Звуки работающих ламп и пыль, летающая по учительской, дополняют атмосферу школы: обыденной, привычной, но обновлённой в этом году как никогда.
Перекрашенные стены, новый паркет на втором этаже, рядом с кабинетом директора, диванчики, сменные на другие, которые были любезно предоставлены местным депутатом.
Марина Евгеньевна, что в углу, подальше ото всех сидит, заполняет какие-то журналы, готовясь к новому учебному году. Её тихую и сосредоточенную работу, как и всех остальных коллег, прерывает входящая в двери Людмила Леонидовна — женщина Бальзаковского возраста, статная, серьёзная, — завуч, всего год назад пришедшая в коллектив. Она радостно кидает папку на стол, улыбается, поправляя блузку, и говорит:
— Можем радоваться, к нам наконец-то приставили постоянного учителя химии! — женщина от восторга в ладоши хлопает, оглядывая всех остальных.
— Неужели я узнаю, что такое окна? — вскидывает руками Наталья Михайловна, учительница билогии, и по совместительству, химии, но лишь когда есть свободные уроки.
— Из тринадцатой кого-то перевели? — вкрадчиво интересуется физрук, попивающий чай на диване.
— Нет, молодая и зелёная, только выпустилась, — возвращая внимание к папке, говорит Людмила Леонидовна, улыбаясь, — характеристика с практики потрясающая.
— Ну, раз с практики, — саркастично кивает математичка, — будем надеяться, что хоть год продержится.
— Что вы так, Ирина Юрьевна? Пусть приходят, учат, нам на пенсию скоро! — вступает в дискуссию завуч, разглядывая содержимое папки, — Вот, отличная характеристика, прекрасные оценки, практику в двести двадцать первой проходила, там ей их мымра просто так бы не написала такие благодарности.
— Я ничего против и не имею, просто сбежит ваша студентка в первый же месяц.
— На вид грозная, — вдумчиво тянет Людмила, переворачивая папку к собеседникам, — может, и не сбежит.
А Марина Евгеньевна щурится, приглядываясь, и даже с места встаёт, подходя ближе. А потом охает, выпячивая глаза, а за ней ещё несколько коллег.
— Медведева? — в голос говорят они, пока Ирина Юрьевна папку выхватывает.
— Медведева, — подтверждает математичка, кивая, — Кира Андреевна! Да ну!
— Быть не может, та самая Медведева? — подключается и биологичка, буквально подбегая ближе.
— Что за Медведева? — уставляется на всех женщина, хмуря брови.
— Вы на школу в данных посмотрите, — вздыхает Марина Евгеньевна, — Кира — это наша головная боль. Её все помнят.
— А мы так радовались, что она выпустилась! — причитает биологичка, — За что она нас снова наказать решила?
— Поверить не могу, она как поступила вообще? — возмущается Ирина Юрьевна вновь, — Оторва та ещё была. А главное — выше тройки, если не ошибаюсь, не стояло. Марина, ты же у неё классной была?
— Я. Только я их не довела тогда полгода, в декрет ушла. Не знала даже, что она сдавала что-то.
— Коллеги, что вы заладили, люди меняются! — в своей привычной доброй манере говорит завуч, посмеиваясь.
— Ну, теперь Медведева узнает, как драки разнимать, — подаёт голос физрук, ухмыляясь, — тот класс даже я запомнил.
Учителя привычно кивают, продолжая разговоры ни о чём. Близится первое сентября — судный день в жизни любого преподавателя. В скором времени жизнь станет рутиной из учеников, домашних заданий, беготни по районным советам, отчётам, заполнением методичек и журналов, планов работ и прочих ненужных документов.
И морально коллектив готов, теперь уже в полном составе, точно готов. Сотрудники восемнадцатой школы только диву даются, как та самая Медведева решилась выбиться в представительницу интеллектуальной профессии, но раз за разом возвращаясь к отличным рекомендациям, отчётам о практике и отметкам, снисходительно подтверждают, что молодой ум и потенциал лишним в их школе не будет.
Она должна появиться двадцать девятого августа — останется время, чтобы подготовить теперь уже личный кабинет, ознакомиться с базой практической части, основными правилами работы, с теорией и школой. Хоть со школой Кире знакомиться не нужно: она и так прекрасно помнит.
***
Кира вдыхает-выдыхает, чтобы успокоиться. Докуривает сигарету, развеивая дым непонятно для чего кругом себя, и оглядывается. Возвращаться в свою школу непривычно, возвращаться в роли учителя — тем более.
Воспоминания волной накатывают. У Киры руки от волнения подрагивают, но она уставляется на вход школы, уверенно шагая вперед.
У неё новая жизнь начинается. Пособия и материалы уже подготовлены, все нужные документы собраны, и с чистой душой она заходит в учреждение, выдавливая улыбку.
Это не то, чего она хотела изначально, но точно то, что теперь не может её не радовать. У Медведевой цель — поменяться, сделать свою жизнь правильной. После всего того, что с ней приключилось за последние четыре года, она свято верит в то, что это место — одно из лучших, где она могла бы оказаться. Не в тюрьме, не в притоне и не на допросе.
Её держит стабильность, ей хочется покоя впервые за долгое время. Ведь свои подростковые годы она отгуляла — нагулялась, по итогу желая забыть всё, как страшный сон. У неё в голове чётко поставленная цель, единственная на данный момент — не вернуться к тому, что было раньше.
В свои двадцать два, потеряв всех близких, оставшись совершенно одинокой, но такой же верящей в себя, как и раньше, она успела получить диплом, вопреки нравоучениям всех вокруг.
И у Киры жизнь вопреки.
Она набила татуировки потому, что ей запрещали, поступила потому, что сказали, что не поступит, доучилась потому, что преподаватель грозился отчислением. Она живёт вопреки, а потому мечтает, чтобы кто-то сказал ей, что она не справится с ролью учителя.
Кира могла бы спокойно существовать, работая репетитором по химии, живя в уже собственной квартире, доставшейся от бабушки с дедушкой, и ни в чём себе не отказывать. Но казённые три года отработки государтву нужно вернуть. Такова цена бюджета.
А потому, видя в этом возможность, Кира с удовольствием устроилась в школу, свою же собственную. Только потому, что она близко с домом, потому что переезжать не хочется, а ездить на работу каждое утро тем более, да и школа её учителя химии уж сильно требовала.
И с гордостью, некой радостью, она стучится в кабинет завуча, улыбаясь. А женщина, радостно хлопая в ладоши, мигом подскакивает.
— У нас, оказывается, завуча поменяли, — по-свойски оглядываясь, говорит Медведева, улыбаясь в ответ.
— Татьяна Павловна на пенсии, если интересно, распологайтесь, — та оглядывает её с ног до головы, подмечает своё что-то, только завучам понятное.
— Со мной на ты, не доработалась ещё, — отнекивается Кира.
А далее подписание бумаг, беседа о ВУЗе, шутки, обсуждение былых времен, хвалённый рассказ о ремонте и прочая, радостаная мишура.
— Кира, показывать школу не буду, всё и так знаешь, — кивает женщина, вручая ключ, — От кабинета. Мы там прибрались перед приходом, им никто не пользовался целый год. Коллег своих знаешь, слава Богу, так что и знакомить не надо.
— Вы мне лучше скажите, Марина Евгеньевна работает ещё? — вдумчиво спрашивает Медведева.
— А как же! Работает, конечно, кабинет двести тринадцать. Всё, можешь осваиваться, завтра собрание по поводу учебного года, жду.
— Спасибо и благодарю.
И Кира вальяжно выходит, поправляя волосы, а следом и пиджак.
В её кабинете просторно: огромный шкаф, заваленный чем только можно, своя подсобка с реагентами, колбами, камнями и прочим. В отличии от других кабинетов, есть кафедра, подобная личному трону, пьедесталу даже. И оглядывая своё ближайшее рабочее место, она нарадоваться не может от того, как атмосфера ей нравится.
Кира, вообще-то, молодая, уверенная в своих силах, с непробиваемым характером и отменной харизмой. Она пришла учить детей уму-разуму и у неё нет цели сделать всех поголовно отличниками, а лишь облегчить и без того тяжелый учебный процесс. Она ещё не успела забыть, как тяжело учиться в школе.
Но по природе своей и по характеру Кира не из тех, кто любит детей, да и людей в целом. Поэтому, особо глупым не поздоровится.
И целый день облагораживая кабинет, Кира то и дело, что рассматривает класс с нового места. Ставит свою кружку с формулой любви в подсобку, которую ей подарила Вилка и которая стала любимой, а ещё свой кактус и подушку, потому что лежание на диване в подсобке никто не отменял.
А после уверенно шагает в двести тринадцатый кабинет, припрыгивая.
— Здравствуйте, — как-то даже не ожиданно для себя, Кира стесняется, смущённо кивая.
— Медведева, — Марина Евгеньевна голову отрывает от своих записей, оглядывая её с ног до головы, — неожиданно.
Это всё, что Марина Евгеньевна может сказать. Она не изменилась: всё такая же стройная, улыбчивая, с темным идеальным каре, таким же, как у Киры, юбкой-карандаш и в белой рубашке. Всё так же приветливо улыбается, позволяя присесть.
— А я к вам!
— Я надеюсь, не навсегда, — посмеивается та, а после предлагает чай.
И уже сидя в более расслабленной атмосфере, спрашивает:
— И как тебя занесло в учителя? И почему химия?
— Химия давалась, а там само как-то, — отмахивает Кира, держа в руках кружку, — лучше расскажите, как вы тут четыре года без меня?
— Ну, что, родила второго, вон, уже в садик бегает, вернулась, — вздыхает Марина Евгеньевна, — всё по-старому. Тут ничего не меняется. Дети, как и везде.
— Отбитые, то есть? — серьёзно спрашивает Медведева, вглядываясь той в глаза.
— Смотря, для кого. Парочка особо громких найдётся всегда. Вроде тебя.
— Что, настолько я тяжелой была?
— Я мечтала, чтобы ты болела ангиной круглый год, Кира, и все твои одноклассники тоже, — смеётся по-доброму учительница, а потом спрашивает, — Имя, всё-таки, в паспорте поменяла?
— Поменяла, — кивает Медведева, — я помню наш класс, тогда мне не казалось, что это так тяжко.
— Я была, как ты: только выпустилась. Бежала на работу к деткам, которые жаждут знаний, а получила вас, — она мечтательно подпирает рукой голову и вздыхает.
— Знаний мы точно не жаждили.
— Вспомни, что у тебя в голове было.
Кира смущённо прикрывает глаза, поднося руку ко лбу, и говорит:
— Ну, буду осваиваться. Видимо, месть моя пришла.
***
Первое сентября выдаётся славным, привычным уже для коллег Киры. Все с цветами, своими классами, учениками, шоколадками и улыбками на лицах.
Кира, не освоившись ещё, только томно их оглядывает, слушая речь директора, а потом топает в свой кабинет, наслаждаясь тишиной.
У неё первым уроком — окно, классный час ведь у всех, а дальше семиклашки и урок у девятого.
Время искромётно пролетает, пока она заполняет методичку, пишет план урока и повторяет материал, который будет рассказывать. Спустя сорок минут её посещает мысль, что курить хочется неимоверно, но она терпит, стискивая зубы.
У седьмого класса, для которого это первый урок химии в жизни, всё проходит более, чем хорошо. Кира быстро заставляет их усердно слушать, смотря на доску, и не позволяет начать бардак прямо посреди урока.
Потому что строгость — это закон любого преподавателя. Так её учил лучший профессор по методологии вопспитательной работы, которого Кира безгранично уважает. Да и двенадцатилетние дети кажутся вполне милыми и адекватными.
Но Медведева готовится к худшему. Потому что химии больше в старшей школе, и потому что подростков в пубертате Кира на дух не переносит. Это же любая участь учителя химии — никто тебя не любит, как бы ты не старался.
А цели, чтобы любили, у Киры нет. Лишь цель, чтобы уважали и слушались.
И вот на третий урок в кабинет потихоньку залетают ученики, один краше другого. До звонка они слушают рэп с колонки, орут, матерятся, что есть силы, пока Кира, уткнувшись в своём телефоне, сидит в подсобке. Они её уже раздражают.
И как только звонок звенит, она вываливается вальяжно, заходя на кафедру, а ученики с интересом её разглядывают.
Некоторые шушукаются, обсуждая тотально чёрный наряд, грубые ботинки и злой взгляд.
— Кира Андреевна, теперь уже постоянный учитель химии, — начинает она громко, оглядывая присутствующих, — сразу к делу. Химии нормальной у вас год не было?
Девчонка за передней партой, что оказывается самой смелой, выкрикивает «да», и Кира Андреева кивает.
— Хорошо, обойдемся без проверки того, что вы знаете, на девятый класс у вас программа неорганической химии, продолжение программы восьмого класса.
Она усаживается на стул, с интересом оглядывая каждого ученика. И задаётся вопросом, когда это пятнадцатилетние дети стали так взросло выглядеть.
— Кто хочет сдавать или знать химию?
Никто рук не поднимает и Кира победно выдыхает.
— Тогда система оценивания такая: сдаёте мне хотя бы восемьдесят процентов домашних заданий и пишете контрольные и самостоятельные — получаете пять. Сдаёте больше половины — четвёрка, добрать баллы можно с рефератами и презентациями, остальные получат свою тройку. Многого я не требую, но знать азы нужно, и ответы на элементарные вопросы тоже. Всем всё понятно?
Ребята кивают, облегченно вздыхая, и дальше идёт урок в спокойной своей атмосфере. Кира рассказывает вводную лекцию, попутно объясняя что-то, а спустя пятнадцать расслабленных минут даёт на пробу письменное задание, утыкаясь в телефон. Листает чужие твиты, вдумчиво вчитываясь, пока дети пишут, поглядывая в учебник. И все положением довольны.
Телефон вибрирует, оповещая о новом уведомлении, там ссылка, и Кира открывает её.
«молодая горячая училка…»
И дальше Медведева не читает, закрывая к чертям собачим, а после в новом сообщении видит подпись:
«это ты лол»
Она кратко смеётся, печатая:
«Вилка, иди нахуй»
«АХАХАХВХАХВХА»
«Как работка?»
«Отлично, у меня урок»
«Важный хуй бумажный»
Кира смеётся себе под нос, закрывая чат.
И после уроков готовится к завтрашнему дню — настоящему школьному трудовому будню. Киру теперь уже, после отработанного дня, ничего не пугает.
Несколько детей подходили к ней, расспрашивая о всяком, кто-то путал с одинадцатиклассницей, но всё же, день прошёл спокойно.
Уже засыпая, она наводит будильник, предвещая свою новую жизнь.
***
Кира, в пиджаке строгом и чёрном, в штанах таких же и с абсолютно нечитаемым взглядом, идёт по коридору уверенно. День проходит хорошо: семиклашки, восьмой, снова седьмой, окно, одинадцатый.
И в приподнятом настроении, заходит в учительскую, здороваясь, садится заполнять журналы чужих классов, дописывая темы.
Несколько учителей, которые занимаются своими делами, задают обыденные вопросы о настроении и работе, обсуждают школьные годы Медведевой, но снисходительно оповещают, что они её простили и верят, что ума она набралась, а потом разговор заходит в обсуждение программы и расписания. И Кира спрашивает, поднимая голову:
— А одиннадцатый «В» хим-био, как я поняла? У них сплошная химия в расписании стоит.
— Я бы ответила, что это за класс, да не буду, — хмыкает Ирина Юрьевна, откидываясь на стул.
— Это мои, — кивает Марина Евгеньевна, — им пихали химию, чтобы сидели на заменах. Специальный класс.
— Специальный? — удивлённо спрашивает Медведева, хмуря брови.
— Сборище лентяев и будущих зеков, если проще, — продолжает свою линию гнуть математичка, — туда спихнули всех непутёвых и тех, кому меньше повезло после распределения.
— У меня как раз четвёртый урок с ними, — тянет девушка, задумываясь, а Марина Евгеньевна вздыхает тяжко.
— Советую запастись валерьянкой, — тянет математичка, — изверги они. Не дети! Это невыносимо, понапридумывали своих реформ, а нам отсталых учить.
— И всегда мне этих особенных скидывают. Каждый день, как в дурдоме.
— Что у тебя сегодня, Марина?
— Драка, по мелочи там, — отвечает женщина, утыкаясь в телефон, — третий день, а уже драка. Ты, Кира, и правда от нервов что-то готовь, я вон уже год на успокоительных.
— Там всё так плохо? — устало тянет девушка, обнадёживающе поджимая губы.
— По сравнению с их параллелью, там свет в конце тоннеля, — добавляет Ирина Юрьевна, — буду говорить с Людмилой Леонидовной, чтобы Злату ко мне переводили, ей не место там.
— Если бы хотела, сама бы перевелась, — спорит Марина Евгеньевна, — Можно мне хоть одного медалиста в класс?
И Кира больше ничего не говорит, предвещая беду.
***
Кира Андреевна сидит в своём убежище, попивая чай: сегодня она притащила свой чайник, и нагло пользуясь личной подсобкой, отдыхает и морально готовится к уроку с одиннадцатым классом.
Она знает прекрасно, что в таких коллективах есть заводила, которого надо вычислить, и крыса, которая в этом будет помогать. Психологию подростков Кира знает на пять, потому что сама ещё не выросла окончательно.
А когда слышит звонок, дожидается, пока в класс начнут заходить дети.
Слышен шум и гам, пока все усаживаются на свои места, кто-то перешёптывается, обсуждая, что же там за новая училка по химии.
И когда Кира Андреевна выходит, настроенная рвать и метать, с холодными и чёрными глазами, вальяжно размахивая ногами, некоторые беспардонно выражаются матом, рассматривая её с ног до головы.
— Кира Андреевна, — строго выпаливает она, оглядывая учеников, — у кого журнал?
Преплологаемая староста подносит его, передавая в руки, а Кира открывает на нужной странице, пробегая глазами по списку.
— Кто-то сдаёт химию? — интересуется она, поднимая глаза.
Руку поднимают три человека, на что она хмыкает.
— Вы на первые парты, до конца года сидите тут, никуда не пересаживаетесь. Задания у вас будут другие, домашние тоже. Остальные, слушаем внимательно, — переводя взгляд с одного на другого ученика, которые точно так же на неё глазеют, Кира Андреевна хмурится, — в этом году у вас курс органической химии, по идее, вы должны были начать его в прошлом году. Насколько всё плохо?
— Достаточно, — подаёт голос девчонка на первой парте, смотря на учительницу завороженно.
— Понятно, тогда, будем повторять азы. Открываем тетради, будете записывать.
Она ухмыляется, усаживаясь на стул и принимаясь рассматривать оценки учеников по чужим предметам. Глаза сами цепляются за знакомую фамилию, и, поднимая голову, она спрашивает:
— Свердлов есть?
С задней парты машет рукой паренёк, веселый, какого-то лешего в солнцезащитных очках.
— Я!
И Кира ухмыляется, ничего не говоря.
— А кого, кстати, нет? — продолжает она, подмечая, что из двадцати пяти на уроке, от силы, сидит человек пятнадцать.
— Вот список отсутствующих, — подходит к ней девчонка с первой парты, смущённо пряча глаза.
Кира задумывается на секунду, боится она её или что. Но виду не подает, принимает, выводя в журнале пять н-ок.
— Хорошо, начнём. Простыми словами, органическая химия изучает соединения углерода с другими веществами, — все тихо записывают, уткнувшись в тетради, — также туда входит водород, в других случаях некоторые другие элементы. Углеводороды, их строение, свойства, взаимодействия с другими веществами — это всё органическая химия.
Кира наблюдает, как ученики либо тихо сидят, ничего не делая, либо записывают то, что она говорит. И удивляется, потому что про этот класс слышала совсем другое. Она даёт им время на то, чтобы привыкнуть. Про себя ставит ставки, когда Свердлов начнёт выёбываться. Понять не может, кто роль заводилы играет, а вот крысу, кажется, вычислила. Девчонку с первой парты.
И спустя ещё три минуты диктовки, в класс врываются ученицы, стуча, и нараспашку открывая дверь.
— Здрасьте! — Кира с интересом, грозно оглядывает их, хмуря брови, чем пришедших пугает, — Извиняйте, опоздали.
— Там это, кароче, ну, — тычет на дверь другая, жестикулируя активно.
— Что? — тянет Кира Андреевна зло, складывая руки на груди.
— Непредвиденные обстоятельства, — говорит одна из них, что с длинными волосами и прокуренным к чёртовой матери голосом.
— Какие? — стоит на своём Кира Андреевна.
Она на них зыркает так, что даже самый бесстрашный бы дальше не пошёл. А потому и мнутся они в дверях, распинаясь.
И по всей видимости, самая смелая, выходит вперёд, делая шаг и прокашливаясь.
— В общем, у меня начались месячные, — издевательски, театрально говорит девчонка, активно машет руками и возмущённо на Киру пялится, — я искала прокладку, потом Кристина мне искала прокладку, потом Мира.
А Кира приёмы подобные знает. А потому не ведётся, фыркая и усмехаясь. Снова её оглядывает, спрашивая:
— Нашли?
— Ага, — улыбается ученица, — вам показать?
Кто-то из одноклассников показательно плюётся, а кто-то с опаской смеётся, поглядывая на учительницу.
Кира в голове отвечает «мамке своей покажешь», а на весь класс говорит лишь:
— Фамилия?
— Чикина, — гордо заявляет та, расправляя плечи.
— Формула углерода, Чикина.
— Чё? — девчонка брови хмурит, на подруг своих оборачивается, а те лишь плечами пожимают, косясь на учительницу.
— Справку о потере слуха жду завтра на столе, — Медведева грозно кидает взгляд на остальных: сидят, молча наблюдая, — формула углерода?
— Не знаю я, — та дерзит откровенно.
Пялится испуганными глазищами и дерзит.
— По местам рассаживайтесь, — вздыхает Кира Андреевна, меняя положение на стуле: закидывает ноги на подставку под столом, вытягивая их.
Девчонки проходят, а третья, что всё это время за спинами стояла, с Медведевой здоровается, задерживая взгляд дольше положенного. А Кира удивлённо брови поднимает, говоря лишь:
— Привет.
Проводит взглядом, рассматривая, пока та улыбается.
— На уроки опаздывать не дольше, чем пять минут, в следующий раз не пущу.
— Права не имеете! — выкрикивает Чикина, усаживаясь на свою последнюю парту рядом с Захаровой, а Мира её толкает в бок, шипя.
— В таком случае, вытаскивай из носа пирсинг и переодевайся, ты так ходить тоже права не имеешь, — безучастно отвечает Медведева, даже взгляда не кидая.
Заводилу она нашла.
Спустя ещё десять минут лекции, начинается шум и гам, в частности из-за непосредственного нахождения Чикиной и её подруг в классе. На задней парте она с Захаровой треплется, что Киру выводит, потому что материал она пытается рассказать четко и по существу, но её сбивают.
— Чикина! — не выдерживает она, разглядывая девчонку полностью.
— Молчим, — поднимает руки в защитном жесте её соседка, усмехаясь.
— Молчим, фамилия какая у тебя?
— Захарова, — выкрикивает Кристина, улыбаясь ярко.
Кира в журнале помечает карандашом точки этим двоим, в надежде, что материал изложит она спокойно. И далее всё проходит более, чем нормально — троица с задних парт всё ещё шушукается, но гораздо сдержанней.
— Слышь, Мир, а ты чё, знаешь её? — шепчет Кристина, заставляя ту повернуться к ним.
— Да, там долгая история, — кивает Мира, больше ничего не говоря, — я её знала, когда еще малой была. Она лютая, лучше не шутите с ней.
— Открываем учебник, страница семь, читаем. — победно выдыхает Кира, — Кто не умеет читать, поднимаем руку.
Кто-то хихикает, кто-то фыркает, девчонка с первой парты завороженно глядит, рукой подбородок подперев. Кира утыкается в журнал, заполняя нужные поля, пока в классе наконец-то тихо.
Ей не интересно, что никто не читает. Если она будет все положенные сорок пять минут вести лекцию, то заполнять журналы придётся до ночи.
И когда до урока остаётся совсем ничего, поднимает голову, говоря:
— Домашнее задание будет письменно ответить на вопросы. Страница двенадцать, первый параграф. По звонку расходитесь, — и уходит в свою подсобку, слыша копошение, грохот стульев и сборов.
Когда Кира уже сидит на диване, поправляяя волосы, Свердлов сдержанно стучится, проходя.
— Кира Андреевна, а почему вы только мою фамилию назвали? — с непонимающим взглядом спрашивает он.
— Брату старшему привет передавай, — ухмыляется Медведева.
После уроки у десятых классов, расслабленные, так как они ничего не сдают и никуда не спешат. Кира понимает, что это только раскачка: дети к ней ещё не привыкли, а после уже начнётся и плохое поведение, и крики, и маты, и ругань на задних партах. Уходя, она видит, как на стадионе проходят разборки, но ничего не говорит, безучастно кидая взгляд.
У неё цель — выйти и покурить, наконец-таки. А потому домой она спешит, перебирая ногами усердно.
Переписки с Вилкой, прослушивание плейлиста во время готовки, тихий вечер с приемлемым ужином, сериал про маньяка и душ. Вечер Киры проходит спокойно, так, как она всегда и хотела. И теперь всё кажется более, чем безмятежным.
