьезное выражение. События тех лет, что он провел в Араксе не были одним из хороших воспоминаний. — Все началось после охоты. Тогда все фениксы собрались на совет. Я тогда еще был юн, и права голоса не имел, так что просто слушал то, о чем говорили другие. Мы разделились на два лагеря: одни хотели покинуть основной континент навсегда, а другие хотели остаться с гильдиями, чтобы и дальше следовать своей клятве. Я был одним из тех, кто в последствии отправится в пустоши. На этом совете многие переругались, ведь желающих исполнять свой долг было очень мало, да и те быстро образумились переметнулись на нашу сторону. Остался только один феникс, отказавшийся покидать Рэйелман.       — И что с ним стало? Неужели он до сих пор где-то здесь? — Не удержался Зак. Какие-то обрывки истории ему, все же, были известны, но до этого момента он свято верил в то, что ни одного феникса в Рэйе не осталось. Нео посмотрел на него скептически, одним взглядом давая понять, что если тот будет перебивать, может остаться без эдакой сказки на ночь.       — Помнишь то странное существо, которое я упомянул сегодня? — Заквиель утвердительно кивнул — Так вот, как думаешь, что за феникс мог ему попасться? Вряд-ли этот сумасшедший фанатик стал бы искать кого-то из нас в пустошах. — Нео спрыгнул с подоконника и, расправив крылья, которые уже начали затекать из-за неудобной позы, прошелся по комнате. — Но этот бедолага не имеет к исчезновению нашей расы никакого отношения. Возможно ты слышал странные рассказы путешественников о том, как в Араксе по ночам становилось светло как днем, и пламенные бури бушевали с такой силой, что песок превращался в стекло. — Зак снова закивал головой. Подобные истории гуляли по Сильвену когда он был маленьким, но никто, кроме, разве что, детей, не воспринимал их всерьез. — В общем, все это чистая правда. Я сам, хоть и был участником всего, что там происходило, порой не мог поверить во все это. Мне понадобилось много лет, чтобы понять, что же стало причиной этих жутких событий...       — Нео, прости, что перебиваю, но, неужели фениксы сражались друг против друга? — Робко поинтересовался Зак, на самом деле, сгоравший от любопытства.       — Все так. Я докопался до истины недавно. Все дело в клятве, которую принесли наши предки. Ведь мы должны были защищать и оберегать вас любой ценой, наставлять на путь истинный, чего бы нам это не стоило. Но вместо этого...       — ...Вы ушли, предпочтя собственную жизнь...       Нео молча кивнул и опустился на ковер посреди комнаты.       — После того, как мы ушли в пустоши, многие фениксы стали постепенно сходить с ума. Они бросались на своих, крушили все вокруг и постоянно горели. Даже если закрыть глаза на то, что сумасшедший феникс был опасен для остальных, он не смог бы выжить, ведь буквально сжигал себя сам. Они ничего не ели, никак не восполняли свое пламя, и в один момент просто догорали бы, оставляя после себя лишь пепел. Но, так уж вышло, что помимо этого они пытались убивать тех, кто еще сохранил разум. И тогда началась Великая Война Скорби. Так мы мы... Я ее назвал.       Зак боялся посмотреть на Нео, ведь понимал, что как только столкнется с его взглядом, снова окунется в ужас, мрак и огонь. Но в этот раз зрелище обещало быть намного страшнее, чем тогда, на улицах Даска.       — Те, кто еще был в сознании, стали сражаться с теми, кто уже его лишился. Они не понимали, что рано или поздно смерть ждет каждого. Война была короткой, как молния, но страшной, как гром. Буквально за несколько дней непрерывных сражений в живых остались четверо. Я, и еще три молодых феникса со мной. Не знаю, что меня спасло тогда, чудо, не иначе. Я был уверен, что погибну первым, а оно вон как оказалось. И только когда я шел по полю боя, а ветер развеивал прах моих собратьев, до меня дошел весь ужал происходящего. Я еще не понимал в чем причина всего этого, но уже испытывал невероятный страх. И я просто улетел. В неизвестном направлении, сломя голову, разрезая облака. Кажется, я сделал круг над Рэйелманом. Я молил вселенную о прощении, и оно было мне даровано. — Нео закрыл глаза и запрокинул голову назад, словно перенося себя в тот день, несколько лет назад. — Облака разверзлись, и остался один, наедине с солнечным светом. Я сказал, что готов на все, лишь бы фениксы были прощены. И мне ответили.       — Ответили? — Зак чуть было не подорвался с кровати, неосознанно вырывая Нео из этого подобия медитации. — Кто? Кто мог тебе ответить?       — Солнце. — На удивление, феникс не злился на то, что ему помешали погрузиться в воспоминания окончательно. — Полагаю, это было оно. Оно спросило, готов ли я отдать в уплату долга свои крылья, находясь высоко в небе, выше вершин гор. И я сказал, что готов. Но вместо смерти я получил прощение.       — А что же те твои сородичи, которые выжили на войне? Что стало с ними? Неужели прощен был только ты?       — Увы. Когда я вернулся, чтобы рассказать им об этом, в пещере, где они ютились, обнаружил лишь три горстки пепла. Впрочем, этого следовало ожидать. — Нео задумчиво поднялся с пола и подошел к самому дальнему окну. За ним уже во всю хозяйничала ночь.       — А как же солнце? Ты это так просто оставил, не разобравшись? — Недоумевал Заквиель. Он все еще пребывал в шоке от услышанного. Ни в одной легенде, даже в самой глупой и абсурдной, он не слышал о том, что небесное светило может говорить.       — Я считаю, что это меня не касается. Но я подозревал, что некая высшая сила все же есть. Иначе нам бы некому было приносить клятву. — Ловким движением руки он задернул штору на оке, после чего развернулся и направился к выходу из комнаты. У самой двери он остановился, и на лице снова появились спокойствие и непринужденность. — Я пойду. Обычно на этом моменте мои хорьки засыпали от скуки, так что думаю ты тоже скоро уснешь. — Не дожидаясь ответа он юркнул за дверь, закрыв ее за собой.       Зак так и остался сидеть на кровати. Этой ночью сон его так и не посетил. Он не мог выбросить из головы ни одно слово из услышанных сегодня.       — Чудной он, этот Нео... — пробормотал он, буря глазами письменный стол. Еще никогда в жизни ему так не хотелось написать кому-нибудь письмо.