Тот-кто-есть-Пламя (The One Who Is Fire)

Леонард отложил использованный гипо и улыбнулся ребёнку, глядя на его заживающий лоб, и заметил, как Спок спешно отводит взгляд, стоило старпому оказаться в поле зрения доктора. Глупо, подумал он, как же глупо. Он изо всех сил пытался изобразить хоть какое-то возмущение, раздражение, хоть что-то, но слова звучали небрежно даже для его собственных ушей. От этого доктор чувствовал себя, на удивление, грустно, ведь он не мог даже как следует разозлиться на Спока, тем самым обманывая его ожидания. Казалось, что мир сместился со своей оси, но он ничего не мог с этим поделать. Да, он двигался, говорил, лечил — только правда была в том что Леонард перестал быть собой в тот момент, когда Джеймс Кирк покинул лагерь. Он закашлялся и поспешил отвернуться, прикрываясь рукой. Нечего добавлять терранских микробов восстанавливающемуся организму. И аккурат в тот же момент Спок обернулся к нему, изучающе оглядывая с головы до ног. Леонард заходился кашлем весь последний час и знал, что что-то было не так. Он проверит, в чем дело, но позже. Позже. — Я бы попросил Вас осмотреть себя более тщательно, доктор, — тихо произнес Спок ранее, буквально зажав его в угол в их импровизированном госпитале возле шкафчиков с медицинскими принадлежностями, ожидая ответа, — и никак не комментируя тот факт, что сильная дрожь не отпускала доктора с того момента как Кирк ушел. — В этом нет необходимости, Спо… — — Тем не менее, я рекомендовал бы это сделать, — ответил старпом. И добавил: — Пожалуйста, Леонард. Это был удар ниже пояса. Все это Леонард до сих пор было ему непривычно, то, что было с ними с того дня, как Спок едва не умер у него на руках: такая странная, хрупкая вещь, которой они оба дорожили больше, чем готовы были признать вслух. Леонард вздохнул, сдаваясь и говоря, что сделает это. Но факт был в том, что Спок не понимал. Как он вообще мог думать об таком именно в этот момент? Если бы он остановился, пусть даже на мгновение, то не смог бы продолжить. Он знал это. Видел, множество раз. Именно так он потерял Джоселин, Джо-Джо и свою работу. — Вы в порядке, лекарь? — Леонард почувствовал, как кто-то легонько потянул его за рукав. Маленький кышаг с серьезным видом смотрел на него, и его взгляд мог посоперничать даже со взглядом Спока в попытках просверлить в нем дыру. — Как всегда отлично, Карр, — мужчина кивнул, и ребенок буквально засиял от гордости, когда понял, что Леонард помнит его имя. — Теперь давай, кыш-кыш, иди к родителям. Лицо Карра светилось — ну точно ребенок, несмотря на острые клыки, видневшиеся, когда он улыбался, и он побежал прочь, задев Леонарда на своем пути. Доктор вспомнил, как сильно он прижимался к родителям, когда Боунс подошел к ним десять минут назад: кровь и снег запеклись на маленьком заостренном личике, ему было так страшно и так больно, что Леонард чувствовал, как заходятся стуком оба сердца маленького кышага, когда он проводил осмотр, пытаясь определить наличие и размер ран. Спасибо за детей, произнес он — небу, космосу, да любому существу во Вселенной, в которого верили, — за этих крошечных, но таких удивительных засранцев. Он поднялся, и его резко повело в сторону. Мужчина почувствовал, как к горлу подкатила тошнота — воздух внезапно исчез, а мир потускнел, но стал необычайно ярок по краям — все было в точности как тогда, перед Джимом. И все закончилось также быстро, что Леонард даже не успел испугаться. Он попытался втянуть воздух, заставляя легкие работать, поперхнулся, закашлялся, но начал дышать. Он прислонился спиной к несущему столбу палатки, вцепившись руками в холодный твердый металл куда более отчаянно, чем ему хотелось. Собственный пульс казался странным, неровным. Прекрасно осознавая, что бело-голубое нечто в двадцати футах от него — это Спок, который в очередной раз проверял, как он, Леонард начал осматривать лагерь, чтобы отвести подозрения. Сейчас ему было не до старпома, не до его точных и неизбежных вопросов, его проницательного взгляда. И уж тем более не этого его Леонард. Ветер за пределами лагеря усиливался. Они установили защитный барьер вокруг шатров, чтобы уберечься от снега и пыли и сдержать без того невыносимый холод, хотя насчет последнего он сомневался, глядя как Спок периодически трясется даже под двумя парками, только все равно ситуация была бедственной. Отовсюду доносились крики и сдавленные рыдания, звуки, знакомые ему по каждому военному госпиталю, где он был. Кышаги являлись храбрым народом, но эти — они всего лишь гражданские, напуганные и раненые. К текущему моменту он позаботился о четверти пострадавших, и почти все случаи были с угрозой для жизни, в то время как Спок, благослови его Боже, взял на себя менее тяжелые случаи, которые можно либо вылечить на месте, либо подать запрос на Энтерпрайз. И все равно ожидающих помощи оставалось много, очень много. Мысль о том, что он мог стать причиной всему этому: лагерю, полному раненых беженцев, и что из-за него они не смогли им помочь, — давила на него, морозя кровь и наполняя голову шумом. Застала врасплох, как любое подобное сожаление. Простит ли меня Джим когда-нибудь? задумался он. Раненые стонали, снег усиливался, ветер завывал все сильнее. Имеет ли это смысл? Он словно наяву почувствовал на себе взгляд темно-синих глаз капитана, полных животной ярости и боли. Казалось, что они видят саму его суть, сквозь все эти слои кожи, сквозь ребра, само сердце, что стучит глубоко внутри. Леонард приложил руку к груди, где чувствовал, как что-то печет и расползается в стороны, и был почти удивлен, не обнаружив там кровоточащей дыры. — Доктор? — тихий, звучащий совсем рядом голос. Легкое касание к плечу. Леонард дернулся как от удара током. Он увидел, что Спок слегка отступил, и жесткость — или боль, — на мгновение мелькнули на его обычно непроницаемом лице, хотя все казалось таким далеким и застывшим, отдаваясь странным эхом. Он с усилием моргнул. — Что… что такое, Спок? — Доктор, за последние пять целых три десятых секунды Вы становились все бледнее, — Леонард оцепенело уставился туда, где, как он помнил, стоял Спок, двадцать-с-чем-то футов вправо. Пять целых три десятых секунды. Видимо, столько ему понадобилось, чтобы оказаться рядом. — Просто… Устал, — выдохнул мужчина. Он оттолкнулся от шеста, заставляя себя подняться и выпрямить спину. Ребра с правой стороны пронзила резкая боль, от бока до грудины, заставляя Леонарда схватиться за грудь и зайтись кашлем. Спок наклонил голову, перехватывая его взгляд, и до Леонарда дошло, что он даже не понял, как его скрутило. И на лице старпома четко отображалась вулканская версия выражения да ни черта подобного. — Что это было? — коротко спросил Спок. — Ребра, — выдохнул Леонард, — Когда тот… Швырнул меня в столб… Видимо, неплохо приложило. Сломал… Пару. Спок какое-то время молчал, но выражение его лица страшно изменилось: скулы стали казаться острее, глаза потемнели и все черты лица стали какими-то… Нечеловечески чужими. Он нахмурился, зубы блеснули в неприятном оскале. На мгновение тот, другой Спок — дикая, неприкаянная душа Вулкана — показалась на поверхности. Злится, какая-то часть Леонарда сумела собрать воедино все признаки, понимая, наконец, как близко стоял Спок, склонившись и оказываясь между Леонардом и лагерем. Очень злится. — Доктор МакКой, — отрывисто и настойчиво произнес старпом, — Вам сломали порядочное количество ребер, и Вы не подумали, что было бы уместно поделиться данной информацией? — Я доктор, если ты не заметил, — бросил Леонард в ответ. Он ждал, когда дыхание успокоится, но этого не происходило. — И знаю риски. — Сломанные ребра могут повредить некоторые органы человеческой биологической системы, такие как легкие или сердце. Даже небольшое смещение может привести к тяжелым осложнениям. — Мы не настолько хрупкие… — Леонард усмехнулся и едва не закашлялся вновь. — Смею не согласиться, — ответил Спок таким тоном, от которого ученики Академии рыдали в туалетах. — На самом деле, люди очень даже хрупкие, как Вы выразились. Вы сами об этом заявляли, причем неоднократно. Леонард прикрыл глаза. Если Спок хочет, пусть устраивает истерику, выражая животную ярость в праведном негодовании. Потому что он не понимал, из-за чего — или кого — Спок так зол, и подозрение, что причиной этому мог быть он сам, довольно сильно задевало доктора. — Слушай, как окажемся на Энтерпрайзе, я попрошу Криса провести полное сканирование, окей? — внезапно все стало таким легким, словно он парил. Леонард сконцентрировался на дыхании, на том, чтобы вдохнуть достаточно и можно было говорить. Полумрак вернулся, ему стало трудно думать, но Спок не собирался отступать. Доктор видел, как тот сжал губы, все еще стоя слишком близко. — Этого недостаточно, Леонард, — произнес тот едва слышно, и Леонарду захотелось его ударить за ту мягкость, что сейчас демонстрировал этот зеленокровый хобгоблин. — Очень важно, чтобы ты провел сканирование сейчас. Ты едва можешь стоять, дрожь усилилась, появилась спутанность сознания. Тебе нужно сесть и проверить свое состояние прежде, чем оно начнет…. — Да ради Бога, Спок, — Леонард отпрянул, сжав руки в кулаки, голос трясся. — Я не могу просто взять и сесть, я должен работать. Я должен все исправить!.. Должен все это исправить. — Перенапряжение не дает преимущества… — Мне плевать на преимущества, — прорычал Леонард сквозь стиснутые зубы. — Я разочаровал его, Спок. Я разочаровал…. Джима. На последнем слове его голос дрогнул, срываясь во всхлип, разрушая все. Время, казалось, неслось в ускорении в тысячу раз: он подумал о Джиме, о Джоселин, о Джо-Джо, — и нечто, горящее в его груди внезапно стало таким огромным, словно его ребра сдавило гигантской рукой. Пульс вдруг застучал в висках, отдаваясь в горле, и заглушая все вокруг. Его сотряс приступ кашля, и Леонард поспешил прикрыться рукой. — Я разочаровал Джима, Спок. Я не могу… Остановиться. Тишина. Когда Леонард поднял взгляд, он надеялся, что Спок наконец — наконец — понял, о чем он. Лицо его друга стало бледнее, и причиной тому был не холод. Глаза расширились, губы приоткрылись. Но смотрел он не на Леонарда, а на его рот, придвигаясь ближе и осторожно касаясь его руки. — Леонард, — произнес Спок, — Твои губы посинели. Доктор моргнул, касаясь рукой губ и понимая, что они похолодели. И в этот момент уже он, наконец, понял, какое выражение лица было у Спока. Именно его он видел после событий на Вулкане, и всякий раз, когда Джим или Нийота уходили на миссию с шансом успеха в 20%, выражение, с которым он занимал капитанское кресло: напряженное и собранное, чтобы ничего не вырвалось наружу. Тревога, отстраненно подумал Леонард, я пугаю его. Я пугаю Спока. Ему показалось, что в его груди что-то взорвалось, и легкие попросту остановились. Леонард хватал ртом воздух, сердце издало отчаянно-болезненный стук. Мир завертелся, становясь все тусклее и тусклее. — Доктор МакКой. Спок что-то говорил, его губы двигались, только Леонард не слышал ни звука. Звон в ушах был слишком громким. Он пошатнулся, вцепившись рукой в воротник, но уже было слишком, слишком поздно. — Доктор МакКой. — Спок, — слабо прохрипел Леонард, даже не зная, что собирался сказать: то ли успокоить, что все будет в порядке, то ли сказать, как ему страшно. Колени подкосились, он услышал свист воздуха, а сильные руки обхватили его плечи, боль, голос, что снова и снова звал его по имени. Темнота.