Вымолить прощение

      Глаза с ненавистью пробежались по комнате. Смятая постель, тёмные стены, бутылка на столе с недопитым вином. Деревянный сундук, напоминающий могилу. Окошко, в которое падал зеленоватый свет, таинственным образом исходящий от деревьев, и просачивался сладко - приторный запах трав.       Запах, от которого тошнило.       Постель, от вида которой воротило. Пора было перебираться спать на пол, да только тело совсем не слушалось. Слабое, худое, болезненно - бледное.       Раньше долгие отлучки Эола давали "свободу", но со временем стали невыносимыми. В голову всё чаще приходили воспоминания о Гондолине, о жизни в Амане.       В душе поселилась тоска.       Едкая и раздирающая, словно яд Унголиантовской твари. Ириссэ едва спаслась от нескольких таких, с ядовитыми жалами.       Когда похититель имел её в последний раз, перед очередным отъездом, нолдиэ с трудом удержалась от того, чтобы не произнести вслух запретное имя.       Эльфийка прекрасно понимала, какую подлость совершила по отношению к Охотнику, но только Он, мысли о нём, по-прежнему позволяли жить и удерживали от желания вскрыть вены.       И, конечно, от подобных поступков спасал Ломион.       Сын не был виноват в том, что жизни матери не сложилась.       Клетка. Дочь Финголфина ощущала себя добычей в лапах охотников. Сперва отец с враждой, выкрутасами и запретами. Затем Гондолин со скрытностью и правилами. И, наконец, Нан - Эльмот с непроглядной тьмой, надзором и насилием.       Тонкие пальцы с некогда ухоженными ногтями сжали край подушки, с силой швырнули её в стену.       Ненавижу! Ненавижу!! Ненавижу!!!       Хотелось кричать в голос, но нельзя. На шум прибегут слуги и сын. Ломион не должен видеть, как маме плохо. Держась за кровать, нолдиэ сползла на пол, на колени, поднялась на дрожащие ноги и сделала несколько шагов по направлению к столу. Помимо наполовину заполненной бутылки на поверхности столешницы лежало небольшое зеркальце.       Аредэль посмотрела на собственное отражение, в очередной раз убеждаясь, что от былой красоты осталась лишь тень, воспоминание. Реальность явила болезненную бледность, потухшие глаза, слабое, отвыкшее от нагрузок тело и худобу. Эльфы, конечно, не толстели, но вместо манящих форм торчали только кожа да кости. Жалкое существо — кукла, которую можно избить, когда захочется, в которую можно вставить, что захочется. От подобных мыслей стало плохо. Засаднило между ног, отдалось болью под рёбрами. Рубаха успешно скрывала иссиня-чёрный синяк.       Помыться бы, избавиться от ощущения мерзких прикосновений на коже, растерев её до крови, но сил нет совсем.       Ничего не хочется. Пустота. Лишь мысли о сыне отрезвляют, заставляя терпеть многое.       Не будь она покорной и покладистой, кто знает, что этот псих сделал бы с Ломионом.       Эол, впрочем, с ним тоже не был ласков.       Так, по настроению.       День ладят, неделю нет.       Кузнец и наказывал нередко, заставляя убирать дом наравне со слугами.       — Можно войти? — стук и робкий голос заставили взять себя в руки, выпрямиться, лихорадочно броситься на поиски платья.       — Да, конечно, — спустя несколько минут ответила Аредель, изо всех сил стараясь не подавать виду, насколько её убивает обстановка, однако с каждым днём это становилось труднее.       В руках юного эльфа, появившегося на пороге комнаты, был ворох одежд и небольшая дорожная сумка.       — Ломион? — Ириссэ насторожилась, пытаясь понять, куда собрался сын.       — Одевайся. Мы уходим, — полунолдо бросил матери вещи. — Но... — пленница растерянно смотрела вокруг, но всё же потянулась к одежде. Штаны, сапоги, рубаха и плащ. Такое облачение носили Эоловы слуги.       — Мы успеем уйти. Наконец я увижу Белый город, — глаза Майрила загорелись предвкушением, надеждой и нетерпением.       Ириссэ не смогла противиться, хотя страх зашевелился внутри. Призрак свободы обжёг огнём искалеченную душу. Желание оказаться на воле растеклось по венам, вытесняя мысли о том, что их могут поймать.       — Куда подевались слуги? — тихо спросила нолдиэ, следуя за своим неожиданным спасителем по мрачным коридорам.       — Я их...нейтрализовал, — на ходу ответил Маэглин.       Убил? Усыпил? Вопросы едва не сорвались с губ, но дочь Финголфина понимала — не время и не место выяснять детали.       Коридор, поворот, снова коридор, лестница — на пути ни души. И, наконец, свежий воздух. Прикрыв глаза, эльфийка вдохнула полной грудью. Её тут же окутал запах трав и деревьев, пусть и тяжёлый, вязкий, заставляющий мысли путаться. Здесь кругом была магия.       — Нам придётся бежать, — рядом заговорил Маэглин, возвращая потяжелевшую голову в реальность.       Бежать. Бежать, пока не обнаружили исчезновение.       Ломион знал выход из леса, потому нолдиэ без лишних слов доверилась ему. Говорить что-либо сейчас не имело смысла. Любое сказанное слово требовало сил, которых у Ириссэ было не так много. Некогда гордая охотница превратилась в испуганного замученного зверька. От быстрых движений ноги налились свинцом, дыхание стало тяжёлым. Казалось, бег никогда не закончится. Хотелось упасть на траву и просто лежать.       Позор. Какой позор, Ириссэ.       И так не хватает глоточка вина для бодрости.       Для уверенности, что всё будет хорошо.       Ломион остановился. Ириссэ мгновенно замерла рядом, осмотрелась. Они стояли на крутой лесной тропинке, окружённой деревьями, листья которых приветливо шелестели на ветру.                   Свежем ветру, наконец-то обласкавшем бледное лицо эльфийки.       Аредэль невольно закрыла глаза, наслаждаясь ласковыми, невесомыми касаниями. Когда-то она любила бегать наперегонки с Охотником, и ветер помогал им. Ласковый, резвящийся, играющий с волосами, порой подгоняющий вперёд. Это было весело и радость искрами бурлила по венам, наполняла душу, переливаясь через край звонким смехом и задором в глазах.       — Мы покинули границу земель Эола, мама, — сын снова нарушил тишину, рассматривая тропку под ногами, выискивая следы возможной погони. - Скоро выйдем на опушку леса.       Аредэль напрягла мозги, пытаясь понять, о чём говорит Майрил и вспомнить карты местности, но голова резко заболела.       Досада. Даже думать она не в состоянии.       Ничего другого не оставалось, как вновь последовать за Маэглином. Тропинка резко ушла вниз и скоро привела путников на открытое место. Лес остался позади. Под ногами расползалась зеленоватая лужа, рядом с которой росли невысокие деревца. По бокам, на изрытой земле, торчал мох, сломанные ветки и камни.       Накатила дикая усталость. Нолдиэ с трудом опустилась на валун.       — Нам лучше не медлить и продолжить путь, — осторожно заметил полунолдо, подходя и кладя ладонь на плечо родительнице. В душе вспыхнул гнев по отношению к отцу. Чудовище.       — Знаю, Майрил, — дочь Финголфина тяжело вздохнула, вздрогнула всем телом, подняла голову вверх. Небо, затянутое тучами, хмурилось, предвещая дождь.       Нужно уходить — но ноги еле держат.       Нужно уходить — но слабость такая, что перед глазами всё кружится.       Взяв себя в руки, Ириссэ встала и осторожно, шаг за шагом, борясь с поступающей дурнотой и состоянием, грозящим потерей сознания, продолжила путь.       Опасность висела в воздухе, заставляя нервничать.       Если Он поймает, то не будет милосерден, и тогда смерть окажется слаще свободы, но и умереть Эол никогда не даст.       И Белая Дева нолдор об этом прекрасно знала.