Моя дорогая смертная

And I'll use you as a focal point Я буду представлять тебя как точку фокуса, So I don’t lose sight of what I want Так что я не собьюсь со своего пути. And I've moved further than I thought I could Я продвинулся намного дальше, чем ожидал, But I missed you more than I thought I would Но я не думал, что так сильно буду по тебе скучать. ©Amber Run — I Found

      У меня нет чувств.       Это то, что он повторял из раза в раз, как мантру. Одной фразой перечеркивал всякую попытку разрядить обстановку, растаптывал желание подобрать слова, что могли бы размягчить его скепсис. Смотрел беспристрастно, будто его приятный тон минутой ранее — не больше, чем «припекло, глюки пошли».       Он не способен на чувства? Тогда почему в его золотых глазах, сиявших ночью как два маленьких солнышка, тучная тоска? Почему передергивал плечами, когда ты приближалась излишне близко? Зачем спрашивал, как прошел день, коли плевал на всё с высокой башни?       Для кого весь этот фасад, если главный враг — он сам?       Ты не понимала, что вообще забыла на этой чертовой терассе, где тебе были… не рады? Действительно? Это бьет по груди гораздо сильнее, чем ожидалось — забота о чувствах того, у кого их не было, превращалась в рвотный ком, который хотелось выблевать за первый попавшийся куст.       — Я сожалею обо всём потраченном на тебя времени, — таков был конец твоих унижений. Еще хотелось извиниться, что он также потратил на тебя туеву кучу вечеров, однако, гордость, забытая и уязвленная, наступила на горло и встала перед тобой кирпичной стеной.       Если прислушаться, то можно уловить ровное ничего. Сяо перестал дышать, почти разучившись.       Даже при сумерках было отчетливо видно, как напряглась его спина. Первый вздох после мучительных секунд молчания ударил по тишине кувалдой, и ты вновь поймала себя на наивной мысли, что сие хладнокровие — картонка.       — Так уходи, смертная, — хриплый ответ не заставил себя долго ждать. А после якса исчез в темной дымке, словно его и не было. Словно весь разговор был очередной твоей выдумкой, седьмым сном за ночь.       Лучше бы никогда не приходила, не открывала рот с языком без костей, не пыталась угодить. Потому что как только адепт начал сдавать обороты, ты сдалась. Устала получать грубость на доброту, уповать на мимолетную улыбку и ждать у моря погоды.       Нет, Сяо тебя прекрасно понимал в каком-то смысле: он излишне тяжкий груз, чтобы кто-то смог выдержать его компанию. У тебя нет вечно бьющегося сердца, чтобы столь небрежно раскидываться годами жизни.       Лучше поздно, чем никогда. Пока всё не зашло так далеко, что… В принципе, уже неважно.       У меня нет желаний.       — И никогда не будет.       Отражение растянуло длинную клыкастую улыбку и прищурило неоновые глаза, похожие на два туннеля, в конце которых бурлил гнев — всякая галлюцинация считала самоцелью напомнить хозяину, что истина была совершенно иной, не такой, какой якса ее обрисовывал в пользу своих страхов. После оно разлетелось на брызги под ударом сильного кулака.       Челюсти выпустили из тисков нижнюю губу, кровавый вкус заполнил рот. Сяо с ужасом заметил, что едва ли не всхлипнул.       Где ты?       Его хватило на два месяца. Долгих, суматошных, совершенно пустых.       Ты никогда не узнаешь, что из-за твоего отсутствия он вырывал волосы, прокусывал пальцы и ломал конечности, лишь бы перекрыть твой лик в голове, забыться в бесконечной боли и сгинуть в сумасбродных кошмарах.       Как?       Сяо воин, который прожил не одно тысячелетие. О его силе духа слагали песни, он сражался с богами, переносил чумную хворь как обыкновенную человеческую простуду и держал рассудок в крепкой хватке ради своего господина.       Как тебе удалось затмить собой весь мир?       За тобой ухаживал уже другой мужчина — Сяо испытал новый уровень ненависти: он по рукам и ногам связан цепями контракта, а внутри бурлила мысль раскрыть пасть и вырвать кадык этому человеческому отродью, посмевшему дышать с тобой одним воздухом, прикасаться своими грязными руками и вести непринужденный диалог.       Стоп, контракта? Моракс же говорил, что теперь он св…       — Заткнись! Заткнись!       Его лицо исполосано кровавым абажуром, а вмятина на лбу с хрустом выпрямлялась после каждого удара о стену.       Кровать, на которой ты спала во время остановок в Ван Шу — его кровать, на самом верхнем этаже, — была разломана-разорвана, как исписанный любовным текстом клочок бумаги. Она пахла тобой. Твоей кожей, волосами. Это давило на его нюх и погружало в фантазию, что ты рядом.       Ведьма. Ты чертова ведьма.       И сейчас в твои паучьи сети угодил этот ублюдок: податливый, мягкий, несущий всякий витиеватый бред о природе и восхваляющий твою красоту словами из пошлых мерзких записей в своей книжке, в которую ты заглядывала с любопытством детёныша геовишапа.       Единственное, что радовало: чужак, чье имя принадлежало стране за морями, чувствовал взгляд древней тьмы. Он оглядывался, держал забинтованную ладонь на рукоятке жалкого меча, больше похожего на зубочистку, и не раз вслух спрашивал: «Кто ты?». Сяо чуял его волнение и недоумевал, как ты вообще могла посмотреть на такого слабака.       — Убей, — шептал ночной ужас. — Она слишком наивна, червь погубит ее.       Последней каплей стала эта ночь.       Сяо готов был вырвать себе уши и проткнуть глаза: твои губы окрашивались чужой слюной, шелковые стоны струились из глубины горла, ресницы трепетали. Тебя желали осквернить на уродливом пледе среди сахарных цветов в лунном свете, как падшую женщину.       Мерзкие пальцы очертили изгиб талии, спустились к бедрам, а после исчезли под тканью. Твоя спина изогнулась. Сяо, чье разбитое сердце бешено билось в больной груди, не выдержал сей пытки.       — Кадзуха, я рада, — стала бормотать, поднимая веки. — Что мы, — ты перевела взгляд со светлой макушки своего любовника на силуэт, что стоял в паре метрах от вас.       Рот с щелчком захлопнулся, чтобы после в ужасе раскрыться.