Гравитация

До Хэмпстеда пришлось прогуляться. Гарри не рискнул добираться на Рыцаре прямо в парковую зону в престижного района, хотя та и была самой большой в Лондоне, а значит, имела кучу затененных аллей. Выскочил за пару километров у остановки, подождал автобус — обычный маггловский, потом забежал в небольшой торговый центр, где из кабинки в туалете уже вышел самим собой. Гермиона ждала его у одного из прудов, где нельзя было напороться на купальщиков. Подруга нервно крошила уткам булку, а заметив его бросилась вперед — обнимая. — Ох, Гарри! Я так волновалась! И, только оказавшись в мягких объятиях Гермионы, Гарри почувствовал, как отпускает напряжение, что сковало его разум и тело с того момента, как Гарри сел в Ночной Рыцарь и осознал — насколько неправильно и несвойственно для него было все происходящее за последние несколько часов. Пока Рыцарь трясло по улочкам и кочкам, скручивало в канат или размазывало между лондонскими пробками, Гарри, наконец, осознавал — насколько глупо себя вел. Он ведь не просто позволил незнакомцу прикоснуться к себе — это еще можно было бы списать на обещание Гермионы не видеть врагов в каждом, кто проявляет к нему интерес или дружелюбие, особенно под личиной, на то, что реакции палочек на них с мистером Лекасом были схожи. Гарри передернуло. С Воландемортом у него тоже были палочки-сестры, но при встрече они скорее попытаются порвать друг другу глотки, а если в процессе коснутся друг друга, так Гарри был уверен, после, он в обеззараживающее зелье с головой окунется. Если выживет. Выйдя из Рыцаря и добравшись до туалета в торговом центре, Гарри набросил на себя и купленные вещи все известные ему четыре заклинания, призванные выявить следилки и наведенные чары доверия, одно из которых относилось к высшей магии, и от профессора Люпина бывает польза, и только когда все они отозвались отрицательно — выдохнул. Тут же ловя очередной приступ паранойи… Он поверить не мог. Не в его привычках было принимать помощь незнакомцев, особенно такую откровенно прямую. Его паранойя, тщательно взращиваемая и лелеемая, вопящая по поводу и без, в присутствии мистера Лекаса словно отключилась. Он даже согласился на ужин в его компании без каких-либо воплей паранойи, орущей о том насколько это плохая затея, на заднем плане. Да он даже не подумал о том, что идет в неизвестное место с магом и плевать, что вокруг полно народу! А мистер Лекас и без палочки был вполне способен на сложные заклятия. Одно диагностическое чего стоило. Успокаивало одно — иллюзия кольца не подвела, да и Гарри благодаря каким-то остаткам чувства самосохранения еще плескавшимся на дне его разума, с такой скоростью влетел в салон автобуса, что даже не попрощался. И контактов не оставил. Слава Мерлину. Мистер Лекас, может, и был хорошим человеком… Нет, не может, скорее всего так и было. Мужчина — сдержанный, умный, пусть и властный в манере поведения, но очень корректный, без метки на предплечье и было бы приятно общаться с ним, готовым объяснять и рассказывать, и Гарри бы хотел, Гермиона давно говорила, что ему нужно расширять круг пусть не дружеского, но приятного общения не замыкаясь на них с Роном, но Гарри… Гарри просто… не мог. Просто не мог. Гермиона поставила перед ним жаркое с картофелем в глубокой тарелке, явно положив двойную порцию, и стакан сока, выдала приборы, и села напротив подхватив с тарелки сэндвич. Новости, которые подруга рассказала ему по дороге, могли испортить аппетит любому, возможно, даже Рону, но не самому Гарри. Не потому что он был таким уж бесчувственным, просто до одиннадцати лет ему редко удавалось есть досыта и никакие эмоциональные потрясения не могли испортить ему аппетит. А новости были так себе. Гарри не любил Дурслей, они тем более терпеть не могли его. Он часто оставался без ужина и обеда, донашивал вещи брата, которые по-хорошему после поросенка Дадли стоило бы выбросить. Вплоть до одиннадцати лет его «воспитывали» затрещинами и ремнем, даже рука, сломанная однажды в процессе «воспитания», не отвадила дядю Вернона от подобных методов… но они все же были его семьей. Дерьмовой, далеко не безопасной для его психики и физического состояния, но семьей. Они не сдали его в приют, в раннем детстве у него было достаточно лояльного внимания. Тетя Петунья занималась им наравне с Дадли. Ровно до тех пор, пока у него не начались детские выбросы, испугавшие ее настолько, что единственной ее и дяди реакцией стало отчуждение и причинение боли. Гермиона говорила, что это неправильно — оправдывать их переходящее все рамки поведение, ведь это совершенно неверно — винить ребенка за то, что он даже не осознает, и в чем-то Гарри был с ней согласен, но все равно не мог не сочувствовать тете и дяде или не испытывать вины за все, что родственники с ним вынуждены были испытать. Конечно их решение не кормить его больше минимума, чтобы у него не было сил на «шалости», наказывать болью, чтобы выработать условный рефлекс, как объясняла Гермиона, было тем, что называется — жестокое отношение к ребенку — и карается годами тюрьмы. Но разве это не было их единственным выходом? Гарри знал, что нет. Но эти мысли все равно были с ним. Ведь одно дело понимать, что что-то не так, а другое привыкнуть к чему-то и не знать мир иным. Переучиваться — сложно. Но даже теперь, зная, сколько на самом деле вреда, причем, явно не из лучших побуждений, Дурсли ему нанесли, Гарри не хотел им такой судьбы. Вернее… что-то темное шептало внутри, что именно такого они и заслуживали, но даже так, одно дело дядя и тетя, другое — Дадли. Да, кузен был избалованной свиньей, склонной к издевательствам над слабыми, совершенно бесхребетным болваном, идущим за жаждущей чужой боли компанией, и, скорее всего, он бы сторчался буквально в первые же месяцы после того, как уехал бы из отчего дома учиться в какой-нибудь престижный колледж, но… Дадли был ребенком. В котором взрастили жестокость, но у него все еще могло быть будущее, возможность стать кем-то, кто будет с со стыдом и ужасом вспоминать свои детские выходки. А теперь у Дадли этого не было. Дементоры, не понятно как оказавшиеся в Литтл-Уингинге, сожрали его душу. А дежуривший Флетчер был совершенно бесполезен, создать патронус у старого и вечно пьяного вора не получилось бы даже будь он трезв. Прибывшие по вызову, перепуганного напрочь жулика, на место авроры только констатировали то, что юный маггл теперь овощ, и на этом с Дадли закончили. Их больше волновало, откуда в небольшом городке дементоры? Немногие знали о том, что в этом самом городке живет Гарри Поттер — Дамблдор, кто-то из его людей, да Уизли с Гермионой, но точно не аврорский корпус. Может, и к лучшему. — Идем, Гарри. Тебе нужно отдохнуть. Теплые маленькие ладони легли на его плечи. Мягкая щека коснулась его щеки в едва заметном жесте утешения. У Гарри на глаза навернулись слезы. Руки затряслись, а грудь сжало. Мерлин Великий, как же ему повезло с Гермионой. Гарри знал, она злилась на Дурслей больше чем он сам. Буквально ненавидела их и их методы, и с радостью бы засадила семейку за решетку, воспользовавшись услугами семейного адвоката, если бы могла, если бы не материнская защита на доме, но Гермиона молчала, сдерживая злые слова, а сейчас и вовсе скорбела вместе с ним. Потому что Гарри было плохо и больно. Потому что сам Гарри был ей важен, и это чувство перевешивало все остальное. Гермиона оставалась на его стороне, чтобы не происходило. Она была рядом и позволяла ему самому выбирать, как голос разума предлагая варианты и объясняя возможности, но никогда не решая за Гарри сама. — Спасибо. — Устало выдохнул он, чувствуя опустошение. — Покажешь мне комнату? Гермиона кивнула, помогла ему подняться, ноги у Гарри подкашивались. Он обнял ее, утыкаясь носом в пушистую макушку, и нехотя отступил. Гермиона отвела его в комнату, показав, проходя, где ее собственная. Рассказала где уборные и как сделать так, чтобы лампы светили едва-едва, и оставила его одного. Гарри забрался в пахнущую чистотой постель, завернулся в одеяло по самую макушку, чувствуя, как пробирает дрожь. Такая, словно из мышц выходит холод, не смотря на теплую, летнюю ночь за окном. Прикрыл глаза и едва удержался от судорожного, плачущего вздоха. Дурсли не любили его, а он терпеть не мог их, но все равно считал их дом — домом. А теперь не имел на это права. Хогвартс был его школой, дом Уизли — там он был желанным, но все же гостем, как и дома у Гермионы, где он сейчас находился. Теперь же дома у него не было. Никакого. Совсем. Разве что… Гарри улыбнулся криво, проморгался, быстро смеживая горящие веки. Наверное, если он когда-нибудь все-таки встретиться с мистером Лекасом, он скажет ему большое спасибо. Теперь у Гарри была палатка, которая могла бы стать ему отличным домом. Да.