Both of them are Love

Дарклинг называл ее исчадием ада. Мал не называл никак, боясь отхватить от Алины за резкие выражения и отсутствие должного уважения к живому существу.. Алина звала это создание Ничегоей. Как кто-то в здравом уме может назвать собаку Ничегоей? Она появилась внезапно – просто одной дождливой ночью кухарка услышала под дверью жалобные писки и сочла, что самым милосердным вариантом будет утопить его, предварительно накормив до отвала, а Алина, зашедшая уточнить меню на какой-то очередной скучный и бесполезный прием, не смогла пройти мимо жалобных черных глаз и тоскливо поникших ушей. При ближайшем рассмотрении и усердном отмывании оказалось, что шерстка у щенка иссиня-черная, гладкая и мягкая, а сам щенок даже меньше, чем могло бы показаться на первый взгляд – да и вообще больше похож на котёнка, чем на собаку. А ещё щенок оказался болезненно худым, и Алина взволнованно бросилась показывать его корпориалам, но те успокоили ее и сказали, что следует всего лишь обеспечить его обильным питанием, мимоходом отметив, что щенок на самом деле девочка. Неделю она неустанно сопровождала Алину везде, куда доставали лапы – чем приводила юных гришей в неописуемый ужас: госпожа Старкова, может, и была достаточно мягкой, когда дело касалось детей, но еще больше она любила животных, на чью защиту вставала настолько яростно, что всем было боязно даже об этом думать. Когда лапы слишком уставали или когда Алина была слишком занятой, чтобы следить за безопасностью питомицы, постоянно дрожащий комок меха отправлялся прямиком в руки Александру (хоть и ругавшемуся, но только шепотом, чтобы не разозлить ненароком Алину), а вместе с ним – в библиотеку, вечная тишина которой, как и широкие рукава черного кафтана, способствовала исключительно крепкому сну. Поначалу Дарклинг лишь ворчал и шипел на животное, но очень скоро оттаял и стал под ехидное хихиканье Алины самостоятельно носить с собой щенка. Александр и окрестил собаку Ничегоей – "Она просто смертельна в своем очаровании, Мал, прямо как ничегои, верно ведь?". Мал ничего не отвечал. Мал вообще больше любил кошек, чем собак. И, если уж на то пошло, Мал вообще не любил собак, и совсем не понимал, что его любимые нашли в этом жалком комке меха, который, к тому же, ободрал почти всю дорогую мебель в их комнате, до которой сумел дотянуться, и уничтожил как минимум два Алининых редких цветка. И его шерсть была везде. В кресле, на полу, в библиотеке, в укромных углах и на открытых местах. Однажды Мал обнаружил крошечную чёрную шерстинку под подушкой. – Вы брали это на кровать? – Если ты не против. – Алина радостно улыбнулась, отрываясь от бумаг, а Александр, безостановочно гладивший разомлевшую Ничегою, просто молча посмотрел на него. У Мала не нашлось сил им отказать. Теперь она была с ними постоянно – в печали и в радости, в счастье и в горести. Александр, всю свою долгую жизнь не жаловавший животных, не мог начать читать, если не сажал её на колени. Алина любила брать ее на руки и долго стоять у камина, смотря в огонь и рассеянно проводя пальцами по её спине. "Так лучше думается", – объясняла она. У Ничегои появилась своя миниатюрная кровать, то есть гамак, аккуратно примостившийся между книжным шкафом и жутко древним вазоном. Ничегоя, будто выполнявшая какой-то безумный план "Заставить как можно больше людей влюбиться в меня", завоевав и парня, и девушку Мала, начала таскаться за ним самим. Постоянно. Без перерыва на обед и на сон (ночью она просто сворачивалась в их ногах, полностью игнорируя гамак, при этом постоянно оказываясь ближе всего именно к ногам Мала). Особенно весёлыми были прогулки в лес, в которые за ним увязывалась Ничегоя, и остановить ее было решительно невозможно – теперь Малу не нужно было с все нарастающим отчаянием искать что-то, постоянно идти по следу, чтобы спасти дорогого человека, но тихую и в то же время наполненную жизнью чащу он любил. Ничегоя же тишину не любила и при каждом удобном случае (то есть постоянно) ее нарушала. То наступит на ветку, то залает в самый неподходящий момент, то вспугнет стаю птиц, от злобных клевков которых у него долго будут заживать порезы; но утомить ее Мал не мог. Иногда он специально шел много часов без передышки и в итоге едва не валился от усталости сам, а бессмертная Ничегоя радостно лаяла на него, выпрашивая еды. Может, и правда, случайное детище Дарклинга?.. Во время таких путешествий они ночевали в лесу. Александр и Алина привыкли к его долгим отлучкам, но все равно волновались за него, а теперь и за собаку. Ничегоя с тех пор, как Алина ее подобрала, подросла – сильно выросла в холке, обзавелась длинной пастью острых зубов и длинным пушистым хвостом. Мал всерьез задумывался о том, что она могла быть волчицей-оборотнем. Правда, в полнолуние она не превращалась в злобного гриша и не начинала убивать всех подряд, так что эту мысль пришлось отмести. Он и сам не заметил, как к ней привязался. Она стала подтянутой и быстроногой; теперь она могла долго бежать рядом с Малом бок о бок и помогала ему задирать зайцев и даже молодых оленей. Мал шутливо прикладывал палец к губам, когда Ничегоя, виляя хвостом, приволакивала в зубах очередную дичь – Алина бы не одобрила. Однажды Ничегоя вытянула его из горной реки, полуживого и промокшего насквозь. Тогда Мал решил перейти реку вброд – вода доставала ему лишь до плеч, да и он был опытным следопытом и знал лес: шёл осторожно, прощупывая шестом каждый сантиметр. Не учёл лишь одного: течения. Поток, казалось, относительно безопасный и тихий, вдруг бешено забурлил, и Мал потерял опору. Шест остался на дне, а его самого понесло куда-то вдаль. Мал никогда не был опытным пловцом и всегда старался найти дорогу без ручьев и рек, но в тот раз день клонился к вечеру, и ему все еще надо было найти место для безопасной ночевки. Задыхаясь от недостатка воздуха и чувствуя, как вода заливается в рот и в нос, Мал очень об этом жалел. Но вдруг он почувствовал, как его жестко тянут за загривок к берегу. Сначала он принял существо за Смерть, пришедшую за ним, но вскоре, глотнув кислорода и прищурив глаза, наконец очутившись на твердой земле и изо всех сил глотая кислород, разглядел склонившуюся над ним обеспокоенную морду и, не сдержавшись, поцеловал ее в нос. "С этого самого дня никогда не назову собаку бесполезным источником расходов". Мал с Ничегоей понимали друг друга. Она стала тише, могла красться к жертве на мягких лапах, не издавая ни звука. Они делили добычу, и лес, и тёмное небо со звездами, и шум листвы в малахитовых кронах деревьев, и радость, и воздух, разрывающий во время бега легкие. Каждый раз, сидя у гаснущего костра и зарываясь пальцами в шелковистую шерсть, он радовался, что у него есть напоминание об Алине и Саше, и что их семья, кажется, стала на одного члена больше.