На коленях

      Чонгук о влюбленности никогда не мечтал.       И не зря, потому что в гордые девятнадцать она приносит ему сплошные неудобства. Признаться в чувствах – страшно. Намекнуть – страшно. Разрушить дружбу – страшно. Он бы посмеялся и назвал это стандартным набором неуверенного в себе неудачника, да вот только ему ни разу не смешно. Радует одно: каким-то чудом он с объектом своего воздыхания регулярно спит. Иронично, черт возьми, до невозможности.       Получилось это спонтанно: просто на одной из совместных посиделок с друзьями пьяный Чимин, что весь вечер уповал на то, что у него давно никого не было, утянул Чонгука в спальню, схватил за подбородок и крепко поцеловал. Чонгуку, может, и стоило тогда задуматься о последствиях, но момент был настолько головокружительным, что он не возражал ни против исследующего рот языка, ни против в спешке спущенных штанов, и уже тем более ни против греховно стонущего у его паха Чимина. Он так соблазнительно прикусывал пухлые губы, что отказать ему, по которому Чонгук сох уже черт знает сколько, было невозможно.       Дружбу это, как ни странно, не разрушило – добавило в нее своеобразной перчинки в виде спонтанных перепихонов в квартире Чимина, пока веселящиеся друзья обсуждали на кухне влияние азиатской поп-культуры на мир, да бесконечных поддразниваний Чонгука за его ненасытное либидо. В тайне ото всех остальных, конечно – пошлости Чимин любил шептать исключительно на ушко, так, чтобы Чонгук запинался в собственных словах, вынуждал приятелей странно коситься, и спешно сетовал на духоту в помещении.       Окрестили они это громогласным "сексом без обязательств", а связь переквалифицировали в "дружбу с привилегиями". И Чонгук, будучи в отношении романтики достаточно прагматичным, против совсем не был. Первое время. Пока не осознал, насколько это до болезненного, оказывается, мучительно: видеть развязного Чимина, мягкого Чимина, заботящегося Чимина – и понимать, что тот ему не принадлежит. Что в любой момент он волен пойти и точно так же утянуть в спальню кого-то другого, возможно, даже в присутствии самого Чонгука, потому что дружба с привилегиями – в первую очередь дружба, а не секс. И логика, и тоскующее по нежности сердце в один голос твердили, что с ситуацией надо срочно разобраться, но каждый раз Чонгук чувствовал себя таким маленьким перед подавляющим страхом разрушить вообще все, что стискивал зубы, внутренне ругал сам себя, и довольствовался тем, что имеет.       Чимин метаний или не замечал, или предпочитал игнорировать. Звал, когда было одиноко, утягивал в укромное местечко, когда настроение было особенно хорошим, а то и вообще присылал банальное "Как насчет приятно провести вечер?". И Чонгук не отказывал. Ни единого раза. А сам не звал никогда – отчего-то стыдился даже попытаться. Вдруг все станет слишком очевидно? Пару раз, правда, Чимин честно пытался с Чонгуком происходящее обсудить, но каждый раз тот тушевался, переводил тему и позорно сбегал. А потом еще несколько дней себя за это искренне ненавидел. Такая робость ему вообще была не присуща: у Чонгука с отстаиванием своей позиции, прав и чувств проблем никогда не было – но именно с Чимином все это куда-то испарялось. Еще одно неприятное влияние чувства, под названием "влюбленность", думал он и в который раз проклинал ловушку, в которую по своей глупости и угодил.       Помимо неприятной тоски, невзаимная влюбленность приносила с собой и другие сюрпризы. Например, невозможность Чонгука устоять, каждый раз подвергая себя и свою репутацию риску. Чимин хочет слюняво целоваться за углом оживленной улицы? Пожалуйста. Втрахивать Чонгука в матрас и выбивать жалобные стоны, пока в соседней комнате под громкую музыку веселятся их друзья? Почему бы и нет. Совсем недвусмысленно скользить рукой по бедру под столом, пока Хосок с аппетитом уминает салат напротив? Чонгук всегда рад помочь.       Поэтому когда на посиделках в ресторане после повышения Сокджина, он встречается глазами с Чимином, Чонгук уже знает, что его ждет.       Друзья галдят и шумно подзывают к себе сразу, как Чонгук оказывается в зале. В рестораны он заглядывает нечасто, поэтому в таком – особенно роскошном и дорогом, чувствует себя не на своем месте. Но Сокджин на повышение шел долго и упорно, поэтому на празднество не поскупился. Отказать было бы и невежливо, и совсем не по-дружески.       Чонгук старается не думать о том, что выглядит совсем не подходяще. Потрепанный усталостью после долгих пар, в растянутой черной футболке, еще и вспотевший от того, что, опаздывая, несся на встречу на своих двоих, пока заполненный конспектами рюкзак отбивал ему синяки на спине. Крохотная девушка администратор косится на него странно, будто сдерживает недоуменное "А вам точно сюда?", но проводит к зарезервированному столику молча. Там во всю идет очередная дискуссия, в которую Чонгук влезать не хочет уже заранее – Сокджин может и культуролог, но вот Чон что такое дальневосточный пролеткульт не знает и пока узнавать желания не имеет.       — Наконец-то! — радостно тянет Тэхен и подскакивает со своего места. Он переваливается через Хоска, сующего дольки черри в рот, и изо всех сил тянется вперед, чтобы потрепать Чонгука по волосам. — Гук-и пришел!       Намджун вежливо улыбается администратору, будто посылая сигналы не обращать внимания на балаган, и осторожно тянет Тэхена на место. Тот озирается вопросительно, но слушается.       Чонгук осматривается, внутренне вздыхая с облегчением, когда девушка их компанию покидает, и хмурится недоуменно, когда замечает свободный стул и отсутствие Чимина.       — А где Чимин?       Намджун откликается сразу же, кивает подбородком куда-то в сторону, и Чон оборачивается с явным недоумением. Оно становится только больше, когда Чимин обнаруживается около соседнего столика, помогающим передвигать стулья туда-сюда какой-то пожилой супружеской паре.       — Что он делает?       — Администрация просчиталась и им не хватило стула, — поясняет Хосок и пожимает плечами. — Чимин вскочил, схватил твой и сказал, что им нужнее. Не знаю, где ты будешь сидеть, Чонгук-а. Надо попросить персонал выделить нам еще один.       Чонгук растерянно моргает, топчется у стола и медленно сбрасывает с плеч рюкзак. Кидает его куда-то под скатерть, и как раз к этому моменту Чимин возвращается. Он давит в себе предвкушающую неизвестное веселье улыбку, и Чон сразу понимает – ему сегодня без очередного риска публичного унижения не обойтись, что бы тот ни задумал. Забавно, что волнует это его в последнюю очередь. Ему бы не загнуться от жадности и желания присвоить, что раздражающе копошатся внутри уже который месяц.       Чимин плюхается на приватизированное ранее место, приветственно машет ладошкой и закидывает ногу на ногу, будто довольствуется наблюдением за разворачивающимся спектаклем. Специально ведь стул отдал. По хитрой улыбке видно.       — Пойду спрошу, не на коленки же тебя сажать, — Хосок растерянно крутится, видимо, пытаясь найти хоть кого-то из персонала, но Чимин опережает его.       — Не выйдет, я уже спросил. Ни одного незанятого, представляешь? — головой качает картинно, стреляет в Чонгука игривым взглядом, пока тот мнется с ноги на ногу. — И почему бы и нет?       Хосок смущенно моргает. Открывает рот, чтобы что-то сказать, переводит взгляд с одного парня на другого, и в итоге решает не говорить ничего.       Мягкие хлопки по бедрам, обтянутым узкими джинсами, заставляют Чонгука сначала взволнованно сглотнуть от того, как звонко они раздаются в шумном зале ресторана, а потом в удивлении поднять брови, когда смысл жеста до него, наконец, доходит.       — Садись, — Чимин улыбается и приглашающе раздвигает ноги.       Сокджин заливается смехом моментально, Намджун неловко почесывает затылок, а Чонгуку хочется зарыться под землю. Лицо нагревается от подкатывающего стыда и картин, что всплывают в голове сами собой. Если он на это нелепое предложение сейчас согласится, то фактически добровольно отдастся Чимину в руки на растерзание: делай со мной что хочешь, лапай меня как угодно, и не важно, что наши друзья и метра с нами не разделяют. По всем правилам стоило бы так же громко, как и Сокджин, рассмеяться и списать все на шутку, хотя бы попытаться сохранить немного достоинства, но его Чонгук, кажется, где-то все же потерял, потому что он не отказывается. Под появившееся вдруг молчание сглатывает слюну, бормочет неуверенное "Ладно", вышагивает вперед неторопливо и смотрит на довольное лицо с долей осуждения, но ласкового, на которое Чимин и не подумает дуться.       Хосок от неожиданности ахает, видимо, все же не до конца веря, что Чонгук не шутит, когда тот поворачивается к чиминовой груди спиной и пристраивает задницу ровно между его ног. Несколько растерянных взглядов устремляются на них, а потом Тэхен громко фыркает и балаган начинается по новой. Секунда искреннего удивления – максимум, который они могут получить, учитывая какие авантюры Чимин с ним иногда проворачивает. Друзья привыкли и вопросов, ответы на которые знать не хотят, не задают. Чонгук им за это искренне благодарен – не уверен, что переживет разбор полетов такого рода.       Чимин хихикает как-то уж совсем довольно и следующие тридцать минут стойко делает вид, что не задумал ничего непозволительного. Больше необходимого не прикасается: иногда укладывает подбородок на плечо, чтобы удобнее было разговаривать с сидящим по левую сторону Намджуном, или ненамеренно сталкивается предплечьем, жестикулируя во время разговора. Не делает ничего, что может спровоцировать на контакт. На секунду кажется, что они с Чимином простые друзья, без всех этих тайных влюбленностей и привилегий.       Чонгук пантомиме даже верит, пока не чувствует, как холодная рука лезет под футболку.       Он подавляет желание резко выплюнуть кусок свинины и обещает себе больше никогда так не заблуждаться. По животу краткими движениями проходятся пальцы, скользят мягкими подушечками медленно, чтобы ненужного внимания не привлекать, а потом резко исчезают, направляясь ниже. Хосок оживленно рассказывает про грядущий концерт какого-то исполнителя. Чонгук закусывает губу и силится не издать ни звука, кивая внимательно и с пониманием дела, хоть и шансы, что кончики ушей у него не краснеют, минимальны.       Ладонь скользит по талии почти невинно, но всякая невинность пропадает сразу же, как она достигает бедер. Стискивает жадно, проходится по шву на внутренней стороне. Парень сжимает ноги вместе почти инстинктивно, понимая, что в животе приятно тянет уже от этого немногого, чем Чимин активно пользуется – давит с обеих сторон бедрами, вынуждая тесниться сильнее и почти залезать на колени. Хочется завыть от несправедливости, потому что он вниманием ответить не может – а ощущение того, как Чимин довольно ухмыляется в загривок и ведет носом по отросшим волосам совсем не помогает.       Движения становятся тем наглее, чем пьянее выглядят друзья, и когда даже самый сдержанный из всех Намджун окончательно перестает уделять пристальное внимание окружающей его действительности, Чимин всякую робость теряет полностью. Совсем ненавязчиво придвигает стул вперед, так, чтобы их тесно прижимающиеся бедра оказались скрыты под краями белоснежной скатерти, и ныряет под нее обеими руками. Чонгук тяжело сглатывает и стискивает столешницу.       — Чимин-хен... — пытается предотвратить он, но, ожидаемо, в ответ получает только вопросительное мычание - словно парень вообще тут не причем. Колени дергаются, когда пальцы невзначай скользят по ремню, легко тянут за шлевки и останавливаются над ширинкой. Чонгук ловит момент, когда никто не обращает на него внимания и шипит более настойчиво: — Чимин...       — Что такое, Чонгук-а? — мягкий голос звучит возле уха, почти полностью потонув в оживленных разговорах, но Чон слышит его более чем хорошо. Он льется соблазнительным шепотом, вызывая мурашки и легкое предвкушение. И Чимин прекрасно об этом знает, что б его. — Тебе что-то не нравится? Мне прекратить?       Несмотря на явную демонстрацию намерений, Чимин интересуется искренне, заботливо, каким-то образом умудряясь при этом сохранять обворожительность – ему хочется отдаться, наплевать на риски и позволить делать все, что угодно, потому что Чонгук знает: хорошо будет обоим. Чимин никогда не позволяет ему уйти неудовлетворенным, а иногда и вовсе концентрируется исключительно на Чоне. Порой он задается вопросом: со всеми ли сексуальными партнерами Пак так себя ведет или он все же в чем-то особенный? В данный момент, правда, думать ему не позволяют. Не дождавшийся ответа Чимин перестает мешкать и подцепляет язычок молнии на ширинке.       — Ты серьезно? — звучит слишком сдавленно, будто Чимин не в трусы ему лезет, а натурально душит. Тэхен, что улавливает странную атмосферу, стреляет заинтересованным взглядом, но тот быстро возвращается на разморенное лицо Хосока. Они ходят по грани.       — Не волнуйся, я не буду заходить слишком далеко, — Чимин ласково ведет кончиком носа по шее. Еще секунда, и кожу опаляет горячее дыхание и мягкое, совсем незаметное прикосновение губ. — Так что? Мне нужно остановиться, как думаешь?       И, будто дразнясь, язычок молнии пальцы отпускают, но невесомо бредут ниже. Пробираются медленными настойчивыми движениями между крепких бедер, но старательно обходят наиболее желанное место.       У Чонгука ноги подрагивают от нетерпения. Ему хочется, чтобы Чимин наплевал на публику, нагнул его прямо на этом чертовом столе, разложив как главное, мать его, блюдо вечера, и хорошенько так оттрахал. С оттяжкой оргазма, со схваченными в кулак волосами и посланным далеко самоконтролем. Все как он любит. Чонгук эту мысль давит еще в зародыше, потому что фантазировать о том, что в жизнь воплощать он же сам и откажется – дело совершенно бесполезное. А вот легкий петтинг под столом намного безобиднее, пусть так же и не безопасен. Наверное, Чонгук и правда тот еще извращенец.       Руки сами тянутся к чиминовым, направляют дальше, давая добро. Тот удовлетворенно хихикает и продолжает свое грязное дело с куда большим энтузиазмом.       — Давайте еще раз поздравим нашего Сокджин-хена! — вдруг восклицает Тэхен, поднимает бокал с шипящим шампанским над головой и лучезарно улыбается. Сокджин высоко смеется, бьет в плечо, но позволяет всем радостно идею поддержать.       Чонгук слишком занят техникой равномерного дыхания и натягиванием на себя маски титанического спокойствия, чтобы разделить всеобщую радость. Чимин из-за спины одобрительно гудит, стреляет довольным взглядом в Тэхена и очевидно с актерской игрой справляется лучше. Хотя, черт его знает, может он и правда только наслаждается, не чувствуя ни капли беспокойства. Чонгуку бы с самим собой для начала разобраться, и только потом уже о беспокойствах Чимина думать.       Тот, будто чувствуя, бедрами дергает как-то строптиво, подкидывая Чонгука немного вверх, хватается за талию свободной рукой, притягивает к груди сильнее, чтобы парень на нем почти откидывался и втирался всем телом, а сам трясет бокалом с шампанским в другой руке и улыбается так, словно на обложку журнала снимается. Намджун рядом посмеивается с какого-то глупого каламбура, для которого Сокджин специально перегнулся через весь стол, чтобы шепнуть на ухо, и вдруг берет на себя право толкать речь первым. Двигаться решено против часовой стрелки: Намджун, Хосок, Тэхен и Чимин с Чонгуком. Наверное, это и к лучшему, что в списке они идут последними – может, очередь до них и вовсе не дойдет.       Он успокаивает себя этими мыслями недолго – пару мгновений спустя в голове не остается вообще ни одной здравой идеи, потому что Чимин, публично для друзей строя настоящую душу компании, вдруг обеими руками лезет под стол, протискивает их между сжатых ног и раздвигает в стороны. Чонгук дергается напряженно, не ожидая такой дерзости, но зубы покорно стискивает и притирается спиной к крепкой груди. А Чимин наслаждается. Едва не пропускает довольное мурчание в тон голоса, пока руками скользит вдоль бедер, мнет, массирует, а кончиками пальцев кратко цепляет шов под ширинкой. Дразнится. Знает, что Чонгуку не терпится, но попросить тот никак не может.       Остатки адекватности шепчут, что парню нельзя так откровенно млеть под лаской, полностью теряясь в ощущениях от скользящих по дрожащим в нетерпении ногам ладоней, что стоит хотя бы отдаленно отмечать, кто поднимает очередной бокал шампанского, чтобы сказать тост, но он просто не может. Отпускает судорожный вздох, голову почти откидывает на чужое плечо, но встречается с преградой, когда Чимин, по-видимому, заметивший его состояние, ловко подставляет свою собственную, вынуждая Чонгука упереться щекой в чиминов висок. Теперь поза их выглядит так, будто разомлевшие от алкоголя и трогательной речи, они тянутся друг к другу в приступе дружеской ласки. Чертовски удобно. Впрочем, удивляться не стоит – Чимин отчего-то в сокрытие таких мелочей хорош до безумия.       Тело прошибает разрядом, когда Пак, к великой радости Чонгука, наконец перестает дразниться и накрывает полувставший член через джинсы. Давит большим пальцем на основание грубо, очерчивает ствол и сминает почти до болезненного – но Чонгуку нравится, Чонгук такую грубость любит, поэтому скулит жалко – едва слышно, к счастью – и не дергает бедрами вверх только из-за давящего на торс предплечья, что будто сковывает в одном положении. До ушей доносится знакомый рокот тэхенового низкого баритона, но у Чонгука мозг натурально плавится, ему плевать. Он замечает только то, как предусмотрительно Пак натягивает подол черной футболки вниз, прикрывая безжалостные движения рукой.       Тэхен распинается о многолетней дружбе, гордости за Сокджина и искренней радости, а Чонгук чувствует себя последней скотиной, потому что толком даже не слушает – предается собственному удовольствию, пока Чимин мнет, массирует член через грубую ткань, а сам на Тэхена смотрит тронутым взглядом, мол, с каждым словом согласен. Чонгук чувствует, как влажная от предэякулята ткань липнет к коже, и почти с облегчением вздыхает, когда Чимин ловко расстегивает пряжку ремня, скользит вниз, одной рукой все еще наглаживая, и расстегивает ширинку. Намджун тянется за бутылкой шампанского, чтобы разлить по-новой, и случайно цепляется локтем за чонгуков, извиняется, взгляд задерживает, но ничего не говорит. Чонгук судорожно глотает воздух. Адреналин в нем бушует, посылая импульсы усиленного удовольствия. Точно извращенец.       — Скоро наша очередь, Гук-и, — мурчит под ухом Чимин и прикрывает глаза на секунду. Он тоже слегка подвыпивший, но все еще осознающий действительность слишком хорошо, чтобы грязное поведение можно было списать на пьяный порыв. — Тебе нужно собраться, дорогой. Они будут смотреть.       Они будут смотреть.       Жалкий скулеж тонет где-то в горле. Чимин отлично знает, что ему нравится. Давит на болевые точки и наслаждается. Впрочем, теперь как никогда становится очевидно: все эти вещи Пак проворачивает исключительно потому, что знает – Чонгуку от риска быть замеченным просто срывает крышу.       — Пожалуйста, Чимин-хен, давай просто, — Чонгук не выдерживает, шепчет горячо, поворачиваясь лицом к другу, изо всех сил сдерживает желание потереться о красиво уложенные локоны или мазнуть по губам. — Давай просто отойдем в туалет или... куда-нибудь, пожалуйста, я не могу...       — Нельзя, — Чимин лезет в штаны, грубо давит теперь уже через боксеры, и оборотов, кажется, сбрасывать не собирается. — Уже вот-вот, некрасиво будет. Но ты же у меня молодец, да, дорогой? Сможешь сказать речь перед всеми? Если сможешь, пойдем потом куда захочешь.       Нечестно.       Как раз в этот момент Тэхен залпом выпивает шампанское, развеселенно гудит под хлопки остальных и хлопает Сокджина по плечу. Чонгук знает, что выглядит загнанно: с покрасневшим лицом, каплями пота и странной дрожью. И знает, что все остальные это тоже видят, просто не понимают. Думают, что шампанское в крови делает свое дело.       Чимин под ним весело смеется, незаметно толкается тазом, проходясь явным возбуждением по заднице, и говорит всем, что вставать, пожалуй, не будет. Снова берет бокал, улыбается картинно и пускается в витиеватые поздравления. А другой рукой пробирается ниже, сжимает яички, перекатывает. Чонгук обильно сглатывает, прикусывает губу и гнется вперед, опираясь предплечьями на стол. Тянется к собственному бокалу едва живо.       — Чонгук-а, ты как? — Хосок клонится вперед и спрашивает с волнением, но тихо, чтобы Чимина не перебивать. Думает, наверное, что Чон готов с минуты на минуту свалиться лицом в тарелку с баклажанами в соевом соусе. Так оно и есть, только не от головокружения и тошноты, а от подступающего адреналинового оргазма. — Помощь не нужна?       — Нет, хен, все хорошо, — Чонгук пододвигает бокал ближе, уверенно кивает, и делает вид, что голос не подскочил слишком странно в конце предложения из-за резкого движения вдоль ствола. Чимин почти дрочит ему через боксеры.       Кто-то улюлюкает на полные искренности слова Пака, а Сокджин улыбается благодарно. Мгновение, и все выпивают за повышение. Чонгуку приходится влить в себя алкоголь почти против воли – но для храбрости не помешает. Чимин отставляет бокал, гладит по соблазнительно выгнутой спине ласковым жестом, скользит к загривку. Поддерживает.       — Помни о награде, если справишься, — шепчет парень и снова делает вид, что ничего не происходит.       Намджун разливает по-новой, и Чонгуку, наконец, приходится взять себя в руки. Он выпрямляется, футболку тянет теперь сам и высоко поднимает бокал. Несколько взглядов упираются в его лицо, смотрят внимательно, вслушиваются в каждую заминку, и Чонгуку хочется заляпать руку Чимина спермой уже от этого.       — Сокджин-хен, — слегка задушенно начинает парень. Он молится всем богам, чтобы голос не дрожал, а Чимин не начинал дразниться слишком сильно. — Мы все здесь видели, как много ты стараешься ради новой должности. Ты большой молодец, и своим трудом... — голос опасно хрипит. Чимин запускает руку под резинку боксеров и ведет подушечками по головке. Собирает выступившую смазку и растирает, а Чонгука ведет. Но, помня об обещании, он продолжает, даже если звучит теперь так, будто сорвется на стон в любую секунду: — ...своим трудом ты ее заработал и по праву заслужил.       "Молодец" – почти промурлыкивает довольный Чимин и в награду ведет по стволу вверх и вниз. Чонгук дергается, берет паузу, ведет по красному лицу ладонью и судорожно продолжает:       — Р-ребята... уже сказали все самое важное, так что я буду краток, — за находчивую изворотливость Чимин движение повторяет, но уже в более грубом и быстром ритме. Если Намджун хоть на мгновение повернется в сторону, с его места будет отлично видно все шоу, и Чонгука от этого осознания сжимает сладкой дрожью внизу живота. Член пульсирует и не измазывает подтянутый живот смазкой только благодаря Чимину. — Мы все тобой о...очень гордимся, Сокджин-хен. Надеюсь, ты не остановишься на достигнутом.       Сокджин над его заминками откровенно потешается и зовет очаровательным, но поздравлению радуется, несмотря на сбивчивость. Хосок громко смеется, обнимает мужчину за плечо и начинает покачивать обоих. Чимин, видимо, считает это отличной возможностью, поэтому трется пахом откровенно остервенело, проезжается возбуждением по заднице, толкается между ног, и дышит тяжело. Чтобы не было видно, утыкается лицом в лопатки.       От сознания остается пара осколков, когда он чуть не спускает в трусы. Все, о чем Чонгук может думать, это чертовы чиминовы руки и его член.       Он делает над собой последнее усилие.       — До д... дна-а-а, — в конце тост превращается в протяжный стон. Он бы провалился, если бы не Чимин – тот глушит ошибку восклицанием еще более громким, вторя и помогая.       Чонгук поднимает бокал последними силами, глотает все залпом и почти давится. Все хлопают, Чимин кусает футболку у лопаток, шумно вдыхает носом запах пота и, кажется, едва не кончает сам.       — Если ты меня сейчас же не выебешь, — с придыханием рычит Чонгук, стискивая нежное запястье рукой, — больше ко мне не подходи.       Чимин по-звериному трется носом, обдумывает еще с десяток секунд, а потом ловко вытирает влажную руку о боксеры, подтягивает повыше и рывком застегивает ширинку. Становится некомфортно и тесно, но от этого никуда не деться. Кончать прямо за столом – перебор. Для сегодняшнего дня.       — Понял, — бормочет Чимин и просит: — Сделай вид, что перепил.       План понятен сразу, и Чонгук отказываться уж точно не собирается. Он хмурится, будто у него болит голова, потирает ладонью лоб и клонится вперед. Чимин, ждущий только этого, начинает обеспокоенно охать и трясти его за плечо.       — Кажется, нашему малышу нехорошо, — оповещает он, демонстрируя блестящую актерскую игру. Все тут же взволнованно косятся на самого младшего, но Чон мотает головой, говоря о нем не беспокоиться. Хосок предлагает освежиться холодной водой. Чимин аккуратно тянет его вверх, предусмотрительно прижимая край футболки к паху, вытягивает из-за стола, собственное возбуждение пряча за широким телом, и ведет в сторону. — Я схожу с ним, прослежу, — сообщает Пак, и путь до уборной они преодолевают в рекордные сроки.       Как только дверь за ними закрывается, Чонгук спешно щелкает замком и тянет Чимина за рубашку. Тот мгновенно жмется ближе и впивается жадно пухлыми губами. Он тоже этого ждал.       Чонгук выгибает спину, трется пахом о пах, чувствуя, как блаженно скользят их члены через одежду, но знает, что без нее будет намного лучше. Ремень чуть ли не выдирают из шлевок. Стук пряжки о кафель звучит оглушительно в тишине, разделенной только тяжелым дыханием и чмокающими звуками, но им плевать. Чонгук рычит в поцелуй, кусает за губу, тянет, а Чимина от этого распаляет еще больше. Спина бьется о стену, ботинки мнут под собой откинутый ремень, но Чонгука интересует только то, как приятно ощущается, когда Пак вжимает его в стену, ведет губами по шее, упиваясь естественным мужским запахом и короткими мычаниями.       Они расстегивают ширинки друг для друга одновременно. Чувствительную кожу обдает холодом, когда Чимин сжимает член рукой и оттягивает крайнюю плоть. Чонгук расставляет ноги шире и просяще толкается в сжатый кулак. А сам руками тянется к Паку, сдергивает резинку боксеров вниз и с вожделением наблюдает за тем, как по головке капля за каплей тянется предэякулят. Чимин ведет поцелуями вниз по шее, оттягивает ворот футболки и всасывает в рот кожу на ключице. Чонгук шумно вздыхает и откидывает голову назад.       Он вдруг понимает, что рук ему мало.       — Чимин... Чимин, хочу... — напоминает жалкий скулеж, но Чонгук к своим реакциям уже начинает привыкать, оттого совсем не смущается. Чимин прикусывает кожу напоследок, выпрямляется и вопросительно заглядывает в глаза. На его лице ясно читается желание, и Чонгук не может не простонать приглушенно от этого зрелища. Он хватается за чиминовы плечи и просит: — Губы, хочу твои губы... Можно?       Пак мычит, прикрывает глаза блаженно и утыкается носом под челюсть. Он все еще водит рукой по стволу, но уже в гораздо более ленивом темпе, чтобы не довести до разрядки. Чонгук тоже силится подарить ответную ласку, но Чимин из рук выскальзывает и резко опускается на колени, пристраиваясь лицом перед выглядывающим из расстегнутых джинсов членом. Чонгука потряхивает.       — Тебе, мой дорогой Гук-и, — горячо тянет Чимин и спускает джинсы вместе с боксерами ниже. Он тут же оставляет поцелуй на основании, коротко ведет языком и смотрит вверх соблазнительно. — Можно все что угодно. Я все жду, когда же ты это поймешь.       А потом Чимин берет в рот. Губы идеально обхватывают член, и Чонгук не первый раз думает о том, что его хен просто создан для минетов – он их и делает на пять с плюсом. Чимин мычит, разгоняя вибрацию по стволу, двигает языком вокруг, а потом и вовсе его высовывает. Насаживается медленно. Одной рукой гладит по бедру, пока второй грубо сжимает яйца.       — Черт возьми... — Чонгук крупно вздрагивает, дергает бедрами вперед, и хватается за чиминовы волосы. Идеальная прическа быстро перестает таковой быть, но кому какое дело – они буквально сбежали в уборную, чтобы не трахнуться прямо при друзьях, прическа сейчас не волнует даже Чимина, который явно потратил на нее не меньше получаса. — Хен, какой же ты.... Ах, блядство...       Чимин стонет вокруг его члена, дергает головой уже быстрее, загоняя в самую глотку. Слюны становится слишком много и она стекает с чиминова подбородка, размазывается по всему стволу и вязкими каплями падает на плитку. Зрелище такое горячее, что узел в животе натягивается до предела, и Чонгуку резко хочется Чимина похвалить.       — Какой же ты красивый, какой же ты невозможно красивый... — бормочет он лихорадочно и получает непомерное удовольствие от того, как в ответ на комплимент у парня расширяются зрачки. Нравится. Нравится, когда хвалят. Он смотрит пристально, языком работает усерднее, и будто ждет еще. — Мне так нравится, когда ты стонешь этим своим блядским голосом... даже когда душу из меня вытрахиваешь. Ты такой умница, и так обо мне заботишься, замечательный...       У Чимина взгляд мутнеет, глаза слезятся от того, как глубоко он насаживается в погоне за чужим удовлетворением. Лицо становится жалобным, будто он сейчас расплачется, по подбородку обильно стекает слюна и он судорожно хватается руками за бедра Чона. Стоны становятся более частыми и громкими. К собственному члену он ни разу не притрагивается, и это только побуждает Чонгука продолжать. Ему хочется знать, насколько жажда одобрения в Чимине сильна.       — Мне с тобой так хорошо, Чимин-хен, ты даже не представляешь… — в порыве хочется вывалить все, что так давно теплится на душе, но Чонгук прикусывает губу и старается держать откровения в рамках. Однако с каждым новым резким движением вырисовывать их в своей голове становится все сложнее. Особенно когда Пак насаживается до конца, жмурится и работает так усердно. — Твоему избраннику так, блять, повезет, учитывая, как хорошо ты работаешь языком...как двигаешь телом...и какой ты охуительно ласковый, ах... Ожившая влажная мечта – Пак Чимин. Я в прошлой жизни, наверное, в монастыре двадцать лет жизни отдал, чтобы такое заслужить, иначе я не понимаю, что ты тут со мной вообще делаешь... Такой красивый, такой молодец... — Чонгук дышит загнано, глотает воздух так, будто только что вынырнул из воды, и наслаждается видом. Потому что Чимина от похвалы натурально ведет. Он краснеет так сильно, как Чон никогда не видел, стонет надрывно и дрожит. Скапливаемое внутри напряжение почти достигает своего предела, и Чон сжимает чиминовы волосы сильнее. Он хочет запечатлеть в памяти каждую черточку, когда говорит финальное: — Такой хороший мальчик.       Чимин крупно вздрагивает, сжимает губы и кончает нетронутым.       — Блять! — Чонгук от одного осознания дергается, невольно толкаясь в глотку глубже и не успевает даже предупредить перед тем, как сперма толчками заполняет горячий рот. Парень смотрит слезящимися глазами устало, хмурится от ощущения стекающего по стенкам семени и с влажным звуком выпускает член изо рта.       Утыкается устало в чонгуково бедро, тяжело дышит и, кажется, пытается прийти в себя. У Чона ситуация ничуть не лучше: ему от такого мощного оргазма хочется съехать вниз по стенке, но он вдруг вспоминает, что их друзья все еще думают, что Чонгук тут вроде как умирает, и понимает, что провели они здесь как минимум двадцать минут. Но Чонгуку совесть не позволяет Чимина торопить, поэтому он мягко гладит того по голове и старается выровнять дыхание.       — Я как-то... — бормочет вдруг Пак и поднимается на дрожащих ногах, — как-то не ожидал, что теперь ты пройдешься по моим кинкам, — он нежно обнимает Чонгука за талию и утыкается лицом в плечо. Послеоргазменная ласка. Чимин ее никогда не пропускает.       — Я...я как-то тоже, — признается Чонгук и обнимает в ответ. — Само получилось, — он раздумывает секунду, а потом все же уточняет: — Ты все это время так рисковал, потому что знал, что мне нравится?       — Мне тоже нравится, — мурлычет Чимин и довольно вздыхает. — Но да. По большей части.       Чон молчит, пытаясь это признание переварить. Но Чимин любые вопросы опережает своим:       — То, что ты сказал... что моему избраннику повезет. Ты это серьезно?       — Думаешь, я буду врать?       — Гук-и, не увиливай, — Чимин от плеча отлипает, отодвигается немного и заглядывает в лицо. Смотрит так, будто ответ ему действительно важен.       — Конечно, я серьезно, — Чонгук такого внимания не понимает, но признает правду легко.       Он пожимает плечами, а в глазах Чимина загораются звезды. Улыбается так, словно его только что замуж позвали, но улыбка быстро превращается в ухмылку, подозрительно довольную и пакостную.       — Значит ли это, что ты бы и сам был рад им стать, дорогой?       И Чонгук свою ошибку сразу понимает. Ему резко хочется в стену вжаться уже опасливо, а не страстно, но он титаническими усилиями заставляет себя всего лишь замереть.       Он мог бы соврать. Мог бы. Как врал все эти месяцы. Но в лице Чимина помимо поддразнивания не видится ни растерянности, ни опасения, что догадка может быть правдивой – только подавляемая радость, и это... неожиданно. Чонгук сглатывает.       — ...может быть, — даже если ему хочется сказать это уверенно, получается только тихо пробормотать, усиленно сверля кафель пристальным взглядом. Хватка на талии крепнет и слышится глубокий вздох. Может быть, облегчения, а может и удивления. Но Чонгук кусает губу от волнения и продолжает, чтобы знать наверняка: — Значит ли это, что ты хочешь, чтобы я им был?       Он робко поднимает взгляд на Чимина, который смотрит с нежностью и растянутыми в улыбке губами. Дышать становится значительно легче.       — Да, Гук-и, — улыбка становится еще шире, и Чимин мотает головой из стороны в сторону, будто не может поверить в то, что Чонгук вообще этот вопрос задает. — Я был бы очень этому рад.       И внезапно внутри взрываются фейерверки. Ждущие в зале друзья уже Чонгука совершенно не волнуют, как не волнует и растрепанный вид, и холод керамики за спиной, и текущее вперед время. Ему хочется прокричать "Серьезно?", потому что причина, по которой он все это время ждал, резко кажется до невозможности глупой и идиотской. Чимин, которого он хотел – вот он, перед ним, признает ответное желание.       — Зачем бы мне еще с тобой так часто спать? — издевательски бормочет он и гладит шокированного друга по голове. — У меня с этим проблем нет, ты же знаешь.        — Я... не знаю? Ты сам сказал мне, что обязательства не нужны, хен! — возмущение вдруг заставляет Чимина рассмеяться. Чонгуку вот не до смеха. Он в недоумении. — Ты сам назвал это сексом без обязательств!       — Потому что не знал, нужны ли они тебе. Вот и все.       Чон стонет разочарованно, трет переносицу и откидывается назад. Через минуту он уже смеется от нелепости ситуации – и Чимин вместе с ним. Он все еще посмеивается, когда берет Чимина за руку и спрашивает, теперь уже куда увереннее:       — Чимин-хен, ты будешь со мной встречаться?       Пак улыбается счастливо, руку сжимает в ответ и кивает:       — Еще как буду.       В девятнадцать Чонгук понимает, что влюбленность – не такое уж и плохое чувство.