Некрополь

      Я не видел нигде, чтоб такое хоть кому-нибудь удавалось выразить словами. Не метафорами, истёртыми как старый словарь настолько, что не ощущаются, а так, как оно чувствуется на самом деле. Наверное, я бы тоже не смог.       Такое невозможно прогнуть под слова, только пытаться выламывать арматурные фразы под образ перед глазами в витиеватый, сложный узор. Сложно, больно, но разум судорожно сгибает железки, желая себе объяснить все как привык. Но не выходит.       Не выходит описать ощущение, когда мокрый снег, пролетая мимо, подстёгнутый ветром от проезжающих мимо машин, касается кожи и оставляет микроскопический влажный след. Запах угольный и влажный от него оседает в лёгких будто сквозняк, стелется по ледяному полу альвеол, проникая в подгнившие доски. А поверх, будто сорванный кран на старой батарее, теплый и кислый, запах пыли старой квартиры на последнем этаже, капля горечи табака, будто крошки ржавчины, и кипятком на кожу запах его собственный. Ощущается как когда сломанным носом утыкаешься в кожу плеча, мягко, тепло, и слегка больно от поломанного хряща, едва-едва.       Не выходит описать ощущение сквозь синтепон и ледяную жёсткую отделку куртки, когда кожей руки касаешься ледяной ткани внутри рукава, а все-равно невыносимо тепло, потому что под ещё одним таким же слоем одежды ширится чужая грудная клетка. Как осязаются на челюсти покрасневшие от холода руки, будто касаются голой кости без кожи и мышц, сплошные нейроны. Как немеют кончики пальцев, когда медлит сердце, выжидает заданную дирижёром паузу, чтоб у зрителя захватило дух. Но пауза такая долгая, что от волнения можно умереть.       Как под кожу уходит кристаллами лимонной кислоты резь в обветренных губах, на вкус — сукровица, а ощущается только чужое дыхание, на вкус как теплое облако.       Как мимо полосами серого с редкими красными фарами едут машины, летят погибающие ошмётки снега, все в сплошную линию, как на карусели, ничего чёткого, даже ты сам, кроме находящегося напротив. В лоб, впритык, близко, очень, настолько, что чувствуется изгиб шеи и не только своей. Размеренные вдохи и выдохи с паузами, ровными и своевременными, мы — маленький оркестр посреди треугольника дороги, белоснежного тающего островка с лужицами в следах от ботинок. В унисон, не просто синхронно, дышится, бьётся, движется, думается, по спине мурашки, как от впервые услышанной любимой песни.       Выдох щекочет кожу у пазухи носа, кончики пальцев за ушами и на щеках ощущаются как последняя недостающая деталька пазла, ложатся в дырявую бестолковую картину, делая её прелестной. Едва заметный танец, простой до безобразия, как у пожилой пары, которая утопает в глазах друг друга, не отрываясь на прыскающих прохожих и звон столовых приборов.       Вдох перетекает в задержку, задержка в выдох. Без сумасшествия движений языка и головы, так просто, без лишнего, касаться лица предостаточно. Как с громкой попойки вынырнуть на воздух и смотреть в чистое небо. Без вкраплений яркого цвета галактик, темное, с белыми точками, просто небо. Просто невероятно красивое небо.