at his feet

На дворе ночь, и публика Мондштадта оказывается внезапно благоразумной и довольно быстро покидает таверну. Кэйа остается. Дилюк, сменивший бармена в последние два часа, заканчивает расставлять бутылки. Он тянется, чтобы протереть барную стойку, но не заканчивает это движение. Вместо этого поднимает глаза на Кэйю и прослеживает взглядом линии его тела сверху вниз и обратно. — Не понимаю, — медленно говорит он, — Как твоя блядская привычка тереться о каждого второго рыцаря сочетается с тем, что мы спим в одной постели. Кэйа любит чужое внимание. Жадные взгляды, гуляющие по его телу, грязные предложения, полные лести и соблазна, а порой и руки, без стеснения, но украдкой касающиеся талии. Однако, подобное не имело в его жизни такого большого значения, как внимание одного конкретного человека, который сейчас с трудом скрывает свою… ревность? — Ох, мастер Дилюк, неужели вы мне не доверяете? — С привычной насмешкой отвечает Кэйа, руками облокачиваясь о край стойки. Игра вот-вот начнётся, и он волнуется после перерыва, да так, что ладони покалывает. Сейчас Дилюк не злится по-настоящему, хотя голосом хочет это показать. Однако сказанное и не шутка. В глубине глаз можно заметить то цепкое выражение собственника, которое только Кэйа и может увидеть. — Может быть мне стоит как-нибудь показать всем, кому именно ты принадлежишь? — Не думаете, что это сделает только хуже? Навредит моей репутации, и… — Кэйя наклоняется ближе к его лицу, переходя на томный шёпот, продолжает, — Рыцари узнают о моих слабостях, начнут ими пользоваться, в таком случае у вас появится множество конкурентов, — Кэйа глухо смеётся, едва касаясь чужих губ своими. Ещё можно дразнить. Он отталкивается от деревянной поверхности, попутно скидывая накидку на барный стул. Пол здесь конечно не идеально, но чистый, вот только в прошлый раз он так боялся за сохранность меха, что отвлекался и не мог сосредоточиться. — Но я от напоминания не откажусь. Когда Кэйа переходит на «мастер Дилюк», то сам Дилюк только больше бесится. Не совсем понимая, отчего. У него с определением собственных чувств (поначалу даже их наличия) было особенно туго. Но тем действенней были доверительные разговоры с Кэйей, которые иногда все же случались между ними, и затем — понимание собственных потребностей, которые отзывались в партнере, и с которыми можно было справиться, вымещая желания и гнев заодно. — Разве ты не получишь только выгоду, если каждый из них узнает, что тебя можно поставить на колени, и чем грубее обойтись — тем лучше… — говорит Дилюк, ощущая близость Кэйи как нечто физически уплотняющее воздух между ними. Кэйя незамысловато флиртует, но он перешел на «вы», а значит готов. — Тогда я из капитана кавалерии превращусь в шлюху Ордо Фавониус, — сладко воркует Кэйа, выскальзывая из чужой хватки. — Но я не могу отдаваться кому попало, ведь моё тело принадлежит вам, сэр. — Конечно, трахнуть тебя в рот никто не откажется, — челюсть Кэйи оказывается в жестких пальцах, Дилюк заявляет права и на его рот, — Но они не знают, что тебе нужно. А если узнают, побоятся проделать. Впрочем… Если ты и правда хочешь кого-то соблазнить. Полезай-ка на стойку. А я посмотрю. Лезть на стойку? Это что-то новое. Но противиться приказу Альберих не смеет, хоть и не может заранее предугадать, что его в таком положении ожидает. Ах, он бы не отказался от случайных зрителей, жаль таверна пуста. Он грациозно встаёт коленями на барный стул. Не сводя глаз с Дилюка, плавно перемещается на тщательно протертую им стойку. Кэйа поворачивается на коленях, и встаёт к хозяину таверны боком. Изгибаясь вальяжно, будто кот, он опускается грудью на столешницу, призывно выставляя задницу вверх. —Тебе даже объяснять ничего не надо, ты и так прекрасно знаешь, как следует подставляться. Дилюк размыкает замок рук на груди, подходит и по-хозяйски запускает руку в густые волосы Кэйи, тянет вниз, к столешнице, выгибая ему шею и впечатывая щекой в дерево. Вблизи видно, как дышит Кэйя, как прогнулась под рубашкой спина. Он слегка покачиваясь взад-вперёд, кладёт ладонь на свой зад, и сжимая ткань до скрипа ведёт вниз, по бёдрам. — Мне так не хватает ваших рук, сэр. И вашего большого члена в моей заднице… — Ты правильно просишь только мой член, — цедит Дилюк на это, — Потому что только я могу удержать от того, чтобы действительно не стать чужой шлюхой. Повернись. Дилюк его направляет, точнее буквально волочит по барной стойке, головой внутрь, к бутылкам, задом к себе и к залу. Он делает это не слишком нежно, в итоге одна длинная нога Кэйи теряет опору и повисает, вторая задевает о стул. Дилюк придерживает его перекинутым через не самую удобную лежанку и второй рукой берёт за задницу, проминая пальцами под левой половинкой, влезая между ног, где у Кэйи совершенно прекрасная впадинка, сжимает и немного треплет. — Подставляйся ты всём и каждому, тебя давно бы раздолбали, ты стал бы совсем мягким и мокрым от постоянного пользования. Кэйа податливо выгибается под чужой хваткой. Пусть и не очень приятно от того как грубое дерево трётся о щеку, но удовольствие быть под контролем своего господина перекрывает все другие нюансы, будь то даже боль. Теперь наверняка останется царапина или синяк, но это мелочь. Такой Дилюк ему нравится до безумия. По-прежнему строгий, но открытый, не скрывающих своих желаний, грубый и горячий. Каждое его слово заводит, заставляет дрожать, и глухо стонать, представляя то о чем он говорит. Кэйа подаётся бёдрами на прикосновение, нетерпеливо ерзает виляя бёдрами. — М-м, я не против если вы сделаете меня таким, сэр. Растрахайте мою тесную дырку так сильно, чтобы она не закрывалась, и всегда была готова принять ваш большой член. Дилюк шлёпает его по заднице, прерывая на какую-то секунду хаотичные движения бёдер. Он молчит, он похож на бурю, которая готова поглотить Кэйю, внутри, в самом глазу бури, будет довольно безопасно. Но адреналин зашкаливает, и в воздухе висит ощущение, что Дилюк — сделает. Он действительно может исполнить сказанное. — Чтобы получить мой член, мало просто попросить. Он стаскивает Кэйю со стойки, подхватив под живот, как будто и правда собрался трахать, но вместо этого ставит на пол, а сам немного отходит. Ему жарко, не иначе, нужно снять камзол, ослабить галстук. Делая это, Дилюк снисходительно кивает вбок и вниз. — Где твоё место. Короткая близость дурманит, но пропадает лишь издевательски подразнив. Кэйю шатает то ли от выпивки, то ли от возбуждения, что вполне очевидно выпирает сквозь узкие штаны. Грязный, развратный, ему много не нужно, чтобы завестись. Он знает, где его место, и не смеет заставлять господина ждать — падает коленями на пол. — Моё место у ваших ног, сэр, — Кэйа усаживается удобнее, наклоняется ниже, чтобы потереться щекой о его сапог, и поцеловать носок обуви. Кэйа стелется по полу, подбирая под себя длинные ноги, возя коленками по доскам, которые каждый день топчет полсотни ног. Ему всё равно, он уже очень низко, нашёл какую-то ломанную позу, как дворовая кошка трётся о Дилюка. — Видел бы ты себя, — раздаётся сверху его голос, — Хуже шлюхи. Даже продажные девки так легко на колени не встают, а тебя и сапоги мои устраивают, верно? Голос у Дилюка монотонный, но в нём как будто угли потрескивают, создавая хрипотцу. Ах, если бы Дилюк знал, что ни одна шлюха не согласиться делать то, что обычно делают они. Деньги и статус клиента их не умалит. Даже малышка Донна не позволила бы своему кумиру буквально вытирать о неё ноги, унижать, и жёстко трахать до искр перед глазами и тупой боли на утро. Кэйе же подобное доставляет чистейшее удовольствие. Целовать и вылизывать до блеска чужие сапоги для него более искренне проявление любви, чем сладкие поцелуи. Поцелуи ждут его после, затраханного, уставшего и трясущегося в слезах, когда Дилюк закончит. Несмотря на ужасные слова, Дилюк проявляет сколько-то благоразумия. Рукой держится за стойку, что позволяет регулировать силу, когда он подталкивает челюсть Кэйи, чтобы дал свободы маневру. А потом давит в грудь, заставляя откинуться. — Ложись уже, дрянь. Руки на пол, как я тебя учил, и не лапай меня. Дилюк выдыхает через нос, наблюдая, хорошо ли Кэйя выполняет. Рубашка белеет на тёмных досках, лицо покраснело, несмотря на смуглый тон кожи. Дилюк делает шаг — нога встаёт точно слева от головы. — Целуй. И скажи, что тебе это нравится. Кэйа отстраняется, глухо стонет, опускаясь спиной на пол, вытягивая ноги и руки. Каждое движение выдрессировано. Он поднимает завороженные глаза вверх. Лучше места для любования Дилюком не найти. — Вам не нужно меня просить, — повернув голову в сторону, он опускается первым поцелуем на чужую обувь. — Мне нравится когда эти прекрасные сапоги втаптывают меня в пол, — на выдохе отвечает Кэйа, оставляя ещё несколько влажных поцелуев. — Я бы вылизал каждый сантиметр вашей обуви, сэр. Поставьте ногу мне на лицо, и я вычищу вашу подошву. М-м, наступите на меня, прошу, — его голос начинает дрожать, звучать жалко, будто скулёж. — Заткнись, — велит сурово Дилюк, подтолкнув скулу Кэйи носком сапога, чтобы повернулся лицом вверх, — Закрой свой блядский рот. Ему нравятся мольбы. Он не полюбил бы Кэйю, если бы ему не нравился этот грязный рот. Дилюк смотрит на губы, которые покорно сомкнулись, они чуть мокрые и сейчас как будто уже припухшие. Кэйа замолкает, пусть для него держать рот на замке противоестественно. Ему хочется продолжать ласкать его слух своими грязными словами, подкидывая угольки в разгорающийся огонь чужого возбуждения. Медленно подняв ногу, Дилюк переставляет ее на щеку, закрыв подошвой губы до половины. Давит и прочерчивает косую линию, вытирая сапог о лицо Кэйи, которое дергается в том же направлении. Кэйя стонет глухо. Давление недостаточно сильное, но ощутимое. Губы едва не раскрываются сказать «спасибо, сэр», «наступите посильнее, не жалейте меня», но Альберих помнит приказ, и пока ещё в состоянии себя контролировать. Дилюк выравнивает голову снисходительным толчком. И снова наступает — теперь на правую скулу под повязкой. Давит. Давление как будто нарастает секунду за секундой, Дилюк не убирает ногу, только меняет направление слегка — и скатывает голову Кэйи на бок. Короткий шорох — и на щеке Кэйи косая пыльная полоса, Дилюк вытер подошву. Кэйа сглатывает вязкую слюну, пытается справиться со сбитым дыханием. Между ног горячо тянет от возбуждения. Такой жалкий в своих порочных желаниях… Но секс здесь вещь второстепенная. Он хочет больше, сильнее, чтобы его втоптали в этот чертов пол как тряпку. — Повернись и открой рот. Вот так. Теперь язык. Кэйа поворачивает лицо, открывает рот и высовывает язык, как было велено. Дилюк наклоняется. И Кэйе прилетает плевок. Попавший, впрочем, на губы только частично. Но то, что попало, Кэйа слизывает. — Я подумаю, воспользоваться ли твоим ртом, — говорит Дилюк и ставит ногу на грудь, носком в вырез рубашки. С губ тут же срывается стон. Кэйа просит без слов. Смотрит вверх умоляющим взглядом в немой мольбе быть смелее и грубее. Совсем слегка выгибается в спине, сводя лопатки, подставляется получше. Он не против чтобы его глотку поимели, но только после… Пусть хоть садится на него и трахает как безвольную куклу. Поза Дилюка — это власть. Ноги у него худощавые, колено на согнутой ноге остро выделяется, но эта комплекция не мешает ему выглядеть как победитель, повергнувший врага. Кэйа ему не враг. Кэйя его давняя добыча, а теперь послушный раб, который готов продемонстрировать своё положение. Глаза Дилюка вспыхивают, когда Кэйя ерзает, ему это нравится — и именно поэтому он прибивает выгнутую грудь коротким пинком. Придавливает, не оставляя возможности приподниматься над полом, и подошва сапога оставляет на коже груди отпечаток. Одежда тут не играет никакой роли, неощутимая преграда, никак не смягчающая следующий шаг Дилюка. Тишина давит на уши. Собственное тяжёлое дыхание кажется Кэйе оглушающим, как и шорох чужой одежды, когда Дилюк резким ударом в грудь придавливает жаждущее тело к полу, срывая стон и хриплое шипение от жгучих чувств. Кэйее по хорошему дурно, жарко так, что щеки пульсируют и горят алым. Влажные ладони продолжает нещадно колоть от волнения и дурманящего предвкушения. Чёртова тишина. Чертов Дилюк, который тянет время, и не действует во всю силу. Он ведь может больше, сильнее. Дилюк чувствует, как Кэйя пытается гнуть поясницу — и наступает на живот пониже пупка. Здесь мягко и беззащитно, несмотря на мышцы пресса. Дилюк давит, ощущая, как нога физически продвигается внутрь, ниже, к полу, и кажется — конечно же из-за освещения — что он улыбается. Живот — такое интимное место, уязвимое, там органы, удар в живот холодным оружием зачастую смертелен. Альберих начинает скулить как побитая шавка. Как жаль, что Дилюк оставил одежду. Он бы так хотел… невероятно хотел ощутить всю тяжесть, грубость и силу без этой преграды. Совсем рядом с пахом… Кэйа кусает губы, мысленно молясь всем Семерым, чтобы нога его господина двинулась ниже. Молча, не подначивая Кэйю словами, Дилюк перемещает ногу на пупок, ставя её по диагонали. Ничего не стесняясь, покачивает щиколоткой туда-сюда. Вытирает о Кэйю ноги. Жестокость поднимается в нём, обычно прекрасно спрятанная, ещё сильнее — сдерживаемая, и Дилюк быстро и изящно бьёт. Колено приподнимаются, лёгкое усилие мышц — и сапог выбивает из Кэйи дух, коротким ударом попав по кромке рёбер. Альберих кусает губы, стонет, ударяясь затылком, запрокидывая голову от удовольствия. Живот столь чувствительное место. Слезинки скапливаются в уголках глаз, и тот, что под повязкой, неприятно печёт. Мог бы и снять её, чего там прятать. Этого мало обоим, и Дилюк повторяет сильнее — точно по середине груди, даже звук от приземления сапога выходит звучным, коротким и глухим. — Ах-х! — Губы Кэйи раскрываются в лёгком вскрике от внезапного удара. Это не больно. Это прекрасно до взрыва фейерверка перед глазами. Он будто не здесь. Смотрит сквозь Дилюка стеклянным взглядом, простанывая во весь голос просто от ощущений. Быстро дыша через рот, Альберих хочет что-то сказать, но выходит лишь неразборчивое мычание. Дилюк не убирает ногу с груди. Он отпустил край стойки, за который держался для равновесия, склонился вперёд и упёрся локтем в своё согнутой колено. Давления много, но он больше любуется тем, во что превращается его любовник. Кэйа всегда хочет больше, и всегда попадает в ловушку того, как начинает захлёбываться, пока Дилюк продолжает пытку. — Вот так. Я хочу, чтобы моя подстилка не могла членораздельно разговаривать. Тебе это ни к чему. Всё тело напрягается под усилившейся давлением. Кэйа громко всхлипывает, стараясь надрывно поймать воздух в лёгкие. Он окончательно растворился в этих чувствах. В мыслях по кругу циркулируют лишь несколько просьб, что он не может озвучить: «встань на меня», «раздави меня», «сделай мне больно, позволь почувствовать твою любовь каждой клеточкой своего бесполезного тела». Но он не смеет произнести, признаться, что ему мало. Дилюк и так знает, сколь ненасытен его любовник, и старается оградить его от ошибок. Дилюк отклоняется, давая вздохнуть чуть свободней. Вернув себе баланс, он ставит сапог на каблук рядом с лицом Кэйи и требует: — Благодари. — С-спасибо, — жадно глотая воздух, всхлипывает Кэйа, языком проходясь по кромке подошвы чужих сапог. Для него это словно награда. — Спасибо, сэр. Я рад быть вашей подстилкой, рад, что вы вытираете об меня ноги и втаптываете в пол, — он облизывает обувь, будто дорогое вино счищает с барной стойки. Ему так это нравится, что стоит Дилюку убрать ногу, Кэйя непроизвольно издает жалобный звук. Сделав пару изящных шагов вдоль распростертого тела Кэйи, Дилюк встаёт в ногах и смотрит. Ладони в пол и так демонстрируют покорность, но следующий приказ усугубляет ситуацию. — Раздвигай ноги. Это приказ приободряет Кэйю, он развигает ноги, как и полагается послушной бляди. Дилюк встаёт между них, следя, чтобы Кэйа разъехался на неприличную, некомфортную ширину. Шов на его брюках натянут. Сейчас он лежит в позе звезды, показывая набухший член, хотя и через ткань. Дилюк вздыхает, как будто чужая эрекция его как-то оскорбляет. Медленно, донельзя ровно, он ставит сапог рядом с промежностью, снова на каблук, а потом опускает подошву плавно и с нарастающем давлением, накрыв член Кэий целиком вместе с мошонкой. — Аа-х, — громкий стон отскакивает от стен. Это прекрасно. Это лучшее, что может быть. Нога любимого господина сжимает его жалкий член. По всему телу будто тысячи электрических разрядов взрываются под кожей. — М-мх, сэр… могу я… могу я кончить сегодня… от вашей ноги? Прошу, — едва не в слезах умоляет Кэйа. — Потом делайте со мной… что хотите… — Ты хочешь кончить? Дилюк поднимает медные брови с неясным выражением. — Думаешь только о своём удовольствии, дрянь? У него привычный монотонный голос. Он никогда не доминирует над Кэей зло или с сарказмом. Он констатирует. Кэйа не видит чужого лица, не слышит хоть какой-то лишней эмоции в голосе, но чувствует укор за проявленную наглость. Он тут же виновато поджимает губы. — Простите… простите, сэр… В его затуманенном возбуждением сознании это кажется непростительным проступком. Нарушил дисциплину, открыл рот без разрешения, став требовать удовольствия лишь для себя. Жалкий эгоист. Одержимый, мерзкий, не достойный такого прекрасного и невероятно терпеливого к такой паршивой псине хозяина. Нога покидает ширинку Кэйи и перемещается в промежность. Носы сапог треугольные, Дилюк просто отводит ногу — и нос врезается между ягодиц. Там ткань, да и в этом положении до ануса не добраться, но это не мешает Дилюку давить и постукивать носком, как будто он хочет ввинтить его туда, действительно найти дырку и проверить, насколько она податливая. Дрожащее тело Кэйи выгибает от грубых прикосновений между ног. Он сам пытается, слегка приподнимает поясницу, чтобы носок чужого сапога уткнулся сильнее, отчаянно пытается насадиться на него, но лишь жалобно охает от того, что не удаётся. — Посмотрим, сможешь ли ты кончить от моей ноги, — произносит Дилюк и двигает ногу выше. Теперь твёрдый нос сапога постукивает по мошонке. Раз, два, три… Пять… Удар. Не острый — подъемом стопы снизу вверх. — Смогу… я знаю, что у вас получится- ах-х! — Влажные глаза Кэйи резко распахиваются. Мошонка чувствительная. Так хорошо, что хочется рыдать, стонать во весь голос. Кэйа выгибается от резкого удара, не смея сдерживать крик, звонко ударяющий по собственным ушам. Дилюк не сбавляет давления, продолжая постукивать, вжимать сапог в яйца. Он давит, и это не совсем реально ощутить сквозь сапоги, но он действительно раздвигает чужие яйца. Удар. Как до этого, но сильнее. И снова крик, смешанный с невнятными благодарностями. Возвращается давление всей стопой. — Кончишь в штаны, если сумеешь. Но только когда я скажу. Кажется, что сквозь обувь ощущается тепло. Дышать давно нечем, и к члену Кэйи должно прилить много крови, в том числе и от ударов по мошонке. Дилюк ощущает эту упругость, он давит почти до предела, а потом принимается катать вдавленный член, покачивая ногой. Ствол смещается в узости брюк, Кэйе достаётся только сплошное трение. Боль приятными волнами проходит по телу Кэйи. Если бы не Дилюк, где бы такой грязный извращенец нашёл себе пару? Кто бы смог подарить удовольствие его порочному, грязному телу, падкому на остроту и унижения. Рубашка неприятно липнет к вспотевшему телу, как и волосы, и чертова повязка впитавшая слезы. Кэйа тяжело дышит, стонет, борясь с тем, чтобы не свести дрожащие ноги. Член под грубой подошвой начинает приятно ныть. Он немного опал от боли, но это не сбавляет того наслаждения, в котором тонет Кэйа. А потом получает пинок в бедро. — Переворачивайся и подними зад. Кэйа едва находит силы, чтобы выполнить приказ. Встаёт, как и было велено, задирая зад максимально высоко, ложится грудью на пол, и упирается лбом в сгиб локтя. Ноги разъезжаются максимально широко, как позволяет поза. — Вот так, моя маленькая блядь. В голосе Дилюка, наконец, появляются новые нотки. Сам голос тихий и низкий, а еще слышна сытая улыбка. Дилюку это нравится? Он этим питается? Его жестокость — как нырок в глубочайшую пучину, где постепенно отступает свет. Кэйа хнычет, сильнее выгибается в спине услышав развратное обращение. Да, он блядь. Он его маленькая ручная шлюха, готовая на всё ради внимания своего хозяина. — В следующий раз будешь нагишом. И если хозяин желает вытереть подошву о его бесполезный член без преграды в виде одежды — Кэйа с удовольствием разденется и подставится. Пользуясь заминкой, он вытирает пыльным рукавом лицо, и снимает дурацкую повязку, оставляя ту на полу рядом. Кэйю скорее всего начнет трясти, он старается держать позу, но приказ Дилюка действительно трудный, не дающий просто лежать. Сапоги очень удобный для такой позы. Изгиб обуви, которую Кэйя готов обсасывать, тот, что идет от носа к подъему стопы — хлопает его между ног в направлении снизу-вверх. Тело Кэйи резко встряхивает. Он бросает жалобный взгляд через плечо, и вздрагивает вновь. Налитый член и напряжённые яйца начинают ныть с новой силой. Еще раз, еще — с постепенно нарастающей интенсивностью. Дилюк делает паузу, как будто на глубокий вдох — и впечатывает сапог с громким хлопком. Ещё удар, и Кэйа не сдерживает жалобного всхлипа. Ноги дёргаются. Тело пытается защититься и скрыть уязвимое место, но он не позволяет. Следующий удар срывает крик, и слезы с новой силой накатывают на глаза. Всё тело крупно трясёт. Становится тяжело держать позу. Он крутит тазом вверх-вниз, будто это как-то поможет избавить стоящий член от жгучей боли. Ох, он там наверное весь красный от ударов и давления. Передышка, если ее можно так назвать — короткая. Удары возвращаются. Идут по нарастающей, словно дрессируя Кэйю, научая его, что боль неотвратима, как звук хлопков, становящийся громче. Раз, второй, третий… удар. Раз, второй, третий — удар. Сладкая экзекуция продолжается в том же темпе, и на третий повтор Кэйа заметно напрягается перед последним ударом, зная какой тот будет сильный. Он скребёт ногтями по полу, плачет и вертит бёдрами. Так больно… так хорошо… Альберих блаженно воет, после очередного удара, чувствуя, что он на грани. Как бы Дилюк не мучил его член — он хочет кончить. Он крепко стоит, пачкая бельё смазкой. Поджатая мошонка дрожит в нетерпении. Дилюк перемещает ногу и, наступив сверху на ягодицу, впечатывает Кэйю в пол. Мучительные секунду он медлит, потом сапог просовывается между чужим пахом и полом. — Кэйя… — Дилюк зовет по имени почти нежно, — Ты особенно красив сейчас. Хочешь потереться о мою ногу? Резкий пинок в пол сбивает последний осколки разума. Кэйа елозит бёдрами вперёд-назад, пытаясь притереться членом к сапогу любимого хозяина. — Да-а, ах-хм, да, пожалуйста, — он жалобно хнычет, глотая слезы. Упирается ладонями в пол, приподнимая корпус и выгибаясь в пояснице. Покачивается на руках, чтобы как следует впечатать пах в грубую кожу сапога. Словно тупое животное в течке. Он плачет и закатывает глаза от небывалого блаженства. Но его так мало, трение почти не достаёт до головки, на что Альберих неудовлетворенно воет. — Пожалуйста, Дилюк, я сейчас взорвусь. Помоги мне, — он оборачивается через плечо, шепчет мольбы дрожащими губами в надежде, что нарушение субординации тот пропустит, понимая, что кое-кто себя уже совсем не контролирует. Если бы Кэйя видел, если бы, оборачиваясь, различал что-то через пелену слез, то он мог бы понять, что Дилюк смотрит на него с восхищением. Что в его расширившихся зрачках запечатляется образ чужого тела, дрожащего от боли, но всей позой выражающего удовольствие. Дилюка затапливает восторг. Интересно, знает ли Кэйя, какое действие он оказывает на него? Потому что Дилюк выиграл приз, он обладает самым страстным, самым податливым, развратным человеком — Кэйей, который не стесняется того, что делает, когда Дилюк погружает его на дно. И в этом падении, с изогнутой спиной, елозящий в темпе по его сапогу — он прекрасен. — Ты прекрасен, мой возлюбленный Кэйя, — срывается само. Кэйа что-то невнятно, жалобно мычит в ответ на приятные слова. Он тоже любит. Бесконечно любит своего господина, его сильные, испещренные шрамами и ожогами руки. Невероятно нежные порой, ровно как способные жёстко отшлепать и оттаскать за волосы. Любит эти прекрасные ноги, что готов целовать, за то, с каким усердием они втаптывают его и бьют. Он любит его губы, его запах, голос, что способен вызывать мурашки. Ах, ну не просто же так Дилюк заработал статус самого завидного холостяка. Такой правильный, ответственный мужчина. О да, особенно последнее. Иначе Кэйа не доверил бы ему пытки над собой. Кэйя выдыхает рвано, неудовлетворенно, когда нога под телом пропадает. Его бёдра ещё какое-то время трясутся продолжая фрикции, прежде чем Дилюк обходит его. Дилюк, всю сцену возвышающийся над ним — теперь опускается на колени. Сажает Кэйю на своё колено, снова прижимает, зная, что это давление, хоть уже и измучил — нужно. Дилюк двумя руками стирает с лица слезы, пускай и мажет пыль на самом-то деле. Потом одна рука вплетается в волосы, фиксируя Кэйю глаза в глаза, а вторая лезет под чертовы узкие брюки, попадает в скользское, мокрое пространство, лодочкой обхватывает член. — Вот так, мой хороший. Можешь кончить. Сейчас можно. Дилюк потирает его головку, как нужно, он знает, он много раз касался Кэйи. И покачивается, как будто во время секса, слегка приподнимая его на своём бедре. — Да-а, черт, аа-ах, Дилю-юк, — давясь словами, навзрыд стонет Кэйа. Он смотрит куда-то мимо лица любимого, отчаянно цепляется пальцами за его плечи. Весь его разум сосредоточен только на руке между ног, которая так правильно сейчас трет его настрадавшийся член. Альберих кусает губы от напряжения. Ещё пара мгновений этой сладкой пытки, и его губы раскрываются в немом крике. Тело застывает на пару секунд, а после трясется в крупной дрожи. В штанах становится ещё влажнее от вязкого семени. Даже кончить было больно после всех этих ударов, но это… был пожалуй лучший оргазм в его жизни. Кэйа, горячий, вспотевший и без сил валится на Дилюка, заходясь в новой порции рыданий, уже не понимая от чего. Эмоции просто переваливают через край. — Спа… ах-х, спасибо… Дилюк видел, в каком состоянии находится Кэйя, поэтому сознательно встал рядом с ним на колени, чтобы иметь возможность поймать его в объятья. Он обнимает крепко, укладывая на себя, давая возможность уткнуться в плечо, гладит ладонями по спине. — Ты такой молодец. Ты молодец. Вот так. Дилюк переключается на обволакивающую нежность, старается дать Кэйе как можно больше тепла, мягко и искренне произносит над чужим ухом: — Ты молодец. Ты все для меня выдержал. Такой умница… Я тобой так восхищаюсь. Он целует волосы, влажные от пота, из-под которых идет жар, прижимается губами и носом, понемногу укачивая Кэйю как маленького. Дилюк выглядит почти тощим, на деле он жилистый и безумно сильный. Поднять Кэйю, поддерживая под бедра, для него в порядке вещей. Легонько встряхнуть, добиваясь, чтобы он покрепче уцепился за шею. Впрочем, Дилюк не уронит. Ни за что. Кэйа лениво закидывает ослабшие руки на крепкие плечи Дилюка. Прикрывает глаза, утыкается тому куда-то в шею носом, и загнанно дышит, будто пробежал десяток километров, а не пролежал пол часа под его сапогами на полу. Тело всё ещё мелко подрагивает, постепенно расслабляясь. Ох, этот контраст… Дилюк вдруг становится таким заботливым, это каждый раз сбивает с толку. Его руки приятно гладят по вспотевшей спине. Кэйа блаженно стонет отзываясь на похвалы. Ещё немного и он буквально растает в этих объятиях. В таверне есть подсобка, причем довольно большая. И, с тех пор, как Дилюк понял, что часто физически нуждается в Кэйе, оттуда были убраны ненужные вещи, появился диван, шкаф с одеждой и умывальник. Для персонала это выглядело вполне нормально и вполне удобно, сам Дилюк там периодически банально спал днем. Теперь он несет Кэйю внутрь и очень аккуратно укладывает на потертые подушки, не сразу размыкая объятья. Немного отклонившись, смотрит в лицо, пытается подхватить и стереть слезы, накапливающиеся в уголках глаз, снова наклоняется и целует: лоб, веки, горячие мокрые щеки, уголки дрожащих губ. Кэйа даже не замечает, в какой момент оказывается в их… не совсем тайном, но укромном месте для свиданий. Этот диван уже как родной. Улегшись, он первым делом поджимает ноги. Тихонько шипя просовывает руки между ног, поглаживает пах. Как бы не было приятно тогда, но адреналин и удовольствие отступили оставив жгучую боль. Стоило ли того? О, определённо. Это было лучшее из того, что Дилюк с ним вытворял. Немного стыдно, правда, что сам Рагнвиндр остался ни с чем. Дилюку же всегда становится стыдно за собственный фетиш на полностью одетого Кэйю, на то, чтобы одежда ограничивала его свободу, подчеркивая при этом его тело, на унизительные вещи, которые он должен в одежде вытворять. Сейчас она попросту прилипает к телу, доставляя ужасный дискомфорт. — Я очень тебя люблю, мой свет, — Дилюк гладит Кэйю по щеке, никуда не торопясь, пытаясь понять, насколько чужой взгляд осмысленный. — Посидеть с тобой рядом или позволишь себя умыть? — Похоже, мне стоит поработать над выносливостью, — глухой смешок слетает с губ. Непривычно двумя глазами смотреть на этого заботливого человека, который минутами ранее издевался над его телом, а сейчас нежно сцеловывает слезинки с горячих щёк. — И я тебя люблю, огонёк. Не переживай так. Я же рыцарь, а не сахарная барышня, — Кэйа старается говорить как можно увереннее, хотя голос ещё немного дрожит. — Дай только немного полежать — приду в себя. И можешь принести бутылку хоть с чем-нибудь? Я её заморожу и приложу к… себе, — он немного неловко ёрзает и тяжко вздыхает. Одежда жутко грязная, собравшая всю пыль с пола и его пот. Штаны так и вовсе непригодны к тому, чтобы в них куда-то выходить. Между ног мокро, липко. Жутко некомфортно. — Ты собираешься использовать мои бутылки столь непотребным образом? — осведомляется Дилюк, подняв бровь, но бутылку вина приносит и вкладывает Кэйе в ладонь, — Смотри, чтобы не лопнула. Их таланты с таким трудом сочетаются между собой, но когда находят баланс это даже… весело. Дилюк лучше любого очага может нагреть целый чан с водой, служащей здесь для бытовых нужд и всегда чистой, потому что в таверне должно быть в принципе чисто. Намочив полотенце в воде, по температуре приближающейся к горячей, Дилюк садится на край дивана, кидает рядом еще и сухое полотенце, и прежде всего обтирает Кэйе лицо и шею, не обращая внимания на недовольство. — Я бы предпочёл раздеться и помыться. Мастер Дилюк сделал меня таким грязным, — с довольной ухмылочкой щурится Кэйа — признак того, что он потихоньку приходит в себя. — У тебя уже есть силы шутить? — бубнит Дилюк, расстегивая чужую рубашку, — Тебе нужно отдыхать. Ты имеешь полное право. Тебе вовсе не обязательно… Перед Дилюком все последствия их игры: Кэйю как будто группа разбойников по земле валяла, и он в процессе почему-то безнадежно испачкал штаны. Мысли пытаются увести Дилюка от того, что он действительно хочет сказать, приходится хмуриться. — Тебе вовсе не нужно сразу возвращать… это лицо. Я не против, если ты просто полежишь. На это… на то, чтобы быть внизу, уходит много сил. Я бы очень хотел, чтобы мы были сейчас не в подсобке, а дома в ванной. Он обтирает грудь Кэйи от пота и добавляет без выражения. — Уже ночь. Никто не заметит, если я тебя до квартиры просто донесу. И Кэйа смеется.