Где-то есть корабли
у священной земли
и соленые губы твои.
— Туз, дорогой мой, — Екатерина выбросила последнюю карту на деревянный стол поверх Короля, а Шешковский только закатил глаза. В который раз за вечер. — Трижды в дураках, Степан Иванович, — Панин изо всех сил старался подавить тихий смех, но получалось у него это откровенно плохо. Впрочем, не зря ведь отказался играть. Знал, что императрица не даст ему спуску. — Не позавидуешь. Катерина вообще в карты играла отменно. Причем, не только в обычные, но и в политические. Никита Иванович был далеко не прав, когда сказал, что женщина у власти — горе в стране. Эта женщина мало того что свергла с престола собственного мужа, так еще заняла его место и вряд ли собирается освобождать. — Если бы не струсил, был бы сейчас на моем месте, — заметил Шешковский, а потом добавил: — Ты карты в руки когда брал последний раз? После появления Дарьи Николаевны, кажется, и забыл что это такое. И то правда. Панин после знакомства с Салтыковой играть перестал совсем, зато пить начал в два раза больше. У Дарьи вкус на дорогой алкоголь, наверное, врожденный, а Никита Иванович ничего против никогда не говорил. Только в рюмку подливал да закусывал. Екатерина не отставала, но, в отличие от сенатора, к водке не притрагивалась. — Ты императорскую супругу-то не приплетай, — сделав акцент на слове «супруга», ответил Панин. — Она, к твоему сведению, и пить, и играть умеет. — Да как ты… — Господа! — Екатерина с силой ударила ладонью по столу, а потом, смягчившись, усмехнулась. — Я все еще здесь. Но с Вами, Никита Иванович, соглашусь. В конце концов, со мной по-другому не ужиться. — Тоже верно, — согласился Шешковский, после чего многозначительно взглянул на сенатора. Панин через секунду будто бы что-то вспомнил и встал из-за стола. Подойдя к рабочему столу, мужчина открыл небольшой ящик, достал оттуда кусок пергамента и, развернув, быстро пробежался глазами по строкам, написанным почти каллиграфическим почерком. Таким почерком во всем дворце обладала только одна-единственная женщина. — К слову о Салтыковой. Сегодня утром посол явился ко двору и велел передать Вам лично в руки, Ваше Величество, — он, естественно, знал, что ему знатно влетит за столь позднее вручение важного послания, а потому был готов ко всему. — «Лично в руки», говоришь? — усмехнулась женщина, принимая из его рук письмо. Ей не нужно было вчитываться, чтобы заметить чересчур уж острый наклон букв в правую сторону и заветное «милая». Катю так осмеливалась называть только Салтыкова. А позже, дочитав до самого конца, она поднимает глаза на сенатора. Во взгляде то ли лютая злость, то ли неимоверная нежность. Честно, Панин так до конца и не понял. Понял только, что стоит немедленно делать ноги, ибо очень скоро ему не жить. — То есть Вы, — она начала медленно, проговаривая каждое слово почти по слогам, чем напугала его даже сильнее, чем если бы кричала во весь голос. — Вы получили письмо еще утром, однако известить меня решили только сейчас? — Ну, так вышло, Екатерина Алексеевна. Память, понимаете… — попытался оправдать себя Никита Иванович. — Не понимаю и понимать не хочу! Еще хоть раз подобное повторится — вылетите вон из дворца! Должности лишу и званий всех к чертовой матери! На самом деле, Панин был отчасти готов даже к этому. Так что стоял смирно и ждал, пока этот «ураган» стихнет. Конечно, он тоже виноват, причем очень крупно, но ничего ведь уже не изменить, правда? — Так. А где, собственно, Шешковский?***
Катастрофически тебя не хватает мне.
Жгу электричество, но не попадаю я.
— Клянусь, останься я там, она убила бы и меня! — Шешковский, может, и не был до конца в этом уверен, зато прекрасно знал, что кое-кому сейчас приходится несладко. А рядом идущая женщина на его резкость только смеялась. Екатерина хоть и вспыльчива, но не настолько безжалостна, в отличие от своей супруги. Однако боялись их во дворце почему-то одинаково сильно. — Не преувеличивайте, Степан Иванович, — улыбнулась Дарья, а после представила, что Катя может сделать с несчастным Паниным. И ей на секунду даже стало его жаль. Но это, разумеется, быстро пропало. — Она же не изверг, право слово. Нет, порой Катя могла и перегнуть. Стоит лишь вспомнить последнее собрание, на котором Салтыковой***
— Каких идиотов я набрала в этот чертов Сенат! — императрица все еще говорила на повышенном тоне, оттого Даше казалось, что собрание не окончено. Она порой сама удивлялась, как Екатерина, будучи далеко не глупой женщиной и, в отличие от покойного Петра, мудрой правительницей, могла назначить главными советниками таких… откровенно глупых людей. Нет, были исключения, конечно. Но достойных звания Дарья могла пересчитать по пальцам одной руки. — Я ведь сразу сказала, что идея отвратительная! — не выдержала Салтыкова, подходя к женщине почти вплотную. — Не останови ты все раньше — я придушила бы их всех разом. — И я была бы тебе безмерно благодарна, — бросила Катерина, останавливаясь около двери в покои. — Состав ближнего совета давно пора менять. — Ваше Величество! А Ее Величество только засмеялась, подступив ближе и обвив шею брюнетки холодными от природы руками. Дарья подобным приступам нежности со стороны Екатерины сопротивляться никогда не умела. Да и не хотела, что уж врать. — Ладно, может быть, не весь, — императрица притворно закатила глаза. — Но, согласись, некоторых стоило отправить на эшафот еще несколько лет назад. — Ты неисправима, милая. — Я знаю, дорогая, — улыбнулась в ответ Катя, а потом подалась чуть вперед, прильнув к чужим обветренным губам. — Но ты меня за это и любишь. И здесь Даша уже спорить не смела.***
Воздух толчками
и пульс на три счета-та.
Если уж насчет «изверга» Салтыкова не могла сказать наверняка, то за Никиту Ивановича беспокоилась, ведь одному Дьяволу известно, останется ли он при своем нынешнем положении. Даша за все эти годы уже успела к нему не только привыкнуть, но и полюбить. Екатерина доверяла ему целиком все дела политические да и… было бы досадно терять такого друга. Впрочем, вряд ли Катерина и вправду пойдет на такое. — Ну, знаете, с Вами на этот счет готов поспорить почти каждый, кто хоть раз присутствовал на воскресном собрании Сената, Дарья Николаевна, — усмехнулся Шешковский, а Даша поняла, что так оно и есть. — Не стоило бы так откровенничать, Степан Иванович, — предупредила женщина, хитро прищурив светло-голубые глаза. — Вы не забывайте, кто моя жена. — Угрожаете? — Ну что Вы, ни в коем случае. Просто предупреждаю. Тут-то обоим пришлось замолчать, ибо впереди показались две фигуры — мужская и женская. Мужчина шел чуть позади и что-то очень бурно доказывал женщине. Мне нужно уточнять, кто именно это был? — Даша! — Екатерина напрочь забыла о сенаторе и, видимо, наплевав на стоящего чуть поодаль Степана, бросилась в долгожданные объятия дорогой женщины. Салтыкова спустила руки на ее талию, прижав еще ближе к себе. — Я так скучала! — Знала бы ты, как скучала я, — Дарья отстранилась немного, чтобы, впрочем, тут же прильнуть, накрыв мягкие губы своими. Столь же холодными, но оттого не менее желанными. — И все-таки, — осторожно начал Панин, когда императрица оторвалась от жены. — Я лишен должности? — Идите к черту, Никита Иванович, — только и бросила женщина, однако по ухмылке на покрытых бордовой помадой губах он отлично понял ответ.Где-то есть корабли
у священной земли
и горячие губы твои.