Sirius is the boy that I wanna kiss.

Сириус неимоверно раздражал его. Он был ярким и ужасно громким, он говорил невпопад и никого не хотел слушать. Сириус вызывал в нем непонимание. Он ходил за ним хвостом, на грубости уже в который раз улыбался, словно специально желал посильнее взбесить. Сириус был странным. Не пугался блестящих в темноте глаз и с восторгом разглядывал шрамы, чуть ли не ведя по их контурам пальцами. Он никогда не предлагал помощи, сразу приводил сумасшедший задуманный план в действие и Римусу ничего не оставалось кроме как принимать это, наблюдая, разумеется, широкую улыбку, но она была искренней столько же, сколько и самодовольной. У Сириуса были ровные жемчужные зубы, почти идеальные, а клыки были чуть больше, Римус не мог вспомнить, было ли это следствием обретения анимагической формы или он просто начал обращать на него больше внимания. Сириус едва ли стриг волосы с начала первого курса, по-крайней мере, Римус никогда не замечал ничего указывающего на это. Отросшие кудри были везде, где только можно, почти буквально. Они торчали во все стороны и становились колкими когда Сириус злился и почти полностью выпрямлялись когда тот грустил. Они часто выпрямлялись, когда они говорили о его брате, когда они получали почту или когда Сириус просто сидел один и думал. Римус никогда не спрашивал его, о чём он думал, только оставался рядом, пока он вновь не начинал улыбаться и шутить. Сириус все ещё ходит за ним, как щенок, постоянно сидит рядом на лекциях, настолько близко, что они прижимаются друг к другу бёдрами и плечами, и его волосы мешаются, жутко мешаются, они страшно пушатся и Римус просто не может не обращать на них внимания, как и на самого парня. Он всегда ярко жестикулирует и всегда открытые, тонкие запястья красиво изгибаются, а худые пальцы постоянно крутят на пальце прядь и Римусу удивительно нравится это. Нравится когда вечно струящиеся по плечам кудри падают на него, когда тот кладет голову на его плечо или лезет обниматься, на ощупь они напоминают шёлк и страшно мягкие. Сириус не замечал когда он старался незаметно коснуться его волос или делал вид что не замечал. Сириус заставляет его улыбаться и кажется делает все для этого. Сириус всегда остаётся с ним после полнолуний, Римус это чувствует, лёжа на больничной койке он чувствует тепло чужого, пушистого тела и тихое дыхание. Когда Сириус рядом ему спокойней. Сириус рассказывает ему о прошедших полнолуниях с абсолютным восторгом в светлых сверкающих глазах, он говорит что Римус его завораживает в этой форме, которую он так ненавидел и, возможно впервые, он замечает как его сердце пропускает удар. Сириус наглый. Он забирается к нему в кровать, закрывает шторы и укладывается рядом, пихая его ногами и тихо хихикая, точно совершает маленькое преступление. Он тараторит обо всем сразу и Римус не хочет молчать, он чувствует себя хорошо, растворяясь в этом потоке слов. Они говорят, пока не засыпают, говорят о всяких глупостях, делятся секретами и Римусу нравится как пахнет Сириус. Ему нравится как он сдерживает смех, боясь разбудить остальных, наверно только из-за того что их тайна будет разрушена, ему нравится что он может видеть его лицо в полной темноте, как его идеально белые, молочные щеки краснеют, а глаза щурятся от улыбки. Сириус пахнет ночью и тайной. Он пахнет стиральным порошком и сливочным пивом, которое он тайком утащил у старших, для него, для Римуса. И Римусу нравится чувствовать себя особенным. Римусу нравится утром обнаруживать пустую кровать и лежащую на подушке украденную для него плитку шоколада, каждый раз новую, нравится утыкаться носом в эту подушку, вдыхая запах, оставшийся с прошлой ночи, он сладкий, немного фруктовый. Так пахнет Сириус. И Римус понимает что хочет ощутить это напрямую. Хочет вести кончиком носа по идеально растрепанным кудрям, хочет прижиматься щекой к его щеке, чтобы убедиться что они мягкие настолько, насколько и выглядят таковыми. Он получает возможность сделать это, но точно не так, как хотел бы. От Сириуса всегда пахло радостью, бунтарством и свободой. Но теперь он чувствует запах боли и страха. Он чувствует его впервые после одних летних каникул, когда они вновь встречаются, но светлые, почти хрустальные глаза Сириуса теперь не такие яркие и что-то неправильно в этом. Неправильно то, что теперь Римус ощущает этот запах каждый раз, когда застает Сириуса внезапно одного и непривычно молчаливого, словно он что-то прятал, будучи вместе со всеми. Римус знает, как это, хранить секреты. И поэтому, найдя однажды его в слезах в пустой ванной комнате, Римус не даёт ему уйти, сжимая в объятиях и едва давая пошевелиться или выдохнуть. Он позволяет Сириусу глушить всхлипы в его свитере и комкать пальцами мягкую, чуть колючую ткань на спине. Он позволяет Сириусу вновь говорить-говорить-говорить, много, даже больше чем обычно бывало в их ночи и полностью понимает как много он хранил. Тело парня впервые кажется хрупким, таким тонким и абсолютно маленьким, он впервые видит Сириуса таким. Ему позволили увидеть его таким. И что-то вновь поменялось во взгляде Сириуса. Он смотрит долго, пристально, как только Римус ловит его за этим на лекциях, он медлит пару секунд, прежде чем отвести взгляд, словно наглости совсем немного не хватило для продолжения зрительного контакта. Сириус вызывает у него мурашки. Теперь он рассказывает больше, рассказывает честнее, он показывает свои шрамы и больше говорит о семье. Римус все ещё чувствует этот запах боли. Он похож на запах витающий в воздухе перед грозой, в носу неприятно давит, словно пробирается до самого мозга, мешая думать. Римус чувствует это, а ещё чувствует что-то другое. Что-то, что было похоже на запах свободы, но теплее, это как обволакивающее туманное тепло, поднимающееся от влажной земли после летнего дождя. Так пахло доверие Сириуса. И это смешивается с фруктовым сладким запахом его геля, шампуня или парфюма, Римус не знает что это, может это природный запах самой сути парня, но он мог вдыхать это бесконечно, точно так же как Сириус курит травку, лёжа вместе с ним на кровати. Римусу нравится видеть как теряется чёткость во взгляде парня и он то-ли с ужасом, то-ли со странным волнением осознает что он тоже перестаёт видеть четко когда утыкается носом в его волосы, и вдыхает. И, Мерлин, ему кажется что он вдыхает самого парня и его внутренности полностью заполняет бабочками, почти до боли в груди. Сириуса учили французскому и Римус узнает это абсолютно неожиданно, когда Сириус поднимается в спальни и заваливается к нему на кровать, мурлыча что-то под нос. Внизу все ещё слышен смех и шум вечеринки, с которой Римус хотел сбежать пораньше, а Сириус пошёл почти следом, судя по времени. Римус любит когда Сириус что-то мурлычет или поет, неважно насколько чисто или фальшиво, громко или едва слышно, что-то в нем успокаивается, когда он слушает его. Его взгляд бесцельно и медленно ведет от одной вещи к другой, он видит значок Джеймса, валяющийся на столе и хмурится, видимо, вспоминает о тренировках. Глядит на шторы и тянется чтобы их закрыть, неуклюже перелезая через Римуса и он ощущает острый запах огневиски, что уже скорее становится точкой в давно сделанном заключении парня о том, что Сириус пьян. Вряд ли в стельку – он смог закрыть шторы. Но Римусу кажется что это точно не трезво – плюхаться прямо поперек лежащего друга. Он прижимается тёплой, гладкой щекой к его груди, а волосы снова везде и сразу и Римус не против. Он снова начинает мурлыкать и Римусу кажется что он в самом деле мурчит как кот, поэтому он не может противиться самому себе и позволяет рукам скользнуть дальше волос, водя пальцами по плечам и лопаткам. Он жутко хотел увидеть их, он хотел увидеть Сириуса без рубашки или футболки с очередной музыкальной группой. Он читал сотни книг, видел сотни описаний острых ключиц и лопаток, похожих на крылья и был почти уверен что Сириус выглядит ещё особенней чем все это. Все самое прекрасное кажется дешевкой когда рядом Сириус и Римус позволяет этой мысли засесть у него в голове раньше, чем включает рациональное мышление. Вес чужого тела пропадает, а волосы теперь щекотят лицо. Над ним нависли, упираясь руками в матрас по обе стороны от головы и Римус видит перед собой туманные глаза, растянутые в улыбке губы и он почти точно может сказать что эта улыбка была безумно сладкой. Римусу кажется что губы Сириуса сделаны из мармеладных конфет и на ощупь такие же. И ему страшно думать, что он хотел бы попробовать их. Губы размыкаются и Римус слышит невнятный шепот. Сириус лишь хихикает, похоже прекрасно зная что Римус не понял ни слова и ложится рядом с ним. И только через минуту Римус понимает что это был не невнятный шепот и путаница пьяного сознания, а другой язык. Сириус Блэк лежит рядом с ним, совершенно точно пьяный и тихо болтает на французском, так легко и так быстро. И Римус не может оторвать от него взгляда. И Сириус тоже смотрит на него, фокусируясь явно с трудом, продолжая говорить, будто тот понимал хоть слово. И Римусу безумно нравится всё в этом. Римусу нравится глядеть на то, как медленно засыпает Сириус, в полу-сне придвигаясь как можно ближе к нему, словно это правило. Но сегодня к этому правилу что-то добавляется. Сириус берет его за руки, переплетая его пальцы со своими, худыми, тонкими и страшно гладкими и Римус почти вздрагивает, зная, насколько это нужно ему. Но есть что-то, что Римус не знал, но очень хотел понять. Что значил этот шепот, когда сладкие губы едва шевельнулись и Сириус произнес это на секунду дрогнувшим голосом. — J'adore. Ведь Римус абсолютно не знал французского.