***
— Наставник, этому ученику кажется, что нужно все-таки закончить дело. Остались ведь всего две части? Правая рука и голова. И мы узнаем, чье это тело, — со всем возможным тщанием Юань изображает почтительного ученика, надеясь лишь на то, что за тринадцать лет преуспел в лицедействе. Лань Ванцзи славится тем, что чует ложь, как демоническая Сюань-У — кровь в воде. Но Юань уже столько лет обманывает его, что это чутье, должно быть, притупилось. Юань видит, как смягчаются черты обычно словно изваянного в нефрите лица. — Ты прав, Сычжуй, дело нужно завершить, — расщедривается Ханьгуан-цзюнь на целую реплику. Обычно, из него только «мн» да «хм» можно выжать, да рублено — описание назначенного наказания. Все демоны Диюя, если бы Юань был настоящим ребенком, каким бы он вырос безумцем под опекой истеричного Старика, жутко и холодно улыбающегося главы Лань и этого бревна с глазами мороженой рыбы? Страшно даже представить! А впрочем — чего там представлять? Достаточно вспомнить Лань Сяоюэ или Цзинъи, или Чживэя. Одна — такая же мороженая рыба, как Ханьгуан-цзюнь, даром ли он ее любимый герой и идол для поклонения; второй — взрывной истерик, трус и при том забияка, уже и не знающий, с кем бы сцепиться; третий — самый опасный, Юань чует в нем конкурента на место ядовитого гада: мёд на устах, за пазухой — нож. Тринадцать лет Юань провел с ними рядом, притираясь, служа тем, кто всегда успокоит или наоборот расшевелит, направит в правильное, а чаще — нужное ему русло. Он более чем уверен, что Чживэй после его ухода станет новым лидером их группы. И хорошо было бы этого не допустить, он опасен, потому что умен и хитер. Юань видит в самой ближайшей истории живые примеры и хотел бы хоть от будущих себя и отца обезопасить. Чживэй, к тому же, еще и самый ближайший претендент на титул наследника, если глава Лань или его брат не обзаведутся своими детьми. Но Юань знает, что эти двое — порченый нефрит. Сложно не замечать пропитывающую тело главы чужую приторно-тягучую ци, едва не сочащуюся из его нижнего даньтяня, когда тот возвращается из Ланьлина в Юньшэн. Про болезненное безумие Ханьгуан-цзюня Юань и вовсе думать не желает, его от одного намека даже на подобную мысль начинает тошнить от отвращения. Удивительно, как это старейшины не забили его насмерть тогда за любовь к демону? Или они того и хотели, да второй Нефрит оказался слишком уж крепок телом? Юань заставляет себя выбросить мерзость из головы. Он все равно не позволит этому человеку навредить отцу, не даст прорасти меж ними ни единой нити привязанности.***
Юань думал, что в месте с густой концентрацией инь-ци ему будет хорошо, но энергия, которой полнятся туманы Ичэна — словно затхлая, порченая вода. Юань помнит это ощущение и не может понять: как? Каким образом это возможно?! Отец ведь уничтожил Инь-Хуфу! Ценой своей жизни, точнее, своего тела уничтожил! — Лань Сычжуй? — Наставник, мне плохо... — выдавливает из себя Юань. — Я, кажется, отравился... На самом деле, с ним все в порядке, просто ему кровь из носу нужно остаться одному и приманить ворона, что следует за ними от самого Юэяна. Отец должен узнать о Печати. Но сделать это, когда Ханьгуан-цзюнь рядом — подобно смерти, потому Юань играет, пошатывается и опирается всем весом на руку заклинателя. Прикусывает щеку и позволяет капельке крови выкатиться из уголка губ. Наставник касается его запястья, и Юань усилием воли перекрывает ток ци в жилах этой руки. Мелкий, но довольно опасный для неумехи трюк. Но Юань помнит все, что рассказывала тетушка Цин, и он долго тренировался. Вот и пригодилось. — Идем, посидишь в каком-нибудь доме, — глухо роняет Ханьгуан-цзюнь. Юаню неприятна его забота, она отдает тухлятиной даже сильнее, чем ци Печати. Лицемер! Но сейчас не время об этом думать. Они отыскивают какой-то домишко, где из всех обитателей — лишь хозяйка, превратившаяся в живого мертвеца. Она не причинила бы им вреда, но Ханьгуан-цзюнь сносит ей голову одним ударом и кивает Юаню: — Жди здесь. Когда он уходит, Юань прислушивается еще несколько фэнь, после чего, бесшумно взобравшись на крышу, еле слышно свистит. Кэ спустя он шепчет ворону, черной кляксой упавшему на его плечо с укутанного туманом неба: — Отец, мы в Ичэне. Здесь воняет Инь-Хуфу. Я не знаю, что мне делать, отец... Ворон гладит его клювом по челке и срывается с плеча, мгновенно исчезая из виду и из ощущений, словно научился перемещаться, как заклинатель с талисманом переноса. Юаню же остается лишь ждать.