Ночь холодного октября

      Оконные рамы на кухне распахнуты настежь. От этого в нее проникал промозглый утренний воздух. На улице стояла середина марта, дождливого и противного марта, где все кругом кажется еще серее, чем в бесснежном декабре.       Стас поежился и почувствовал, как по позвоночнику, рукам, шее и щиколоткам пробежались крохотные колючие мурашки. Сильно ушибленный прошлым поздним вечером копчик в который раз заныл и он массирующими движениями потер его. Мама всегда открывала окна так широко, когда кухня пропитывалась запахами дешевого табака и паленой водкой. Катя, так звали маму Стаса, в тяжелом молчании выбрасывала окурки в мусорку, остатки еды убирала в старенький гудящий холодильник. В раковине привычно набирается горка посуды, состоящая из рюмок, тарелок и опустевших предыдущим вечером кастрюль.       — Привет, мам, — негромко здоровается с ней Стас.       Катя слегка вздрогнула плечами, стоило ей заслышать сбоку от себя чей-то голос.       — А, Стасик, доброе утро, — Катя растягивает губы в приветливой улыбке, да только в этой улыбке не особо-то и видеться эта приветливость, словно она улыбается исключительно ради сына, — я думала, ты еще немного поспишь… Как ты?       — Все хорошо, уже ничего не болит, — соврал ей он, и та, кажется, поверила ему.       Катя виновато опустила вниз серо-зеленые глаза и немного прикрыла окна, чтобы тот ненароком не простудился, и сразу же открыла дверцу холодильника, выискивая в нем что-то.       — Будешь пюре? Или тебе блинчики на сковородке подогреть? — стараясь как ни в чем не бывало говорить Катя.       — Мам, я сам могу себе подогреть завтрак, мне же не десять лет.       — Опять босиком ходишь? — она мгновенно устремила взгляд на голые ступни сына и возмущенно сместила брови к переносице, — одень быстро тапки, пока не заболел!       — НАДЕНЬ, мам, — добавил к первому слову акцент Стас, возвращаясь как можно скорее к себе в спальню.       Дверь в родительскую комнату была очень плотно закрыта, однако через нее, если хорошо прислушаться, был слышен прерывистый храп. Он присматривается на секунду другую к этой двери и предполагает, как в спальне жутко воняет пойлом и потом, как единственное окно зашторено толстыми темно-зелеными занавесками и в округе темно. В голове невольно вспыхивают воспоминания прошлого вечера: смех, крики, ругань, резкая вспышка боли, красноречивые стуки в дверь и угрозы. Ему становится неприятно от этих мыслей и он поспешно двигается в собственную комнату.       Тапки, как обычно, находились под рабочим столом. Перед тем, как надеть их на себя, он бегло проверяет свой сотовый телефон. Заряжается. Стас немного поджимает губы, он хочет выпросить у мамы деньги и купить себе новый шнур от зарядки. Ему надоело постоянно скручивать в непонятно что свой старый шнур, чтобы хоть как-то в телефон поступала энергия. Стас задерживает взор на экране блокировки, на изображенную там картинку, и едва заметно, больше самому себе, он тепло улыбается.       Смотря на Леона, в груди образовывается крохотный и теплый огонек, благодаря которому словно бы все произошедшее не кажется таким ужасным, а предстоящее более-менее выполнимым. Он прижимает телефон к себе, представляет, что сошедший с изображения Леон приобнимает его за плечи, в знак поддержки, слегка поглаживая большими пальцами кожу, и легко целует в макушку. Только после до Стаса доходит, что снова придется перекручивать шнур ближайшие минут пятнадцать, чтобы телефон снова заряжался.

***

      Оба завтракают в тишине.       Катя перемыла начисто всю грязную посуду, вытерла вафельным с рисунком полотенцем и сложила все по местам. Он время от времени бросал взгляд на маму, подметил новый синяк, спрятанный за рукавом спортивной кофты, но ничего не прокомментировал. Мама все равно не расскажет правду, будет говорить все с точностью да наоборот, даже если ее перед глазами Стаса ударил папа.       — Как у тебя дела в школе? — для разряжении обстановки подала первой голос Катя.       — Все как обычно, — отвечает ей Стас, — к экзаменам готовлюсь.       — Умничка, — кивает она с полуулыбкой, — и в кого же ты у нас такой пошел? — пробубнила неизвестно кому конкретно она, — а английский как хорошо ты знаешь! Наташка постоянно хвалит тебя, говорит, вот бы мой оболтус так же учился, как твой…       Стас тихо хмыкает.       — Мам, — уже позднее зовет Катю он и та поворачивает голову в его сторону, — так что мы с учебой будем делать?       Выражение лица Кати в один миг поменялось, сделалось каким-то отстраненным и пугливым.       — Стасик, давай потом об этом поговорим. Ты же знаешь, у нас сейчас нет денег.       Разумеется, у них нет денег, говорит про себя Стас, потому что папа только и делает, как тратит деньги на сигареты, выпивку для себя и своих паршивых дружков и проигрывает изредка их в карты. К счастью, один раз только так вышло, что тот проиграл и пришлось отдать мамино кольцо, но оно в скором времени вернулось. Бабушка с дедушкой по маминой линии давно отказались давать деньги, даже самому Стасу, утверждая, что папа запросто отберет у такого худенького и слабенького мальчишки или тот сам ни с того, ни с сего пойдем по отцовским стопам. А Стас горит желанием учится, поступить в Московский государственный лингвистический университет и уехать жить заграницу с мамой, где она бы нашла там себе более достойного мужчину, а не очередного пьяницу.       — Может, ну эту Москву? Давай куда-нибудь у нас поступишь на бюджетку, я с теть Ирой поговорю из администрации, она что-нибудь придумает…       — Мам, — прервал ее сын, — я хочу хорошее образование получить, а не абы какое. И работу тоже хочу хорошую получить, чтобы мы могли себе что-нибудь позволить!       Катя без каки-либо слов вглядывалась в него. Ее лицо было таким печальным, безнадежным, однако в глазах искрилась маленькая радость за сына, за то, что тот не опускает, как она, руки и хочет добиться чего-то стоящего в жизни.

***

      — Полицию надо вызывать, полицию! — твердо настаивала на своем пожилая соседка снизу, которая вышла во двор покормить котов.       Те за мимолетный миг прибежали целой стаей на ее кысканье и, звучно мяукая, ластились и терлись об ее ноги. Стас погладил и почесал за ушко Рыжика и Белоснежку. Соседка долго беседовала с ним и ее, как показалось, совершенно не волновало, хотел ли ее тот в принципе выслушивать, либо ему нужно идти по делам. Она выказывала свое негодование по поводу вчерашней попойки папы, винила мать в ее наивность и дурость и каким-то необычным образом перешла к возмущениям в адрес самого Стаса. Когда предоставилась замечательная возможность, он как можно скорее попрощался со старой соседкой и ушел.       Пройдя всего ничего, серое небо заметно помрачнело, подул усиленный ветер и откуда-то издалека послышался рокочущий гром, предвещая сильный ливень. До магазинчика дойти оставалось немного, он предположил, что успеет за такое недолгое время добраться до дома.       В помещении тепло, слегка душно, понемногу накатывала некая сонливость. Стас купил желанный провод для зарядки и нехотя направился к выходу, где капли дождя начали накрапывать. Свежий и хрустящий, купленный на муниципальном рынке, хлеб он сложил в рюкзак, как и ломтик колбасы. В голове пробежала ненавязчивая мысль прикупить по дороге пакетик сока и печенья, чтобы было чем закусить во время прохождения игры. Он еще со среды планировал заново перепройти четвертую, наилюбимейшую из всех, часть Резент Ивел. Вновь погрузиться в эту осеннюю, мрачную и местами меланхоличную атмосферу, пофантазировать о совместных приключениях с любимым Леоном и Эшли, попробовать помочь спасти жизнь Луису, ведь он считал его неплохим человеком и попросту забыть обо всех тяготах в реальной жизни на несколько часов.       Ветер носился повсюду, порываясь скинуть с головы капюшон, то подгонял, то тормозил движение. Крупные капли воды навязчиво попадали в глаза и Стас был вынужден прикрывать иногда их ладонью. Пальцы рук обледенели и чем дальше, тем чаще отказывались двигаться, нос и щеки поалели от прохлады на улице, а кожа неприятно покалывала.       Стас поспешно посмотрел для начала налево, потом направо, приметил, что машин на встречу пока что не примечается и так же, прикрывая глаза, зашагал по зебре на другую сторону тротуара.       Последующее он запомнил ужасно, перед глазами не было силуэтов, не слышались всяческие звуки, однако короткая, но такая острая и такая невообразимая боль в голове не сходила с его памяти ни на секунду.