Галлюцинации

Опять... Опять эта чертова машина под окнами... Ощущение, что у нее либо пробит к чертям, либо вовсе снят глушитель. И ведь не из дешевых тачка, раритетное что-то, увы, я не разбираюсь в марках, да и за тем, как вырвиглазно та выкрашена, не разобрать толком. И плевать, если честно, хочется пойти и до кучи пробить покрышки, чтобы на этой колымаге из снов потребителя ЛСД больше не проехали ни метра. Шесть утра... Я такое выдержать больше не способна была, особенно, когда к какофонии рёва добавились басы музыки. — Ах ты жопа, — ругаюсь и встаю таки с постели, взлохматив рукой и без того встрепанные после неспокойного и, надо отметить, короткого сна волосы. Быстро накинув на себя относительно приличные вещи и куртку, я вылетела во двор со своего первого этажа дуплекса. По счастью или нет, но с соседями я даже не знакома. Но отчего-то были подозрения, что автор этого психоза на корпусе автомобиля живет если не там, во второй части дома, то поблизости. Вижу не в первый раз, и каждый — портит мои шаткие нервы. Что ж, видимо, пришла пора красочного знакомства. На улицу я вылетела разъяренным демоном, невыспавшимся взглядом ища того, в чью честь готов взорваться салют моего праведного гнева. По счастью он оказался рядом, и цветастость его одежды вызывала подозрения относительно ментальной стабильности её владельца. — Слышь, павлин. Заглуши свой агрегат уже, а! — я не стала размениваться на любезности, еще и рукой оперлась о капот автомобиля, от цвета которого рябило в глазах. Он весь выкрашен в кислотные разноцветные пятна, смотреть невозможно. Мне кажется, что если это делать слишком долго, то даже у здорового человека или монстра непременно случится эпилептический припадок. Возможно даже не один. Возможно даже с летальным исходом. Если такова оригинальная задумка, то я даже практически одобряю. Парень оборачивается, давая понять, что он — монстр-скелет, а не человек. Очки на лице загораживают глазницы и огоньки в них, а в стеклах мелькают яркие цветастые буквы надписи-аббревиатуры "YOLO". И как только через них видит что-то? Или под таким лозунгом он считает лбом фонарные столбы в поисках нового опыта и высокой материи? Интересно, уже преисполнился или еще нет? — Опаньки. Добрейшего утра, малая. А что не так? — монстр оказывается значительно выше, едва ли не под два метра, но меня это его сомнительное преимущество не останавливает. Злит даже, стоит увидеть снисходительную улыбку на белом черепе под тенью идиотской кепки. — Что не так? Ну не знаю, может, то, что твоё ведро ревёт под моими окнами в мой единственный выходной? Глуши мотор, семицветик, — я подвисаю на полуфразе... Что я только что сказала? Какой еще нахуй семицветик? Слово было сказано будто насильно, не моей волей, ведь на уме вертелось нечто совершенно нецензурное. А вот парень буквально сияет радушием и даже посмеивается, словно к моему позору причастен самым прямым образом. И когда я заговариваю снова, пытаясь разразиться четырёхэтажным матом, то становится ясно, что так оно и есть. Потому что вместо него, полились странные метафоры и несуразные слова. — Да ты, стёклышко трехгранное с калейдоскопным свечением, да я тебя отправлю на пляж за вафельными стаканчиками! Парень откровенно смеётся. — Неплохо, мелочь, но я бы предпочел на пляж сгонять не только ради стаканчиков, — удивительно, но монстр наклоняется к открытому окну своего автомобиля и глушит мотор, блеснув из-под очков лиловым взглядом странных глаз. Но я не успеваю рассмотреть конкретнее — тот снова выпрямился и лучезарно улыбнулся. — Так мы соседи? — Медведи, — опять вылетает нечто не то, что я хотела выдать в дразнящей грубости, — да, дьявол, как так то? — Хахах, не матерись, вот и всё. Девушка ведь, некультурно, некрасиво да и тебе не к лицу, детка, — скелет спиной опирается о бок машины и скрещивает на груди руки. Лиловая куртка на нём выглядит относительно всего прочего наиболее нормальной. Либо же мне так кажется на фоне кошмарных цветов, как я поняла вблизи, Кадиллака. На контрасте, так сказать. — А кое-что тебе не завернуть? Постоянно грохочешь тут, почему-то именно тогда, когда я, мышь твою дери, хочу спать, — я иду до конца, мне терять, кроме выходного, нечего. Выплеснуть обиду требовалось до последнего слова, пусть в его глазах я и выгляжу зачуханным воробьём в пыли. — Спи у меня, — просто отвечает, а я давлюсь воздухом от его наглости, но он продолжает, — а чё? У меня звукоизоляция, ты почти дома, а я спокойно могу чинить свою малышку без риска испортить отношения с таким чудом. — Ты болен? Мы не знакомы даже! — мне почти смешно, я улыбаюсь на такую наглость и непосредственность. — Фреш. А ты Вэспер? — Да. Откуда ты... — Теперь знакомы, видишь? Девушка с именем напитка Джеймса Бонда не струсит, — я прекрасно понимаю, что он подначивает, но не посмею отступить. — Окей, сам виноват. Согласна, — шах и мат, цветастое чмо, я решила, что тот пойдет на попятную и сольётся от моего моментального согласия. Думала, что мы оба блефуем и берём друг друга на слабо. Но Фреш просто бросает мне ключи и кивает на дверь, расплывшись в улыбке. Я до последнего не верю его беззаботному виду и с плохо скрываемым изумлением иду к его двери, отперев её ключами с брелком-смайликом. — Еще не передумал? — я поворачиваю ключ в замочной скважине, нарочито неспешно открываю вход и встаю на пороге, ощущая, что изнутри тянет жвачкой и стиральным порошком. Да и целом тянет приятным теплом обжитого помещения, не чета тому холоду, которым веет из моей части коттеджа. — И не подумаю, — он смеется тихо и даже приспускает очки, сверкнув взглядом, как жаль, что плохо читаемым издали. На нет и суда нет, я жмурюсь подозрительно и ухожу в чужой дом, демонстративно хлопнув дверью. Что ж, как хочет, я, конечно, ломать в чужом жилище ничего не собираюсь, всё-таки это бесчестно даже во имя мести за погибшие в неравном бою нервные клетки. Спать — значит спать, я быстро отыскиваю спальню, невольно присвистнув от размеров лежбища с вычурным лиловым покрывалом, но благо постельное бельё не выглядит как рвота импрессионизма. Оно даже однотонное, просто жёлтое. Я зашторила окна, прежде чем упасть прямо поверх, отмечая, что у этой заразы до безумия удобная постель, и действительно погружаюсь в сон. Тишина, черт подери, наконец! И, признаться честно, давно я не спала настолько хорошо и спокойно, даже совесть распрекрасно завернулась в одеяло и послала факты о том, что делает это в чужом доме, на три веселых буквы. Даже не снилось ничего, но просыпалась я от ощущения чужого внимания, ввинченного куда-то между лопаток до самого сердца. Так что взбодрилась я тем лучше, чем быстрее пришло воспоминание о том, где я и почему. А еще при всём при том я понимаю, что я засыпала совсем не так, как сейчас проснулась — закутанной в одеяло, спасибо что в одежде. У изножья постели стоит Фреш и нагло смотрит на загрузку моего разума, в то время как на его очках красуется надпись "CUTE". Их же страстно хочется затолкать ему в подвздошные кости или куда-то туда, я, увы, не сильна в анатомии скелетов. — Тебе чего, автограф дать? Сам же сказал тут спать, — ворчу сонно, садясь и потирая глаза с потерянным видом, — какой сейчас год? — Жаль, что не девяностые или нулевые хотя бы, там с тобой я бы быстрее нашёл контакт, — звучит довольный ответ, а Фреш садится рядом, одаривая улыбкой дежурного ловеласа. Еще и одеяло на мне поправляет, не шибко способствуя слабым отголоскам моего израненного жизнью здравого смысла. Если это такой садизм, то он удался, я всё больше отговорок ищу, чтобы не подняться. — Это работает? Подкат уровня девятиклассника... — я нахожу в кармане телефон и смотрю на время недовольно. Блеск, проспала бо́льшую часть выходного и не сделала ничерта полезного, и виню в этом кого угодно, но не себя. — Что, стоило разбудить? Ты не предупредила, пардон. Спящей ты более дружелюбна, — парень скидывает кепку и ловким движением та летит на стол, повисая на колонке у компьютера неподалеку, — спать полезно, не думай, что потеряла из-за этого время. Чай? Кофе? Фреш? — ну вы посмотрите на его самодовольную рожу... Хотелось, чтобы этот монстр знал – я в долгу не останусь. — Фреш, — смотрю с прищуром и не без удовольствия вижу, как его надбровные дуги выползают из-под очков, — и желательно хорошенько его перемолоть. — Кровожадная. Люблю таких, — скелет спокойно встаёт с места и действительно приносит мне апельсиновый фреш, заставляя своими словами ещё больше ершиться в ответ. Но даже я не смогла себе позволить снова слать его к чертям и не только потому, что нецензурные слова и обороты каким-то непостижимым образом вылетали абсурдом, их заменяющим. А сок оказыввется вкусным и частично унимает моё раздражение и даже взбодрится помогает, давая больше понимания, что моё "гостевание" затянулось до неприличия. — Ладно, поиграли и хорош. Пойду к себе, спасибо, что дал выспаться, но я не сожалею о словах про твоё ведро, — вернув стакан, я принялась выпутывать себя из одеяла, мысленно проклиная желание поставить Фреша на место. Казалось, что мы свернули куда-то не туда, буквально с места в карьер, причем я даже направление не проверяла. — А я не сожалею, что затащил тебя в постель, — он платит той же монетой и вгоняет меня в краску с пугающей ловкостью и скоростью. Я возмущённо давлюсь воздухом, вставая с постели, и по чужому наглому выражению лица понимаю, что он расквитался и наверняка такое повторится. Я лишь усугубила и начала войну уже в открытую. Смотрю на него, обернувшись ошалело, а он все так же сидит на смятой мной кровати, улыбается обаятельно и блестит золотом зуба, вычурным, как и весь его образ. — Единственное, что в твоей постели можно делать, это спать, милый. Печальный факт, правда? В моей такого не происходит, так что я к себе, — надо было видеть его рожу! Улыбку перекосило, а глаза даже через темные стекла сверкнули пурпуром. Надпись на очках в момент моего ухода гласит нечто, что поразительно, нецензурное, что возмущает ещё сильнее. Ему можно, а мне нельзя? И я совру, если не скажу, что мне стало немного страшно поворачиваться к этому монстру спиной, хотя ответом я могу быть горда. Он начал первым: первым стал рушить мой покой, первым влез в мою речь, исковеркав её, первым пошел ва-банк неоднозначностей и первым скатился до пошлой шутки. Ни о чем я не стану жалеть! И только в стенах своей части дуплекса понимаю, что спала у соседа, которого даже приблизительно не знаю. Нагрубила с три короба вместо благодарности за сок и спокойный отдых да свалила в закат. И это еще больше бесит, словно червячок совести нашёл во мне слабое место и принялся его выжирать. Не стану говорить, куда я запихала эту самую совесть, но причины на то есть. Я попросту заебалась. Вот так просто. Быть паинькой со всеми, наступать на свои гордость и желания, идти на чужом поводу в угоду чужих же прихотей и комфорта, поступаясь собственным. С меня довольно... Я сделала это ради себя, в кои то веки, и не должна думать иначе. Не должна, но, чёрт возьми, все ещё думаю... Я даже у двери стою, прислушивалась какое-то время в ожидании, что Фреш постучит ко мне и попросит пояснить за хамство, но не дождалась в итоге ни звука кроме собственного чёрствого сердца, глухо бьющегося под рёбрами. На этом с адреналином покончено, остаток куцого выходного провожу за рисованием, полностью ухожу в процесс с музыкой и содружеством своей кофемашины, и вечер даже играет новыми красками, поднялось настроение. Всё случившееся видится мне каким-то неудачно рассказанным анекдотом, после которого немного неловко, но не более того. Так что когда рядом пищит уведомлениями телефон, я и бровью не веду, пока не допью свой кофе. Но стоит скинуть блокировку, как тот же самый кофе едва ли через нос не выливается, потому что пишут с работы, спрашивая, какого ляда я не вышла на работу во вторую смену. — Какая еще нахуй вторая смена?! — срочно лезу в график работы в клубе и вижу свою же фамилию напротив сегодняшней даты. И мат мой льется такой звучной рекой, что ни один Фреш уже никогда не поможет. Сборы были поистине молниеносные, кажется, я надела разные носки, но менять сей конфуз времени не было. Вылетаю из дома как пуля из обреза и на входе едва не роняю Фреша, который, судя по нему, таки собирался позвонить в дверь и что-то мне сказать, но вместо этого получил ощутимый толчок в плечо моей сухощавой мелкокалиберной тушкой. — Фреш, твою налево, я опаздываю! — возмущение вызвано тем, что меня поперек тела схватили и держат, не пуская в стремительный полёт с крыльца на встречу с вечерней наледью на тёмных железных ступенях. — Опаздываешь разбить мордаху о гололёд? Куда летим, кто так сильно хочет тебя... видеть? — а он тянет слова и отпускать, зараза, не торопится, руки слишком цепко сомкнуты на животе, а голос бархатом наглости тревожит ухо, не закрытое криво съехавшей набок шапкой. — Представляешь! Надо работать, а не чебуреком груши околачивать, — как же меня бесит его цензура... — Пошли, колючка, еще вышибешь мозги перед работой. Тебе куда? — он меня даже отпускает и поправляет мне куртку, пока я возмущенно пыхчу рядом. — А можно отложить время твоей мести на период, когда я вернусь? Как раз остынет, холодная подача, всё такое, — мне хочется бежать. И не факт, что из-за опоздания на смену. Холод весны пробирается за шиворот, я ёжусь и в нетерпении топчусь, выражая всем своим видом, что мне сейчас не до разговоров. Фреш снисходительно наклоняет голову и, взяв под руку, широким шагом идет прямиком в направлении своего ядовитого Кадиллака. И вопрос: "Почему я в него села?" — задаю уже когда парень легко заводит двигатель и включает фары — Адрес озвучишь? Или устроим эпичное увольнение и поедем кататься? — Фреш сдает с парковки назад и лукаво улыбается, хотя в полумраке позднего вечера это выглядит отчасти хищно. Но зато сглаживается невыносимая пестрость его одежды. Или она и впрямь сейчас не такая яркая? Перспектива уволиться так, что об этом будут еще долго говорить, манит как никогда. Сосед меня конечно бесит, но работу я ненавижу значительно сильнее, главным образом из-за сволочного начальства. Уверена — график они исправили в последний момент прямо сегодня, я точно помню, что никакой смены на сегодня и тем более — вечер, там и в помине не стояло. В противном случае я бы не строила планы на этот день, моё внимание меня не подставляет в таком вопросе. Это было очередной монетой в копилку моего раздражения, но одним этим долги, в которых я по самые уши, не оплатишь, увы. Так что адрес я все же называю. — Пара кварталов отсюда. Клуб "Cherry sky", — в салоне я рассматриваю приборную панель. Машина ретро, но все внутри явно заменено на современные детали, салон тоже модернизирован, даже сидения регулируются по высоте и наклону, и, кажется, монстр включил обогрев, что даже удивительно с учетом того, что я ему наговорила. Фреш выезжает на проспект и набирает скорость в направлении клуба, как ни в чем ни бывало. А я не могу не смотреть на его руки на лакированном руле. — Зачем ты помогаешь? Я же... как сказать, если ты всё равно цензуришь? Гадина? Отлично, это слово вне твоих полномочий, — моё недоумение можно ножом резать, но я и работать не смогу спокойно, не узнав первоисточника чужого альтруизма. — У любой вредности есть причина. Поверь, с моим братом дела еще хуже, ты и рядом не стоишь. Даже не тепло, — Фреш посмеивается, а в его очках отображается привычная аббревиатура "живём один раз". И она кажется до ответного смешка уместной. — Приятно знать, что звание противной задницы занято кем-то ещё. Познакомишь? — моя шутка разбавляет былое напряжение, но я не даю себе расслабляться полностью. Мимолетное перемирие ничего не значит, а его действия могут быть нацелены на выгоду, в том числе на перепихон на одну ночь, что для меня, как факт, просто отвратительно до дрожи в руках. Всегда стоит быть настороже, особенно если сосед подвозит на работу. — Если захочу, чтобы мир был аннигилирован – познакомлю. Вишневое небо, забавное название, там какие-то слёты случаем не устраивают? — Если ты пытаешься узнать, не лесбиянка ли я, то ты мог бы и напрямую спросить, а не обкрашивать место моей работы, — ага, а вот слово "обсирать" его "словарь" не признает и тоже цензурит. Мне любопытно даже, по какому принципу идёт отбор, и слышит ли он сам то, что меняется на приемлемые по его мнению слова и их сочетания? Чисто теоретически – да, он будто фильтр... А если он в толпе, где все вокруг матерятся? — Лесбиянки не краснеют, когда я делаю вот так, — Фреш, пока стоим на перекрестке, наклоняется слишком близко и лезет рукой под мою, выдохнув почти в шею. Щелчок ремня безопасности у моего бедра, и ощущение, что я действительно покраснела — словно пощёчина. Хочется снова ответить нецензурно, но смысла в этом нет, так что просто показываю ему фак и смотрю в окно, старательно игнорируя чужое хихиканье до самого конечного пункта назначения. Неоновые огни клуба навевают тоску от предчувствия нагоняя от начальства куда больше, чем шалости этого высоченного парня, что пока ещё ни словом, ни делом не сделал зла, даже с учетом моего старательного, но безуспешного поиска подвоха в каждом его вдохе. — Спасибо, — бурчу и отстёгиваю ремень, чтобы идти на свою нежданную каторгу, но на миг оборачиваюсь к соседу, спокойно уложившему руки на блестящий пятнами желтого и зеленого цветов руль. — Удачи, малая. Судя по твоему настроению, она пригодится, — Фреш всё улыбается, и за очками мне не прочесть его эмоций. Интересно, они у него вообще есть? Я просто киваю согласно и ухожу в клуб, где на входе уже слышу глумливый смешок секьюрити об опоздании и о том, что шеф меня заждался. Красноречивый намёк на необходимость перед сменой зайти и получить "заслуженные" пиздюли. Стоит расправиться с этим пораньше, так что без лишних промедлений я устремилась туда сразу же, как только в подсобке скинула верхнюю одежду. Музыка гремит сегодня привычно, здесь она довольно однотипная, и даже по дням недели я уже точно помню в какое время какая мелодия насилует слух, но, кажется, даже она не способна перекрыть ор моего начальника, напоминавшего мне Пумбу из мультика "Король лев". Только в отличие от глуповатого, но простодушного бородавочника — этот был воплощением зла, сохранившего в себе черты свиньи. Даже глазки у него такие мелкие, сальные и в них ни проблеска ума, доброты, сострадания или хотя бы попыток сыграть в понимание. Тупости зато хоть отбавляй, видимо из-за её количества он с трудом помещается в свой пиджак. Еще и на воротнике я вижу крошечное пятнышко горчицы, и это меня бесит. Даже больше, чем то, что в пример мне этот хряк ставит другую работницу этого клуба. Я прекрасно знала, что Дэни́ — еще одна сотрудница — подправила график втихаря, чтобы себе выбить выходной, а меня подставить просто за компанию. Некому больше было сделать такую подставу. Просто потому что мы постоянно ссоримся с этой стервой, которая вместо работы предпочла бы кое-что другое с некоторыми клиентами побогаче. Ей просто не нравится, что я предпочитаю честный труд, а не проституцию, так что перейти мне дорогу — её святая обязанность. Иными словами — я огребаю по её вине. Не исключаю, что они с этим пидором в сговоре, меня бы не удивило знание того, что она спит с этим ублюдком ради легкого заработка. Об этом всём я методично думаю, пока на меня льют грязь, оповещают о лишении премии и отправляют на смену. Что ж... Добро пожаловать в мою дерьмовую жизнь. Отсутствие премии безусловно обидный факт. Долги давят на плечи так, что и продыху нет, ведь есть одна загвоздка в том, где именно я живу. Место досталось по наследству вместе с долгом, висящем на жилье, чего-то иного, своего у меня нет возможности купить. Я не платила за него уже... месяцев пять-шесть? С учетом того, что не платили и до меня — сулит потерей в угоду государству... Точнее, я плачу столько, сколько могу, а это не дотягивает до нужного уровня, и налоговая видимо терпит меня только по доброте душевной и, кажется, это продлится совсем недолго. Жить с родителями? У меня есть только мать-пропоица, и быть с ней опасно уже не из-за менталочки, а из-за жизни в целом, ибо у неё какая шваль только не ночует, даже думать страшно, уж не говоря о том, насколько мерзко. Так что у меня есть только я, выкрашенные в протестующе синий волосы да татуировки на руках, прикрывающие пунктир степени моего отчаяния пиздецом под названием "жизнь". Вздернуться охота... И курить тоже, особенно, блять, курить, но я экономлю даже на этом. Переодеваюсь в рабочую форму, которая даже здесь, в подсобке, пропитывается прогорклым запахом чужого, тяжелого табака, и начинаю смену за барной стойкой, где за веселой и дежурной улыбкой прячу то, насколько близка к краю на самом деле. И перспектива попасть под колеса цветного до тошноты Кадиллака кажется чем-то сказочным. Пробирает нервный смешок... Фреш, как ни странно, самое приятное, что со мной случилось не то что за день, за весь ёбаный год. И смешивая в шейкере очередной коктейль радостным и счастливым посетителям, мне хочется вернуться и снова почувствовать, как брань в его присутствии сменяется на смешные и нелепые слова... Это ведь даже мило... Ну, по крайней мере милее намного, чем то, что творится кругом и со мной в частности. Работа проходит даже дежурно вполне, коллеги сочувственно подбадривают, основная часть в курсе того, каким отношением славится босс, текучка кадров страшная, но мне не судьба найти что получше в таком захолустье да еще и без образования уровня "Бог". Зарплата зависит от того, сколько дней работаешь, но даже впахивая столько, сколько я, долги покрыть трудно. Они снежным шаром копятся за спиной и разгоняют своим авторитетом мои грехи. Я с трудом держу на себе маску доброжелательности и игривости до конца рабочего дня, который для меня настает спустя ночь и рассвет, а кажется, что вечность минула. На улицу выхожу словно из тюрьмы выпустили, коллеги галдят наперебой, большинство курит, я же трусь рядом, малодушно пытаясь надышаться запахом чужих сигарет. А впереди автобус, дорога домой и заманчивая компания апатии и шума соседской машины, который придётся терпеть, чтобы попытаться уснуть. Хотя, чаще его в это время нет дома... Надежды падают в грязные лужи вместе с моими перчатками, когда я подхожу к дому, миновав эту дорожку ада пути назад. Просто поскользнулась на льду и своих надеждах, увидев покатые бока цветастой тачки у входа в дуплекс. Что ж, по крайней мере это пятнистое недоразумение в лице его владельца не видно рядом. Но тогда почему я, черт его дери, ощущаю тяжесть разочарования? Бубня под нос недовольства, будто старая бабка, я плетусь на крыльцо и попутно ищу ключи... Ищу ключи... Ищу... А их, блять, нет! В ужасе хлопаю по карманам, лезу в рюкзак с кучей значков, который еще в прошлую смену оставила на работе, но ни в одном кармане не находится желанной звенящей связки. Могла ли вещь выпасть в Кадиллаке? Подлетаю к машине и едва не уезжаю на льду, пришлось даже схватиться за бок и зеркало. Не оторвала его чудом и своим бараньим весом. Но стёкла слишком темные, как ни крутись, приклеиваясь к ним, а в салоне абсолютно ничего не получается разглядеть. Я даже попыталась через лобовое — результат остался таким же. — Грибоедство! — ругаюсь и по замене слова понимаю, что за спиной встречает тот, кого я видеть уже малость передумала. Разворачиваюсь и едва опять не разъезжаются ноги в неуклюжем шпагате, но Фреш почти вжал собой в капот автомобиля, удержав от невзаимных поцелуев с заледенелым асфальтом. — Кого-то ищешь? Я живу не в машине, ты должна знать, — на его очках немного всполошённое "WOW!" красуется сразу после моих попыток биться как рыба об лед. — Ключи! Пожалуйста, скажи, что ты их нашёл в машине и вышел сейчас, чтобы вручить мне, а? — я даже не пытаюсь монстра оттолкнуть, держусь за его руки и просяще смотрю снизу вверх. Он, кажется, любит менять одежду, уже не так уж вычурно смотрится в жёлтом худи, поверх которого шуршала зеленая куртка. Штаны и вовсе темно-синие настолько, что кажутся чёрными. И диву даёшься, как он не мёрзнет весенними вечерами и рассветами, когда всего в этом унылом городе касается мороз. — Ключи, смотря какие. Те, что открывают путь к взаимопониманию – однозначно нашёл, а вот от дома, увы, нет. Хах, свежо вышло воздухом подышать, действительно, не зря я вышел, — Фреш отпускает меня и в некоем жесте поддержки напоследок сжимает плечо, за которое держал. — Ну вот же ж бобрянство! — Звучит как религия... — он явно доволен тем, как выглядят мои потуги излить свое негодование в крепких выражениях. Последней радости, засранец, лишил! — Иди ты в хрустальный сад, увешанный золотыми яблоками, пианино! — у меня снова не получается высказать истинный спектр ощущений, но спустя паузу после такой реплики я начинаю смеяться. И звучит это совершенно не весело, потому как спустя минуту эта показуха рвётся на лоскуты моими слезами, родив собой тихую истерику. Всё, гордость, кажется, треснула, надломилась, пошла трещинами и на дно... Я стою перед домом и слезами поливаю куртку давно бесящего меня монстра. И, что самое поразительное, он не отталкивает и больше не шутит придурковато. Притянул поближе и накинул полы куртки, спрятав от этого гнусного мира в запахе стирального порошка и яблочной жвачки... Можно, я останусь жить у тебя под курткой? Жаль, что я так и не сказала этого вслух, может быть он счёл бы меня ненормальной и вернул с небес на землю очередной фразочкой-поддёвкой, вытолкнул этим из пучины чёрных как полярная ночь мыслей. Хотя, это даже скорее колодец, он узкий и путь в нём только на бесконечное дно, в которое я как в зеркало смотрюсь в последние годы. И чуть постояв так вместе с ним, чувствую, что меня ведут к дому, но не к своему входу, который мне отпереть нечем, а в часть жилья Фреша, который в коридоре немного мнется и даже уже не улыбается как раньше. Я спешно вытираю слезы, а они все бегут, сволочи, капают на цветастый ковролин чужой прихожей, в которой я никак не ожидала себя обнаружить в конце этого отвратительного дня. — Всё будет путём, слышь? Ключи это фигня, сделаем другие, но попозже. Ты у меня пока перекантуешься, чай не в первой, малая, хах. Выше нос, утёнок, — он щелкает меня по раскрасневшемуся носу и принимается спокойно снимать верхнюю одежду, посматривая на то, как с этой задачей справляюсь я. А в голове теперь ни единой мысли... И всё еще страсть как хочется курить...