Галлюцинации

На мой вопрос его выражение лица едва ли меняется, чего не сказать о глазах, в которых расплывалось темнотой что-то, что слишком похоже на разочарование. Он разочарован в том, что так спалился? Логично предполагать, что так оно и есть, и от этого душа странно взбрыкивает, словно подталкивая разубедить парня в том, что он мне противен. Вовсе нет, просто... ночью я была не готова к этому, и теперь хочется расставить все точки над "и". Хочется, чтобы между нами не было недомолвок и того, что может заставить споткнуться. Фреш вздыхает и трёт пальцами переносицу, скрывая эмоции, но в полной мере испробовав мои. Стало обидно, что я не могу так же. — Это ничего не изменит, — даю ему обещание, сама шокированная тем, что набралась смелостью это озвучить. Это необходимость. — Ладно, эта "чертовщина" и есть я настоящий. Паразит я в прямом смысле, и это лишь моя оболочка, в которой я живу для собственной безопасности. Ты видела меня. Такого, какой я есть, малыш, и я пойму, если тебя это пугает. Было бы странно, если бы не пугало, — монстр улыбается виновато и клонит голову к плечу, давая видеть взгляд, в котором теперь зрачок в форме перевернутого сердца обретает абсолютно другое значение. — Какао! А ты не мог раньше сказать о том, что я смотрю на твою душу, а не глаз?! Ах ты яблоко! Наглая костяная каракатица! — я возмущенно ругаюсь, тем самым скрывая смущение. Жаль, кинуть в парня нечем, а фонтан злости мне неожиданно затыкают, сунув в рот ароматный ролл с креветкой. Это срабатывает, дальше я просто сердито жую. Если бы у меня были такие же очки, как у Фреша, то на них бы точно значилось: "ты жопа". — Ахах, хорошая реакция, это добрый знак, утёнок. Но всё же... Раз зашло дело, то, может, тебе стоит увидеть не только лишь тень? — в его словах явная просьба, а моя напускная сердитость ему совершенно не интересна, — я... хочу, чтобы ты знала меня настоящего. Знала и не боялась, Вэспер, — он ненавязчиво доползает по столу своей рукой до моей, но не касается. Ждёт разрешения, и я согласно киваю, проглотив все возражения вместе с роллом, давая коснуться. — Конечно... Между нами уже слишком много, чтобы теперь идти на попятную. Хочу тебя видеть, — я решительно согласна. — Я думал, что и просто хочешь тоже, — он не может обойти стороной пошлую шутку, и я закатываю глаза, старательно игнорируя щекотку в животе от его слов. Вот же чёрт... И знает ведь ответ, засранец, по эмоциям вкусил и точно понимает, что к чему, одарив плутоватой улыбкой. Но это значительно сглаживает все опасения, я готова к новым открытиям, своевременным или нет. Фреш показывает то, о чём лишь призрачно упоминал прежде. Из-под одежды медленно выбираются живые плети лиловых щупалец, в том числе из черепа, являя моему взгляду яркий глаз в окружении частокола острых зубов, отчего мне это отчасти напомнило осьминога. Осьминоги мне нравились чисто в гастрономическом смысле, и эта мысль заставляет меня прыснуть в кулак, потянувшись осторожно к кончику одного из отростков. — Прости. Хах, я вспомнила кое-что, и теперь ты кажешься вкусным, — касаюсь щупальца, а оно такое тёплое и неожиданно нежное, будто бархатистое, по нему очень приятно проводить пальцами, — ого, ты такой мягкий. Это здорово... И цвет, пожалуй, мне нравится, это куда лучше той тени. — Твоё замечание о моём вкусе, надеюсь, проверишь? — его глаз жмурится и даже так я вижу в нём ехидство, за которое я дёргаю его за щупальце, скрывая то, что едва не поперхнулась от таких слов, а душа и вовсе буйствовала под диафрагмой. То завивается на запястье, поглаживает кожу и доверчиво ластится, показывая всем видом, что не причинит никакого зла. Это всё тот же Фреш, настоящий, плутоватый, дурашливый, готовый помочь, вступиться, со своими принципами и чувствами монстр. Я улыбаюсь, чувствую, что былой страх сваливается грузом с плеч и души, давая дышать и расслабиться. Монстр это чувствует и медленно прячется обратно в скелет, принимая более привычный для меня облик, глядя с толикой ожидания, но явно самоуверенный, не сомневался, что всё пройдет гладко, ощущал, вероятно. — Да уж, я теперь чувствую себя глупой и... виноватой. Испугалась тебя, но ты ведь такой... — Какой? — Потрясающий... — Ого. Кладём в копилку редких комплиментов от тебя, малышка, — парень подмигивает и кивает на еду, — и всё-таки, давай, кушай, малая. О да, еда оказывается тем, что именно сейчас очень кстати, голод с уходом напряжения ощутил свободу, начав скручивать внутренности в неприятный узел. Лапша, что иронично, содержит в себе морепродукты, включая осьминогов. Уверена, Фреш не специально это купил, но я не смогла демонстративно не съесть щупальце, фыркая на выражение лица монстра, оттенки взгляда которого приятно налились контрастом, словно потемнели на полтона. Он тоже ест, но с куда как меньшей охотой, в его меню это было лишь закуской к основному блюду моих эмоций, которые он сдержанно поглощает, но не перебарщивает. Однако мне всё еще неловко от понимания, что Фреш в моих чувствах теперь разбирается едва ли не больше, чем я сама. Это даже самую малость обидно... Но все подобные домыслы я заталкиваю куда подальше и даю себе просто наслаждаться едой, заведя о ней же непринужденный разговор. Мы просто обсуждаем разные кафешки, их фирменные блюда, какие-то мелочи, и всё это кажется таким своевременным, нужным и правильным, тем, чего мне никогда не хватало прежде. Тем, о чём я мечтала, когда оставалась совсем одна... Это ощущается не просто как поддержка и опора, а как семья, в которой тебе всегда пойдут навстречу или отыщут компромисс, подставят плечо, дадут надежду и утешат. Хочется верить в то, что это мне действительно не кажется, а так оно и есть. Что Фреш не обманывает в этом, а потому в его взгляд я часто бросаюсь вопросом собственного. И он отвечает. Теплотой, вниманием, цепким, но не холодным, хотя я знаю, каким он мог быть с теми, кто ему не по душе, довелось видеть за то время, что я провела здесь с ним. — Так что там с теми ребятами, Вэсп? — почти ненавязчиво спрашивает, но смотрит, кажется, в самую душу, против такого взгляда точно не попрёшь никак. По крайней мере не добровольно, иначе это уже глупость как минимум. Скрепя сердце, я выкладываю ему всё, что знаю обо всех пересечениях дорог с теми, кто вставлял палки в колёса. Похоже на грёбаную исповедь, в конце которой я тушуюсь и говорю уже не так уверенно. Утыкаюсь в почти пустую кружку с недопитым кофе и тяжело вздыхаю. — Может, это просто я... неправильная? Может, сама виновата? Другие же как-то живут, работают и не жалуются. Чувствую себя глупой мелкой таракашкой, возомнившей, что у неё какие-то права есть, — бурчу тихо и разочарованно, но глаза на Фреша поднять не смею. Не уверена в том, что вообще могу это сделать, не став тоном как свежий редис. — Дап, ты глупая. Но не из-за того, что ты только что мне наплела, а потому что вообще так думаешь, Вэспер, — монстр фыркает и касается моей руки, отлепляя её от кружки и беря в свою, — это не так, детка. Никогда таковым не было и не будет, поняла? Я не позволю. Эти его слова... От них мурашки по ложбине позвоночника, я не на секунду не сомневаюсь в том, сколько скрыто в этом его "я не позволю". Власть видится между строк, неоспоримая и мощная настолько, что не хватит воображения. И становится жутко от попыток представить чем для неугодных может обернуться попытка перейти ему дорогу. Завтрак после этого завершается на такой ноте странного предчувствия, но я не придаю этому значения, просто благодарно кивнув, словно точку этим поставила там, где Фреш установил запятую. Только узнала я об этом позже, под самый вечер, когда паразит вернулся, как я думала, с работы. Непринуждённо скинул пёструю куртку и кеды, зачем-то притащил бейсбольную биту и унёс её прямиком в ванную, где долго и тщательно мыл. Вероятно, на барахолке выцепил, он любил подобные вещи, так что значения я этому не придала, а очень даже зря. Возможно, это бы уберегло немалую часть нервных клеток от мучительной гибели... — Неплохое оружие, принёс, чтобы из меня дурь выбить? — подшучиваю, стоя за спиной парня. Тот оборачивается и смотрит немного хищно, улыбка разрезает лицо острым серпом, что может напугать при правильном свете. — Скорее, трофей. Она своё уже отработала, хах, — посмеивается Фреш и чистую биту ловко перебрасывает из руки в руку. Она расписана разными рисунками в стиле граффити, это видится даже симпатичным. — Тебе идёт. Ты же у нас отбитый, — мне нравится над ним подшучивать, видеть в его взгляде живой отклик. Кроме того, теперь я знаю, что вижу его душу, а она больше всего даёт подсказок о чувствах этого монстра. И они стали так созвучны с моими, что руки сами тянутся к Фрешу, и я его обнимаю, осторожно прильнув ближе, к его мягкой вкуснопахнущей кофте. Монстр тут же обнимает в ответ. Он такой большой, высоченный и тёплый, что совершенно забываю, зачем я вообще шла на кухню, хочется остаться прямо так, стоять с ним в налитой паром ванной комнате, дышать и наслаждаться чужим дыханием. — Что, малышка? Скучала? — спрашивает, но совсем без издёвки, путая пальцы в моих волосах, — я точно скучал. Весь день думал о тебе и твоём милом ворчании. — Я так много ворчу? — смотрю на него снизу вверх и скептически ухмыляюсь. — Постоянно, хахах. За это я тебя и люблю, — Фреш подмигивает, а у меня дыхание сбивает к чертям. Он прошёлся по мне мурашками своими словами... — Что ты... Таким нельзя шутить. А ну как отвечу взаимно, а окажется, что ты шутишь, — я снова ворчу, но меня выдаёт с головой пекуший на лице жар смущения такому резкому... А что это? Признание? — А ты сама? Шутишь? — парень не даёт отворачиваться, руку уложил мне на щеку, гладит и держит одновременно, явно добиваясь ответа. — Нет. — Вот и я нет. Сердце упало под рёбра. Повисла тишина, я не знаю, что ему ответить, просто смотрю ему в глаза, знаю, что он всё давно уже понял, всё видел и ждал до последнего момента, одному ему известного, чтобы озвучить то, что между нами стояло стеклянным барьером. Слишком тонким, чтобы не поддаться соблазну разбить его с оглушительным звоном. И мы оба это сделали одновременно, я буквально чувствую, что преград больше не осталось. А потому иду ва-банк, посылаю к чертям всё то, что выстраивала, как язвительность, встаю на цыпочки и быстро целую Фреша, чтобы тут же выскользнуть из его ослабевшей хватки и малодушно ускользнуть в спальню, где можно вдоволь попищать в подушку. И я точно слышу его счастливый смешок мне в спину, словно бы говоривший: "Это ещё не всё". И сама не замечаю, но в комнате, оставшись одна, улыбаюсь и сжимаю одежду на груди, чувствую бешеный ритм сердца, он шкалит от радости, волнения, предвкушения. Целый взрыв чувств, шлейф которых монстр наверняка будет долго ещё ощущать послевкусием. Как себя вести дальше, я не имею понятия, поэтому придерживаюсь стратегии, в которой решаю попросту довериться Фрешу и вскоре выхожу обратно в кухню, чтобы предложить вместе посмотреть новый сериал в жанре конца света да, быть может, заказать пиццу. И на этом все радужные перспективы обрушились хрустальным мостом, когда за окнами замаячили огни полицейских машин, а в дверь начали настойчиво стучать. Что-то явно идет наперекосяк, я встревоженно смотрю на парня рядом с собой на диване, а он невозмутимо фыркает и вдруг говорит мне: — Не успеет остыть пицца, и я уже приеду обратно. Не бойся, малышка, я скоро, — он быстро, но горячо целует меня, резковато притянув за затылок, но я не успеваю опомниться, как он уже идёт к двери. Едва её открывает, как к нам вламываются стражи закона и скручивают несопротивляющегося парня, который кажется сумасшедшим со своей улыбкой и очками, которые он надел прямо перед этим. Я ничерта не понимаю, впадаю в цепенеющий полный ужаса ступор, и сил хватает только на то, чтобы встать с дивана и подойти к одному из полицейских, что предъявлял Фрешу арест за... причинение тяжкого вреда здоровью одному и более лицам. Поверить в это не могу, смотрю ошарашенно, его взгляд полон хладнокровия и решительности. Таких эмоций, что меня не пугают. Единственное, чего я боюсь — это того, что нас разлучают и, возможно, на очень долгий срок. На меня и внимания никто не обратил, что-то сказали, спросили и оставили смотреть в пустоту открытой двери. Опять... — Ты что... Что ты наделал, чёрт возьми! — кричу в холод позднего вечера, вслед удаляющимся проблесковым маячкам, которые иглами вспышек режут слёзы и мою душу вскрывают пополам, — ты же говорил, что будешь со мной... Меня едва ли не ломает от понимания, что я могу потерять Фреша навсегда, снова окунуться в колодец ледяного одиночества, ненужности, отчаяния, боли... И памяти о том, кто въелся мелким шрифтом в самое сердце, кто прошёлся по мне мурашками, кто стал моими венами и артериями, давая жить. В такой растерянности я проживаю остаток дня и ночи. Конечно, ни о какой пицце не идёт и речи, я мечусь по дому раненым зверем, даже слёзы уже не выдавить никакими силами — их просто нет. Всё кажется ненастоящим, то ли мультик, то ли сон, в котором подвоха ждёшь от малейшего шороха и пыли по тёмным углам. Выбившись из сил, лежу на полу в гостиной и пальцами причёсываю ворс паласа под собой, смотрю в потолок в темноте, а надо мной гуляет промозглый сквозняк. Темно так, что я просто слита с темнотой жилища, она будто втекает в меня через глаза и наполняет сосуд души вакуумом, от которого в голове звенит слишком сильно, давя этим звуком на виски. И это шкрябанье по полу руками не дает противному чувству окончательно меня раздавить. Только оно и помогает держать себя в руках, не сорваться в участок, не срывать звонками его телефон. Отчего-то мой потерянный и дезориентированный произошедшим разум всё ещё упрямо цепляется за слова Фреша о том, что он каким-то невообразимым образом вернётся, ворвётся обратно в мою жизнь ярким ураганом, сметая на своем пути все проволочки, недоразумения, боль, необходимость переживать о нем, об обстоятельствах, о будущем в конце концов. Как же я этого хочу, ну пожалуйста, пусть так оно и будет! Слезинка скатывается по щеке: одна, другая. Они словно маленькие искорки надежды разбиваются друг за другом, тихо умирают в мягком ворсе и душат моё горло петлёй силка — чем больше проходит времени, тем сильнее она стягивается и не дает дышать без вздрагивания и всхлипов, которыми я эту тишину вскрываю как когда-то сделала со своими венами в попытке избежать реальности. Сбежать от себя... У меня не вышло тогда, возможно, я слишком слабая даже для этого, но сейчас точно не время и не место, чтобы жалеть о таком. Мысли перетекают в рваный сон на остатках ночи. Сквозь него видятся смутные образы реальности, которой никогда не было, но которой так бы хотелось. Чудятся шаркающие шаги вразвалочку да звук открывающейся банки газировки, веселый хмык где-то в кухне, свет от смартфона в лицо... Стоп! Что? Резко распахиваю глаза, крупно вздрогнув, и понимаю, что мне это сейчас точно не приснилось, а надо мной склонился монстр, сверкая в предрассветной хмари раннего утра лиловым заинтересованным взглядом, в котором явно читался виноватый вид. — Йоу, малышка, а ты чего тут? Тебе плохо? Я ж не шутил про пиццу, хах, — он помогает мне сесть, крепко притянув к себе, а я смотрю на него как глупая рыбина и хлопаю глазами, будто бесплатную раздачу телевизоров увидела. Парень усмехается и поправляет прядку моих спутавшихся от безысходности волос, а я меня захлёстывает обида и такая волна ярости за его выходки, что я едва не задыхаюсь. Останавливаю его руку резко, отталкиваю и протестующе рычу раненным в самую душу зверьком. — Ах ты носорог! Да какого веера ты пень с глазами вообще так поступаешь?! Стрекоза! Яблоко! Радуга! Рррр, ненавижу твою цензуру, чтоб ты провалился, паразит лиловый! — В бешенстве бью кулаками в его грудную клетку, но ему – что слону дробина. Сидит, смотрит и ждёт, пока я успокоюсь, но меня не остановить, я всё пытаюсь его задеть, пока взамен горячей ярости на её пепелище снова не бегут слезы, а руки не слабеют, с ударов сменившись на бессильное цепляние за одежду. Фреш вздыхает, берёт мои руки в свои и с легкостью тянет на себя, обнимая... А после поднимает за подбородок лицо к себе и целует. Но совсем не так как когда его забирали. Это не смазанное резким движением длиной в один вдох действие. Это полноценное чувство, в котором мы оба тонем, скинув маски и обнажив души. Фреш поглаживает шею, пальцы проходятся волнами дрожи по телу, он обнажает моё сердце, перекидывает голову наклоном и чуть толкается увереннее, позволяя нашим языкам коснуться друг друга. А дальше я понимаю, что все мои бурные эмоции попросту сгорели, осталась лишь приятная робость, усталость и безмерное счастье тому, что мне это не снится сейчас, что он жив, вернулся каким-то непостижимым мне образом. Тёплый, пахнущий яблочной жвачкой, наглый и дерзкий даже в поцелуе, немного кусается, но совсем не больно. Словно специально дразнит, убирая язык и улыбаясь в поцелуй, чтобы затем подмять под себя на мягком ворсе ковра в гостиной и погладить по всему телу одним движением, от которого сгорают последние предохранители здравого смысла. Его тело приятно тяжёлое, это успокаивает и позволяет как ни странно дышать глубже, размереннее, плавиться под его касаниями и в ответ пригревать ладони под его курткой и на его шее. Монстр чувствует мои эмоции, возможно, это он и выпил всё негативное снова себе в ущерб, но его это совершенно не беспокоит, ведь на его языке сладкое послевкусие всей той любви, что я готова ему дарить безвозмездно. Фреш в движениях спокойнее, медленнее, отрывается почти нехотя и касается щеки, блеснув контрастным взглядом ярче горящих глаз. — Меня никто никогда не удержит, Вэсп. Запомни это. Я всегда вернусь к тебе одной, поняла? Я в тот день лишь помог правосудию думать быстрее, и, поверь, оно того стоило тысячи и миллионы раз. Только не спрашивай меня о том, что и как было, скажу лишь, что всё в полном порядке, хах. Не переживай ни о чём и не бойся... Ни меня, ни того, что было, — в его словах мягкая, но уверенная просьба, и я с ней согласна. Хочу ли я знать, что он сделал с моими обидчиками? Едва ли... Надеюсь лишь с хладнокровным удовлетворением, что они получили своё по полной программе. Ведь имей я такую же возможность отомстить, то без раздумий бы поступила так же, и плевать я хотела на то, что это неправильно, аморально, эгоистично. Да, я эгоистка, и что вы мне за это предъявите? За всё то дерьмо, через которое я плыла в попытке не захлебнуться — это стоящая награда. — Фреш, ты... Спасибо... Спасибо, что не оставил и вернулся, — шепчу и обнимаю за шею, не желая расставаться с ним хотя бы на мгновение. Он мне нужен, очень. Таким, какой он есть, со всеми его странностями и необычностями, угрозами и их исполнением, страшноватой решимостью и возвращением меня с грани. Именно таким и никак иначе. Монстр улыбается с мягким фырком, даёт понять, что принимает каждое моё слово и готов на каждое же ответить взаимностью. — Глупый ты утёнок. Раз я сказал, что вернусь, то так оно и будет. Так что насчет пиццы, м? Не слишком рано для завтрака? Поздно для ужина? Я если честно вообще не в курсе о времени, — смешливо тянет мне на ухо, и мне снова хочется его стукнуть покрепче, но смех рвется на волю против моего желания, не сдерживаю его, и это даёт мне сил, воскрешает, ведь этой ночью я уже была готова решить, что всё кончено. — Ты просто живая галлюцинация, знаешь? Появился, как будто на иглу подсела, а теперь спрашиваешь про пиццу? И кто из нас ненормальный или глупый? — мой саркастичный ответ явно паразиту нравится, он приподнимается, чтобы видеть мое лицо. Или чтобы я видела его заинтересованный взгляд. Готовый на новые провокации и хождение по новым граням. Тем временем его рука ползет по моему боку вниз, до самого подола снова утянутой у него цветной футболки и провокационно задирает его край, обнажая худощавые полосы ребер и впалый живот, вызвав во мне стремительный подъём ощущения жара. — И что ты думаешь, ты делаешь? — останавливаю его руку своей, но тем самым лишь прижимаю её к телу, давая ощутить бешеный пульс и роспись мурашек. — Ну как это, примирительный секс и всё такое... Нет? — я едва воздухом не поперхнулась от такой попытки пойти напролом после пережитого, но всё-таки интерес к его словам есть, как и свернувшийся в животе комочек приятной тяжести, будто вина хлебнула. — А мы типо ссорились? — Не исключаю, после того, как ты узнаешь, что я кое-что сделал, — его манера немного растягивать слова раздевает не хуже рук, которые вполне ощутимо нажимают щекоткой на бока, путают мысли и сбивают взволнованное дыхание. Я смеюсь коротко и перехватываю его за запястья, состроив самый требовательный вид, на какой только способна. — Фреш, чё еще за шашлык?! Что ты там ещё успел натворить, м? — Я выкупил твою часть дома. — Ты... Что?! — я едва не кричу в полный голос, узнав такие новости. Но попытка встать пресекается Фрешем, слишком сильным, чтобы тот мог едва ли приложить к этому хоть сколько-нибудь старания. Если бы он хотел, то взял бы своё, не спрашивая разрешения, но не в случае со мной, и это пускает по душе приятное томление. В голове сразу миллион вопросов, а затем и вовсе полная каша. Как, почему, зачем? — Потому что это твой дом, детка. И их требования взыскивать долги, которые не тобой были созданы – как минимум глупость, и после моих весомых аргументов они любезно согласились всё исправить. — Сдаётся мне, такими аргументами можно полноценное кладбище сделать, — отшучиваюсь, но этим скрываю хотя бы часть внешних проявлений моего полного шока от таких новостей, даже пусть Фреш и без того всё прекрасно чувствует. По его счастливой и немного хищной улыбке заметно, монстр мимолётно облизнул зубы и хмыкнул, когда я отпустила его руки из плена своего же замешательства. Я не даю этим согласия то ли на шутку, то ли попытку отвлечь от основной загвоздки, но это сбавляет тон напряжения между нами. — Что, даже не ударишь? — удивляется, но слишком притворно, чтобы в это поверить как в истину в последней инстанции. — А что, можно? Мне только дай. — Тебе я готов дать уже давно... Всё-таки, он получил свой подзатыльник. И не только его, надо признать, но точно не сегодня, чёрт бы его побрал. И каждый день у нас теперь похож отчасти на то, как всё началось. Опять... Опять эта чертова машина под окнами... Ощущение, что у неё либо пробит к чертям, либо вовсе снят глушитель. И ведь не из дешевых тачка, раритетное что-то, увы, я не разбираюсь в марках, да и за тем, как вырвиглазно та выкрашена, не разобрать толком. И плевать, если честно, хочется пойти и до кучи... сесть в неё, включить магнитолу и укатить туда, где нам обоим будет свободно, вольно, где можно поорать вдоволь вдаль, посмеяться, в разнотравье полежать и поглядеть на высоченный потолок вечно разного неба. Даже если оно пасмурное, для меня та промозглая весна всё равно была теплее любого дождя долгое время спустя. Я умерла тогда, чтобы меня фениксом возродил этот цветастый наглый паразит, которого я люблю до героиновой ломки в каждой кости.